Хрустальный дворец, хрустальный гроб

— Как у вас развлекаются? — Рокэ Алва покачивал ногой, и серебряная шпора на его сапоге пускала зайчиков по серпентиновым стеблям. «Вот пижон. Не ездил верхом твари знают сколько, а все равно их носит». Ричард сидел на корточках, поглаживал землю кончиками пальцев. Там, под мягким перегноем уже ждала глыба темного малахита — бесформенная, рыхлая, как шмат глины, которую только-только замесил скульптор. Колыбель. Плодородная почва для тысячи замыслов. Ждали и прозрачно-желтые, словно липовый мед, топазы, им не терпелось явить миру свою красоту. Ричард давно не прибавлял к самоцветному саду новых растений. А сегодня проснулся, и под зажмуренными веками, как живой, встал куст кагетских роз — диких, вобравших в себя солнце Сагранны и ярость горного ветра. Ричард никогда их не видел, лишь читал травник, но представил желтый бутон на тоненьком стебле и ощутил его тепло. Руки зудели от желания зарыться в камень и лепить, лепить, чтобы сон обратился явью. Но когда Алва стоит над душой, разве сосредоточишься? — Изломы празднуют, — буркнул Ричард. — До Осеннего еще далеко, — лениво отозвался Алва. — Нет ли праздника поближе? — День первого урожая. На полную луну. А теперь помолчите, прошу вас. Алва внял просьбе, и Ричард, воскресив перед мысленным взглядом ночное видение, позвал. Из земли проклюнулись сразу три ярко-зеленых ростка, ткнулись в его ладонь. Ричард напряг все силы, привстал, и они подались выше, развел руки в стороны — изогнулись, шевельнул пальцами — брызнули ветвями, побегами. Он вел их вверх, как кукловод тянет за ниточки марионетку, чтобы та встала с колен. Сперва за три — по числу ростков, — но он подцеплял новые от новых стеблей, и вскоре они оплели его пальцы, как незримые паутинки. Куст получится пышным на загляденье. Затем Ричард принялся по очереди разрывать нити, чтобы ветви перестали расти. Первые наметки из малахита вышли кривыми и грубыми, как случалось всегда — кагетская роза напоминала старую, позеленевшую от гнили корягу. Работы с ней хватит до вечера, а если Ричард замешкается, то и на завтра может остаться. Пальцы запорхали над заготовкой. Главным резцом и скарпелем для Ричарда была воля: чтобы камень воплотил задуманное, стоило только пожелать, но руки направляли, указывали, не позволяя мысли расплескаться по десятку русел. Будто скульптор, Ричард прикасался к своему творению, чувствовал, как камень откликается, звенит слышимым лишь ему звоном. Он возвращался к каждой ветви, разводя их в стороны, делил на побеги потоньше. Выравнивал и загибал натянутым луком, очерчивал ногтями лунки, откуда прорежутся прозрачные листки. Разглаживал кожицу. Добавлял камня в ствол, чтобы не переломился под весом отростков. Кропотливо усеивал шипами, где редкими, крупными, а где крошечными, с рыбий зуб. Пусть неверно лепить их зелеными — у настоящих роз шипы бурые, будто кто-то испятнал их запекшейся кровью, — но зачем ему точность ботанического образца? Он не сьентифик. А минерал правильного багрового оттенка не обнаруживался который год. Наконец малахитовый скелет был готов. Ричард довольно зажмурился, запрокинул голову, разминая шею. И натолкнулся затылком на что-то... кого-то живого. — Осторожнее, — произнес Алва не громче шепота. Ричард отдернулся. Щеки и уши вспыхнули от стыда, но почему? Он забылся и не услышал, как к нему приблизились — подумаешь, великий конфуз... Алва присел рядом. Выглядел он непривычно: резкие черты смягчила одухотворенность, какая разгорается в набожных людях