Родительское собрание

       Артем никогда не считал себя выдающейся личностью. Он знал, что слишком саркастичен, порой – высокомерен, что в нем непросто найти поддержку. Казанцев тяжело сходился с людьми, его первым настоящим и до сих пор единственным другом был Максим; Дарина – не в счет, ведь она девушка. Когда-то, правда, Артем считал другом еще и свою жену, но дружба Юли растворилась вместе с ней самой и ее любовью во времени. Казанцев не любил, когда его хвалили, ненавидел лесть и знал, что мало чего знает и умеет, особенно в масштабах Вселенной.        Но кое в чем Артем все же преуспевал и считал это практически даром: он точно знал, когда его обманывали. Способность распознавать ложь – отличное подспорье для школьного учителя, но плохой помощник в отношениях – розовые очки то и дело слетали с глаз, разбиваясь о землю.        Артему сложно было представить, что его будет обманывать Рита, которая с первого дня их знакомства высказывала ему в лицо все, что о нем думала. Но… она лгала. И началось это во время субботнего обеда, после того дурацкого разговора о Маше и Максиме, который начался так спонтанно, да и закончился похожим образом.        Уже несколько дней Казанцев ломал голову, что именно вынуждало Риту обманывать его. Она говорила, что не обижается, глядя ему в глаза, но Артем знал, что это неправда. Даже если это и не было обидой в привычном понимании этого слова, девушку все равно что-то задело, а он никак не мог понять, что именно.        Отодвинув в сторону папку с отчетом завучей, Артем взял в руки телефон, набрал выученный наизусть номер, а потом задумался о том, правильно ли поступает. В прошлый раз, когда он пытался выудить какую-то информацию из четы Соболевых, то в итоге ничего не получил, кроме яростного взгляда Маши, нравоучительной лекции от нее же и сочувствующей улыбки Максима, который только пожал плечами.        Решив, что хуже уже точно не будет, Артем нажал на клавишу вызова. Соболев ответил только после пятого гудка, и, судя по шуму на заднем плане, он был в университете.        – Привет! – громко воскликнул Максим. – Так, первый курс, звонок с пары давно прозвенел, а вы все еще здесь!        – Выгоняешь бедных деток? – усмехнулся Артем, хотя его настроение падало в геометрической прогрессии. – Не отвлекаю?        – Нет, все нормально, – будничным тоном заверил его Соболев. – Сейчас только цветы жизни освободят аудиторию…        Ждать пришлось недолго – студенты отправились по домам, в считанные минуты оставив своего преподавателя в гордом одиночестве.        – У тебя такой голос, – начал Соболев, – будто ты узнал, что ЕГЭ по профильной математике отменили.        – Очень смешно, – фыркнул Артем, лихорадочно взъерошив свои темные волосы. – У меня такой голос, потому что Рита что-то скрывает от меня, и началось это в субботу, ровно в ту же секунду, когда мы закончили с ней говорить о тебе и Маше.        – Могу представить этот разговорчик, – в той же интонации заметил Соболев. – Говорил Рите о том, как я халатно отнесся к великому мастерству учительства и закрутил роман со школьницей?        Артем не ответил, да это было и не нужно. Максим знал его лучше кого-либо в этом мире и помнил о той неодобрительной позиции, что избрал Казанцев, когда речь заходила об их браке с Машей. Может, если бы кто-то другой был на его месте, то непременно бы обиделся, но Соболев был не из таких людей. Он уважал мнение Артема, пусть оно кардинально не совпадало с его собственным.        – Рита собиралась рассказать мне о своем прошлом, – продолжил Казанцев спустя пару минут. – Но мы поговорили о вас, и она сказала, что оставит это до лучших времен, чтобы день не портить. И мне кажется, что это как-то связано.        Максим многозначительно промолчал, и это только добавило вопросов Артему.        – Максим, если ты хоть что-то знаешь, что могло бы мне помочь, то скажи, прошу тебя! – практически взмолился мужчина, нервно щелкая шариковой ручкой. – Я люблю Риту и не хочу потерять ее. Она ведь может надумать чего-нибудь. Я не так хорошо ее знаю.        – Не так хорошо знаешь Риту, но уже любишь?        – А ты, когда влюбился в одиннадцатиклассницу, знал о ней что-нибудь, кроме стиля написания сочинений?        Возникла какая-то неловкая пауза. Каждый из мужчин думал о своем: Артем, о том, что ему все-таки делать с этой ситуацией; Максим же пытался понять, стоит ли рассказать лучшему другу все то, что знал о прошлом Риты.        – Маша знает, что было с Ритой, когда та была в ее возрасте, – напомнил Максим. – Она знает и об отце Иры, но никому не расскажет, потому что обещала. А я… В тот год, когда я защитился, у нас была вечеринка в баре. Я ехал на нее, затормозил на перекрестке, и перед моей машиной в обморок упала молодая девчонка с кучей снотворного в руках. Я отвез ее в больницу, накричал на нее, потому что та собиралась наложить на себя руки… Это была Рита, Артем. Не знаю, что случилось тогда у нее в жизни, но она собиралась расстаться с ней.        – Ты действительно познакомился с Ритой в Москве, а через несколько лет вы оказались сотрудниками одной школы? – кажется, Артем не верил. – Прости, но это как-то слишком мелодраматично.        – Судьба – лучший сценарист, – заявил Максим. – Это было на самом деле, Артем.        Казанцев кивнул, хотя прекрасно понимал, что этого никто не увидит. Снова воцарилось молчание. Максим знал слишком мало и то, что он рассказал, практически ничего не проясняло. Когда Соболев выпускался из университета, Рите было восемнадцать лет – в этом возрасте молодые девушки, порой, пытаются покончить жизнь самоубийством. Чаще всего причиной подобного поступка оказывается какой-нибудь идиот из параллельного класса.        – А что, если, – произнес вслух свою догадку Артем, – Рита пыталась умереть, потому что узнала о беременности?        – Мне кажется, было наоборот, – не согласился Максим.        – То есть?        – Я думаю, что желание умереть возникло совсем по другой причине, – объяснил Соболев, – а новость о беременности – это то, что заставило Риту жить.

