малиновый щербет

      Компрессор лифта шипит где-то за спиной, и я медленно закрываю глаза. Собираю ошмётки мыслей - и делаю шестнадцать шагов по коридору прямо к двери своей квартиры. С закрытыми глазами. Ровно шестнадцать шагов - ни больше ни меньше. Голова от виски шумит и болтается, как на вывернутых шурупах, но даже в таком состоянии, как бы пьян я ни был, я способен на эти шестнадцать шагов. Механический навык, результат долгих лет тренировки. Сомнительный повод для гордости, на самом-то деле, но в своей компании я удостоен титула "Наш Самый Приличный Алкаш". Быть им вовсе не сложно. Главное - признаться себе: "Я пьян. И это факт." - и воспринимать этот факт, как реальность.       Спустя шестнадцать шагов, я открываю глаза - прямо перед собой, как и всегда, вижу круглую ручку двери. Выудив из лабиринтов кармана связку ключей, стискиваю её в руке, прислонившись лбом к холодной двери квартиры. За спиной вдруг слабый, но отчётливый щелчок. Всё моё тело - как вата, насквозь пропитавшаяся алкоголем. Сравнительный порядок только где-то внутри головы. Но мне до него сейчас не добраться. - Чёрт бы побрал...       Я не сразу осознаю, что в квартире кто-то есть. Даже когда мой взгляд цепляется за столь знакомое пальто. Наверное из последней коллекции. Только я в этом не разбираюсь ни черта.       Он сидел, распростёршись грудью на кухонном столе. Лицо на сплетённых запястьях. Утончённый профиль полуприкрыт слегка растрёпанными тёмными волосами. Раньше я ощущал от этого всего лишь тепло и какое-то непередаваемое чувство уюта. Сейчас я не испытываю ничего. Хотя нет, наверное есть немного жалости. Но не к себе, а к нему.       Пока я стаскивал пиджак, стягивал галстук и снимал наручные часы, я смотрел на его спину. За это время он ни разу не шелохнулся. А я успел вспомнить всю свою жизнь. Своё прошлое, но до того, как встретил его.       Сейчас он казался спящим. Или плачущим. Или мёртвым.       Свежий солнечный луч разрезал крышку стола пополам: я - на свету, он - в полупризрачных сумерках. На столе громоздился горшок с пересохшей геранью. С недавних пор поливать несчастный цветок стало некому. - Кофе выпьешь? - но в ответ - тишина.       Убедившись, что ответа не будет, я молча встал, насыпал в кофемолку зёрен на пару порций и только когда заработало старое радио, я вспомнил - он никогда не пил кофе. А я, на самом деле, хотел выпить чаю со льдом. Вспоминать всё задним числом давно уже стало частью моей натуры.       Прошло ещё около десяти минут. Кофе потихоньку начинал закипать. Но до него уже не было дела. Лишь когда небольшая часть полезла наружу из кофеварки, я выключил огонь. И только спустя это время он медленно, как-то автоматически поднял лицо от стола - и застыл опять, уперевшись бессмысленным взглядом в горшок с пересохшей геранью. Чуть намокшие от слёз паутинки волос прочерчивали на щеке три-четыре беспорядочных штриха. Аура едва уловимой тоски расходилась от него волнами по комнате. - Не беспокойся, - сказал он, - реветь здесь никто не собирается.       Он нервно убрал с лица налипшие волосы. - Я вообще-то собирался уйти до того, как ты вернёшься. Не хотел встречаться. - Но потом, я вижу, передумал? - Нет. Просто... расхотелось куда-то ещё идти. Но ты не волнуйся, я уже ухожу. - Да ладно. Кофе хоть выпей.        Под сводку дорожно-транспортных происшествий я вскрыл два пришедших письма - он вытащил из почтового ящика, когда заходил. В первом - извещение из мебельного магазина: скидка цен на такой-то процент при покупке в такой-то срок. Во втором оказалось письмо, читать которое не хотелось, - от приятеля, вспоминать о котором тоже желания не было. Я смял конверты и выбросил их в мусорное ведро, пока он, не отнимая губ от чашки, стиснув её в ладонях, словно пытался согреться, пристально наблюдал за мной. - Там салат в холодильнике. Помидоры с фасолью. Других не было. Огурцы твои испортились, я выкинул... - М-м-м...       Есть не хотелось совсем, поэтому я даже не пытался сделать заинтересованный вид. Я извлёк из кармана сигареты, смятые в кашу, и прикурил от спичек, происхождения которых не помнил. Сиреневый дым растёкся в полумраке абстрактными узорами. - Я ездил на похороны. Потом всё закончилось - поехал на Синдзюку и пил до утра в одиночку.       Откуда-то в комнату прокралась кошка, протяжно зевнула и, по привычке, запрыгнула к нему на колени. - Не объясняй ничего, - сказал он. - Это уже меня не касается. - Я не объясняю. Так... болтаю о чём-нибудь.       Он пожал плечами, а на лице его не было ничего, что можно было бы назвать выражением. И я вспомнил, что видел такое когда-то давно, - фотографию моря, на котором сейчас возвышается целый город. - Мы знали друг друга раньше. Может близко, а может и нет... Я так и не понял. Вы не были знакомы, - для чего-то уточняю. - Вот как?       Кошка у него на коленях потянулась, расправив лапы во всю длину и издала тихий звук, отдалённо похожий на кваканье.       Я молча смотрел на огонёк сигареты, не обращая внимания на ниспадающий, горстками, пепел. - От чего смерть? - Сбило машиной. Переломы в тринадцати местах. - Интересно... Я умру - ты так же напьёшься? - Пил я не из-за похорон, - зачем-то вру. - Ну, разве что первую пару стаканов.       