после церковных таинств. Солнце поднялось в зенит, на лицо и камзол Алвы падал зеленоватый свет сквозь нефритовую крону вишни. — Анакс Тайрани писал: «Скалы есть плоть и остов всякого существа; Ветер — его дыхание; Волны — кровь, что бежит по жилам, не ведая устали, как не ведают ее морские приливы и отливы; а Молнии — это то тепло, которое поддерживает в теле искру жизни». — И откуда же она берется? — спросил Ричард завороженно. Надо же, Алва читал записки древних властителей, впитывал мудрость, которой сам воспользоваться не сможет. Разве это справедливо? — Искра жизни? — Алва широко улыбнулся. — Должно быть, от кого-то пятого. Может, от Создателя? Как думаете? — Думаю, нет, — пробормотал Ричард. Алва явно знал ответ на свой вопрос, но поддразнивал, желая, чтобы Ричард озвучил его сам. — Анакс Тайрани с вами согласен, — Алва продолжал улыбаться. — В труде «О праве повелевать человеком и зверем, ползучей тварью, птицей и рыбой» он доказывал, что на заре мира, когда Четверо еще приглядывали за Кэртианой, именно первый Ракан вдохнул жизнь в своих подданных. — Откуда же он взялся? — Ричард вспомнил, сколько ему стоил список фальшивой Кубьерты, и поморщился. — Согласно гоганским легендам, Раканы ведут свой род от абвениев и смертных женщин. Их потомки женились между собой, пока на свет не появился ребенок, в чьих жилах текла кровь всех четверых богов. Но как ваш умник Тайрани поясняет происхождение Раканов, если основатель этой династии был первым человеком на свете? — Предлагает просто принять это, — Алва щелчком пальцев сбил с колена пушинку. — Первый Ракан правил Кэртианой еще до Ушедших. Если вам любопытно, могу рассказать... Ричард недоверчиво вскинул брови. Алва знал, чем зацепить. Втайне от матушки он скупал у книготорговцев и собирателей древностей манускрипты времен Золотой Империи и более ранние — все, где говорилось о доэсператистском прошлом Золотых земель. Личная библиотека Ричарда в Гербовой башне полнилась сотнями пустышек, а у Алвы, чужака, полуморисска, значит, в закромах хранятся настоящие сокровища? Откуда? — Расскажите, — с деланным безразличием отозвался Ричард. — Тайрани пишет, Кэртиана предстала перед абвениями благословенно безлюдной, и они порешили возвращаться сюда, когда пожелают поохотиться и отдохнуть. Алва прикрыл веки, рассеянно побарабанил пальцами по голенищу сапога, точно история вершилась на его глазах, и довольно было лишь напрячь память, чтобы подробности воскресли перед мысленным взором. — В нашем мире царила гармония между живым и неживым, — завел он тоном сказителя. — Не случалось засух, лесных пожаров, потопов и землетрясений. Деревья давали изобильные плоды, которыми кормились птицы. В прозрачной воде рек и озер плескалась жирная рыба. Волки и львы охотились только на старую и больную дичь. Шло время, абвении невозбранно вкушали от богатств Кэртианы, и лишь волей случая им стало известно, что в горах, которые нынче называют Мон-Нуар, жили двое — мужчина и женщина. Они любили друг друга, и их любовь озаряла светом целый мир. Алва перенес вес с одной ноги на другую и продолжил рассказ: — Когда Четверо отыскали обжитую пещеру, пара ужинала орехами и козьим сыром. Вообразите себе их изумление. Однако незваных гостей пригласили разделить трапезу. За кубком родниковой воды каждому абвению пришлось рассказать о себе — кто таков, что умеет, откуда явился в Кэртиану. Не успело закатиться солнце, как мужчина попросил странников научить его магии и кузнечному ремеслу. Ночью, когда пара осталась наедине, женщина