Хрустальный дворец, хрустальный гроб

Рокэ Алва погрузился в камень только по пояс. Вокруг, вопреки всем природным законам, закручивался вихрем серо-розовый известняк — будто неподвластное стихиям божество стояло в центре водоворота и наблюдало, как волны тщетно стараются увлечь его в пучину. Камень («Предатель, предатель», — подумал Ричард без прежнего гнева) давно сомкнулся бы над черноволосой макушкой, но ему что-то мешало. Что? Легко угадать. То же, что хранило самого Ричарда, пока он не продолжит род. Потому пленник еще жил и дышал. Ричард велел камню прекратить, и воронка замерла с глухим стоном, от которого заложило уши. Веки Алвы опустились, губы растрескались, волосы на висках слиплись от пота. Лицо посерело. Двор вокруг обезлюдел — Ричард дал бы руку на отсечение, за пленником наблюдают из каждого оконца и каждой щели, но боятся показываться на глаза. — Недосуг было велеть ветру, чтобы пригнал вам тучу, и напиться дождем? — он встал у края воронки, скрестив руки на груди. — Совершенно верно, — сипло отозвался Рокэ Алва. — Да и умирать в мокрой одежде... знаете, удовольствия мало. — Не знаю, не пробовал, — хмыкнул Ричард. — Неужто Надор такое благодатное место, где на жизнь правителя никто не покушается? — глаза Рокэ Алвы, ясно-синие, как подкрашенное кобальтом стекло, заинтересованно блеснули. Поэт сравнил бы их с озерцами летнего неба, но Ричард редко смотрел вверх — мир под ногами был куда интереснее. — Покушается, как без этого, — он чувствовал себя свободно, будто беседовал со старым знакомым. — Особенно упорствуют служители церкви. Двух чашников уже мне отравили. — И что же вы? Воспитываете в себе всепрощение? — Я написал Эсперадору, что приобрел книгу о разрушении Агариса нар-шадом Мтсарахом-Справедливцем, и искренне надеюсь, это заставит серых крыс присмиреть. Рокэ Алва тихо рассмеялся. — Удивительно. Ярая эсператистка Мирабелла Карлион воспитала безбожника, которому не претит повторить подвиги моих предков. Воистину мир катится к концу. Ричард пожал плечами, напустив на себя независимый вид. Слова Рокэ Алвы ему польстили, хотя он не признался бы в этом даже под пыткой. — Я тоже так решил, когда увидел, что один заядлый грешник прибыл ко мне с повинной. — Вы слишком хорошо обо мне думаете, — Рокэ Алва облизнул сухие губы, голос его сел почти до шепота — не мудрено, денек выдался знойный. — Я прибыл в Надор, чтобы отстаивать интересы моего государя. Ричард мысленно коснулся камней у колодца. Как он и думал — две кухонные девчонки прятались за амбаром, шмыгая носами. — Мэгги, Молли, принесите воды! Они с опаской вышли из укрытия. Белобрысая Мэгги бросила на Алву жалостливый взгляд. Тыквенно-рыжая Молли подцепила ведро на крюк и сноровисто принялась крутить ворот. Воду они подтащили вдвоем, пихаясь и обливая друг дружку, хотя что Мэгги, что Молли могли бы взвалить на плечо пару полных ведер, но каждая желала поглазеть на смертника. Ричард оторвал от рукава золотую пуговицу и под любопытным взглядом Алвы сотворил из нее тонкостенную чашу, зачерпнул ледяной воды и подал ему. — Победитель являет милость к побежденному? — спросил Алва, опустошив третью. — Или я одолел вашего чемпиона и теперь считаюсь послом со всеми привилегиями? — Я понял, что вас невозможно убить, — ответил Ричард. — А мучить не считаю нужным. — Так может, отпустите? — Алва указал подбородком на сковавший его камень. — Нет. — Почему? Ричард не привык юлить, ведь словесные кружева плетут только трусы и слабаки. Он был достаточно силен, чтобы говорить прямо. — Я не понимаю, зачем вы приехали. — Я же говорил: отстаивать интересы своего государя, — Рокэ Алва незло усмехнулся. — Не держите меня за дурака. Сколько человек живет в Олларии? Тысяч триста? У короля талигойского имелось двести девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять более удачных кандидатур на вашу должность. Вокруг