Мурат Владиленович Сванидзе "Люди не носки. Критика биологизаторского подхода к отношениям альф и омег" Киров 2011 год
Москва. За десять лет до инцидента - Документы на Вашем столе. И кофе тоже, - личный помощник улыбнулся ему, как только дверь открылась. Борис кивнул вместо приветствия, пересекая приемную. - Спасибо, Женя, а добудь мне что-нибудь посытнее, пожалуйста, - попросил он, уже взявшись за ручку двери. - Опять не завтракали? - осведомился омега строго, и Щербина кивнул, как школьник, признающийся в том, что не сделал домашнее задание. - Борис Евдокимович, жениться Вам надо. - Женюсь, Женя, обязательно женюсь. Как только будет на ком, - пообещал Борис, пересекая порог своего кабинета и вешая пальто в шкаф. Не то, чтобы он был любителем обсудить свою личную жизнь с подчиненными. Но Евгений — другое дело. Они работали вместе сколько... Лет семь? И за это время Женя давно из личного помощника превратился в друга, почти младшего брата, иногда бравшего на себя роль няньки. - Как будто вокруг мало вариантов, - пожал плечами омега, входя следом. И замер, глядя на то, как Щербина, избавившись от пиджака, потягивается, стоя у окна. - Ты же знаешь, мне не нужен кто угодно. Мне нужен только один. Мой Суженый. Никто больше, - Борис пожал плечами. - Я ещё раз проверил все базы, запустил очередной новый алгоритм. Ничего, - Женя сделал шаг вперед. - Сколько Вы уже в поиске? Лет пятнадцать? - Да, похоже на то. Но я уверен, что результат того стоит, - Борис наконец опустился в свое кресло и подвинул к себе кофе. Сколько у него времени до очередной летучки? - Я просто... Я просто не могу смотреть, как Вы отдаете столько времени и сил этим поискам, пока вокруг так много хороших вариантов, - омега сделал ещё несколько шагов вперед и опирается на угол чужого стола. - Я не знаю, как скоро Вы найдете своего Суженого, и найдете ли вообще. Простите за мой пессимизм, конечно. А Вам нужен кто-то рядом. Здесь и сейчас. Кто-то, кто заботился бы о Вас... - Дело в том, Женя, что у меня очень, очень сложный характер. И большой список требований, которым должен соответствовать мой омега, - Щербина хмыкнул. - Я слишком многого хочу. Но знаешь, я заметил, что все знакомые мне люди, встретившие своих Суженых, получили в них всё то, что хотели. - И что, неужели в Вашем окружении нет никого, кто соответствовал бы Вашим строгим требованиям? - Женя сдвинулся вперед. Теперь он почти сидел на столе своего начальника. - Нет, никого, - Борис только покачал головой и сделал глоток кофе. Взгляд его стал каким-то рассеянным. - А каким он должен быть, этот человек? - Женя не отрывал от альфы взгляда. - Ваш идеальный омега. - Умным. Очень умным. Но не хитрым. Многие омеги хитрые, это так отталкивает. Я бы хотел, может, чтобы он был умнее меня... - Ну такого Вы точно не найдете! - Умнее, да, но умнее иначе, - Борис словно не заметил брошенную реплику. - Чтобы его ум был другим. Научным что ли. Или в области искусства. Не жизненным таким. Я хочу, чтобы он знал, как он умён, чтобы он не сомневался в себе. Но при этом чтобы был скромным. Хочу, чтобы он был решительным иногда, чтобы умел спорить, отстаивать свою точку зрения. Но при этом чтобы иногда был очень мягким. Чтобы говорил всегда по делу, без пустой болтовни. И умел выражать мысли без слов, иначе. Чтобы взгляд был глубокий и внимательный. Чтобы был достаточно сильным, чтобы постоять за себя, и достаточно слабым, чтобы я мог постоять за него. Чтобы был честным. Правильным. И при этом принимал бы и понимал бы меня со всеми моими... Да ты сам знаешь. Чтобы у него идеалы какие-то были, устремления высокие. Понимаешь? - Понимаю, - Женя медленно кивнул и спрыгнул