***
– А раньше ты их любил, – грустно улыбнулась Дарина, наблюдая за Дамиром, который без интереса ковырял вилкой в тарелке, отламывая ее ребром кусочки от американских блинчиков. – Помню, как ты просил, чтобы я готовила их чаще и поливала шоколадным соусом. Вкус, кстати, так изменился. – Просто пять лет прошло, Рина, – напомнил ей мужчина, запивая завтрак апельсиновым соком. – И я стал меньше любить сладкое. «И совсем перестал любить меня», – пронеслось в голове Дарины, и она вздрогнула, зажмурившись так сильно, будто увидела перед собой приведение. Интересно, какой была бы реакция Дамира, произнеси она эти слова вслух? – Но блинчики все также прекрасны, – добавил он, смягчая «удар». – А вкус соуса и правда, изменился. Дарина не понимала, почему они так много говорят о разных глупостях, которые не значили абсолютно ничего, и совсем не говорят о главном. О том, что действительно важно. Дарина хотела знать, почему тогда Дамир ее бросил, а сейчас вернулся. Хотела какой-то определенности в этих отношениях. И еще она хотела понять, кем теперь является для него. Но задавать эти вопросы вслух было попросту опасно, ведь Дамир мог ответить на все разом самым простым способом – просто уйти из этой квартиры и жизни Дарины, как уже сделал это однажды. Иногда слова своей горечью прожигали ей язык, но она старалась все это проглотить, потому что, конечно, Дарина хотела бы услышать ответы на свои вопросы, но в то же время она боялась их. Боялась, потому что-то подсказывало ей, что за пять лет, что они не виделись с ним, Дамир стал совершенно другим человеком. И этот новый человек ее не любил и не видел с ней своего будущего. – В последнее время ты так много молчишь, – заметил он, отодвигая все-таки пустую тарелку. – Совсем на тебя не похоже. – Прошло пять лет, Дамир, – отзеркалила она его фразу. – И я стала меньше любить разговоры. К полнейшему удивлению Дарины, он по-доброму улыбнулся, восприняв ее слова, как шутку, хотя таковыми они не являлись. Она улыбнулась тоже, потому что делать вид, что все в порядке, было гораздо проще, чем пытаться во всем этом разобраться и только сильнее ранить друг друга. Дарина поняла, что эта ситуация напоминает ей старый и уродливый диван, который когда-то стоял в гостиной в родительской квартире. Его никак не решались выбросить, но всеми силами пытались придать ему приличный вид, набрасывая на его декоративные подушки и мягкий плед. Но от этого диван не становился менее уродливым. Просто все делали вид, будто что-то изменилось в лучшую сторону. – Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне обо всем? – вкрадчиво спросил Дамир, и это так было похоже на него прошлого. – И мы во всем разберемся. – Конечно, знаю, – прошептала Дарина, поднявшись на ноги и обогнув стол. – Дамир, если бы не ты, не знаю, что со мной было бы. Правда. Он встал и подцепил пальцем длинный темный локон, который не смогли удержать шпильки. Дарина вздрогнула и закрыла глаза, мысленно считая секунды. Дамир поцеловал ее на четвертой, и она обвила его шею руками, когда он подхватил ее под бедра. Путь до спальни занял двадцать три секунды. И еще семь на то, чтобы избавиться от ненужной одежды. Когда Дамир вошел в нее, Дарина перестала считать и впилась в его спину ногтями, потому что сейчас он был с ней груб, будто хотел пронзить насквозь. Он кусал ее за плечо, тянул зубами кожу на шее и совсем не смотрел в ее глаза. И поэтому даже не заметил длинные дорожки слез, скатывающиеся по лицу Дарины. Когда все закончилось, Дамир откатился на свою половину постели и провел рукой по взмокшим темным волосам. Спину саднило, но это была приятная боль. Он бросил взгляд на девушку, которая лежала на боку, замерев. Наверное, нужно было что-то сказать, только вот Дамир не знал, что именно. Поэтому он просто коснулся ее плеча мягким и осторожным жестом, будто давая ей какое-то обещание, хоть и знал, что точно не сможет его выполнить.***
Кирилл удивился, когда в десятом часу вечера его вызвали в комнату для свиданий. Еще больше он удивился, увидев сидящего за столом человека, сгорбившегося над кипой бумаг. Следователь по делу об убийстве Андрея Димитрова посмотрел на главного подозреваемого тревожным взглядом, и Кирилл практически упал на стул. Он совсем не знал этого человека, но уже научился кое-что понимать по его глазам и выражению лица. – Помнишь, о чем я тебя предупреждал, когда ты вернулся сюда? – спросил следователь. – Помню. – Меня отстранили от этого дела, Кирилл, – тихо произнес мужчина. – Точнее, отстранят завтра утром, но решение уже принято. Кому-то стало очень нужно, чтобы ты сел в тюрьму. Кирилл вскинул голову и сжал кулаки. Случилось то, чего он боялся меньше всего, да куда там – этого он вообще не боялся. А оно взяло и случилось. – И что теперь? – спросил он. – Сколько пройдет времени, прежде чем вместо ярлыка «подозреваемый» на меня повесят ярлык «приговоренный»? – Я не знаю, Кирилл. По-разному бывает. Но я полагаю, что в худшем случае ты пойдешь по этапу в середине декабря. Кирилл знал, что такое этап. Его передернуло. Он был студентом юридической академии, он должен был быть на правильной