глаз Рокэ Алвы прорезались лучики веселых морщин. — Но меня не получится убить, как вы верно заметили. И на меня вы не будете смотреть свысока. — Кажется, со вторым вы ошиблись. Я уже смотрю, — Ричард чиркнул мыском сапога по камню, на котором застыл вихревой узор. — Я имел в виду более, знаете ли, метафорический смысл этого высказывания. Они обменялись почти приятельскими усмешками, и Ричард одернул себя. Закатные твари, что он творит?! Перешучивается с мерзавцем и убийцей, когда должен проявить строгость! — Неужели королю талигойскому надоело просаживать деньги на порох и ядра? — угрюмо спросил он. — Вы приехали предложить мне мир? — Король талигойский обещает помиловать вас и принять как родного сына, если вы явитесь в столицу засвидетельствовать свои верноподданические чувства. Каждое слово Алвы сочилось сарказмом. Он сам в них не верил и преподносил как насмешку — непонятно лишь, над Ричардом или над теми, кто послал его в Надор. — Вы меня позабавили, — Ричард держался серьезного тона, надеясь, что его в конце концов подхватит собеседник. — Мой отец отказался признавать Фердинанда Оллара сюзереном и присягнул Альдо Ракану. Я подтверждаю его оммаж. — Возможно, меня подводит зрение, — Рокэ Алва сощурился, — но по пути я нигде не видел герба Раканов. Да и люди упоминают вас, как своего единственного господина. Где же король Альдо, которого вы поддерживаете? — Я пытался его разыскать, — холодно ответил Ричард. — Но? — Рокэ Алва приподнял брови. — Но принцесса Матильда сообщила моим гонцам, что ее внук ушел в море. — Разумный человек. Первый из Раканов, кто освоил какую-никакую науку, чтобы добывать хлеб насущный. — Она имела в виду более, знаете ли, буквальный смысл этого высказывания, — не удержался Ричард. Рокэ Алва широко улыбнулся и поднял взгляд к закатному небу. Ричард представил, как перед златокудрым принцем расступаются воды, или, напротив, он идет по воде, словно посуху, удаляется за горизонт, где его ждут земли, прекрасные и неведомые. Алва зря притворился простаком. Ясно же, он знал об исчезновении Альдо, ведь Робера Эр-При, последнего внука Повелителя Молний, спешно помиловали, возвратили на родину и обласкали при дворе, едва талигойцы убедились, что Надор для них потерян. Небось кардинала Дорака замучили кошмары, где потомки Ушедших объединяются под рукой принца-изгнанника и свергают Олларов, вот он и попытался расколоть их союз. Невероятно, чтобы Рокэ Алва пропустил эти приготовления. А что, если он явился проверить, не прячется ли принц в Надоре? — Для моего государя существенно лишь то, что Ракану вы не присягнули, — произнес Рокэ Алва, подтвердив его догадки. — Каким вы видите будущее Надора рядом с Талигом? — Надеюсь не иметь отношений с вашей страной, — процедил Ричард. — Это невозможно, мы же соседи. Ваше отложение от Талига ущемило интересы многих знатных семейств, и они желали бы вернуть свою собственность — земли, копи, мануфактуры. Знатные семейства? «Навозники» и ординары, кто удрал в Олларию, стоило отцу объявить о своих намерениях? Пусть расплачиваются за трусость! — Если бы они присягнули мне, как герцогу, я позволил бы им вернуться домой и жить по-старому, а может быть, и лучше, — ответил Ричард спокойно. — Кавендиши вернулись, — заметил Алва. — После расправы над ними вас начали бояться. — Я отомстил предателям, сбежавшим из Ренквахи! — хватило же нахальства упомянуть этих слизняков. — Если бы король талигойский был справедлив, Кавендишей казнили бы, а не наградили. — Увы, предали они мятежника, а не короля, — Рокэ Алва сокрушенно качнул головой. — Так что, как бы я сам ни относился к покойному барону и его покойному брату, их поступок принес пользу и удостоился королевской благодарности. Ричарду вспомнилась кислая физиономия Кавендиша с густыми бровями и жидкой бородкой. Через год после мятежа, когда распространились слухи, что в