твоей молочной милке не хватает моих орешков

      С утреца Джисону хотелось больше подохнуть, чем по чьей-то идиотской задумке пиздохать в лагерь за тридевять земель в одной руке с чемоданом, в другой - со спреем от комаров, больше применяемом по назначению на Феликсе. Еле как втиснув пожитки в багажник автобуса, Джисон тут же побежал внутрь занимать место. По закону всемирной несправедливости, яблоко падало на землю, а Джисон запинался о лесенку и бился носом о кресла, обтирая собой весь салон. К закону относилось и то, что не было ни одного места у окна, а на одном из таковых, отжатом у Чонина, Бан Чан уже носом спал на стекле так, что снаружи можно было разглядеть носопырки. Джисон хотел так же, но уже понял, что ему выпала участь падать в бессознательном состоянии в проход на каждом повороте и всякий раз просыпаться. Пускай и вряд ли что-то разбудило бы послесессичного студента-культурного историка. Место обнаружилось возле Уджина, единственного, кто был в бодром расположении духа. Оно и понятно: ехать в самый рассадник остросюжетных гейских фанфиков - это вам не из пальца высасывать нереальные сюжеты; спектакль будет происходить сам прямо перед глазами, только и успевай записывать.       Джисону его, конечно, не понять, ибо он на кресле возле него засыпает своим мирским (гейским) сном, чтобы вновь повстречаться с мягкой на вид травой и сладкими, тоже на вид, молочными берегами, и вновь потонуть, как жалкий суицидник, в шоколадных озерах.       Карма, конечно, нагнала Джисона за пропущенные пары по истории искусств, подкидывая на дорожных кочках и подкидывая сознанию работы Рене Магритта. Русалка наоборот шлепала губами, все пытаясь что-то втолковать Хану, но он на самом деле не был уверен, что хотел бы знать что. Она сидела в яблоке из "Живой комнаты", высовываясь оттуда, как червяк, и яблоко словно бы само ни в чем не было уверено. Какого хуя в нем сидит рыба? Русалка, пыжась, вылезла из яблока, ударилась о пол, словно о лед, и так же дергаясь, попыталась добраться до Джисона, оставляя за собой мокрые следы.       Сказать, что Хан поражен происходящим - ничего не сказать. Он побежал в соседнюю комнату и столкнулся с мужчинами, замершими на месте в ожидании того, кто не выдержит первым. Девушка на диване, услышав шум, подняла свою отрубленную голову и посмотрела ей на Джисона. Парня прошиб пот. Он посмотрел ей в глаза, что так живо хлопают ресницами, словно бы тоже в непонимании, что тут, блять, происходит? Ты хотя бы мертва, - подумал Джисон, - а мне с этим еще жить.       Внезапно его что-то схватило за ногу: русалка, не имея рук, обвила конечность ртом, которым все так же шлепала. Хан уже просто готов был сдаться панике, глядя на то, как рыба слюнявит ему носок, потому что решительно не понимал ничего. Но в это время сзади незаметно подскочил убийца, видимо, решивший, что на хуй вообще этих пацанов с дубинками за углом, интригу эту ебаную с возмездием, тут есть дело поинтереснее. Он, горестно вздохнув, поднял его, комментируя, что, впрочем, не очень-то и тяжело.       Конечно, не тяжело, - смотрит на него девичья голова, - меня вот этот слабак не унес под венец, решил лишнее отрезать.       Джисон брыкается. Джисон хочет жить. Он смотрит в глаза умершей девушке, что с улыбкой отдает свою голову рыбине, и ему хочется плакать. Он не замечает, как слезы подступают к глазам и льются, и льются на пиджак убийцы, к груди которого он прижался и сморкается.       - О Боже, блять, - комментирует убийца, глядя на него сверху, - прекрати слюнявить мою рубашку.       - Джисон, а не блять, - шмыгнув, отвечает Джисон, рассматривая синий галстук на груди похитителя. - Разве это не грустно, что вы убили кого-то, а этот кто-то потом еще и самоотверженно отдал свою голову русалке, вылезшей из яблока.       Убийца остановился, и Джисон просто не мог видеть сморщенное в непонятках чужое лицо.       - Даже не знаю, что ответить на это, - в конце концов ответил тот. В груди у него слышно сердце, и во сне Джисона даже поражает, что у какого-то нарисованного убийцы есть сердце.       - А вот, - Джисон пальцем теребит этот галстук, и пальцем залезает под рубашку, чтобы, раз уж выдалась такая честь, проверить, какой на ощущения этот кровожадный маньячина, какие на ощущения эти картины, - Вы музыку любите, да? Хотели пластиночку послушать перед уходом после удачного убийства, а эти обломщики за углом мешают?       