Смутная печаль в огненных тонах

      Последнее время Чуя чувствует себя с каждым днем все хреновее. Делить тело и сознание с поехавшим богом разрушений Арахабаки, вся суть которого к этим самым разрушениям и сводится, и так удовольствие ниже среднего. Нет, при особенно опасных заданиях это не раз спасало Чуе жизнь, хоть и приводило его к смертельной грани, пересечение которой равняется верной смерти.       Он выживал, но ему не может везти вечно, хотя если рядом будет неудачливый суицидник, Накахара готов отправиться с ним даже в ад. Знает же ведь, что Дазай Осаму - сам сдохнет, но его вытащит не смотря ни на что. Монстр - может довериться только такому же монстру. Арахабаки хоть и являлся неотъемлемой частью Чуи, которая не раз спасала ему жизнь в схватках и вообще дала место в Портовой мафии, однако в повседневной жизни подобное соседство плохо влияет не только на психическое, но и на физическое самочувствие.       Арахабаки был очень упрямым типом, который был не доволен своим сосудом и постоянно капал ему на мозги, подзуживая потерять контроль и... Если честно, Чуя за двадцать с небольшим лет своей жизни не только привык, но и уже как-то смирился с его присутствием, но это не значило, что он собирался оставлять все так, как есть! Все же, он ведь даже поспать порой нормально не мог, чтобы в своем подсознании не встретить бога, который говорит ему о разрушениях снова и снова, и снова, и снова, и...       Снова.       Порой Чуя нереально устает от этого беспредела, потому что текст просьб абсолютно не меняется. Как заезженная пластинка: "Сдайся уже!", "Ты правда веришь, что выдержишь?", "Дай мне уничтожить все!", "Я хочу разрушать"... Арахабаки не надо было серьезно дергаться, чтобы доставить дискомфорт собственному носителю: любой сойдет с ума, если будет слушать подобное круглыми сутками. Наверное, именно поэтому Накахара никогда не вслушивался в то, что ему вещает его личная шизофрения, хотя делать это было отнюдь не так просто.       Бог разрушений хотел вырваться на свободу и ради этого готов был пойти на все: благо, что ему не так уж и много нужно было сделать - достаточно было уничтожить собственный сосуд, который являлся той хрупкой преградой, которая вот-вот должна сломаться под нереальным давлением и выпустить хаос и смерть в мир, а она все никак не только не ломается, но и удерживает весь мир от Апокалипсиса. Все же, если Арахабаки смог бы выбраться, то он перестал бы быть способностью, а значит, и Осаму его остановить не смог.       И если почти на весь мир Чуе было плевать с высокой колокольни, то допускать смерти Мори, Кое или Дазая, он не собирался. Даже несмотря на то, что последний предал его, Чуя ценил его гораздо больше, чем даже своих подчиненных. Сам готов был сдохнуть, но их смерти, особенно Дазая, не допустить. Даже несмотря на то, что этот тупой суицидник постоянно подкалывал его, действовал на нервы и не раз кидал на поле боя, предоставляя возможность буквально доползать на остатках сил до места сбора, но он был слишком к нему привязан, чтобы дать ему умереть.       Сколько Чуя помнит, Осаму до невозможности сильно бесил его. Всегда. Своим голосом, внешностью, поведением, смехом. Он был настолько раздражающим, насколько вообще мог быть. Впрочем, вполне резонно надо было отметить, что они бесили друг друга взаимно, и даже трудно было сказать, кто кого сильнее. Однако, даже если Дазай раздражал Накахару, у них была самая сильная эмоциональная близость. Они были, что называется, и в огонь, и в воду. Пусть с криками, воплями, матами, но они бы спасли друг друга несмотря ни на что, потому что...       Потому что они будто бы были половинками одного целого, предугадывали мысли друг друга, по праву оправдывая свое прозвище - "Двойной черный". Если бы Чуя был более сентиментальным, то он бы мог даже сказать, что они не выжили бы порознь; куда пошел бы один, то туда бы непременно отправится и второй, будто его тянут за поводок. Однако, Чуя подозревал, что сам он был привязан к своему бывшему напарнику гораздо больше, чем тот - к нему.       Он не знает, когда началась эта болезненная зависимость. Чуя всегда нуждался в Осаму, потому что в ином случае Порча просто поглотит его, разорвет, уничтожит. Дазай был именно той тонкой ниточкой, той соломинкой, которая еще удерживала рыжего от неминуемой гибели. Что бы шатен ни говорил, как бы ни поступал с ним, но Накахара твердо знал, если ему нужно будет снова довериться этому ублюдку, он сделает это не задумываясь. Просто потому, что суицидник ни разу его не подводил. А значит, и не подведет.       