***
Головин воспользовался советом матери и позвонил в клинику. Несмотря на выходной день, у Ерохина действительно был назначен прием на десять тридцать утра. Головин спешно собрался, привел себя в более-менее подобающий вид и помчался к нему. До нужной ему станции было сорок минут на метро, и Саша зря надеялся, что этого времени ему хватит на то, чтобы успокоиться. Или хотя бы выровнять дыхание. Ему казалось, что люди его сторонятся, и, возможно, виной тому были горящие глаза, немного небрежный вид и слегка нервные, резкие движения. Со стороны он явно, как никогда, походил на психически нездорового человека. Поднявшись на поверхность и вдохнув свежего воздуха, Саша остановился, создав этим небольшую толкучку возле входа в метро. Ворча, его обходили, отзываясь нелестно о «всяких идиотах на дороге». Но Головину было все равно. Он обдумывал свои дальнейшие действия, подбирая верные слова, и выстраивал в голове их возможный диалог. Но выходил только монолог, который с каждым шагом становился все более злым. И когда он дошел до клиники, взвинченный и накрученный до предела, бегом, игнорируя возгласы скучавшего до его появления охранника, поднялся на хорошо уже знакомый ему второй этаж. Из-за двери доносился тихий голос Ерохина, от звучания которого Саша окончательно потерял контроль и, наплевав на все правила приличия, ворвался в кабинет без стука. — Ерохин! — дверь громыхнула о стену, заставив вздрогнуть не только Александра, но и сидевшего напротив него парня, — ты… Ты охренел? Вот так сбегать, молча! — две пары удивленных глаз, что уставились на него, совершенно не смущали, — ты мог бы хотя бы попрощаться! Зачем ты это сделал? Решил меня кинуть, да? Во второй раз! Сердце стучало, как сумасшедшее, не давая ему сосредоточиться, а окружающий мир плыл перед глазами. Головин сам не заметил, когда успел подойти к Александру вплотную и, уставившись на него, сжать ладонями его плечи. — Саша, у меня пациент… — начал Ерохин, понижая голос и слегка склоняясь к нему, — мы можем поговорить немного позднее? — Нет! — резко оборвал Саша. Он почувствовал, как его ноги подкосились, когда Ерохин сделал полшага назад. Он и не осознавал, что все это время держался ровно только за счет своей крепкой хватки, которой вцепился в Ерохина, — я тоже твой пациент! — Если ты пришел сюда как пациент, — зло выдавил Александр, — то дождись своего приема! — Я бы дождался, да мне его не назначили! — так же ядовито ответил Саша, — может, после того, что было, видеть меня не хотел?! — Извините, — подняв руку, словно школьник на уроке, тихо вклинился парень, ставший невольным свидетелем их разборок, — я, наверное, лучше пойду. — Подождите, Федор, — Ерохин прервал его и вновь повернулся к Саше, — я дам тебе ключи, ты поедешь ко мне домой и подождешь меня там. Я приеду, и мы поговорим. Хорошо? — Нет! — не желая идти у него на поводу, протестовал Головин, — я никуда не поеду! Я подожду тебя здесь! — И все же я пойду! — вновь заговорил парень, — мне кажется, что моему другу уже не требуется моя помощь. Он вполне способен сам решить все свои проблемы, — поднявшись с кресла, он попятился к двери, — а я пойду решать свои. Всего доброго! На миг он поймал взгляд Саши, неожиданно по-доброму улыбнулся и, подмигнув на прощание, вышел из кабинета. Оставшись наедине с Александром, Головин почувствовал запоздалый стыд за свое поведение, но показывать его, конечно, не стал. — Саша, я все же настаиваю, — разжав его ладонь, Ерохин вложив в нее связку ключей, — адрес ты знаешь. Два поворота против часовой стрелки. Я освобожусь через час, и мы все обсудим. — Откуда мне знать, что ты меня не обманешь? – выдохнул Саша. — Я же дал тебе ключи, — склонившись над ним, Александр поднял его лицо к себе, — домой я вернусь обязательно. Саша кивнул, принимая его условия. Он и сам уже хотел скорее закончить эту неудобную сцену, инициатором которой стал. — Я вызову тебе такси. У меня еще пациент через двадцать минут. Невесело усмехнувшись, Саша сжал ключи в ладони. То, что Александр так легко дал ему их, казалось чрезвычайно важным. И теперь самым главным стало это не потерять.***
