Хрустальный дворец, хрустальный гроб

Наивным было надеяться, что статус пленника чем-то стеснит Рокэ Алву. Он бродил где хотел и говорил что думал. А Ричард следовал за ним, скованный смутной потребностью развлекать гостя и любопытством — впечатлят ли чужака его труды? «Да и нужно же мне выведать, зачем он явился в Надор. Вдруг — чтобы шпионить? Пусть лучше остается под присмотром». Они спускались под землю — не в погреба, где хранились припасы на зиму и в бочках томился мед, а в промытые водой пещеры. Впереди Литта несла фонарь, позади ее брат — корзину со снедью. Звук шагов гулко отдавался от камня, где-то капало, и сырость пропитывала одежду, оседала липкой пленкой на коже. Чем глубже они сходили, тем легче и радостнее чувствовал себя Ричард. Не из гордыни ли? Ведь он пребывал в своей стихии там, где прочим становилось не по себе. — Здесь прохладно, — Алва натянул вынутые из-за пояса перчатки. — Благодарю за одолженный плащ. — Когда я забрел сюда впервые, порядочно намерзся, — улыбнулся Ричард. — Удивительное место. Сверху кажется, что ходишь по твердой земле, нет ее крепче и нет надежнее, а на самом деле у тебя под ногами — пустота, куда поместился бы целый замок. — Не слишком удачно ваши предки выбрали, где строить фамильный оплот, — хмыкнул Алва. — Не боитесь, что Надор провалится под землю? — Провалится? Без моего ведома и согласия? — развеселился Ричард. — Вы шутите. — Вам подвластны скалы, это правда, — произнес Алва. — Но вода точит камень, а Повелитель Волн, насколько мне известно, верен Талигу. Алва посмотрел на него с любопытством, будто что-то проверял. Ричард пожал плечами. — Если бы вы могли мне навредить, за пять лет вы бы это уже сделали. А раз мой замок целехонек, значит, и дальше с ним ничего не случится. — Резонно, — усмехнулся Алва. — Увы, герцог Придд сообщил Совету Меча, что его отношения с водной стихией отнюдь не такие дружественные, как у вас со скалами. Герцог Эпинэ и вовсе называл своего государя Франциском и возмущался, что на заседание не допустили королеву Алису. Впрочем, у нас большие надежды на его наследника. Ричард удивился — почему с ним походя делятся тайнами? — но Алва засмотрелся на лиловый сталактит в форме мужского отростка и ничего не заметил. Они сели подкрепиться у подземного озера на уступе. Тепло фонаря приятно согревало бок, стены и потолок вымытой в известняке залы искрились белым и малиновым, а от воды шла приятная свежесть. Литти и Литта, которые ели человеческую пищу только из баловства, затеяли внизу догонялки. Эхо подхватывало звонкий смех, летели брызги из-под копыт. Брат и сестра взбегали по отвесным, гладким от наслоений скалам, точно по ровной земле, под ними расплывались кляксы теней. Когда оскальзывались, с шумом бухались в воду. Насытившись, Ричард прислонился спиной к валуну и принялся лениво наблюдать за их игрой. Миг спустя рядом прислонился Рокэ Алва. В свете фонаря ясные глаза потемнели, как морионы, и Ричард засмотрелся, ища в них намек на прежнюю синеву. В другой день они выезжали в лес. Ричард не любил охоты, она казалась ему скучной: откуда взяться азарту, если зверь точно проиграет? Но прогулке по памятным местам он обрадовался. В солнечном мареве сонно шелестели дубы, покачивались белоголовые ирисы, хрустели стебли папоротников под ногами коней. Белка перепрыгнула с ветки на ветку прямо перед носом Караса, обернулась и возмущенно зацокала на людей. Алва ответил ей коротким свистом. Он взял у егеря Джонни утиный манок, и они с Ричардом отправились к озеру. «Подальше от развалин», — мелькнула