со стола. - Я закажу для Вас завтрак, Борис Евдокимович. Бумаги к заседанию совета министров в красной папке. И да, Ваш запрос на формирование специальной системы реагирования на чрезвычайные ситуации был отклонен. С пометкой о том, что в Советском Союзе ничего чрезвычайного не случается. Внутренние помещения АЭС, вскоре после инцидента К пульту Саша становится сам, стоит только Дятлову покинуть помещение. Лёня и без того сделал достаточно, он устал и явно взволнован. Акимов усаживает его на стул, подает фонарь и показывает, как держать его так, чтобы света было достаточно. Осталось, в принципе, самое легкое. Осталось. Саша старается не думать о том, что будет потом. Потому что на самом деле ничего не заканчивается. Если он всё понимает верно, на территории станции, а возможно, и на нижних этажах, вода. У них практически нет электричества, неизвестно, сколько генераторов работает и сколько они ещё продержатся. Разрушения пока оценить тоже невозможно. А между тем даже на полностью остановленной станции остается столько угроз, что по спине невольно бежит холодок. Вот только его омега сидит сзади. Держит тонкими длинными пальцами фонарик. И ловит каждое его слово, каждое действие, каждую реакцию. И Саше не нужно говорить себе, что он должен быть сильным, должен быть альфой. Он ощущает это очень явственно, очень естественно. Это почти удивительно, он чувствует, что у него сейчас другая осанка, другой разворот плеч, другой голос. И руки двигаются спокойно и уверенно, словно это обычный рабочий день, стандартный ритуал, и скоро всё закончится и все пойдут домой. Лёня тоже чувствует какое-то усталое спокойствие. Всё будет хорошо. О нём позаботятся. Он вспоминает, как в детстве, когда они поздно вечером возвращались домой из гостей, он иногда засыпал в дороге. И засыпая знал, что отец на руках отнесет его в квартиру и уложит кровать. Такое приятное, теплое осознание. Почему-то сейчас, когда он смотрит на Сашу, на ум приходит именно это. И он гонит от себя понимание того, что такого не будет. Отец далеко, очень далеко, и не сможет присмотреть за ним, позаботиться. А его Суженый, его альфа, которого он не имеет права называть своим, женат, скоро станет отцом и заботиться должен совсем о другом человеке. За его спиной тихо переговариваются Игорь и Боря. - Борь... - Что такое? - Ладно, я возьму твою дурацкую фамилию... Тихий смех. Лёня обернулся. Ребята обычно не стремились демонстрировать свои отношения на работе. Совсем нет. Просто сегодня всё с ног на голову. Леонид ловит взгляд Столярчука, и тот кивает. Всё в порядке, они справились. Справятся и дальше. Внимание, - шипит рация. - Внимание, оставайтесь на своих местах. Порядок эвакуации будет объявлен в ближайшее время. Бункер на Камчатской АЭС, в то же время - Сидите здесь, - Борис притаскивает откуда-то плед. Валерий уже видел такие прежде, их выдают жертвам катастроф и стихийных бедствий. Щербина сам обматывает тот вокруг профессора, надежно укутывая его. - Я пойду туда. Я должен проконтролировать завершение протокола и оценить повреждения станции, - Легасов пытается подняться, но оказывается, что он не просто укутан в плед, но и примотан им к стулу. - Нет, Вы останетесь здесь. Там полно воды, разваливающихся конструкций и всё ещё есть угроза дальнейших повреждений. Так что Вы не покинете этот бункер раньше, чем я Вам разрешу, - спокойно объявляет Борис, крепя рацию к поясу. - Но Вы туда идёте! - внезапно Валерий ощущает тревогу. Даже чувство несправедливости уступает место этому нарастающему ощущению в районе живота. - Значит, и я могу. - Я знаю, куда я иду, - качает головой министр, подходя к двери. Валерий понимает, что