Подношение

      Сегодняшний день начинался для Эйнсворта с нехорошего предчувствия, и заканчивался ощущением, что оно сбылось или вот-вот сбудется. Неловкость от вольных прикосновений Вилы до сих пор сковывала тело, и он чувствовал себя как пугало, которое сняли с крестовины. Неясные мысли проносились в голове, словно в нем спорили несколько голосов. Они кричали все вместе что-то нечленораздельное, и этот воображаемый шум мешал ему сосредоточиться. - Однако, — озадаченно вымолвил чародей, внезапно обнаружив себя бездумно созерцающим последние лучи заката перед воротцами в собственный палисад. Перед ним с немым укором стояла Силки и легонько тянула за рукав мантии, понуждая идти домой. - А, да, конечно, — он тяжело развернулся и дал завести себя в дом.       Входная дверь хлопнула с громкостью пушечного выстрела. Эйнсворт постоял у порога, ожидая услышать легкие шаги Тисэ, спускающейся ему навстречу. Заглянул в гостиную, может, она не слышала, что он пришел? Но гостиная была пуста. Где-то в груди нехорошее тоскливое чувство стало понемногу сворачиваться в жгут. Сохраняя остатки спокойствия, чародей осведомился у Силки, не ушла ли Тисэ спать, но в ответ получил отрицательное покачивание головой. - Но она же не уходила из дома? — хватаясь за последнюю соломинку, спросил Элиас, в уме прикидывая, у кого ему придется на этот раз отвоевывать ученицу — Пеплоглаза, магов во главе с Ренфредом или фейри, которые вновь решили утащить ее в страну фей? Но Силки вновь покачала головой и указала рукой в сторону заднего дворика.       Еще издалека услышав голос Тисэ, разговаривавшей с кем-то, Эйнсворт усилием воли замедлил шаг, и ему удалось в своей обычной неспешной манере показаться на пороге оранжереи.       Тисэ подметала пол, негромко выговаривая вертящемуся у нее в ногах олененку за разбитые горшки, и одновременно корила себя за то, что из-за ее забывчивости дверь в оранжерею осталась открыта. - Вернется Элиас — задаст нам обоим, — обещала она, рассеянно проводя метлой, что не помогало устранять беспорядок. — Я... - Тисэ, — позвал Элиас и она резко вскинула голову, вперив в него немигающий взгляд ясных зеленых глаз. За одно мгновение он прочитал в этом взгляде радость и облегчение, которые тут же сменило безразличие. Только один раз он видел такое выражение в ее глазах — в самую первую их встречу, когда она стояла на сцене подпольного аукциона. - Я вернулся, Тисэ, — зачем-то сообщил Эйнсворт, косясь на ее фамильяра. Пес повел себя до крайности странно: разлегся в проходе, преграждая путь к хозяйке и стал легонько порыкивать на чародея, обнажая кончики белых клыков. - Прости, Элиас, тут такой беспорядок, — стала извиняться девушка, снова принявшись за работу все с тем же отсутствующим и спокойным лицом, — я сейчас всё приберу.       Ее ровный тон шел вразрез с рычанием фамильяра, выдававшего ее раздражение. Перебрав в уме поводы для расстройства, Элиас решил на всякий случай извиниться: - Прости, что велел Силки не выпускать тебя из дома. Мне было нужно... - Все хорошо, Элиас, — ласково откликнулась девушка, — да, я немного расстроилась. Но я понимаю, что это для моего же блага. - Верно, — удивился ее словам Эйнсворт, — это я и хотел сказать. - Я закончу здесь убираться и вернусь в дом, — сказала Тисэ, — не жди меня.       Очень редко ученица позволяла себе давать распоряжения своему учителю, и тогда ему казалось, что в нежном пташечьем щебетании был слышен клекот грозной хищной птицы. Не придумав ответ и еще раз покосившись на клыки Рута, чародей кивнул и ушел. - Напрасно ты на него рычал, — высказала Тисэ своему фамильяру. - Он заслужил гораздо больше, — мрачно ответил грим. — Он тебя обидел... - Он не сделал ничего дурного, — прервала его Тисэ, — я получила по заслугам за то, что ослушалась его... опять. - Дурочка, — необидно пробурчал Рут. — Я не знаю почему, но тебе было плохо. - Не забивай себе голову, щеночек, — Тисэ потрепала собачью макушку. — Пойдем в дом, нас заждались.       