трусливая мыслишка. Кто знает, вдруг силы Алвы тоже пробудятся, стоит ему услышать шепотки мертвых? Не сказать, чтобы Ричард жалел знаний. Или ревновал к славе единственного потомка Ушедших, кто по праву носит свой титул. Но Рокэ Алву, Повелителя Ветра, в стенах Надора уже не удержишь. Воздух, ветер, сквозняк есть даже в самой глухой камере самой жуткой темницы (да и не хотелось Ричарду заточать Алву, все же бессмысленной жестокости он не любил). Получив свободу, тот вернется к Фердинанду Оллару, чтобы возглавить армию, и каменная стена перестанет защищать надорцев от нашествия черно-белых солдат. Ричард знал: он не стратег и довольствовался тем, что соседи боятся колдуна-герцога или щелкают зубами на мятежный Надор издали. Чем завершится противостояние с опытным полководцем, вдобавок повелителем? Увы, итог был заранее предрешен, и не в его, Ричарда, пользу. — Давно задаюсь вопросом, — начал Алва, когда они пробирались сквозь ивняк. — Пожелай вы присоединить к своему герцогству Кадану, Гаунау или Дриксен, даже замахнись на талигойский престол, и никто не смог бы вас остановить. Вам не нужно войско, вы не боитесь смерти, и возможности ваши почти безграничны. Почему тогда власть герцога Надорского распространяется на один Надор? Вопрос поставил Ричарда в тупик, рука, отводившая от лица ивовые ветки, замерла. В прошлые годы он думал лишь о защите. Но лучшая защита — нападение, почему же ни он, ни матушка не помыслили свергнуть узурпатора? Будь рядом принц Альдо, и Ричард почел бы за честь вернуть ему корону предков, а отнимать ее для себя? Зачем? — Я... не испытываю тяги завоевывать, — признался он. — Мне хватит Надора в пределах, которые очертили Раканы. Не хочу становиться новым Франциском. — Молодые люди любят воображать триумф, — Алва тоже остановился, — белого коня, лепестки цветов, звуки труб и прекрасную принцессу, которая влюбится в победителя с первого взгляда и увенчает батюшкиной короной. Много сюжетов у этой фантазии. Разве она вам не близка? — Нет, — у Ричарда вырвался смешок. — Я и так женюсь на принцессе. И она не будет строить козни против меня, потому что я вторгся в ее страну и поубивал родичей. — А по-моему, есть некая перчинка в том, чтобы связаться с женщиной, которая тебя ненавидит. Риск и страсть, война и постель. Каждый день убеждать ее, что вонзить тебе в шею ядовитые зубы можно и завтра, пока она не привыкнет. Почти как приручать мориска-убийцу, — усмехнулся Алва, а Ричард подумал: «Неудивительно, что вы одиноки». — И кого вы берете в жены? — Младшую дочь Хайнриха. Он давно ее сватает, но мы с матушкой не спешим соглашаться. Если после Излома девица Брюнхильде будет ходить без браслета, я попрошу ее руки. — Но она старше вас. — На шесть лет, — отмахнулся Ричард. — Это не имеет значения. Годы добавляют ума и закаляют характер. Я надеюсь, моя будущая жена будет наделена и тем, и другим, чтобы давать мне мудрые советы. — Женятся обычно не ради советов, — ветер играл продолговатыми листьями, и глаза Алвы оказывались то на солнце, то в тени, отчего он забавно морщился. — Возможно, — Ричард смутился, но показывать это ему хотелось меньше всего. — Я читал много исторических трудов. В Великой Талигойе жены эориев осознавали свой долг. Они могли оборонить замок в отсутствие мужчин, достойно воспитать наследника, собрать вассалов на битву. А что случилось после воцарения Марагонца, когда идеалом женщины стала Октавия? — Чем же вам не угодила моя прабабка? — Алву не оставлял игривый настрой. — Тем, что она обладала красотой и более ничем? — вспылил