выпутаться из пледа — минутное дело, и надо бы начинать сейчас, пока Щербине не пришло в голову запереть его здесь, например. - Слушайте. То, что я омега, и даже то, что я Ваш омега, не даёт Вам право... - Легасов осекается. Он хотел сказать не так. Он хотел сказать «даже то, что я Ваш Суженный». Потому что так и есть. Он просто его Суженый. Валера ещё не давал согласия быть чьим-то омегой. И то, что он сказал, было неправильно. Или наоборот? Слишком правильно? - Я оставляю Вас здесь не потому, что Вы мой омега, хотя стоило бы. А потому, что я — глава министерства чрезвычайных ситуаций, а Вы — ценный эксперт, и должны оставаться в безопасном месте. Поверьте, если бы на Вашем месте был альфа, я бы вел себя точно так же, - Борис находит время подойти и положить руку на плечо профессора. - Поэтому сидите здесь. Я дам Вам всё осмотреть, когда сочту, что это безопасно. - Верните мои сигареты, - требует Легасов, глядя мужчине в глаза. Какой прямой взгляд. Сколько силы, уверенности, воли. Пробирает. - Нет, - Щербина качает головой и едва заметно улыбается. - А вот это как раз потому, что Вы — мой омега. Комсомольск-на-Амуре, за 13 лет до инцидента Дятлов проснулся, но глаз не открыл. Если открыть глаза, есть риск потерять слишком много ценных минут сна. Он переворачивается на спину, затем — на другой бок. Протягивает руку. Та скользит по прохладному постельному белью к краю кровати. Теперь Анатолий открыл глаза. Постель смята, но пуста. Он тихо, сквозь зубы выругался, садясь на кровати. Толи рядом нет. Глаза привыкли к темноте, и он смог рассмотреть время на часах. Скоро четыре утра. Ну и где его альфа? Под кожу забрался холодок. Они поругались. Сильно поругались. Спать легли в гнетущем молчании. И что самое противное, это Степаныч был виноват. Только он. На новой работе он гонится за повышением уже месяц. Тяжело вернуться в строй после отсутствия, которое кажется непростительно долгим. Коллеги и начальство смотрят косо. Считают, он теперь не может выполнять свои обязанности. Считают, он скоро сбежит обратно домой. И он злится. Злится, злится, злится. И выбрасывает свою злость, как помои, на голову мальчишке. Потому что это он виноват. Так Анатолий говорит себе, когда устраивает очередную сцену. Это всё он виноват, с его дурацкими идеями, планами, разговорами о семье. Он всё это заслужил. И скандал вчерашний на ровном месте тоже заслужил? Нет, нет конечно. А теперь его нет рядом, и черт его знает, где он в без четверти четыре утра. Ушёл? Холодка под кожей стало больше. Если ушёл, то так ему, Дятлову, и надо. Он сам во всём виноват, сам всё испортил. Сломал всё, что у них было хорошего. Разрушил. Сколько в самом деле можно терпеть его ужасный характер? Из него ужасный муж. Отвратительный омега. А мальчик ещё очень молод и всего этого не заслужил. Тонкая полоска света под дверью. Анатолий заметил её только сейчас. Он поднялся и торопливо подошёл к двери, прижимаясь к ней ухом. Слышимость тут хорошая, иногда даже слишком. Вот и сейчас он может расслышать шаги в коридоре. - Тише, тише, тише... - голос Ситникова он разбирает хорошо, несмотря на то, что тот шепчет. - Тише, малыш. Тише. Не плачь... Степаныч покосился на кроватку. Пустая. Он должен был подумать об этом раньше. Из него отвратительный омега, кошмарный муж и ужасный папа. Тише, ну тише. Ну? Мы же не будем мешать папе спать, правда? Папа много работает, ему нужно отдыхать, - шаги по коридору двигались туда-сюда. - Мы не будем мешать папочке отдыхать, правда? Вот так. Хороший мальчик... Дятлов вернулся на кровать. Сна теперь ни в одном глазу, но он просто не мог открыть дверь и выйти в коридор. К своей семье. Его альфе