С первых своих дней в портовой мафии он привязался к Осаму больше всего. Ровесники, все же. Привязался так, как, он уверен, нельзя было привязываться в этой жестокой организации. Когда они были напарниками и бесили друг друга больше, это все равно не мешало ему вновь и вновь спасать его. Но больше всего Чую раздражало то, что Дазай в итоге ни во что его не ставил, тогда как Сакуноске Ода был для него чуть ли не единственным светом в конце. А кто его не раз вытаскивал из петли, перебинтовывал руки после очередных порезов, вытаскивал из воды, сутками находился рядом с ним, отбирая таблетки, спасал от пуль, сам подставляясь?       Разве это делал Ода? Нет, это все делал он, а в итоге получал вопиющую неблагодарность и очередные подколы, направленные на его рост, стиль одежды или еще что-то такое же обидное. Да, это походило на ревность ребенка, которого его взрослый оставил и переключился на кого-то другого, но парень ничего не мог с собой поделать. Он не раз следил за пьющей троицей, из раза в раз упрямо забирая шатена, когда тот сильно напивался, и доводя его до дома. Можно даже сказать, что он играл роль его мамочки! А что в итоге?       Впрочем, Накахара, если честно, успел смириться с тем, что его напарник - еще та глупая скумбрия, поэтому он старался игнорировать все его слова так же, как он игнорировал сводящий с ума, непрерывный шепот Арахабаки, да вот только что было самым обидным: если игнорировать голос Бога Разрушений получалось довольно-таки легко, то игнорировать голос Дазая - почему-то нет! Рыжий взрывался, злился, обещал из раза в раз убить, но в итоге только и делал, что спасал и помогал, даже если знал, что снова получит в ответ не благодарность, а очередные обидные слова.       Когда Сакуноске Оду убили, Чуя, как только узнал, в рекордно короткие сроки завершил задание и вернулся в Йокогаму. Его будто внутреннее чутье тянуло, что он нужен этой глупой скумбрии сейчас, именно сейчас, больше всего. Так и оказалось. Огай Мори, поспособствовавший уходу Дазая, так как боялся, что тот отнимет у него власть, дал парню отпуск, стоило тому только заикнуться об этом.       В итоге Накахара целыми днями находился рядом с полностью разбитым напарником, из раза в раз предотвращая его суициды, вновь и вновь перебинтовывая, отпаивая и успокаивая, как он только мог. Рыжий плохо разбирался в эмоциях людей, предпочитая говорить все своими поступками, считая слова недостаточно серьезными. Уже через полгода Чуя и сам готов был психануть и отпинать напарника, так, как только он и умел, чтобы тот перестал депрессировать и взялся, наконец, за ум. Но вот внутренним чутьем понимал, что это не поможет.       Поэтому и сидел рядом с ним, подобный верному псу. Тот его так и называл, псиной, но парень не обращал на это внимания. Поэтому и предотвращал попытки самоубийства, заставлял есть, спать, мыться и убираться. Кормил чуть ли не с ложечки, когда шатену пришло в голову умереть от голода. Дазай в этот момент плакал, плевался, посылал его к черту, желал сдохнуть, но ел. Знал ведь, что хуже будет.       Не давал ему скатиться в сумасшествие после потери, как оказалось, единственного смысла жизни. Не то чтобы ему было обидно, хотя кому это он врет?! Обидно, еще как! Неужели эта скумбрия вообще ничего к нему не чувствует? Ему было обидно, просто Накахара старался не думать об этом. Он твердо решил спасти напарника и вытащить его из ямы, а то, какими средствами он этого достигнет... какая разница? Если шатен будет жить, потому что ненавидит его... Почему бы и нет?!       Просто Чуя, оказывается, слишком болезненно привязался к нему, и готов на все, чтобы эта привязанность не исчезла. Да, он его по прежнему раздражает и бесит, но сдохнуть он ему не даст. Нет уж! Костьми ляжет, но не даст! Порой, рыжий и сам поражался тому, сколько у него оказывается терпения, когда дело касается его друга напарника.       Наконец, через год Осаму более-менее пришел в себя, но возвращаться в мафию отказался наотрез. Плакал, бормотал что-то про обещание Оде и спасение людей. В тот момент Чуе хотелось вытащить из могилы ублюдка Сакуноске и уничтожить его, но он лишь прикрыл глаза, медленно вздохнул и кивнул в такт своим мыслям. А потом согласился с напарником, потому что его не волнует ничего (теперь можно это и признать), кроме благополучия суицидника.       Если то, что он вступит в ВДА, позволит ему выбраться из этой ямы, успокоиться, сохранить психику и продолжить жить, то... почему бы, собственно, и нет? Чуе только и остается, что помогать ему и удерживать от очередного необдуманного шага.       Все же, он его собачка. А значит, будет оберегать своего "хозяина"-идиота. Вот только о том, что Чуя это признал, от него никто и под страхом смерти не узнает.       Никогда.