стороне, а оказался совсем на другой. Интересно, все обвиняемые, точно знающие, что ни в чем не виноваты, чувствуют, будто земля вот-вот разойдется у них под ногами? – Я хочу сказать тебе, что кому-то здесь стало известно, что ты приходил ко мне с признательными показаниями, – едва слышно произнес следователь, постоянно погладывая на часы. – Протокола нет, так что зацепиться за это будет невозможно. Но, Кирилл, даже если бы ты не пришел тогда ко мне, тебя бы все равно забрали. И обвинили. – То есть… – То есть не вини себя за то, что сделал это, – кивнул мужчина. – Считай, выбора у тебя все равно не было. – Очень… позитивные слова. – Кирилл, сейчас для тебя наступает самое сложное время в твоей жизни, - пропустив эту реплику мимо ушей, произнес следователь. – И тебе нужно бороться. Как бы на тебя ни давили, чем бы тебе ни угрожали. Я знаю адвоката, которого наняли твои родители. Он специалист высочайшего уровня. – Но? – Кирилл начинал чувствовать тревогу, и это раздражало его. – Всегда ведь есть какое-то «но». – Но исход может быть любым, – признался следователь. – Борись, но будь готов ко всему. Кирилл кивнул и посмотрел на свои руки, заключенные в наручники. Он уже даже привык к их холоду и к тому, как они царапали кожу. Привык к жесткой кровати и одеялу не первой свежести. Грязной воде, что текла из ржавого крана. К такому же молодому, как и он сам, пареньку, который мешком лежал на соседней кровати, ожидая, когда его дело передадут в суд. Он был виноват, и обменял признательные показания в краже колец из ювелирного магазина на уменьшение срока. Кирилл привык, но не хотел верить, что это – его будущее на ближайшие десять-пятнадцать лет. А может, и больше. – Держись, Кирилл. Следователь похлопал его по плечу, сгреб свои бумаги в одну кучу, встал из-за стола и постучал в тяжелую металлическую дверь. Кирилл, оставшись в одиночестве, положил голову на холодный стол, чувствуя, как что-то невыносимо жжет глаза. Он надеялся, что это был страх, а не слезы. Он верил в то, что судьба окажется к нему благосклонной. Он молил небеса о том, что хотя бы еще один раз поцелует Лейлу. И в первый раз, даже если он и будет последним, услышит ее «люблю».***
Когда большая стрелка часов замерла на двенадцати, Рита дрожащими пальцами набрала телефонный номер, который был указан на сайте. В Новосибирске был уже час дня, а в Москве – всего лишь девять. Начинался рабочий день Федора Михайловича Оболенского – того самого следователя, просившего у суда признания вины Зуева Юрия Валентиновича и добившегося этого. Прошло несколько лет, и теперь он занимал высокий пост в Следственном комитете Российской Федерации. И он был тем самым человеком, у которого Рита хотела попросить помощи. Второй раз в своей жизни. Трубку взяли практически сразу, и немолодая, судя по голосу, женщина объявила, куда именно позвонила Рита, а потом спросила, что она хотела. – Могу я поговорить с Федором Михайловичем? – Не соединяем, – бросила в ответ секретарь. – Могу записать вас на прием. – Но я живу в другом городе, – ответила Рита. – Пожалуйста, мне очень нужно с ним поговорить! – «Очень нужно» – это не причина, – отмахнулась от нее женщина. – Всего хорошего, девушка. – Постойте! – воскликнула Рита и взмахнула рукой, хотя секретарь Оболенского не могла ее видеть. – Скажите ему, что звонит Маргарита… Зуева, – она запнулась, произнеся старую фамилию. – Пожалуйста. – Будто это что-то значит для него, – фыркнула женщина, но все же добавила: – Подождите минуту. Рита услышала, как она положила трубку на стол. Как нажала на кнопку, наверное, селектора. Как произнесла ее имя. И как тяжело и недовольно вздохнула, прежде чем проговорить Рите без каких-либо прелюдий: – Соединяю. Одинцова зажмурилась, потому что прошлое практически стояло на пороге ее квартиры. Голос Оболенского раздался в трубке слишком быстро, чтобы она успела хоть что-то сообразить. – Рита, доброе утро. Вот уж не ожидал! – Здравствуйте, – произнесла она так робко, будто ей было все еще восемнадцать. – А я не ожидала, что вы вспомните, кто я такая. – Сложно забыть, – ответил Оболенский. – Раз ты звонишь мне, боюсь, что-то снова случилось? – У меня нет, все в порядке, – поспешила успокоить его Рита. – Но у моей ученицы… Ох, как сложно все это объяснять по телефону. – Тогда, может, приедешь? – Я живу в Новосибирске, – ответила Рита. – Хотя… Когда вы могли бы назначить мне время приема? – Раз ты собираешься приехать, значит, дело серьезное, – заметил Оболенский. – Запиши мой личный номер, и сообщи дату прилета. Мы встретимся и все обсудим. Записав номер на клочке бумаги, Рита облегченно вздохнула. Но, прежде чем попрощаться, все же спросила: – Почему вы помогаете мне? – После дела об убийстве Игоря Одинцова, которое я блестяще выиграл, меня отправили на повышение. А еще, когда человек стучится во все двери, особенно в те, которые находятся так далеко от Новосибирска, значит, дело слишком серьезное, чтобы отмахиваться от него. Кто знает, может, после него меня снова повысят? Он засмеялся, попрощался и повесил трубку. Рита, прижав телефон к груди, закрыла глаза. Она едет в Москву.