едва девятнадцать. И он умудряется каким-то образом совмещаться учебу с заботой об их сыне. И Степаныч устраивает ему выволочки по вечерам. Отвратительно. Пока он думал об этом, дверь открылась. Ситников вошёл очень тихо. Осторожно уложил Юру в его кроватку, а затем, так же осторожно, устроился сам. Надо попросить прощения. Пока он ещё не спит. Вот только Дятлов не может. На груди словно лежит огромный камень. Что, если его не простят? Что, если его больше не будут любить? Что, если мальчишка уже понимает, что заслуживает лучшего? Кого-то, кто моложе. Кого-то, у кого характер проще и лучше. Кого-то, кто умеет заботиться, в конце концов? Дятлов снова перевернулся на бок. И снова вытянул руку. Толя развернулся к нему, лицом к лицу, и посмотрел прямо и очень спокойно. - Я... - Дятлов чувствовал себя неправильно. Он старше. В конце концов, он должен быть умнее и ответственнее. - Всё хорошо. Ты очень устал. Много нервов на работе, - объяснил Ситников вместо него. И продолжил смотреть очень внимательно. - Ты живёшь со мной только потому, что я твой Суженный? - тихо спросил Степаныч. Это всё гормоны. Он никак не оправится после родов. - Нет, потому что ты мне сына родил, альфу, - отозвался мужчина Повисла пауза. - Да шучу я. Что за глупости? Я живу с тобой, потому что я тебя люблю. - Почему ты меня любишь? - любить его не за что, он это знает. И сейчас вот опять понял. - Четыре часа утра... - напомнил Ситников сипло. И закрыл глаза. - Я тоже тебя люблю. Очень люблю. Внутренние помещения АЭС, вскоре после инцидента - Где он? - Дятлов спрашивает об этом у каждого мечущегося работника станции. И лицо у него такое, что никто не задает лишних вопросов. Никому не нужно уточнять, о ком идёт речь. Вот только никто не знает. Нижние этажи залиты водой. Там, где Ситников спускался, он подняться уже не мог. Те, кто помогал ему вытаскивать генераторы, сказали, он двинулся к другому выходу. Возможно, сумел подняться там. Или выбраться на улицу. Возможно. Внутри — словно ребра ломаются, втягиваемые каким-то вакуумом. Страх. Мерзкий, отвратительный страх. - Где он? - он дергает за плечо очередного инженера, мокрого и грязного, судя по всему тоже побывавшего на нижних уровнях. - В кабинет свой пошёл, вроде, - кидает тот и рвётся дальше. Кабинет. Вроде. Дятлов встряхивает головой. Он почти бежит по коридору, хотя никогда раньше не позволял себе даже слишком ускорять шаг. Ему всегда было важно, что о нём думают подчиненные. Насколько они уважают и боятся его. Ещё бы. Не часто приходится иметь дело с омегой-начальником. Важно поставить себя. Но сейчас ему плевать. Он дергает дверь кабинета, распахивая её, и едва не валится с ног. Ситников стоит возле стола, раздетый по пояс. Верхняя половина его формы валяется возле его ног. Он весь мокрый, капли бегут от волос по спине, к которой взгляд Дятлова оказывается прикован. - Где, чёрт побери, твоя рация?! - его голос взлетает мгновенно, возможно, напугав кого-то в зоне слышимости. Омеге плевать. Он захлопывает дверь ещё резче, чем распахнул. - Она утонула, - с каким-то запредельным спокойствием отвечает Ситников, оборачиваясь. - Я испугался за тебя! - он кричит так, что горло начинает саднить. Или это не от крика. Шаг вперед, ещё один. - Ты хоть представляешь, как я испугался? - Отлично представляю, - спокойствие чужого голоса действует. Дятлов выдыхает медленно, замирает. Альфа прав. Он понимает, что это за страх, потому что сам испытывал такой прежде. - Я подумал, что ты... - он сглатывает шумно, положив руки на чужие плечи. Всё хорошо. Вот он, живой и невредимый. Можно успокоиться. - Всё в порядке. Я тут, - альфа улыбается. Дятлов вскидывает