***

       – Не прикасаться!        Лейла дернулась, когда конвойный закричал на нее, отталкивая Кирилла, которого она всего лишь хотела обнять. Подняв ладони вверх в знак безоговорочной капитуляции перед правилами следственного изолятора, девушка села на жесткий и старый стул. Только после этого все еще недовольный мужчина позволил Кириллу занять место напротив.        Земцов похудел и осунулся. Он больше не держал спину так прямо, не улыбался, а его кожа, лишенная солнечного, пусть даже и осеннего, света, казалась неровным полотном, на которую кто-то пролил известь.        – Привет, – тихо сказала Лейла. – У нас есть пятнадцать минут.        Кирилл кивнул. Он не знал, что сказать ей – все слова в одно мгновение улетучились.        – Вернули старого следователя, – снова заговорила девушка, неловко поправляя прядь волос, – и меня пустили к тебе. Твои родители чудесные, ты знаешь? Они сами позвонили мне и предложили приехать.        – И Дамир отпустил тебя? – удивился Кирилл.        – Нет, – не стала обманывать Лейла. – Я сбежала. Надеюсь, я успею вернуться домой раньше него. И что здесь, конечно же, нет его знакомых.        Кирилл склонил голову набок. Ему не понравилось, как девушка произнесла имя брата – с опаской и дрожью в голосе. Земцов хотел спросить об этом, но знал, что время убегает слишком быстро. Поэтому сказал самое главное:        – Я люблю тебя.        Щеки Лейлы покрылись розовым румянцем, и она положила свою руку на стол – тыльной стороной вверх.        – Ты бы сейчас накрыл ее своей рукой, – прошептала девушка, чувствуя скопившиеся в уголках глаз слезы.        – Да.        – А еще здесь был бы поцелуй, – еще тише произнесла Лейла.        – Да.        Девушка обещала себе не плакать, но все равно заплакала. Вытирая слезы левой рукой, правую она все так же продолжала держать на столе. Больше всего на свете Лейла мечтала прикоснуться к Кириллу и ощутить его обжигающее дыхание на своих обветренных губах.        – Если бы я только раньше поняла, что люблю тебя, все было бы по-другому.        В комнате для свиданий ее голос казался хрустальной, хрупкой синичкой, что пыталась выстоять под напором ужасного ветра. И пусть Лейла понимала, что ее слезы не сделают Кириллу легче, она все же хотела быть самой собой – сейчас испуганной, неуверенной девушкой.        – Все будет так, как должно быть, – ответил он и ласково улыбнулся. – Твое «люблю» я услышал в самый нужный момент, Лейла. И выстоял.        – Я буду поступать на филологический, – вдруг выпалила она. – Я пойду к завучу и поменяю химию с биологией на литературу и обществознание. Я ведь обещала тебе.        – Обещала, – кивнул Кирилл. – Это точно твоя мечта?        Сначала она уверенно кивнула, но потом все же покачала головой.        – Помнишь, мы ездили в кино, когда только познакомились?        – Конечно.        – Ты тогда сказал, что еще любишь фотографировать, – вспомнила Лейла. – Помнишь?        – Да.        – Я мечтаю о том, чтобы после вручения аттестата мы с тобой пошли в кино, – призналась она и снова заплакала. – Чтобы снова пили разбавленную «Фанту» и ели пересоленный попкорн. А потом пешком пошли в Березовую рощу, и ты сфотографировал меня у какого-нибудь дурацкого дерева.        – Ты сейчас о той старой коряге напротив шашлычной?        – Именно о ней, – засмеялась Лейла сквозь слезы. – И чтобы ты взял меня за руку и никогда не отпускал.        – Больше никогда, – в ответ прошептал Кирилл, а потом…        Потом он резко подался вперед и, не обращая внимания на то, что металлическая грань стола упиралась ему в живот, причиняя боль, поцеловал Лейлу. Просто потому, что так хотел. И все еще не был уверен в том, что выйдет из изолятора до конца этого года, а не освободится из тюрьмы через пятнадцать лет.        – Свидание окончено! – объявил конвойный, которого взбесила подобная дерзость.        Кирилла грубо подняли на ноги, и он видел, уходя, как Лейла снова и снова касалась своих губ, на которых медленно тлело тепло его поцелуя.