Пока Саша добирался до квартиры Ерохина, его пыл окончательно остыл, а злость улеглась, когда он поднимался по ступенькам к знакомой двери. Остались только негодование, волнение и… Обида. Да и та была не на события давних лет, а на то, что Александр сбежал этим утром. Но и обвинять его в чем-то теперь, когда правда вскрылась, казалось неправильным. Он все это время крепко держал в руках связку отданных ему ключей, которые больно впивались в его ладонь острыми краями. Но прохлада их гладкой поверхности в руках казалась ему лучшим извинением, чем тысячи слов, которые мог бы произнести Александр. От волнения Саша не с первого раза попал в замочную скважину и не в ту сторону поворачивал ключ. Лишь встретив сопротивление, вспомнил указания Ерохина и, ухмыльнувшись, поменял направление. Замок с щелчком открылся, и Головин прошел внутрь. В квартире Александра было ожидаемо тихо и прохладно. И в пример Головину — очень чисто. Саша закрыл окна, чтобы немного прогреть помещение, и, пройдя в кухню, набрал воды в чайник. Ему было необходимо чем-то занять руки, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей и немного ускорить ход времени. Сидя за столом, Саша наблюдал за тем, как чайник, меняя подсветку, постепенно закипал. Подперев щеку рукой, он то и дело вздыхал, поражаясь витиеватому переплетению своей судьбы с судьбой Александра. Как так вышло, что, сбежав от своей неразделенной любви в Москву, он встретил его вновь? Почему из сотен психиатров он выбрал именно Ерохина? И ведь не узнал! Внутренний голос молчал, и интуиция не подсказала ему о том, что они уже знакомы. Конечно, Александр сильно изменился. Отрастил бороду, сделал новую стрижку, сменил толстовку и джинсы на костюм с галстуком. Да и в самом Саше теперь было трудно узнать того подростка, которого, возможно, он все еще помнил. Ерохин появился, когда он допивал третью чашку чая. По его ощущениям уже прошла целая вечность, хотя на деле всего сорок минут. Головин слышал, как Александр прошел в гостиную, но выходить к нему не спешил, он остался в кухне и крепче сжал кружку, предчувствуя тяжелый разговор. — Саша… — казалось, что голос Александра звучал откуда-то издалека из-за шума в ушах от бурлящей в венах крови. — Почему ты сбежал? — Головин, не оборачиваясь к нему, задал мучающий его вопрос, поражаясь насколько безэмоционально прозвучал его голос. — Прости меня, — тихо попросил Ерохин, не решаясь подойти ближе. Внутри Головина что-то треснуло, рассыпалось на миллионы атомов от обреченности в его голосе. Он простил. Давно простил и сегодняшний побег и то, что было так давно. Но ему нужны были причины. Просто услышать от него ответ на это чертово «Почему?» — Почему ты ушел, я спрашиваю? — сухо повторил Саша и до побелевших костяшек сжал кружку. — Я… Я увидел твою фотографию и все понял. Испугался. Я хотел подобрать нужные слова, чтобы объясниться, — начал Александр, осторожно делая шаг к нему, — я хотел, как лучше. — А получилось, как всегда, — криво ухмыльнулся Головин, но голову в сторону Ерохина все же повернул. — Прости, — вздохнул Александр, — я не думал, что ты обо всем догадаешься так быстро, — Надеялся, что я так же туп, как и семь лет назад? — съязвил Саша, облокотившись спиной о стену. Он сам не понимал, зачем принимает оборонительную позицию, но сохранить невозмутимый вид казалось важным. — Нет! Саша, нет! Я же не знал! — Ерохин сел напротив, схватившись за голову, — если бы я тогда только знал, что так получится! Если бы знал! Боже, что я натворил… — Ты не мог знать. Я сам виноват, — как только Саша посмотрел на абсолютно сломленного и потерянного Александра, вся его напыщенность вмиг потеряла значимость. Ему даже стало стыдно за свое несдержанное поведение. — Лучше бы я сел, чем обрек тебя на подобную жизнь, если бы я только знал, чем все обернется, — шептал Александр, не решаясь посмотреть в глаза Саше. — Какой смысл быть с человеком, если он тебе безразличен и не нужен? — опускаясь рядом с Ерохиным, спросил Головин, сжимая его запястья, — чтобы это дало? Тогда ты все сделал правильно! — Но это не так… — запротестовал Ерохин, убрав под его давлением руки от лица. — То есть? — удивленно переспросил Саша, — что не так? — Ты не был мне безразличен, ты нравился мне и тогда, и сейчас! Но тогда это казалось аморальным, незаконным. Я попросту мог сломать жизнь тебе, да и себе тоже, — он схватил его за руку, притягивая к себе, — хотя я и так ее тебе поломал. Прости меня. Прости, если сможешь. — Я