начала отговаривать мужа, потому что не верила чужакам. К утру он заколебался, готовый ради возлюбленной отказаться от знаний, но абвении уже предрешили их судьбу. Унд приворожил женщину песней своей кифары. Кэртиана прежде не знала музыки, кроме пения птиц и журчанья ручьев, так что слушательница ему попалась не искушенная. Унд без труда соблазнил бедняжку, а когда чары спали, и она ужаснулась своей измене, Унд заточил ее в лабиринте под землей, чтобы братья не потеряли ученика... — Ну и история, — процедил Ричард. — Ее считали еретической еще в Гальтарскую эпоху, — заметил Алва. — Впрочем, как и легенду об Оставленной, которая встречается даже в самых диких уголках Золотых земель. Боги жестоки, а жрецы абвениатов желали представить их милостивыми и отзывчивыми, дабы ручеек подаяний не оскудевал. «Боги жестоки», — мысленно повторил Ричард. Корона с покосившимися зубцами на голове великана, вепрь, чьи бока поросли дерном. Вожак охоты, которая увезла душу отца в обагренное зарей небо. Был ли он богом? Ричард знал, абвении давным давно ушли на битву с неведомым злом, но мог ли дух одного из них (а может, всех четырех) вернуться в Кэртиану? Здесь они оставили своих смертных потомков. Значит, этот мир был им небезразличен. Мог ли первый сын Лита возглавить скачку, к которой круг за кругом присоединялись его далекие правнуки? — Зачем им понадобился ученик? — спросил Ричард. — Абвении принадлежали к иномирному воинству. Где бы они не появлялись, если встречали достойных мужей, то старались завербовать их, чтобы увести за собой. Не стоит обманываться и простотой коренных обитателей Кэртианы — вряд ли они были заурядными людьми. А значит, и помощи от них ждали незаурядной. — От них? — переспросил Ричард. — Но вы же сказали, что с женщиной обошлись... — Верно, — Алва смотрел пристально, будто хотел, чтобы его слова отпечатались в памяти Ричарда до конца дней. — Они сперва не разглядели ее силы, а потом задабривать было уже поздно. Тайрани пишет, с годами узница Лабиринта озлобилась и сошла с ума. Ее злоба воплотилась в стоногом и сторуком чудище, от которого она каждый год порождает детей под стать отцу. Лабиринт наполняется тварями. Безумными. Голодными. И лучшее лакомство для них — это души потомков Ушедших. Под конец голос Алвы стал тихим-тихим, глаза, ясно-синие, как подкрашенное кобальтом стекло, распахнулись во всю ширь, и Ричард внимал рассказу, забыв дышать. Краем взгляда он отметил, что Алва поднял руку и растопырил пальцы, навроде когтистой лапы, но не обратил на это внимания. Как вдруг лапа цапнула его за воротник. Сердце рванулось из груди, Ричарда бросило в пот. Он шарахнулся назад и рухнул на гравий, раскрыв рот в беззвучном крике. На шее горели следы ногтей. Алва встал, спрятав лицо в ладонях, его плечи вздрагивали. — Вы что, дурак?! — завопил Ричард, приподнявшись на локтях. — Что за глупые шуточки?! Алва смеялся. Не ехидно. По-дружески, будто между ними были в ходу подобные проделки, и он искренне радовался, что разыграл приятеля. Ричарду захотелось наброситься на Алву с кулаками. Провел, обманул его — и ради чего?! Ради детской страшилки?! Возмутительно! А он-то хорош. Развесил уши, как деревенский олух. Да еще и испугался! Теперь Алва будет думать, что он — трус! — Убирайтесь! — Ричард представил, как вгоняет наглеца в камень по самую маковку, и ему немного полегчало. — Не желаю вас видеть! Вы... вы не умеете вести себя в обществе! — Простите, не удержался, — выдавил Алва сквозь смех. — Однажды старший брат поведал