Тисе задержалась у бочки с водой. В самом деле, что ее так расстроило? Неясные видения, которые ей передавал взволнованный и рассерженный фамильяр, теперь казались плодом взбудораженного воображения. Смуту в ее душе, посеянную Обероном, взрастила обычная скрытность Элиаса, и она придумала невесть что. Улыбнувшись самой себе, она коснулась воды и создала воронку, наблюдая, как в ней танцуют лепестки и соломинки.       Элиас понял, что Тисэ все же сменила гнев на милость, хоть и не понял причин ни того, ни другого. Мысленно похвалив себя за то, что вовремя извинился, он почувствовал, что назойливый шум в его голове стал стихать, уступая место умиротворению. Тисэ отослала грима наверх, чтобы он не смущал чародея своим рычанием и, чего греха таить, не выдал ему ее настроения. Поздний вечер этого долгого и сумбурного дня переходил в молчаливое сумерничание под негромкий треск камина и стук фарфоровых чайных чашек.       Разжигать камин летом — странная затея, но волшебное пламя не грело, а лишь пускало разноцветные блики в полумраке гостиной. Так проходили их "идеальные" вечера — в согласном молчании за чтением книг или пространных лекциях чародея о волшебстве, больше напоминавших рассказывание старых детских сказок. - Тисэ, ты нашла книги, о которых я говорил? — нарушил молчание Элиас. - Да, — отозвалась девушка, обрадованная, что не ей выпало начинать разговор, — но одну из них я не смогла прочитать, она на каком-то странном языке. - А, я знаю, про что ты говоришь, — охотно ответил Элиас, — я могу перевести для тебя,если хочешь. Неси книгу.       На столик лег тяжелый старый фолиант в обложке, отделанной кожей и серебряными оковками. Чародей раскрыл книгу и поднес свечи поближе. - Это очень скверная латынь, - со смешком стал рассказывать Эйнсворт, бережно разглаживая желтые хрусткие страницы, - видишь ли, маленькому народцу нет нужды писать книги - все свои истории и традиции они помнят наизусть. Эту книгу писали первые монахи, поселившиеся на островах, и их полуграмотные каракули не отражают и половины правды из того, что действительно происходит в день летнего солнцестояния. Тем не менее, кое-что здесь описано довольно точно. Видишь, я подчеркнул эти места, чтобы не отвлекаться на выдумки необразованных монахов.       Каждая страница была снабжена красивыми иллюстрациями, изображавшими годовой круг с указаниями на дни сезонных равноденствий, странные символы ("ерунда", - проворчал Элиас, - "они не значат ровным счетом ничего"), мифических существ, которые в фантазии автора этих рисунков были похожи на ожившие коряги или химер с туловищами ящериц, птичьими головами и лисьими хвостами. Впрочем, попадались вполне узнаваемые изображения сильфов и даже некто, похожий на Оберона, но чародей заверил, что это просто совпадение - Король фей редко являлся простым смертным и никогда не оставлял воспоминаний от этих встреч.       Лавируя пальцем между отчеркнутых строчек Элиас зачитывал короткие отрывки из манускрипта и объяснял их значение. В этот момент он походил на чопорного профессора какого-нибудь уважаемого университета, и Тисэ невольно заулыбалась, представляя его в обычном учительском костюме, с указкой вещающего с кафедры перед аудиторией.       