Убийца как-то подозрительно прокашлялся, пока Джисон залезал ладонью под рубаху, начиная вырисовывать по коже пальчиком узоры.       - Может, прекратишь меня раздевать на глазах у всех, зая? - сквозь зубы возмутился тот.       Джисон резко разлепил глаза, в миг осознавая, что что-то не так.       - Ух ты! Изо сна в сон впадаю, - размышлял он вслух, хлопая заспанными глазами, - Вот этого я и ждал, а не Рене Магритта.       Наконец Джисону снятся Альпы. Они смотрят на него разгоряченными омутами шоколадных озер.       Черт, - подумал Джисон. - Вот сейчас или никогда!       Он подтягивается и кусает их, чтобы испробовать на вкус, на что Альпы истошно верещат, чуть не роняя Джисона, который спрыгивает сам, вдруг понимая, что происходящее реальность.       Он смотрит на парня, что в шоке пытается утереть рукавом обслюнявленное место. Поворачивает голову на толпу студентов, во главе которой стоят его одногруппники с отвисшей челюстью.       Чан все же опустил указательный палец, и поза его так и говорила "Минутку?".       - Я знал, что ты ебненький, но не настолько ведь, Джисон, - прокомментировал он произошедшее, а затем обратил внимание на второго парня: - Пацан, все ок?       - У меня - да, а у него - нет! - отозвался тот, так и стоя с расстегнутой наполовину, растопыренной рубашкой.       Джисон замер. Еррор 404, система уехала на аляску катать колбаску.       Я только что укусил своего краша на глазах у всего честного люда, - пронеслось у него эхом в голове, отдаваясь от каждой голой стенки черепа, похоже, не содержавшего ничего умного, - Умереть не встать... Точно, умереть.       Он, все также не меняя позы, покопался в кармане штанов на попе, доставая оттуда сложенную помятую бумажку.       - Вот, это тебе, - вручил он ее оторопевшему Чонину, а сам, для верности пару раз шаркнув ногой по голой земле на обочине трассы, улегся там, - Напишите на гробу, что я вел себя хорошо, доказательства можно запросить у Санты.       Тишина, прежде царившая тут, была разорвана Чонином, из любопытства развернувшим бумажку.       - "Завещание", - прочел он громогласно, - "Завещаю Чонину плюшевую Твайлайт Спаркл"... А нахера мне твоя плюшевая пони? - возмутившись, перевел Чонин взгляд на труп у дороги, - Вот Чану ты завещаешь свои книги! Ты хоть понимаешь, что он просто сожжет их и начнет прыгать над костром с криками "Слава предкам нашим"?       Чонин замолк, вчитываясь дальше.       - Так, Уджину запасную ручку, - Уджин было обрадовался, но, заглянув в листочек через плечо Яна, увидел почти невидимую из-за кончившихся чернил приписку "Черт, я же сейчас ей пишу", - "Сынмину кактус, чтобы он ебнул им Хёнджина, а я с небес насладился этим зрелищем", - кактус был перечеркнут, и поверх него вписано "че угодно из моей квартиры, чем можно ударить Хвана", - "Хёнджину целое ничего, Феликсу диски со всеми приключениями Барби, кроме "Дневники Барби", его похороните со мной; Чанбину ту великолепную кепку, на которой он сам нарисовал хуец, пусть носит и страдает".       Чонин вновь остановился, пытаясь прочесть закорючки, чуть ли не утыкаясь носом в лист.       - "Передайте Альпам"... - Чонин, не поняв, нахмурился. - Каким таким Альпам? Нам теперь по Европам галопом мчаться, чтобы его последнюю волю исполнять? На хуй надо.       Чан было хотел возмутиться, что дитя так сквернословит, но Хёнджин вылез первым:       - А, это парень, о котором он расписывал мне вчера весь вечер и еще ночью догонялся!       Единственная причина, по которой Джисон не дернулся спасать свою конфиденциальность перед всем лагерем, в том, что он уже давно сопел в обе дырки.       - Это тот, с которым он аж пять минут вчера утром встречался? - догадался Чан, припоминая побитый Джисоном рекорд по времени отношений.       - Да! Он мне так долго его расписывал, что мне кажется, что я наизусть его знаю!.. Стоп.       Хёнджин с неким ехидством перевел взгляд на парня, застегивающего пуговицы и абсолютно не придававшего значения происходящему будучи увлеченным своим видом. Сынмин схватил Хвана за рукав, теребя его, Чан тоже начал дергать его со словами "Что такое???".       - А ничего, потом узнаете, - загадочно улыбнулся Хван.

