***
В ванной комнате Андрея, включив воду на максимум, как и громкость на телефоне, откуда звучала очередная попсовая песенка о любви, Лейла села на еще прохладное мраморное дно ванной, подтянула колени к груди и расплакалась. В Новосибирске была уже глубокая ночь, а в Санкт-Петербурге, куда Дамир уехал в командировку, едва только перевалило за полночь. Там, в Северной столице, отдавая все свои силы работе, он даже не представлял, что происходило с его младшей сестрой. Вода больно ударяла по коже, которая, казалось, вся была сплошным нервом. Лейла дрожала, кусая губу, впиваясь в бедра длинными ногтями, причиняя себе еще большую боль. И все потому, что Андрей сказал, что не любит ее. И все дело было в том, что Лейла прекрасно знала об этом. Андрей не дарил ей цветов, не открывал перед ней двери, очень редко улыбался, а порой смотрел на нее так равнодушно, что дыхание острыми иголками застревало где-то в легких. Она утешала себя тем, что такие, как Димитров вообще не способны на любовь; что ее любви хватит на них двоих. А еще Лейла никогда не спрашивала его об этом, лелея надежду на то, что если холодное «нет» не прозвучало, значит, есть надежда на то, что когда-нибудь она услышит теплое «да». Но сегодня, когда Андрей рваными толчками вбивался в ее разгоряченное тело, она шепотом задала тот самый вопрос. И, конечно же, услышала «нет». Димитров, дойдя до финала, откатился в сторону, как будто ничего не произошло, а у Лейлы было такое чувство, словно целый мир рухнул ей на голову. Закутавшись в простыню, она убежала в ванную, где сидела сейчас, глотая горячие слезы, обжигая кожу еще более горячей водой. Алкогольный дурман, который все эти дни плотной вуалью накрывал ее разум, наконец, отступил. Лейла вдруг посмотрела на свои отношения с Андреем, будто со стороны, словно она была зрителем, а где-то там, на сцене, двое одиннадцатиклассников занимались любовью, в которой не было ни грамма любви. Точнее, любовь была, но односторонняя, и ее всю убивала похоть Андрея. Он был сильнее, а потому победил. Лейла ударила по бортику ванной, тут же схватившись второй рукой за запястье, на котором к утру расцветет фиолетовый синяк – не единственное темное клеймо на ее теле. Андрей всегда целовал ее слишком сильно, оставляя отметины, контуры которых долго очерчивал указательным пальцем, периодически усмехаясь. А она никогда не обращала на это внимание.***
– Как ты думаешь, Рита не расскажет о том, что видела? – спросила Дарина, опускаясь на диван. – Или уже после первого урока меня окрестят твоей любовницей? Артем налил в стакан еще виски, добавил Coca-Cola, а потом протянул ей. Они выпили почти целую бутылку, но почему-то все никак не могли опьянеть. – Насколько я знаю, Маргарита Юрьевна не из тех, кто собирает сплетни, – ответил Артем. – Я поговорю с ней завтра. И все объясню. Дарина, осушив стакан, покачала головой. Напиток был сладким, вечер – тихим и спокойным, и она наконец-то была практически самой собою, если бы не… – Тогда для начала, – пробормотала она, – объясни все мне, Артем, потому что я, знаешь ли, тоже мало что поняла. Он улыбнулся – совсем легко и по-мальчишески, как не улыбался давно. На душе у Дарины стало еще легче. Взгляд Артема был теплым – зеленые глаза напоминали хвою на новогодней елке. – Я поцеловал тебя, потому что злился, потому что ты тоже злилась, и я не понимал, как это остановить, – объяснил он, вновь наполнив стаканы алкоголем. – Кроха, тебе не о чем волноваться, ведь… – Ведь дело уже сделано, да? – перебила Дарина, не став пить, а с грохотом поставив стакан на журнальный столик. – Нет. – Глаза Артема потемнели. – Ведь я тебя не обижу. Никогда. – Он тоже так говорил, Артем, - прошептала она, опустив взгляд. – А потом ушел. Казанцев, убедившись, что виски закончился, встал и, обогнув журнальный столик, подошел к Дарине. Разум, наконец-то, заволокло пьяной дымкой. Артем протянул руку, и девушка, вздохнув, поднялась с дивана, свободной рукой поправляя задравшийся подол черного платья. – Я очень пьяная, – выдохнула Дарина, положив руки на плечи Артема. – Я тоже. – Он отвел темную прядь длинных волос от ее лица, а потом, склонившись над ним, шепотом спросил: – Можно? Вместо ответа Дарина сама подалась вперед, целуя его и… всем сердцем ненавидя себя за это.***