Чтение подходило к концу. Последние страницы фолианта склеились, и Элиас бережно разделил их, являя на свет красочную картинку танцующих вокруг костра фигур людей и фейри. Тисэ обратила внимание на то, что некоторые фигурки были как-то странно повернуты по отношению к остальным, и с недоумением обратилась за разъяснениями. Эйнсворт кашлянул: - А, это... выдумка монахов. Им так нужно было очернить прежние традиции, что они неправильно поняли смысл одного обычая. В древние времена считалось, что в ночь празднования летнего солнцестояния смертные могут попасть на земли фей и принять участие в танцах возле самого большого костра. Но если они не уходили оттуда до первого солнечного луча на восходе, входы в земли фей закрывались, и они оставались там навсегда. Но это все глупости, - решительно припечатал чародей, - такого никогда не было. На этой картинке нарисовано то, что делали люди якобы для того, чтобы задобрить богов земли и травы и не остаться в землях фей ночь празднования.       Тисэ недоуменно приподняла бровь. Путаное объяснение озадачило ее. - Так что они делали? - То, что положено делать супругам, - отворачиваясь, ответил Элиас с мыслью, что если бы его кости могли краснеть от смущения, то цвет его лица сравнялся бы с цветом волос Тисэ.       Тисэ смолчала, раздумывая. Эта фраза в устах старомодного чародея могла означать все что угодно. - Все равно не понимаю, - честно призналась она. - Боги! Тисэ, — вырвалось у чародея, — у тебя же есть брат, твои родители не объясняли тебе, как он появился на свет? - А! Прости, вот я глупая, - смущенно рассмеялась Тисэ, прозревая. - Ну конечно, теперь, - она заинтересованно наклонила голову, рассматривая парочки, нарисованные явно лежащими друг на друге, - все понятно. Это даже забавно.       Усталость накатила внезапно. Секунду назад девушка посмеивалась над смущением чародея, а сейчас уже обмякла, как комок снега, политый водой. - Я устала, — объявила Тисэ, через силу улыбаясь, — пора спать. Спокойной ночи, Элиас.       Ей очень не хотелось, чтобы Элиас заподозрил магическое истощение. На ватных ногах она поднялась с кресла и направилась к выходу. Ей почти удалось уйти из гостиной, но новый приступ слабости подкосил ее колени. Чтобы не упасть, ей пришлось опереться о косяк. "Надеюсь, это похоже на обычную усталость". - Все в порядке, Тисэ? — невозмутимо спросил Эйнсворт. — Проводить тебя? - Все хорошо, — слыша, как гулко отдается собственный голос в затуманенном сознании, ответила Тисэ. — Не надо, спасибо. А то я скоро забуду, как ходить своими ногами.       Эйнсворт промолчал. Тисэ удалось выпрямиться и пойти дальше. Едва ее медленные тяжелые шаги затихли за дверью ее спальни, голоса, мучавшие чародея, вернулись. Не в силах оставаться наедине с собой, Эйнсворт вышел из дома и направился в лес. - Тебе не спрятаться от тяжелого решения даже в наших владениях, — сочувственно сказал кто-то рядом с ним.       Чародей оглянулся и увидел Оберона, легко ступающего своими оленьими копытцами по веткам деревьев на уровне его глаз. - Эта обманщица сказала тебе правду, — Оберон приблизил свое печальное лицо к лицу Элиаса. — Чтобы твоя ученица жила долго, ей нужен постоянный приток сил. Если ты заключишь волшебный контракт, то возможно, решишь свою проблему. - Свою? — чародею стало неприятно от того, что Король фей услышал самый громкий голос в его голове, который, захлебываясь от страха, вопил, что чародей должен сделать что угодно, чтобы девушка осталась рядом с ним. - Ну, и еще парочку чьих-то, какая разница, — Оберон уселся на ветке и стал болтать ногами, как непоседливый ребенок. — Впрочем, если боишься, ты всегда можешь отдать Тисэ нам. В стране фейри она будет жить вечно. Конечно, в итоге она сама станет фейри, но зато она будет иногда прилетать в твой сад и болтать с тобой. А в ученицы возьми ну хотя бы Вилу, — Оберон лег на живот и задрал ноги, невесомым телом едва пригибая тонкие веточки, — будешь ее сотым