За окном разгорался новый день. Новый и жаркий. Он терпеть не мог жару. За окном заискрился далёкий пейзаж: сбившиеся в кучку небоскрёбы. Сегодня они сияли ярче, чем когда-либо. - Мальчишка, который давал кому угодно... - сказал я, словно выразил соболезнование. - А это зачем мне рассказывать?       Я и сам не знал. - Так и что?.. Прямо всем подряд? - На самом деле нет. Сплетни всегда порождались завистниками. - М-м-м... Но тебе-то другое дело, не так ли?       В его голосе вдруг звякнули странные нотки. - Почему ты так думаешь? - спросил я, вглядываясь в его лицо сквозь ветки засохшей герани. - Ну, не знаю, - как-то тихо сказал он. - Ты совсем другого склада.       Я в непонимании изогнул бровь. - У тебя особенность такая, Юта. Как в песочных часах. Когда весь песок высыпается, обязательно кто-то их переворачивает - и всё сначала. - Действительно?       На мгновение мне показалось, что его губы украсила лёгкая полуулыбка, но вскоре он снова стал бесстрастным. - Я пришёл за вещами. Пальто зимнее, шапка и всё остальное. Я там собрал всё в ящик. Будешь свободен - донеси до рассылки, ладно? - Да я домой к тебе завезу... - Не стоит, - прервал он меня. - Я не хочу, чтобы ты приходил. Понятно?       И правда. Я совсем забылся. - Адрес ты знаешь, так? - Да уж, знаю... - Ну, тогда у меня всё. Извини, что так засиделся... - Как с бумагами? Больше ничего не надо? - Да, уже всё закончилось. - Даже смешно, как всё просто. Я-то думал, будет столько возни... - Всем так кажется, кто с этим ещё не сталкивался. На самом деле оказывается очень просто... - Он ещё раз почесал кошку за ухом. - Разведись второй раз, и ты уже ветеран...       Кошка зажмурилась, потянулась и затихла. Я затушил сигарету и чеком из магазина смёл кучку пепла со стола. Яркое солнце больно кололо глаза. - Ты хотел детей? - Нет, - сказал я. - А я колебался всё время. Но раз всё вот так, то и слава Богу, правда? Хотя, как ты думаешь - может, как раз с детьми всё было бы иначе? - Куча народу разводится и при детях. - Да, наверное... - сказал он, вертя в пальцах мою старую зажигалку. - А я и сейчас тебя люблю, Юта. Только дело совсем не в этом. Я ведь прекрасно всё вижу.       Я не провожал его, когда он ушёл. В этот день я видел Тэёна в последний раз.       Удивительно. Я провёл без сна ровно сутки, но спать не хотелось совсем. Тело пронизывала усталость, и лишь голова, как дрессированное морское животное, ещё оставалась на плаву.       Глядя на пустой стул напротив, я вспомнил историю, вычитанную однажды у какого-то американца. Человек, от которого ушла жена, несколько месяцев подряд не притрагивался к ночной сорочке, которую она оставила на спинке стула. Идея, в общем, не плоха. Вряд ли, конечно, у Тэёна были сорочки, но было бы здорово, если бы всё-таки, были. Может тогда и кошка вела бы себя поспокойнее?       Зайдя в спальню, я принялся открывать один за другим ящики его шкафа - все оказались пусты. Он выгреб всё подчистую. Всё, от чего мог исходить хоть слабый его запах, исчезло. Растворилось бесследно. На мгновение мне даже почудилось, что и все свои отпечатки пальцев он тоже забрал с собой. Книжный ящик и полка с дисками опустели на треть: что-то он покупал сам, а что-то дарил я. Из альбомов были вырваны все его фотографии. Везде, где нас фотографировали вместе, его часть снимка оказывалась аккуратно отрезанной. Мои же половинки остались на прежних местах.Три альбома, с постранично отредактированным человеческим прошлым: я был оставлен в нём один, как если бы я был один с самого рождения, прожил в одиночку всю жизнь до сих пор - и теперь приговорён к одиночеству до скончания века...       Он исчезал из моей жизни - и, я чувствовал, с этим уже ничего не поделаешь. Хорошо ли, плохо ли были прожиты эти четыре года вместе, уже совершенно не важно. Всё выпотрошено, как в фотоальбомах.       И совершенно не важно, что он уже давно и регулярно спал с моим другом, и в один прекрасный день я даже застал их вместе, когда случайно наведался к нему. От таких вещей никто не застрахован, и если уж ему удалось вляпаться в подобное, я ни в коем случае не считал это чем-то особенным. - В конечном итоге, это лишь твоя проблема, - сказал я тогда.       В тот день, когда он заявил, что хотел бы развестись со мной, я стоял перед ним и крутил на пальце уже достаточно истёртый временем брелок с китайской кошкой. - То есть, тебе всё равно? - как-то очень отчётливо спросил он. - Нет, мне не всё равно. Я всего-лишь сказал, что это - твоя проблема. - Если честно, мне не хочется с тобой расставаться, - произнёс он и, выдержав паузу, добавил. - Но если с тобой, то ни черта не получится!       Что он подразумевал под этой фразой, я не понял и по сей день.       Мы зашли в очень мирный, спокойный тупик и просто тянули время. Это был наш конец. И даже если у него и осталось сколько-то любви ко мне - дело было уже не в этом. Я уже не мог ему ничего дать. Он чувствовал это инстинктивно. Он вообще всегда всё прекрасно чувствовал и подмечал. Я же понимал из опыта.       И вот теперь, вместе со всеми своими рубашками, брюками и пальто он исчез из моей жизни. Что-то забудет памятью. Что-то скроется с глаз. Что-то умрёт. И в этом не должно быть особой трагедии.       Время - 8:25 утра.       Бросив взгляд на цифры электронных часов, я провалился в сон.