голову, тянется и целует его. Резко, настойчиво, с отчаянной жадностью. Впивается в его губы до боли, цепляется пальцами до синяков. - Давай, снимай это, - мотает головой Степаныч, едва оторвавшись от чужих губ. Ситников весь мокрый, ему нужно привести себя в порядок. - Сейчас сниму, - обещает мужчина и резко, одним движением сбрасывает со стола всё, что осталось на нём после тряски. И усаживает Дятлова сверху. Это безумие. Они не должны. Но сухая и относительно чистая форма омеги летит туда же, куда и грязная, мокрая форма Ситникова — на пол. Прочь. Они целуются так, что в какой-то момент у кого-то начинают кровить губы, и они даже не понимают, у кого именно. Это безумие, в такой ситуации делать что-то подобное. Но Дятлов оказывается лежащим спиной на столе, и держит своего альфу так крепко, что тот едва может разобраться с остатками их одежды. Кто-нибудь может войти. Это неправильно, аморально и непрофессионально. Но Дятлов низко воет, осознавая, как сильно соскучилось его тело, как соскучился он сам. С Ситниковым всегда правильно, всегда хорошо. Как сейчас, с первого движения. Уверенного, спокойного, несмотря на бушующий океан страсти. У Дятлова были другие альфы. Порядочно. Были до, были после. И никто из них ни шёл ни в какое сравнение с его Суженым. Суженым, который никогда не был ни с кем, кроме него. И который удивительным образом всегда делал всё так, как было нужно, хотя Дятлов не умел ни просить, ни учить. Ситников двигается в нём резко. Но это не грубая, почти равнодушная резкость того же Брюханова, а какая-то жадная, ненасытная резкость, когда всё время мало, когда хочется больше, больше и больше. И кажется, даже если бы станция начала рушиться прямо сейчас, они не смогли бы остановиться. Омега больше не думает ни о чем. Он царапает чужую спину, заходясь от удовольствия, дергает навстречу бедрами, выгибается, чтобы грудь Ситникова была ближе к его. А тот вколачивает его в стол, шепча что-то в перерывах между поцелуями и укусами. И оба хотят, чтобы это безумие длилось вечно. Накрывает их одновременно. И это так ярко, так горячо, что Степаныч, кажется, окончательно срывает в этом последнем стоне голос, а потом обмякает так, что конечности становятся ватными. Альфа упирается лицом в его плечо, пытаясь отдышаться, и Дятлов запускает пальцы в его мокрые волосы. - Всё ещё люблю тебя... Внутренняя территория АЭС. В то же время - Эвакуация персонала первой смены проходит согласно штатному распорядку, - докладывает юноша в форме. - Прекрасно, продолжайте, - Борис оглядывает внутреннюю территорию станции. Восстановление займет массу времени. - Есть информация о погибших? - Пока нет, Борис Евдокимович, по мере эвакуации сверяем списки, - отвечает паренек. Щербина кивает. - Скажите Легасову, что он может осмотреться. Только очень осторожно, - вздыхает Борис. - И проследите, пожалуйста, чтобы он надел что-нибудь теплое прежде, чем выходить. Воды всё ещё слишком много, её будут убирать, но это займет время. Хорошо, что, по крайней мере, можно вывести персонал. Эти ребята натерпелись, они заслуживают отдыха. На территории развернут медицинский полигон. Всем предлагают пройти осмотр, тех, кто получил какие-то травмы, уводят в специальные палатки. Ребята в куртках МЧС руководят эвакуацией слаженно. Говорят, кому куда идти, что брать. Организуют транспортировку. Саша догоняет Лёню, успевшего выйти раньше. Тот стоит чуть в стороне от остальных групп, озирается, видимо, ещё не до конца пришёл в себя. - Лёня! - Акимов окликает его, чувствуя, как возвращается боль в области метки. Эффект от прикосновения прошёл, его омега уходит, и тело наказывает его за это. - Я провожу