чародеем! Она сильная, красивая, взрослая, и за амулет сделает для тебя все, что угодно! И главное, никаких привязанностей, никаких страданий! Совсем другое дело! - Ступай прочь, Пан, — рассерженно отмахнулся Эйнсворт. - Как грубо ты меня отверг, — обиженно прохныкал Оберон, вскакивая. — Думать нечего, глупое дитя! Завтра день, когда любые заклятия будут сильнее любых сил, даже сильнее самой Смерти! Совершите клятву, пока светит солнце, а потом приходите на праздник. - Ты сегодня щедр на приглашения, Король фей, — с сомнением отозвался чародей. - Есть пари, которое мы заключили с Титанией, но мне надоело ждать, когда откроется счет, — туманно пояснил Оберон и спрыгнул с ветки, зацепив копытцем рог Эйнсворта.       Сон Тисэ тянулся, как патока, и был настолько тягостным, что она сама захотела освободиться от его оков. Она подумала, что спала совсем недолго, но сумрак за окном спальни не давал определить, утро за окном или вечер. - Рут! — позвала Тисэ и удивилась, что ее голос потонул в ватной тишине дома. Однако фамильяр не отозвался ни голосом, ни мыслью.       Тисэ спустилась вниз и заглянула на кухню, но вечно хлопочущей у плиты Силки не оказалось на месте. Девушка даже выглянула в окно, но невесть откуда взявшийся в середине лета туман плотной завесой скрыл двор. Тисэ прошлась по дому, по очереди зовя фамильяра и экономку, но так никого и не нашла. - Они что, все ушли? — удивилась Тисэ и тут услышала, как хлопнула дверь наверху. - Элиас!       Тисэ взбежала на второй этаж и увидела, как чародей заходит в свой кабинет. - Элиас, что происходит? — спросила Тисэ, но тот уже закрыл за собой дверь. - Да что же это такое, — удивилась она, останавливаясь перед дверью, захлопнувшейся прямо перед ее носом.       Девушка остановилась в раздумье. Эйнсворт никогда не говорил, что ей нельзя заходить в его кабинет, но войти без приглашения все же робела. Раздумав минуту и решив, что извинится, если ее вторжение будет нежеланным, Тисэ сначала постучала и, не дождавшись ответа открыла дверь.       Кабинет встретил ее душным теплом горящих свечей и запахом жженых спичек. Тисэ вошла, оглядываясь в месте, где была впервые за все время проживания в доме чародея.       Никаких зловещих черепов, чучел животных и насекомых в банках, таинственных колб и реторт, даже котелков с дымящимся варевом. Простая комната с единственным зашторенным окном, пара шкафов с книгами, банкетка в углу под абажуром с кистями. Большую часть комнаты занимал внушительный письменный стол, обитый зеленым сукном. Шаги Тисэ заглушил старый вытертый ковер когда-то зеленого цвета с буйным красным орнаментом. - А, Тисэ, вот и ты, — поприветствовал Эйнсворт, стоя возле книжного шкафа с какой-то книгой в руках.       Тисэ могла поклясться, что мгновение назад его там не было, но если бы она не жила в краю, где волшебство было в порядке вещей, то испугалась бы. А так — просто удивилась. - Извини, я наверно не должна сюда заходить... - Ничего. Я хочу сотворить одно заклинание и мне как раз нужна твоя помощь.       Тисэ пожала плечами — почему бы и нет, и кивнула, выражая согласие. - Соблаговоли встать сюда, — указал Эйнсворт на середину комнаты, — спиной ко мне.       Тисэ подчинилась. - А что за заклятие?… — девушка хотела было обернуться, но чародей жестко удержал ее на месте. Тисэ вскрикнула, но скорее от неожиданности, чем от боли, когда черные пальцы сдавили ее плечо: - Не разговаривай и не шевелись. Делай только то, что я скажу.       Голос Эйнсворта был страшен и напряжен, словно он сдерживался, чтобы не зарычать. Стоять спиной к неизвестности было жутко, и доверие к чародею таяло с каждой секундой. - Элиас, что... - Шшш, молчи, — голос Элиаса понизился до невозможных утробных тембров. — Осталось немного.       