мне на ночь эту сказку. Помню ее по сей день. — Вы фигляр, а не посол. Уходите! Шутите над своим королем, а не надо мной! — Полно вам кричать, — вместо того, чтоб убраться, Алва подошел ближе и подал руку. Рисунок нефритовых листьев на коже шевельнулся змеиной чешуей. — Я уже извинился. Готов дать вам удовлетворение в любой форме, какую вы сочтете приемлемой. Ричард бы с удовольствием швырнул в голову Алвы булыжник, и поувесистее, от унижения его трясло. Но не терять же лицо окончательно. Да еще на виду у неразлучных Молли и Мэгги, которые тащили из амбара на кухню кадку с капустой и с любопытством поглядывали на господ. Ричард поднялся, проигнорировав протянутую руку; отряхнул одежду, встретил взгляд Алвы. Не смущенный — открытый, доброжелательный. Наглец совершенно его не уважал! И ни капельки не боялся. — А что, если меня удовлетворит только живая скульптура посреди сада? — спросил Ричард тихо. — Припоминаю, мы уже пробовали что-то похожее, — Алва беззаботно улыбнулся. — Да, на дворе я действовал сгоряча, — признал Ричард. — Впредь не допущу тех же ошибок. Камень покроет ваше тело, как вторая кожа. Я оставлю лишь зазор на уровне ребер и отверстия напротив носа и рта, чтобы вас поили и вы могли дышать. Постоите дней пять, а то и десять, поучитесь почтению. — А как же слово, что мне не причинят вреда, если я не буду угрожать вашим домочадцам? — полюбопытствовал Алва с прежней невозмутимостью. — Жаль, что придется его нарушить, — Ричард распалялся все сильнее, — но делать нечего, я же правитель в своем государстве, а за оскорбление величества карают везде и всегда. — Ну-ну, — Алва тронул его локоть. — Правителям к лицу быть великодушными. Расскажите лучше, что вы хотели сотворить, пока я, бесцеремоннейший и презреннейший, вам не помешал? Следовало отстраниться. Смерить Алву ледяным взглядом и позвать гвардейцев, чтобы проводили пленника в покои. Следовало с самого начала держать его взаперти! Ричард вздохнул, угольки его гнева с шипением гасли один за другим. В самом деле, зачем он раздувает из мухи слона? Не обидчивый ребенок ведь. А кто? Настоящий герцог предложил бы Алве должность потешника при его дворе (естественно, не повышая голоса), и тот сам бы смутился, пусть и не подал бы виду. — Раз вы молчите, хотите расскажу о капканах судьбы? Это замки на решетках в подземельях Гальтар. Каждый, кто заденет их, обратится в камень. За минувшие столетия вокруг капканов собрался караул из каменных лис, барсуков и собак. Есть и люди... — Алва усмехнулся. — Вы бы, наверное, оценили скульптурный ансамбль. Он стоял совсем близко, невесомо касался локтя, будто надеялся удержать, если Ричард решит уйти. Наивный! Или напротив? — О них вы тоже у Тайрани прочли? — Как вы угадали? — обрадовался Алва, но в его радости Ричарду почудилось что-то зловещее. — Он их изобрел, чтобы обезопасить Гальтары от подземных тварей. Ричард фыркнул. Не весело — истерически. — А может, рассказать вам о четырех башнях? О пустых улицах? О домах со следами когтей? О камнях цитадели, между которых до сих пор нельзя просунуть и нож? Алва не двигался, но Ричарду казалось, что вокруг медленно обвиваются змеиные кольца; оплетает лоза хмельного винограда, и тело под двойным весом грузнеет. Где тут сопротивляться — устоять бы. Он отпрянул, чтобы сбросить наваждение. Алва вновь искренне улыбнулся, отступил, показал пустые ладони. На черном камзоле они казались белыми впрозелень. — Простите, запамятовал, что вам неприятно, когда я приближаюсь, — произнес он светским тоном. И