Надоре принимают всех без разбору, тот явился на приграничную заставу и пожелал видеть герцога Окделла. Тринадцатилетний Ричард принял его вместе с матушкой. Кавендиш пропустил мимо ушей их ледяные приветствия и принялся врать напропалую: о дружбе, о тяготах столичной жизни, о том, что герцог сам отправил его отряд охранять Восточный брод, а Эпинэ оклеветали героя, заподозрив в дезертирстве. Кавендиш думал, что вдова и мальчишка, не разбиравшиеся в военной премудрости, поверят ему, примут, как боевого товарища Эгмонта, осыплют почестями, но Ричард знал правду от самых беспристрастных свидетелей. Каменные лезвия вынырнули из стены и трижды пронзили грудь Кавендиша, прежде чем тот, хрипя и пуская кровь горлом, повалился навзничь. Следующим подох его брат. Год после встречи тела предателей висели, пришпиленные к скале, в назидание негодяям, которые рискнут попировать на чужой смерти. — Меня не волнуют потери подданных талигойского короля, — сказал Ричард, запирая эти воспоминания от греха подальше. — Если люди согласны служить мне, я их приму даже через пять лет, принял же я весной Леонарда Манрика с невестой простолюдинкой. Доверил же им управлять землями в Каданэре. Но мое снисхождение коснется не каждого. Можете так и передать своему государю. Это все, зачем вы приехали? — Нет, — Рокэ Алва устало повел плечами, уронил голову в ладони, будто шея подломилась под тяжестью. Через миг силы вернулись, и он снова выпрямился. Сколько часов он стоит? Семь или шесть? Тоже пытка, если подумать... Не казнь, а фарс, палач мягкосердечен до безобразия. Ричард обреченно вздохнул и велел камню освободить Алву. Того вытолкнуло на поверхность, он не удержал равновесия и осел, подобрав босые ноги, принялся их растирать. Сукно штанов посерело от известняковой пыли. В мелово-белые ступни возвращалась кровь, и они на глазах розовели. Не омертвели от неподвижности, тем лучше. Лишись Алва ног, и Ричард предстанет настоящим чудовищем перед собой и перед людьми. Алва же — обретет ореол мученика, хотя по справедливости должно быть наоборот. Ричард отвел взгляд. С детства он знал, что судить и миловать — горький долг правителя, и никогда от него не отлынивал. Закон прост: покараешь преступника, спасешь честных трудяг. Тем Ричард себя и оправдывал, и прежде в душе царил мир, хотя казней на его памяти случалось предостаточно. Сокровища Надора манили грабителей и убийц, как воронье — запах падали. Купцам велели оставлять вооруженную охрану у граничных застав, чтобы обманом не провозили солдат. Беззащитные обозы выглядели слишком соблазнительно, а власть маленького герцога — слишком слабой (отчего-то кольцо скал вокруг провинции не навело людей на раздумья), и леса наводнили разбойники. Но после дюжины шумных расправ дороги Надора стали безопасны и для бедняка, и для богача. С той поры Ричард усвоил принцип: забудь о жалости, если ты молод, и тебя никто не принимает в расчет. Почему же с Рокэ Алвой не получалось ему следовать? — Герцог, — объявил Ричард, оборачиваясь. — Я не признаю вас послом короля талигойского и не стану обсуждать внешнюю политику. Если ваш государь сглупил, отправив ко мне своего Первого маршала, — уж я-то не окажусь ему под стать и не отошлю вас обратно с миром. Отныне вы поселитесь в моем замке как почетный пленник. Вам не причинят вреда, если вы не начнете угрожать моим домочадцам. Иных ограничений я на вас не налагаю. Можете разделить со мной ужин. После него вас проведут в комнаты. Рокэ Алва выглядел позабавленным, но ничего не сказал. Ричард приглашающе указал на крыльцо, и его пленник побрел к ступеням, шаркая каблуками. Печально звякнули шпоры из серебра. Когда только успел обуться? А с виду — такой изможденный, не иначе ветер помогает стоять на ногах. — Верните мне, по крайней мере, мою свиту, — потребовал Алва, не оборачиваясь. — Мне нужны слуги. — Я подумаю, что можно для