тебя. - Нет, - качает головой Топтунов. Он теребит края своей формы, глядя, как эвакуировавшихся вносят в списки и куда-то направляют. - Почему? - спрашивает Саша, хотя раньше просто принял бы отказ. Но сейчас... Сейчас в нём живет что-то, чего не было раньше. - Потому что я злюсь на тебя, - Лёня поворачивает лицо, и Акимов видит в его глазах слёзы. Видит, что сводящие его с ума губы дрожат, а узкие плечи подрагивают. - Злишься? - севшим голосом спрашивает альфа. - Да, - выдыхает Топтунов, прижимая руки к телу. - Я тебе что, игрушка, с которой можно как угодно и ни о чём не спрашивать? Зачем ты это сделал? Зачем показал мне то, чего у меня никогда не будет? Саша молчит. Ответить его нечего, чувство вины заполняет его, покрывая собой, словно чернилами. Он знает, о чём Лёня говорит, потому что и сам никогда не сможет забыть то невероятное ощущение, испытанное им в момент, когда одна метка оказалась поверх другой. А Лёня разворачивается и идёт к распределяющим. - Лёня! - голос Ювченко доносится до Акимова словно через вату. Он видит, как тот почти подбегает к Лёне и сгребает его в объятья. - Ты в порядке? Я волновался. Всё хорошо? - Да, у меня всё хорошо, - отзывается Лёня, не оборачиваясь. Не глядя на своего Суженого. - Просто очень устал.Глава 7, в которой кто ищет, тот находит
24 сентября 2019 г. в 15:23
Вы никогда не встретите своего Суженого.
Конечно, если вокруг вас полным полно Истинных пар, если вы родились в такой, если ваши друзья один за другим находят себе омег и альф с парной меткой, вам тяжело признать подобное. Смириться. Вам кажется, что судьба ждёт вас за следующим поворотом. Вот только там ничего нет.
Давайте отбросим в сторону чувства и мечты и будем рассуждать логически. Итак, нет никаких доказательств того, что ваша истинная пара существовала или будет существовать. Доказать это невозможно никаким образом. Так что возможно человека с такой меткой на свете не было и не будет. Природа, возможно, сыграла с вами злую шутку, а вы всё ждете от неё подарка в виде идеального брака? Прекратите немедленно.
Если же он всё же был зачат, он совсем не обязательно родился на свет. Некоторые беременности завершаются абортами или выкидышами, некоторые — мертворождением. Хорошо, предположим, что ваш суженый появился на этот свет. Я сходу могу назвать вам два десятка заболеваний, которые могли отправить его на тот свет задолго до вашей потенциальной встречи. И это — только заболевания. А сколько потенциальных несчастных случаев или жестоких преступлений могли привести к смерти человека? Не сосчитать.
И потом, ну вот родился он. Но когда? Может быть, за сорок лет до вашего рождения. Может, на пятьдесят лет позже. Хотите завести семью с кем-то, кто годится вам в дедушки? Или во внуки?
А где? В маленьком африканском племени, не открывшем ещё письменности? Или на крайнем севере, отрезанном от большой земли? Да пусть даже в крупном городе на другом конце земного шара. Как вы собираетесь отыскать его, встретить, если говорите вы на разных языках, и поднимаетесь с постели тогда, когда он ложится?
Ну хорошо. Давайте представим благополучный исход. Вы почти одного возраста, живете в одной стране, даже в одном городе. Вот только население этого города — миллион. Даже если вы ходите по одним улицам, покупаете в одних магазинах, бываете в тех же театрах и музеях, вы можете никогда не встретиться со своим Суженным. Никогда.
Многие спросят: так что мешает искать? Сейчас куча баз, куча систем поиска. ЭВМ подберут для вас максимально похожие метки на фотографиях, вам останется лишь искать свою. Что вы теряете? О, об этом я с удовольствием расскажу вам в следующей главе. Но поверьте мне, многое.