Ричард неожиданно для себя. — Девушка из трактира способна украсить двор, как полевой цветок, если ей повезло с лицом. Но какой королевой она станет? — Святой? — рот Алвы изогнулся. — Мемуары приближенных к Марагонцу особ наперебой превозносят ее — милосердную и кроткую. Октавия покровительствовала приютам и больницам, раздавала милостыню. Простой народ любил ее. — Попробовали бы подельники Франциска худо отозваться о его жене, — фыркнул Ричард. — Чтобы их приняли и зауважали, им требовалось создать о своем дворе благоприятное впечатление. — И Шарлю Эпинэ не поверите на слово? — голос Алвы оставался спокойным, но в нем зазвучали недобрые нотки. Ричард дернул плечом. Ему не хотелось злословить об умершем, но честность перебежчика, присягнувшего Франциску, не успело остыть тело короля Эрнани, тоже была сомнительной. Нет, разговор об Октавии лучше свернуть. Ричард и без того сболтнул лишнего, он не должен пользоваться тем, что пленник безоружен и не может вызвать его на дуэль за честь фамильной святой. — Простите, если задел ваши чувства, — выдавил из себя Ричард. — То, ради чего, по-вашему, женятся, я получил бы от многих, но мало какая стала бы мне подходящей спутницей. Вот о чем я толкую. Хайнрих гордится тем, что он варвар. Надеюсь, дочерей он воспитывает в том же духе. — Вы слишком трезво мыслите для юнца и, пожалуй, слишком бездушно, — тон Алвы вновь стал вальяжным. — Как же любовь? Вот влюбитесь в симпатичную поселяночку, и образ рассудительной принцессы померкнет в ваших глазах. Ричард отвел взгляд. Какие уж тут поселяночки, когда наследник сделает его уязвимым перед врагом. Нет, он не коснется женщины, пока не уверится, что она удержит Надор, если их сын останется сиротой. А зов плоти? Литта могла принять облик самой обольстительной красавицы, она и уберегала Ричарда от соблазнов. — Я не имею права на легкомыслие, — ответил он излюбленной матушкиной фразой. — Несчастный вы человек, — заметил Алва. — Не ваше дело! — выкрикнул Ричард, и с ближайшей ивы вспорхнули сойки. Жалость Алвы хлестнула плетью, и болело тем сильнее, что удар разбередил рану, о которой он заставил себя забыть. Он сразу осознал свою ошибку — взгляд Алвы стал острым, цепким. Казалось, ему хочется схватить Ричарда за плечи, притянуть к себе, чтобы глаза смотрели в глаза, и спрашивать, спрашивать, о чем — неважно, лишь бы длилась боль, лились слова, как порченная ядом кровь. Ричард отшатнулся, сжал губы. Алва хмыкнул, толкнул плечом ветку и проломился на берег сквозь заросли молодых ив. Утки закрякали, поднялись в небо, хлопая крыльями. Охота не удалась. Третий день они провели в самоцветном саду. Ричард, по обыкновению, примостился на яйце-валуне, оперся плечом о ствол каменной вишни. Рокэ Алва расхаживал вокруг — склонялся к яшмовым розам, будто хотел вдохнуть их аромат, водил пальцами по бороздкам на гранитной коре, рассматривал сплетения виноградных усиков из малахита. Сердце Ричарда тревожно стучало — словно он был подмастерьем, чью работу оценивал придирчивый мастер, неопытным юношей, над кем может посмеяться язва-любовница. Вздор! Откуда эти мысли? Рокэ Алва — пленник, и пусть даже он из мстительности обругает каждый листок, Ричарда его слова не заденут. — Волшебно, — обернулся Алва от нефритового побега жимолости, и в ушах Ричарда тихонько зазвенело, а ладони взмокли. — Но, по-моему, здесь чего-то не хватает. — Чего же? — он едва разлепил рот. — Птиц? Насекомых? Зверьков? — Я... боюсь, оно и так выглядит неживым, а с неподвижными птицами впечатление станет еще более гнетущим, — пробормотал