нравился тебе семь лет назад? — Головин не мог поверить в его признания, — но я был прыщавым подростком, с завышенным самомнением и, в тоже время, с кучей комплексов! — Неправда, — слабо улыбнулся Александр, — ты был милым. И непохожим на других. — Нехорошо врать, Александр Юрьевич, собственному пациенту, — вздохнул Саша, поднимаясь на ноги, — не мог я тебе нравиться. Сейчас я это понимаю. — Даже и не думал тебе врать. Конечно, я не могу сказать, что это было за чувство, но определенную симпатию и тягу я к тебе испытывал. Это однозначно, — Ерохин поднялся из-за стола и встал рядом с ним, возле окна, опершись руками о подоконник, — я был уверен, что все делаю правильно, когда говорил тебе все те слова. Потом уже, через несколько дней, до меня дошло, что, возможно, я был слишком резок. Я хотел извиниться, попросить подождать, и если бы ты захотел, мы бы могли просто общаться, стать друзьями. Я был уверен, что, узнав меня чуть получше, ты быстро остынешь. Я пытался найти тебя. Но ты как будто сквозь землю провалился. Теперь уже понятно, что вы просто переехали. — То есть, ты сегодня утром сбежал, не потому, что решил меня снова бросить? — Головин понимал, что его вопрос дурацкий. Глупый. Но ему нужен был ответ. Четкий и ясный. — Что? Конечно, нет! Я не хочу тебя бросать! Я тебя люблю и хочу быть с тобой, несмотря ни на что! — на одном дыхании выпалил Александр. — Ты меня, что? — не поверил своим ушам Саша. — Люблю, — прошептал Ерохин, обернувшись к нему и заглядывая не просто в его глаза, а в самую душу и сердце, — я люблю тебя. — Я… Ты… Нет, — Саша неожиданно запнулся, схватившись за голову, — нет-нет-нет! Только не снова! Только не сейчас! Саша хотел сказать что-то еще, сопротивляться, но боль, пронзившая виски, оказалась такой сильной, что перехватило дыхание и легкие сжало от спазмов. Последнее, что он видел перед тем, как свет в глазах померк — это обеспокоенное лицо Александра, который, кажется, что-то говорил, но он его уже не слышал.***
Головин попытался открыть глаза, но тут же, со стоном, их вновь закрыл. Ослепительно белый свет болезненно резанул по ним, заставив слезиться, и Саше пришлось сильно зажмуриться, прикрыв лицо ладонью. — Ну что, проснулась, спящая красавица? — спросил незнакомый, недовольный голос, — как можно быть таким хрустальным? Как девка, честное слово! Саша снова попытался открыть глаза, чтобы разглядеть того, кто с ним разговаривал. Да и понять, где он вообще находится, было бы неплохо. — Зачем ты так с ним? Он ни в чем не виноват, — вступился за него второй голос. — Если бы он не был таким хлюпиком, нас бы тут не было, — проворчал первый. Саша, наконец, смог хоть как-то разлепить глаза и осмотреться. Оказалось, что он сидел в кресле. Белоснежном и мягком. Вся скромная обстановка вокруг также была выдержана в настолько ослепительно белых тонах, что было больно смотреть на все это. А его не к месту проявившийся профессионализм кричал о совершеннейшей безвкусице. Перед ним в таких же креслах сидело еще шесть человек, лиц которых Саша, как ни пытался, так и не смог разглядеть. Они ускользали от его внимания, словно были размытыми и намеренно лишены четкости и контуров. Или он просто сошел с ума и попал в дурку. Последнее было наиболее вероятным. — Где я? — спросил Головин, не узнавая собственного голоса. Он звучал слишком глухо и отдавался от гладких стен эхом. — Отличный вопрос, — оценил уже кто-то третий. Саша посмотрел в его сторону, а потом на остальных, все они были чем-то похожи и казались до боли знакомыми, — ты в своей голове. Можешь считать происходящее сном или галлюцинацией. Как тебе удобнее. Разницы все равно нет. — Я что, попал в психушку? — сдавленно спросил Саша. Снова переводя взгляд на собеседников. Верить в это ему не хотелось. — Господи, какой же ты тупой! — раздраженно протянул самый первый, — тебе ведь сказали, это глюки! Мы в твоей голове! Мы — это ты! — То есть, мне это правда снится? — недоверчиво спросил Головин. — Если тебе так удобнее, то да — мы тебе снимся, — терпеливо объяснил еще один из незнакомцев, который до этого момента сохранял молчание. — А кто вы? — тихо поинтересовался Саша, чувствуя с каждым мгновением себя все большим дураком. — Как тебе уже сказали, мы — это ты. Мы твои, как ты называл нас, личности. Осколки твоей