Легенды Оромеры. Великий Орёл

      Живший бобылём несколько шалых «вдовьих» лет Марк вечерял, как придётся, не различая дней, и, не видя разницы между домашним духмяным супом и куском вяленого старого мяса.       Зато теперь, каждое воскресенье в новой, сияющей белой штукатуркой, целиком отремонтированной усадьбе, они обедали за большим столом, иногда приглашая к себе внезапно в избытке размножившуюся родню, преимущественно с детьми, погодками Раши.       Таисья Сергеевна, расчесывая непослушные чёрные жесткие волосы, звала его на свой манер «Ранечка», когда жалела и «Рашид», когда сердилась. Марк подумал и решил, что Рашид звучит мужественно, и имя прижилось!       Дом его хозяйка завела столичный! Кроме привычных спальни, да детских комнат, — у них были теперь столовая с кухней и гостиная, в которой гостей собирали до обеда, и они любовались огромным куском хладного железа, именуемым «мотором газели» и картинами, выписанными из столицы, с преимущественно морскими пейзажами. Яга называла их «под Айвазовского!». Сии художественные произведения имели огромный успех, и теперь во всякой усадьбе у волков висела, как минимум, одна такая парсуна. У стены стояли большой комод на гнутых ножках и шкаф со стеклянными дверцами, который Таисья Сергеевна любовно обзывала «Хельга», гладила и ставила внутрь разные стеклянные чашки.       Стоя на высоком балконе, с непрекращающимся удивлением Марк смотрел, сколько разных красок есть в природе. Мир вновь обрёл их, и это доставляло Вожаку огромное удовольствие. Вон — по тракту торопится домой старый Корич, умнейшая голова по торговой части — и в выходные работает. А вон семья едет на новой двуколке, морды от усадьбы воротят, хотели б хвастаться да нечем теперь… богатейшая семья в клане — у вожака.       Сегодня к обеду ожидались большие гости. Старый с женой, двоюродный брат с сыновьями-погодками, да приехавший утвердить статус в королевской палате — кощеев вельможа. Этот, последний, был особенно неприятен своей змеиной сущностью и чёрным глазливым оком. Ещё вчера он, без предупреждения, объявился в усадьбе и, уверенно сев к столу, сообщил:       — Вот грамоты. Да разговор ещё, важный.       Марк, так же, не встав навстречу от голландской печи, неспешно отдававшей тепло натруженной спине, криво улыбнулся:       — Военный подряд клан выполняет. Граница на запоре, да ключ не пропит. Что там у Кощея-то? Коли детей нет, так и клану его конец. Династия следом Наша идёт…       Змей, явно не рассчитывающий на такую прямоту, граничащую то ли с простотой сидящего напротив, толи с угрозой державе, запнулся.       — Аспиды вечны, как вечен мир.— наконец, вымолвил он. — Слышал я, Вы тоже змея привечали.       Марк хмыкнул и с гордостью сказал:       — Из лесных, зелёных. Сыном моим названным стал. Констаном звать. — Потом помолчал немного и добавил, — Мир его принял. Сам!             ***       Первой приехала родня. Брат, без всяких поклонов, по-семейному поцеловал Ягу, чем вызвал недовольство Марка, и прошёл в гостиную. Вертлявая рыжая жена брата сразу кинулась к большому зеркалу и, шелестя пышными юбками, мятного модного цвета, исподволь рассматривала строгий наряд Яги, завистливо цыкая зубами на чёрные «синтетические» кружева.       — Ах, дорогая, у меня к вам разговор… Уж такой серьёзный разговор. — Она подняла пухлые руки и пошевелила своими небольшими, но тоже красивыми рукавами платья.       — Ты ж прям лиса у нас, не волчица, оторвись от зеркала, ужо. — хмыкнула Яга. — Идём, я дитям пирог спекла, тот самый… и рецепт тебе написала!       Брат посмотрел угрюмо и сообщил:       — Прям дурная какая-то стала, шалая. Вбила в башку новшества иметь. Граммофон ей подавай. Музыку слушать надо. Балы какие-то. Спальни отдельные завели. Ты скажи, Яге-то своей, вона она дом свой блюдёт, а наших-то жёнок чему обучает… Не дело.       То, что Таисья Сергеевна организовала женский клуб, Марку тоже не нравилось, но идти поперек хозяйки он не хотел и, искоса глянув на женщин, только глубоко вздохнул и, достав из «Хельги» пузатый хрустальный флакон дорогого янтарного напитка, щедро плеснул страдальцу.       Между тем, у крыльца остановилась тяжёлая карета. Приехал старый вожак.       С ним как-то суетливо соскочил с подножки столичный змей и следом, недовольно поджав и без того узкие губы, жена.       Старик, переваливаясь в больших башмаках с крашенными под золото латунными пряжками, медленно преодолел три ступени крыльца и замер на пороге.       К нему, радушно раскинув руки, и, соорудив самый приветливый в мире из возможных оскал, плыла хозяйка. Перед ней на вытянутых руках летел, благоухая свежей выпечкой, мягкий сдобный каравай.       «Хлебом привечает. Умна», — про себя отметил Первый и, выставив для обзора два белых, похожих на клинки клыка, вежливо оторвал горбушку.       Змей потянулся было следом, но каравай вдруг исчез, оставив душистый след и закрывающуюся дверь.       Посланник самого Кощея ядовито повозил челюстью и открыл створки сам.             ***       Женщины уселись на диванах в гостиной, и Яга, на правах хозяйки, начала показывать только недавно полученный из столицы новомодный журнал с выкройками. Дамы так тараторили о своих пустяках, что Марк, стыдливо прихватив пухлые фужеры, зазвал гостей на балкон в ожидании ужина.       Змей, выпив и оценив напиток, ухмыльнулся и отметил, «что, мол, мода-модой, но бабы издавна должны дома сидеть, а таскать их, да ещё с шумевшим в детской приплодом, мысль глупая и настоящим мужам не нужная».       Волки, в глубине души полностью согласившись со столичным гостем, семьи свои уважали. И обиделись.       Глухо ухнули часы, велев готовиться к обеденной трапезе. Яга, отложив журнал, громко сообщила:       — Мойте руки, к столу пора.       И неодобрительно посмотрев на столичного гостя, добавила:       — Вам вон рушник отложила, со змеями…       Гости проследовали к столу.       Чудно пах бараний бок, утка источала запахи яблок клюквы и далекого лета, непонятно как сохранённая зелень напоминала о тепле и ярком солнце. Свиная лопатка утопала в тушёной капусте. Горка телячьих языков радовала нюх нежными запахами мяса и молока… Мощные волчьи челюсти дробили кости. Каждый сидящий Волк быстро забыл мелкие женские шалости.             ***       На соборной ратуше пробило полночь. Столица спала. Но во дворце все ещё сияли светом окна. Это Его Величество не желал подчиняться голосу разума. Чашка кофе давно остыла на столе, который делила с многочисленными разбросанными бумагами. Багровые всполохи тяжёлых, словно кровью крашенных гардин, слегка колыхались на лёгком сквозняке. За окнами на дивно стриженный вечнозелёный колючий сад тихо падал снег. Большие зеркала над каминами отражали белый покров. Трещали мощные сосновые поленья, отдавая жар. Новая Мадам напрасно ждала его в спальне. Кощей работал.       Вновь и вновь прочитывая донесения… «налоги на соль увеличить бы…»; «лига Кротов ставит Вас в известность, что ни нефтяные жилы, ни угольные пласты не являются Вашей собственностью, а Змей Ваших мы давить будем…»; «…дороги к портам неспокойные стали…», «… обвал бумажной массы, именуемой ассигнациями, неминуем. Поддержать надо золотом»; «Морской Союз сообщает Вам о торговом эмбарго с Островами…».       Кощей разорвал последний документ и резко встал. Как он ненавидел эту страну! Как он хотел сына!       Скрипнула дверь. В кабинет проскользнула укутанная в жёлтый дикий шёлк черноволосая женщина. Легкомысленная графиня, известная своими приключениями, безрезультатно пыталась согреть бездетного правителя. Её жизнь напоминала сумасшедший полёт потерявшей ориентир летучей мыши, и она без страха заключила Кощея в свои объятия.       Наконец, уже ближе к утру, он ненасытно отпустил её бесцеремонно задремавшее тело, а сам, встав, долго смотрел на падающий за окном снег. Узкое лицо, серого пергаментного цвета с высоким лбом ничего не выражало, но сбросив с себя напряжение снизу, змея вновь переполнял жгучий гнев, который так мешал его же собственной расчётливой осторожности. Он подошёл к графине и швырнул в неё золотой наряд.       — Пошла вон! Мне надо побыть одному.       В дверь тихо заскреблись. Оторвавшись от созерцания тускло наметившегося рассвета Кощей одними губами произнёс «войдите», но был услышан, так как дверь бесшумно распахнулась, и в кабинет вплыл обладатель кривоватых ног, упакованных в велюр, длинного полупрозрачного розового носа и женственных губ, камер-юнкер Его Высочества.       Увидев практически в неглиже своего сюзерена, он нисколько не смутился и, поклонившись штанам, висевшими сосулькой на канделябре, начал:       — Сегодня ровно в полдень лавочники подадут петицию в Сенат.       — Что им надо?       — Требуется снизить налог на два процента.       — Требуется повысить… Отказать наглецам. Их жадность не знает предела. Дальше…       — По Вашему велению был проведён подсчёт граждан в стране. Продолжается отток самой трудоспособной части населения: городские ремесленники и заводские рабочие.       — Отобрать паспорта, закрыть границы. Дальше…       — Всюду упорствующие еретики, они распространяют ложные слухи о живущих в безвестности драконах и подрывают этим самый основной постулат Вашей власти…       Кощей резко повернулся, и слуга заскулил от ужаса, до конца ещё не осознав только что сказанного им.       Через несколько минут одетый правитель распорядился подавать завтрак и убрать кучку серой грязи у него в кабинете.