Ричард. — Гнетущим? — переспросил Алва. — От кого вы это услышали? Ричард вскинулся. — Думаете, я могу только повторять чужие слова? — Думаю, кому, как не Повелителю Скал знать, сколько жизни таят камни, — Алва смотрел пристально, из-за чего хотелось то пригладить волосы, то поправить воротник. — Вам очень дорого это место, не правда ли? — Предположим, — буркнул Ричард. — И вы пытаетесь защититься на случай, если я выскажусь о нем дурно, — продолжил Алва. — Поэтому и оговариваете его первым. Ричард молчал. Его поймали на слабости — позорной для правителя. Уличили в том, что он болезненно зависит от чужого мнения, и в ответ хотелось нагрубить, разъяриться, запугать Алву так, чтобы тот не посмел больше и рта раскрыть в его присутствии. Кто он вообще такой? Лгун, наглец, ядовитая змея! Расхаживает здесь и разглагольствует, сам не понимая о чем! — Ну и что же? — спросил Ричард. — Пускай я вижу мир иначе. Мой долг — заботиться о том, чтобы домочадцам рядом со мной было уютно. — Похоже, они в вас души не чают, — улыбнулся Алва едко. — Признаюсь, когда я впервые увидел вашу столовую, меня удивило, что она несколько пустовата. Но я оправдал это тем, что вы просто нелюдимы. А сейчас выясняется: вы образец человеколюбия и готовы отказаться от безобидной забавы, дабы никого не смущать. Тогда мне странно, где же орды нахлебников? Где вереницы жалобщиков? Где толпы льстецов? Этот народец осаждает даже тиранов, а к обладателю столь отзывчивого сердца они бы слетелись, как осы — на патоку. Почему в Надоре никого нет, кроме слуг и вашей семьи? Где ваш двор, герцог Окделл? Произнося эту речь, Алва приближался, под его сапогами шуршал гравий. На последних словах он остановился вплотную к яйцу-валуну и насмешливо приподнял брови. Ричарду невольно пришлось откинуться назад. — Кажется, вы перепутали, кому здесь подобает вести допросы, — из-за сбившегося дыхания голос прервался, и он кашлянул. — Какого Леворукого вы приехали? Я не сделал ничего худого вашему проклятому Талигу. Оставили бы все как есть, и мы бы счастливо позабыли о существовании друг друга. — Вы создали опасный прецедент, — тон Алвы ласкал, точно бархатная пуховка или просеянный через сито песок. — Продемонстрировали всем Золотым землям нашу слабость. Последние пять лет я только и делаю, что воюю. Вдохновленные вашим примером соседи решили попробовать на прочность границы. Даже вонючая Кагета! Это сборище козолюбов, усатых, как их тараканы! Ричард чувствовал, что задыхается. Сердце заполошно колотилось, пальцы дрожали. Он не мог отвести взгляда от глаз Алвы — то ясных, по-кошачьи лукавых, то сощуренных в гневе. От рта Алвы, способного улыбаться и истончаться, как надрез алмазом по стеклу. От остро очерченного подбородка... — Если вы не отойдете, я вас ударю! — выкрикнул Ричард. Плевать, как он выглядит. Главное, спастись. Спастись от туманящей разум близости, потому что еще немного, и быть беде. Алва шумно выдохнул, приходя в себя. Сделал шаг назад. Ричард встал, церемонно склонил голову. — Уж простите, не могу посочувствовать вашему горю, — со всем возможным ядом ответил он. — Не убили бы моего отца, глядишь, и жили бы сейчас свободно и счастливо. Алва молчал, но Ричард видел, как широко раздуваются крылья его носа. Похоже, вспышки гнева — прерогатива не только горячих юнцов, умудренные жизнью мужи тоже им подверженны. — И все же, где ваш двор, герцог Окделл? — спросил Алва с хрипотцой. — Его нет? Или вы прячете его от меня? — Прячу, — бросил Ричард, развернулся на каблуках и, чеканя шаг, сбежал в свои покои.