души, — этот голос по-прежнему звучал ровно, спокойно и даже успокаивающе. — И зачем мы тут? — непонимающе спросил Саша. Он начинал беспокоиться о том, что они все же узнали о его планах вылечиться и теперь хотели избавиться от него. — Мы хотели сказать тебе, что пришло время нам уйти. Мы пришли тогда, когда тебе это было необходимо. Каждый из нас забрал кусочек боли, чтобы помочь тебе справиться с ней. И каждый из нас забрал себе какую-то черту твоего характера. Но все мы — это ты. Возможно, слишком утрированно, но как бы мы тебе не нравились, но каждый из нас олицетворяет тебя. — И теперь вы хотите уйти? — изумился подобным откровением Головин, — но почему? Вы же тоже были счастливы! — Каждый из нас пытался наладить свою личную жизнь. Потому что именно это было первоначальной причиной того, что мы появились. Мы пытались излечить тебя. Надеялись, что, полюбив кого-то из них, ты сможешь обрести душевный покой. — А ты, как всегда, сделал все по-своему, — снова проворчал один из них. — Все верно, — подтвердил его слова самый рассудительный из них, — ты снова смог полюбить, а он полюбил тебя в ответ. И пусть даже это тот самый человек, который принес нам столько боли. — И вы тут, чтобы сказать мне об этом? — Да. Мы хотели сказать, что мы тебя больше не потревожим. Но не только из-за этого. У нас к тебе есть одна просьба. — И какая же? — Позаботься о наших парнях. Рядом с ними тоже есть те, кому они не безразличны. Постарайся сделать так, чтобы они тоже были счастливы. Не бросай их в неведении. Если считаешь нужным, можешь рассказать им правду, — Саша уже даже не пытался понять, какая из личностей с ним разговаривает. Голоса были почти одинаковыми, лишь тембр и манера речи слегка отличали каждого из них. В конце концов, все они были им самим. — Далеру обязательно расскажи все, как есть! Он имеет право знать. И проследи, чтобы его сосед его не обижал. И попроси прощения от меня за все мои глупые подарки, — голос, до сих пор звучавший задиристо, смягчился, и Саша не смог сдержать улыбки от этого. Каким бы беспечным и глупым он не был, он действительно заботился о нем. — У Рада никого нет, но думаю он справится, — сказал голос, который был самым раздражительным из всех. — Сведи его с Даниэлем, если не поубивают друг друга, то сойдутся, — сказал тот, кто молчал до сих пор. — Ладно, — согласился Саша, — постараюсь сделать все, что смогу. — А теперь нам пора. Можешь просыпаться. Его вновь ослепил свет, от чего он, зажмурившись, простонал. — Саша! Ты очнулся! — не до конца придя в сознание, он услышал голос Ерохина, который облегченно вздохнул, как только Головин через силу приоткрыл глаза, — черт, я так испугался! Александр сгреб его в свои объятия и сжал так сильно, что Саша испугался, как бы у него не треснули ребра. Но не обнять в ответ он не мог. Поэтому просто уткнулся носом в плечо, чувствуя себя легко и свободно. Ладони Ерохина успокаивающе скользили по его волосам, и Головин почти физически ощущал, сколько волнений принес ему своей неожиданной отключкой. — Они сказали, что ушли навсегда, — тихо сказал Головин, прижавшись носом к его груди, - они больше не вернутся. — Кто они? — недоуменно переспросил Ерохин, не ослабевая хватку. — Личности, — неразборчиво пробубнил Саша, не отстраняясь от его груди и плеча. — Но… Как? — Я упал в обморок, да? — проигнорировал вопрос Саша, только теперь осознав, что все это время находился в спальне Александра и на его кровати. — Да. Ты закричал и упал. Я так испугался. Уже собирался скорую вызывать. — Долго я был в отключке? — нехотя он отстранился, чтобы, поддавшись любопытству, осмотреть его комнату. — Мне казалось, что пару часов, но на самом деле минут двадцать, — вздохнул Александр, — так что, ты что-то видел? Сон? — Они сказали, чтобы я считал это сном. Обещали, что больше меня не потревожат. И попросили присмотреть за своими парнями. Я пообещал, — Саша улыбнулся, глядя на то, как вытянулось лицо Ерохина. — Только под моим контролем! Особенно, когда ты будешь присматривать за этим своим Денисом! — Ревнуешь? — улыбнулся Головин и поймал его за воротник, не позволяя отстраниться. — Ага, — мрачно признался Ерохин, — слишком уж он… — Ну и дурачок! — засмеялся Саша, перебив Александра и буквально набрасываясь на него. Ерохин был не против такого поворота.