еле заметно шевельнул пальцами — Ричард не увидел, скорее угадал движение, а после... жаркий ветер, напоенный запахом сена и разогретого камня, упруго толкнулся Ричарду в грудь. Погладил лицо, взъерошил волосы. И улетел, будто его и не было. — Вы ездили в Гальтары, — прошептал Ричард. Губы онемели, язык едва ворочался во рту — вся кровь отхлынула от кожи и устремилась под ребра, туда, где ширился ужас. Не ужас. Дикое, безымянное чувство, которое переживали лишь те, кто, уж верно, о нем не расскажет. Кто видел свою погибель и понимал, что сегодня она пришла именно за ним. — Ездил, а вы разве нет? — отозвался Алва беззаботно. — Красивый город. Хорошо сохранился. Ричард собрался с мужеством. Все время Алва водил его за нос — впрочем, это не удивительно. Он же приехал к врагу, а в противостоянии с врагом любые средства хороши. Но осознавать, что сам Ричард обманывался, считал пленником Ворона, который мог упорхнуть из клетки в первый же день, отчего-то было обидно. — Довольно! — выкрикнул Ричард. — Довольно играть со мной! Натешились? Теперь деритесь! Как мужчина! Ваше оружие при вас, так что не смейте увиливать! Он сразу же пожалел о вырвавшихся словах — что будет с Надором, с матушкой и сестрами, со слугами, если Алва призовет ураган? Смерч? Успеет ли Ричард всех спрятать? «Готов дать вам удовлетворение в любой форме, какую вы сочтете приемлемой», — и вот, он, последний болван, сам прокричал, что согласен на драку. От досады Ричарда замутило. За его болезненную гордость другие заплатят жизнями. Нет, нет. Он не допустит. Но как? «Нужно пригрозить. Если он расправится с невинными, я... я... я прикажу, чтобы в центре Олларии раскололась земля и подземный огонь пожрал все живое». Алва опустил руки. — Есть оружие, которое лучше держать в ножнах, герцог, — в его голосе Ричарду почудилась печаль и усталость. — И мы с вами — именно оно. Зачем нам драться? Вы не убьете меня, я не убью вас. Хотите доживать век, пуская слюни, потому что я размозжил вам голову? Мальчик, который заарканил черного льва, и черный лев, у которого на загривке повис охотник. Ричард не мог придумать достойного выхода для себя. У кого бы попросить мудрости? Не у Создателя же, чьи слуги ненавидят ему подобных. — Поверьте, меня аналогичная участь тоже не прельщает, — кивнул Алва. — Зачем вы притворялись? — Ричард не удержался от упрека. — Что, выведывали, с кем у меня военные союзы? Шпионили? — Я не притворялся. — Ветер подчиняется вам. — Нет. Клянусь, — Алва снова улыбался. — Но ведь... — растерялся Ричард. Опять ложь? Секрет уже раскрыт! Закатные твари, талигойцы точно прислали Алву, чтоб свести его с ума. — Только совпадение. Я знал, что ветер подует, и решился на маленькую мистификацию. До чего же он устал падать в пропасть страха и возноситься на пики надежды. Пусть бы этот разговор закончился, а как — неважно. Но не сбегать же? Нельзя позволить Алве торжествовать. — Я вам больше не верю. — Как угодно, сударь. Сожалею, что запутал вас. Обещаю, к моменту, когда мы распрощаемся, вы все обо мне поймете. Он замолчал, опустил взгляд. Будь Алва обычным человеком, Ричард решил бы, что тот робеет. — Если с моим пленом все прояснилось, позволите ли и дальше жить в вашем замке, но уже в статусе гостя? — Зачем вам это? — севшим голосом спросил Ричард. — Я все еще не узнал вас, — ответил Алва легко, будто признаваться в подобном было для него обычным делом. Ричард пожал плечами устало, точно на каждом держал по гранитному валуну. — Оставайтесь. Разве мне под силу вас прогнать?