вас сделать, — отозвался Ричард. Лакеи распахнули двери черного дерева, и перед Ричардом открылось виденное тысячу раз: за окнами столовой поблескивали стеклянные своды теплицы, на стенах рыцари из кусочков смальты сшибались, выставив турнирные копья. Последние лучи солнца очерчивали силуэт матушки, отчего пепельные волосы с ниточками седины сияли, как нимб, и искрились бриллианты в ее ушах. Сквозь арочный проем хлынуло тепло, в нем запах запеченного гуся смешивался с ароматом паучьих лилий. Рокэ Алва застыл, перешагнув порог, будто наткнулся на невидимую преграду, и медленно поклонился. Ричард остановился за его плечом. Матушка впилась в Алву тяжелым взглядом, холодное лицо скрывало, оскорблена она, разгневана или, чем твари не шутят, испытывает облегчение. Иногда Ричард искренне недоумевал, что матушка чувствует к нему, своему сыну, куда уж разобраться в более тонких материях. Однажды она предпочла язычника Ричарда своей вере. Прогнала отца Маттео, который с кафедры замковой часовни принялся обличать его предков, а до того подговаривал слуг удавить маленького герцога. Матушка неистовствовала, словно воплощенная ярость, священник изрыгал проклятья. Его выпороли и вышвырнули вон. Ричард видел, как по щекам матушки катятся злые слезы, как ей горько отрекаться от привычного уклада жизни, и сердце выпрыгивало из клетки ребер. Никогда прежде Ричард так остро не осознавал, что она любит его, и никогда прежде ответная любовь не захлестывала его до кома в горле. Он обнял матушку — вокруг серых юбок, серой шали с шелковыми кисточками, — прижался лбом к плечу, то ли плача, то ли смеясь. Она отказалась выходить замуж, хотя под венец звали женихи знатнее ее. Не сняла траура. Не нашла сердечной склонности. Она помогала Ричарду править — следила за сбором торговых податей и оброка с арендаторов, советовала, как с кем себя вести зимой, когда весь урожай был собран и Надор наполняли гости. Конечно, они ссорились. Матушка терпела его силы, но предпочла бы растить мальчишку без странностей. Ричард помнил о ее жертвах и не обижался на выговоры. Сейчас он вышел вперед, склонил голову и тихо спросил, несмотря на то, что давно считался главой семьи: — Сударыня, вы позволите пригласить к столу нашего пленника? Матушка смотрела на Алву, как царица загробного мира, пред чьим судом предстала душа грешника. Взвешивала его, разбирала по косточкам. И наконец кивнула. — Поставьте прибор, — обратился Ричард к лакею. Забывшие о приличиях сестренки во все глаза таращились на нового человека. Рокэ Алва склонил перед ними голову, усаживаясь напротив. — Герцогиня Дейдри, герцогиня Эдит, для меня честь быть знакомым с вами. Как здоровье вашей старшей сестры? Девочки смутились, матушка неодобрительно нахмурилась. Сердится, что он обратился к дочерям в обход ее? Но кто угодно догадался бы, что вдовая герцогиня не жаждет вести светские беседы с убийцей мужа. — В последнем письме она сообщила, что ждет ребенка, — ответил Ричард, когда молчание затянулось. — Благодарю за заботу. — И когда же Джеймса Каданского поздравлять с первым внуком? — полюбопытствовал Алва. — Думаю, на Зимний Излом, — Ричард отрезал ножку от запеченного гуся и перенес на свою тарелку. — Надеюсь, герцогиня Айрис благополучно разрешится от бремени. Кажется, обе сестры Алвы умерли родами. Сам он был слишком мал и вряд ли прочувствовал тяжесть утраты, но пожелание звучало искренне, и Ричард ощутил признательность. Серебро звякнуло о фарфор, матушка вскинула подбородок. — Как долго этот человек пробудет в нашем доме? Ричард посмотрел на нее поверх кувшинов и блюд. Думает, что Алва издевается? Или его общество ей настолько противно? Конечно. С чего ожидать иного. Матушка позволила Алве разделить с ними трапезу, но, видимо, быстро раскаялась. Тогда новость Ричарда ей совсем не понравится. — Очень долго. Может быть, он останется здесь навсегда.