***

      Проснулся Хан уже в лагере, лежа на гимнастическом коврике на бревне. Он огляделся.       И увидел их.       Молочные реки и шоколадные альпийские горы в кокосовой стружке снега. Фиолетовых коров мирно жующих траву с равнины у подножия.       И от удивления чуть не заехал по склону альпийской горы пяткой, потонув в шоколадных прудах взгляда европейских благородных земель.       - Какого хуя? - вот и вся интеллигенция из шараги культурных историков. - Я должен быть у твоего подножия, но не наоборот.       Парень недоумевающе поднял бровь, и в тот же момент вся Ханова группа ввалилась в палатку. Он смущенно перевел взгляд на них.       - Как-то знакомо выглядит, - дразняще протянул Хёнджин, смотря прямо в глаза Джисону, понявшему сразу, что тот обо всем догадался. Джисон замотал головой в стороны, взглядом умоляя Хвана не палить его. Однако Хван не мог простить несправедливого завещания: - Неужто плиты африканских гор, столкнувшихся с евразийским материком вдавили Аппенины в европейский материк?       Сынмин испугался, отскочив от Хёнджина:       - Ты что, и такое думать умеешь?       Чан же, согласившись с Сынмином, добавил:       - Отличная цензура, мэйт.       Он уже тоже просек происходящее и точно также глумливо подмигнул Хану. Чонин, узнавший все от своего парня, улыбнулся своей фирменной сатанистской улыбкой.       Парень у ног Джисона, ни сном, ни духом о происходящем, нахмурился.       Джисон, случайно краем глаза заметив это, завороженно уставился на изломившиеся брови и на профиль молочного хребта носа, по которому так и бродили пятнистые коровы.       - Все, этого потеряли, - вздохнул раздраженно Чонин, глядя на залипшего Джисона. - Клянусь богом, мой сын не унаследовал ни одного моего адекватного гена.       Бан за такой наезд на свои гены возмутился:       - То есть тебя не смущает, что ты младше собственного ребенка?       - Меня смущает что ты бухой через костер прыгаешь с орами "Слава роду", а это - ни капли, - парировал Чонин, сложив руки на груди.       Джисон все еще наблюдал, как по горе носа взбирается со стадом овец Иисус - добрый пастырь, ведя тех на водопой в шоколадных прудах. Вдруг Джисон заметил, что пруды смотрят на него, а в прудах - два его отражения, глядящихся в эти пруды и вообще....       - Он точно в норме? - уточнил парень, глядя в глаза Джисону и боясь нарушить этот контакт, ибо выглядел тот как затаившаяся белка-охотница, которая, стоит тебе только отвернуться, нападет и... Сделает что-то нехорошее.       - Мы говорим о Джисоне. Тут нельзя быть уверенным в этом никогда. Только в обратном.       Джисон в это время наблюдал, как по кокосовой стружке на попе скатывается Суворов и его семитысячное войско, идущее навстречу битве в Мутенской долине.       Джисон потянулся к носу парня и нежно, словно трогал фарфор в дворце императора Седжона, на который налеплена от руки написанная бумажка "Руками не трогать", провел указательным по хребту, и прошептал, аккуратно обхватывая его пальцами:       - Хотелось бы мне, чтобы неудача моей кампании окончилась большей честью, чем победа над твоими каскадами.       В палатке, в которой и без того особо никто не говорил, наступило гробовое молчание.       Минхо не отдергивался, чуя то ли завораживающую магию момента, этот восхищенный блеск в глазах напротив, что так и искрились фейерверками, то ли себя посетителем контактного зоопарка, которого за нос схватила белка-охотница.       