Его руки скользнули вперед, к застежке ее рубашки и стали быстро освобождать пуговицы из петель. Тисэ завороженно смотрела на темную кожу рук, на которой проглядывали мелкие плотно прилегающие чешуйки. Она проследила взглядом от пальцев к запястью, от запястья к локтю, отмечая вздутые вены на рельефных мышцах, от локтя к плечу и поняла, что на чародее одежды нет. -Элиас! — Тисэ поперхнулась именем, почувствовав, что ее рубашка спустилась с плеч, обнажая спину. Девушка всхлипнула, ощущая, как по коже между лопаток скользят кончики пальцев, рисуя какие-то знаки. - Прекрати, — прошептала она, вздрагивая от каждого прикосновения, — что бы ты не задумал, я не хочу... - Прости, но тебе придется потерпеть, — успокаивающе ответил чародей, — печать заклятия наносится оттиском кожа к коже. - Какая печать?! — вскрикнула Тисэ, и в этот момент Эйнсворт крепко схватил ее и прижал к себе. - Сила течет от тела к телу, от духа к духу, — загремели слова заклятия, — клятву даем быть одним телом, одним духом!       Спины Тисэ словно коснулись раскаленным железом. Она закричала от боли и вырвалась из рук. Комната вдруг словно покатилась, как бочка с горы — девушка заметалась по сторонам в поисках выхода, но то и дело натыкалась на глухие стены. За ней неотступно следовала черная тень, протягивая длинные когтистые руки. В конце концов тьма дотянулась до девушки, схватила за лодыжку, опрокинула на спину. Вскрикнув, Тисэ стала отбиваться от множества рук, которые душили ее, закрывали рот, тянули за руки, пригвождая их к полу, рвали одежду и холодом шарили по обнаженной коже. Девушка отчаянно боролась, чувствуя, что сил на сопротивление остается все меньше. Вот уже вездесущие руки полностью раздели ее и силой развели бедра, сверху на нее навалилось тяжелое тело, сдавив грудную клетку так, что невозможно было вздохнуть. Холод скользнул по внутренней поверхности бедра. - Нет, Элиас, только не это! — плача, прохрипела Тисэ и зажмурила глаза. - Что задумался, чародей? - спросил Оберон, заглядывая прямо в лицо Эйнсворту, свешиваясь с ветки вниз головой. - Нет... - вырвалось у Элиаса, - только не это... - О, ну вот, - разочарованно протянул король фей. - Я думал, ты уже все решил, а ты струсил! Кажется, ты действительно набрался у своей ученицы слишком много человеческого. Все усложняешь! - Я же сказал тебе, сгинь! - Ох, как же я от вас, несмышленышей, устал, — Оберон картинно упер руки в бока и покачал головой, — ты носишься со своей пташкой, пылинки с нее сдуваешь, маки даришь... И даже приглашение к костру, как равному, тебя не прельщает? Почему? - Если я совершу заклятие, я ее потеряю, — просто ответил чародей. — Я не вынесу ее мертвого безразличного взгляда.       Оберон громко выдохнул. - Ночь уступает место самому длинному дню этого лета, — мечтательно сказал он, поднимая глаза к небу, и в его узких кошачьих зрачках отразились бледные утренние звезды. — У тебя будет много времени все обдумать, — решительно заявил Король фей.       Одним махом собрав с ветки листья, он растер их в ладонях в зеленые и золотые искры и сдул их прямо в глаза чародею. От неожиданного нападения Эйнсворт отшатнулся и упал, закашлявшись. - Что ты задумал? — откашливаясь и отплевываясь, чародей стал вслепую отползать назад. - Кое-что забавное, — Оберон с удовольствием наблюдал за его шараханиями. — Я устал ждать, когда ты, дурак, наконец возьмешься за дело. Имей в виду, терновый чародей, сегодня твои чары бессильны! Ты не выйдешь из леса до тех пор, пока вы со своей пташкой не дочирикаетесь до чего-нибудь дельного. А я позабочусь, чтобы ты был готов встретить ее, — хищно улыбаясь, закончил он, провожая взглядом тень, исчезающую в лесу.