– Куда ты собралась? Андрей, оперевшись о дверной косяк, смотрел на Лейлу. Хаотично кидая вещи в небольшую спортивную сумку, она нервно и прерывисто дышала, словно находилась на грани истерики. По огромным синюшным кругам с красной окантовкой под глазами было понятно, что все то время, что Лейла сидела в ванной, она плакала. – Я ухожу домой. – Уверенно произнесла она, стягивая с себя одну футболку и тут же надев другую. – Завтра мне нужно в школу. Иначе я лишусь медали. – Не обманывай сама себя, – усмехнулся Андрей. – Скоро ведь возвращается твой драгоценный старший брат? Боишься, что он заметит, что его маленькая Лейла теперь – уже совсем взрослая женщина? – Не надо приплетать сюда Дамира! – закричала она, дерзко дернув «собачку», застегивая сумку. – Я… Я вся отдалась тебе, я думала, что… – Что я люблю тебя? – перебил Андрей, и злая гримаса исказила его лицо. – Тебе ведь не семь лет, Лейла! Пора забыть о сказках, потому что за окном – реальная жизнь. А в реальной жизни нет никакой любви! Ничего не ответив, Лейла накинула сумку на плечо, забрала со стола свой телефон и вышла в коридор, сумев переступить порог и не коснуться Андрея. Он, развернувшись, равнодушно смотрел, как она обувалась. Пальцы Лейлы дрожали, а потому завязать шнурки с первого раза не получилось. – Ты же вернешься, Лейла, – сказал Андрей. – Ты еще будешь умолять меня о том, чтобы я пустил тебя назад. Что-то подсказывало ей, что он прав. Ее гордость, проснувшаяся так внезапно, рано или поздно отступит перед любовью, и Лейла действительно вернется в квадрат «один». Но сейчас… – Сейчас я ухожу, Андрей, – прошептала она. – Может, ты и прав, и я действительно рано или поздно буду валяться в твоих ногах, но в тот день я хотя бы буду помнить, что однажды была сильнее, чем ты, и смогла уйти. Он только пожал плечами. Подойдя к входной двери, Андрей широко распахнул ее, почему-то на этот раз не усмехнувшись. – Повзрослей, Лейла, – не то приказал, не то попросил он. – Перестань разговаривать так, словно ты героиня мелодрамы. Перестань думать, что ты любишь меня. И тогда нам будет так же хорошо, как в августе. – До свидания, Андрей, – шепотом произнесла Лейла. Она вышла из квартиры, вызвала лифт, а потом прислонилась к стене. Слезы застилали глаза, а она, наивная, думала, что все уже выплакала в ванной.***
Перевернувшись на другой бок, Ира подложила руку под щечку и окончательно уснула. Рита закрыла книгу со сказками, дернула за нить ночника, гася свет в комнате. Ее дочь никогда не боялась темноты, не верила в существовании монстров под кроватью и вообще, была не по годам взрослой. Все чаще и чаще Рита убеждалась в том, что в Ире больше от Игоря, нежели от нее самой. Девочка улыбалась так же, как отец; черные волосы были такими же мягкими на ощупь, а улыбка – открытая и всегда искренняя, вызывала у Риты чувство радости, которое было тесно сплетено с ужасающей болью. Когда-то ей казалось, что однажды станет легче. Она представляла, как просыпается и понимает, что вдыхает чистый воздух, а не стеклянную крошку, но шли дни, месяцы и годы, а боль была такой же, как и прежде. Рите ничего не оставалось, кроме как научиться жить с этим чувством, которое иногда то маячило где-то на периферии, то, наоборот, довлело над всеми остальными эмоциями. А еще она научилась видеть в толпе таких же, как и она сама, несчастливых и грустных людей. Потухшие взгляды, фальшивые улыбки, медленные шаги… Раньше, когда Игорь был жив, Ритины голубые глаза застилало счастье, и она видела все в лучшем свете, чем было на самом деле. Теперь же сквозь карие линзы она видела только правду. Рита видела, что Дарину, которая очень часто улыбалась, что-то медленно сжирало изнутри. Рита видела, что Артем Валерьевич, доводя коллег до истерики, пытается выплеснуть свою боль, потому что не в силах ее вынести. Сегодня, увидев, что из-за щели под дверью кабинета русского языка и литературы проглядывает тонкая полоска мягкого света, Рита хотела позвать Дарину на чай. За все то время, что она жила в Новосибирске, она так и не смогла найти себе хорошую подругу. Конечно, у Риты была целая плеяда хороших знакомых, с которыми она иногда сидела в кафе, периодически созванивалась, но этого было мало. И меньше всего, открывая дверь в кабинет, она ожидала увидеть то, что увидела. И поцелуй Артема Валерьевича и Дарины поразил Риту не потому, что вообще случился – она ведь и так подозревала, что между ними что-то есть, а потому, что напомнил ей саму себя несколько лет назад. Игорь иногда точно так же укладывал Риту на столешницу, а потом целовал до последнего вдоха, жадно скользя руками по ее телу, пробираясь пальцами под такую мешавшую ткань, обжигая кожу этими прикосновениями… Она словно увидела картинку из прошлого: яркую, такую настоящую, такую… болезненную. И Рита уже собиралась выскользнуть из кабинета, как вдруг Артем Валерьевич, практически отскочив от Дарины, обернулся. В его зеленых глазах она увидела и боль, и раскаяние, и страсть. – Маргарита Юрьевна, – он дышал резко и часто, – прошу извинить меня… Это не то, что вы должны были… Извините. – Я должна была постучаться громче, – все еще пребывая в шоке от собственных воспоминаний, прошептала она. – До свидания. Выйдя из кабинета, она на негнущихся ногах дошла до машины и, сев за руль, заплакала. Ей нужен был Игорь. Его улыбка, его взгляд, его обжигающие касания. – Пожалуйста, – вслух прошептала Рита, – пожалуйста. Но это все было зря, ведь Игоря не было. И не будет уже никогда.