Нарушил его учитель Ван, закатившийся в палатку, как шпион. Он неловко докатился до другого конца широкой палатки, предназначенной для общих сборов, и с охами да вздохами поднялся, потирая поясницу. Седьмым партизанским чувством поняв, что его проникновение запалили, он обернулся на группу парней. Не особо-то придав им значения, он перевел взгляд на Джисона, лапающего нос местного вожатого, который кидал взгляд, полный надежды на помощь в сторону парней. Однако те не спешили, в отличие от физрука.       - Эге! - подскочил он к парочке, аккуратно отодвигая руку Джисона от носа парня. Тот было облегченно вздохнул, но учитель Ван повернулся в его сторону: - И больше не смей прикасаться к руке моего дражайшего ученика Хана своим шнобелем, понял?       Вожатый в возмущении открыл рот, хватая воздух, которого вдруг стало мало.       - Эта рука принадлежит Чану Бану, другому моему дорогому ученику, и никакие там другие красавчики не могут прикасаться! Ты насилием заставляешь Джисона изменять Чану с тобой, я понял твои гнусные планы! А потом ты его бросишь одного в лесу волкам на съедение. А все почему? Потому что завидуешь Чану!       Вся группа ахнула, укоряюще уставившись на ни в чем неповинного вожатого.       Уджин пораженно уставился на учителя Вана. Такого сюжета я еще не использовал в фанфиках! И как учитель все это придумал? - восхищенно вздохнул он, прикладывая ладошки к сердцу. - Теперь мистер Ван - мой любимый учитель!       Чонин же от таких речей впал в то же состояние, что и вожатый.       - Вообще-то, - вышел он вперед толпы и, приблизившись к мистеру Вану, столкнулся с ним лбом и пугающе сказал: - Бан Чан - мой парень.       Все ахнули вновь, словно смотрели какую-то испанскую драму.       Мистер Ван растерялся.       - Это как так? Чан, ты что, втайне от Джисона встречаешься с Чонином? - обратился он к подофигевшему Чану.       Парни все с тем же ахом перевели укоризненный взгляд на Чана.       - Эмм... - Бан посмотрел на Джисона, почему-то задумавшись. Как вообще можно встречаться с человеком, который в требном огне сжег чановы любимые носки? Да, Чан немного переборщил, когда попытался отдать Джисона во славу Перуну, потому что не жалко, но во всем была виновата медовуха, и вообще Джисон сам нарывался. - Нет, я вообще-то встречаюсь только с Чонином и даже смотреть не хочу в сторону Джисона.       - Ага... - задумался мистер Ван и, вдруг все поняв, просиял. - Значит ты не ответил таки Хану на чувства? - он подошел к Джисону и, по-отечески прижав к груди, погладил его голову. - Мой маленький бедный Джисонни, как же несправедлива эта первая безответная любовь!       На этот раз все сожалеюще охнули.       Джисонни, зажатый между двумя ну очень накаченными большими грудными мышцами, протестующе замычал. Вырвавшись из захвата учителя, он крикнул:       - Да не встречаемся мы! И никто никому не изменяет!       Учитель Ван замер, погрузившись в мысли. В итоге доперев до происходящего, так и остался в позе осознающего сурка.       - То есть вот так вот, - наконец произнес он, - То есть я сам себе напридумывал все это.       - Зато как художественно! - попытался подбодрить его Уджин, неловко улыбаясь, но ни разу не привирая о своем мнении. Хотелось бы ему такого соавтора, как учитель Ван.       Но одновременно со взглядом физрука потухли и небеса из-за внезапно набежавших туч. Вдруг прогремел гром, и ровно под отблеск грозы, учитель, было выходящий из палатки, обернулся:       - Я все понял и запомнил.