***

       Артем поставил на то место, где обычно сидела Рита, чашку кофе, над которой поднималось облачко пара. Девушка позвонила полчаса назад и спросила, может ли приехать в школу, если он все еще там. Казанцев продолжал копаться в бумагах и поэтому снова задержался допоздна – часы уже показывали половину десятого.        Артем был рад, что Рита вот-вот приедет – он хотел попросить ее все же рассказать ему о своем прошлом, пообещать, что примет все, лишь бы быть с ней. Разговор с Максимом был каплей в море, а поиски в Интернете не давали никаких результатов. Он еще хотел покопаться в личном деле Риты, но кадровик не собиралась куковать в школе до ночи, и поэтому ее кабинет был заперт со всеми документами.        Рита опаздывала, и это наводило Артема на нехорошие мысли. Когда он уже собирался набрать ее номер, Одинцова, наконец, появилась в ее кабинете, смахивая с теплого осеннего пальто огромные хлопья снега.        – Я сделал тебе кофе, – сказал Артем, бросив взгляд на чашку, стоящую на столе. – Ты вся продрогла. Давай, я помогу тебе.        Прежде чем он подошел к ней, Рита выставила руку вперед и покачала головой.       – Я сама.        Она выглядела все той же Ритой, но в то же самое время казалась ему сейчас совершенно незнакомым человеком. Сев за стол, Одинцова практически залпом выпила все еще горячий напиток и зашлась ужасающим кашлем. Потом она отдышалась и поставила чашку обратно на стол – с такой силой, что та чудом не разлетелась на осколки.        – Что-то случилось? – испуганно спросил Артем, не решаясь к ней подойти. – Мне кажется, тебе страшно.        – Нет, – ответила Рита, и он понял, что это было очередной ложью. – Я должна признаться тебе.        – В чем?        – В одной неприятной вещи.        – Это касается твоего прошлого? – уточнил Казанцев. – Послушай, я помогу тебе, мы со всем…        – Нет, – перебила его Рита и встала из-за стола, – мое прошлое тут вообще ни при чем.        – А что тогда?        Рита нервно заламывала собственные пальцы и несколько минут ходила туда-сюда по кабинету Артема, не произнося ни слова. Он следил за каждым ее движением и пытался вспомнить, где впечатлительная Наталья Владимировна хранила валерьянку и пустырник в таблетках.        – Давай, я налью тебе коньяка? – предложил мужчина. – Ты успокоишься, и мы поговорим.        – Я спокойна! – закричала Рита и швырнула на пол какое-то благодарственное письмо в стеклянной рамке. – Просто… Черт! Как же сложно!        Она почему-то засмеялась и со всей силы дернула себя за волосы, громко всхлипнув. А потом сделала шаг вперед – Артему навстречу.        – Ты очень хороший, Артем, – прошептала она, продолжая приближаться к нему. – Ты чуткий, ты добрый, и ты стал тем человеком, которого я, кажется, всегда искала. И ты полюбил мою дочь. Это – настоящий подарок.        Рита подошла к Казанцеву практически вплотную и взяла за руку, с силой сжимая пальцы. Артем вздрогнул и почему-то закрыл глаза; ему казалось, что вместе с девушкой порог его кабинета переступила беда.        – Никто бы не смог с таким пониманием отнестись ко мне и принять мой сложный характер, – продолжила Рита. – Но…        – Но? – Артем дернул ее за руку. – Какое еще, к черту, но?        Рита сначала улыбнулась, на мгновение зажмурилась, а потом прошептала так тихо, что сначала Казанцеву показалось, что он ослышался:        – Но я… – по ее щеке скатилась крупная слеза. – Я тебя не люблю.