***
Наверное, проваливаясь в эту пустоту, Чуя должен был начать паниковать, звать на помощь или биться в истерике. Ну, или хотя бы немного больше бояться за свою жизнь, но… на самом деле он так надеется на то, что это будет именно тот противник, который наконец-таки сможет его убить. Если он сделает это быстро, Арахабаки не перехватит контроль над его телом, и мирные (и не очень) жители не пострадают. Наверное, он правда должен волноваться или названивать психиатрам (потому что подобные глюки до добра точно не доведут), но что делать, если глядя на странное существо в шахматной маске, предлагающее почти что душу продать (наверняка дьяволу), ему на самом деле… все равно? Ну, это, определенно, должно вызвать некоторое беспокойство. Все же, в их паре Двойной черный именно Чуя отличался излишней эмоциональностью, а Дазай — эмоциями чуть большими, чем есть у обычной табуретки. А тут гляди ж ты… — Накахара Чуя… — странный человек буквально причмокивал, когда произносил его имя, как будто перекатывал во рту самую желанную сладость. Ощущение горящего леса не только не ослабло, но еще и усилилось. Рыжик с трудом удержался от предательской дрожи, потому что даже сквозь всю его усталость и равнодушие, робкими ростками пробивалось чувство самосохранения. Что-то поздновато для него, ну да ладно, Чуя нетребовательный. Странный не-человек (ЭТО просто не может быть человеком, Накахара уверен) склоняет голову набок, растягивая губы в странной лисьей ухмылке. От этого у мафиози по позвоночнику мурашки бегут, хотя он и хмурится, продолжая внимательно осматривать предполагаемого противника. Впрочем, тот настроен более-менее дружелюбно. — Правительственный эксперимент А 5158, который вырвался на свободу чуть больше восьми лет назад, после чего получил имя Накахара Чуя и стал Королем Овец. Спустя еще год встретился с Осаму Дазаем, после чего вступил в Портовую мафию. — ОН смакует каждое слово, как будто запускает острые кинжалы прямо в цель. А потом вдруг с непонятным восхищением и довольством ситуации внезапно говорит. — Потрясающая решимость. Молчание окутывает их густой патокой. Незнакомец не спешит говорить или хоть что-то делать, а Чуя подозрительно следит за ним и не может понять, что ему кажется в нем странным. Хоть он и определился, что перед ним определенно стоит не человек, но еще было нечто такое, неправильное, за что цеплялся глаз, но мозг никак не мог осмыслить. Как будто перед ним не живое существо, а только чья-то маска, кукла, марионетка. Но… ведь так не может быть, верно? — Я рад, что не ошибся в тебе. — внезапно произносит мужчина через десять минут мертвой тишины, когда каждая минута тянулась для Накахары, как резиновая. Рыжик вздрагивает, настолько неожиданно тот подал голос, но ничего не говорит и продолжает пристально смотреть. У него в голове тысячи и тысячи вопросов, проклятий и угроз, которые, будь он рядом с кем-то другим, уже бы давно обрушил на голову собеседника. Но рядом с этим существом… нет, он, конечно, не особенно против своей смерти, но, пожалуй, обождет. — К-кто вы?.. — наконец решается подать голос Чуя. — Какой хороший мальчик… — с немного непонятной интонацией усмехается собеседник. — Я тот, кто сможет тебе помочь. Ты подходишь мне, именно поэтому… предлагаю тебе сделку. От открывшихся перспектив и тайн мира у Накахары голова кругом идет. Узнать разом и про параллельные миры, и про Шаманов, и про людей с Пламенем и без способностей Эспера, и про Три-ни-сетт и ее цену, и про… Множество информации, которую Шахматноголовый (так представилось это существо) разом выплеснул на него. Парень никогда не был дураком. Да, может быть слишком живым и, пожалуй, наивным, но не дураком. Дураки вообще в мафии редко выживают. Но даже несмотря на все свои довольно хорошие умственные способности, осознать некоторые моменты у владельца Смутной печали до сих пор не получалось. Слишком невероятным было рассказанное. Наверное, ему стоило заподозрить его в сумасшествии и галлюцинациях, но… Но, как ни странно, Чуя ему верил. Ни на миг не усомнился, что это правда. Просто внутреннее чутье подсказывало, что да-да, придурок, где-то все обстоит именно так, и ты будешь настоящим дебилом, если не поверишь. — Я верю вам, но… Что вы хотите от меня? — хрипло спрашивает он, потому что поверить в то, что этот Шаман рассказывает про все это ему просто так… не может. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, верно? — Ты уже услышал о системе Три-ни-сетт и про то, что она из себя представляет… Она опирается на три основных столба, без которых мир окажется на грани уничтожения, так как Атрибуты Неба всегда самые важные: кольцо Вонголы, Пустышка Аркобалено и кольцо Маре. Единственный наследник кольца Вонголы — Савада Тсунаеши — вот уже больше года лежит в коме после последнего покушения на него. — Шахматноголовый усмехается. — И шансов очнуться у него… никаких, скажем так, даже если я вмешаюсь. Он умрет через неделю, но мне нужен тот, у кого будет достаточно Решимости, чтобы стать следующим владельцем кольца Неба, чтобы питать Три-ни-сетт. — И, я так понимаю, раз вы здесь, «счастливый жребий» пал на меня. — Чуя хмурит брови и никак не может понять, как это существо смогло узнать о нем. Он, конечно, бушевал из-за Порчи капитально, пусть и редко, но картина все равно как-то не вяжется. — У меня всего два к вам вопроса. Первый, почему именно я? — Почему именно ты?.. Ты единственный, у кого хватит на это Решимости. Так долго сдерживать Арахабаки, который старательно пытается разрушить тебя изнутри… Другие на твоем месте давно уже сошли бы с ума, а ты ничего, держишься. — древний Туман разводит руками и ухмыляется. — К тому же твоя душа… В одном из параллельных миров ты уже был Савадой Тсунаеши, даже если этого совсем не помнишь. Правда, тогда ты умер, когда тебе только-только исполнилось двенадцать лет — ценой своей жизни спас младшую сестру от попадания в правительственную лабораторию: просто занял ее место, тем самым дав возможность сбежать. — Другими словами… только поэтому? Из-за сильной Решимости и из-за того, что уже когда-то был Савадой? — Накахара недоверчиво качает головой, а потом отводит взгляд, вздыхая. Все его существо буквально сопротивляется происходящему, хотя он и понимает, что все сказанное — снова правда, хотя в это и сложно поверить. — Конечно. Может, ты пока этого и не понимаешь, но на самом деле… эти два факта окончательно определили твою дальнейшую судьбу. Ты идеальный кандидат. Ты эспер, да и, к тому же, уже бывалый мафиози, значит точно не умрешь до нужного момента и сможешь продержаться необходимое время на троне Королевской мафиозной семьи. К тому же, ты обладаешь тем запасом необходимой Решимости, которой нет у остальных. И то, что ты был Тсунаеши… Поверь, даже если ты это пока еще не осознал, это не изменяет одного факта: твоя дальнейшая судьба после этого уже была определена. — Хорошо. А теперь последний вопрос… с чего вы решили, что я вообще соглашусь? — Ну, ты же хочешь научиться контролировать Арахабаки, верно? Поверь, Пламя Посмертной воли даст тебе прекрасную возможность… — усмехается Шамана, а потом добавляет, будто это ничего не значит. — К тому же, у тебя просто нет выбора: ты и так сегодня-завтра умрешь. Думаешь, мне стоило просто подгадать момент твоей смерти, а потом, не спрашивая, запихнуть в тело Тсунаеши, чтобы ты разбирался с проблемами? Заметь, я даю тебе возможность подготовиться. — Стоп! Что ты имеешь в виду? — тихо спрашивает Чуя, хотя умом уже понимает, о чем ему говорит это существо. Мори никогда не нравилось, насколько болезненно он привязан к Дазаю. К тому же, в последнее время Порча слишком часто пыталась одержать верх. Это было лишь вопросом времени, когда Огай решит избавиться от владельца Смутной Печали. Боссу Портовой мафии неуравновешенные эсперы, преданные нежелательным элементам, не нужны. — Ты прав. Мори Огай… Этот глупый мальчишка даст тебе задание, которое окажется ловушкой. Ты умрешь в муках после призыва Порчи. — усмехается Шахматноголовый. — Именно поэтому я даю тебе возможность умереть сейчас, быстро и без боли. Они просто решат, что у тебя произошел сердечный приступ и… — Нет. Исключено. — Рыжик мотает головой и щурит голубые, как небо, глаза. — У меня еще есть дела, поэтому я не могу умереть сейчас. На кого я оставлю эту глупую скумбрию, она же… Слушайте, вы можете сделать так, чтобы хотя бы ночью я мог навещать его и проверять, в порядке он или нет? Я же с ума сойду от неизвестности, а то знаю я его! Эта сволочь точно суициднется, как только останется без присмотра! — Как и ожидалось. — смешок прозвучал почему-то невероятно горько. — Накахара Чуя, почему ты продолжаешь заботиться о нем, когда он лишь из раза в раз вытирает о тебя ноги? Ты обижаешься на него, но все равно… Почему заботишься и не пытаешься разорвать этот замкнутый круг? Почему ты не возненавидишь его? — Почему, говорите… Ну, я не могу ненавидеть этого суицидального придурка, он ведь совсем как ребенок, ей-богу… К тому же, он мне никогда ничего не обещал. — Рыжий усмехается и качает головой, прикрывая глаза. — Он меня не просил к нему привязываться, это я привязался к нему. А значит, и мне нести ответственность. — Вот о чем я говорю, когда заявляю, что быть Савадой Тсунаеши — это смысл жизни и призвание, как таковые. Ты, как и он, до последнего беспокоишься о людях, которые этого банально недостойны. — Шаман усмехается. — Я тебя понял, поэтому… Если ты хочешь, сможешь его навещать и помогать. А теперь до завтра. И да, — прежде чем раствориться, он хмыкает. — Зови меня, пожалуй, дядюшкой Кавахиро. Сидя перед надгробием Оды Сакуноске и судорожно сжимая в руке три немного помятых цветка, Чуя не мог понять, померещилось ему или нет. Но где-то внутри прекрасно понимал, что все произошедшее, к сожалению или к счастью, не было сном. По крайней мере, у него, наконец, появилась вполне неплохая возможность отдохнуть. Конечно, учитывая обстоятельства произошедшего, покой ему будет только сниться, но все же.***
Сутки — это много или мало? Это безумно много, когда заново оцениваешь и переосмысливаешь свою жизнь. Это безумно мало, когда понимаешь, что жить тебе осталось недолго. Впрочем, его это уже как-то не ебёт. Странно понимать, что завтра, ах да, уже сегодня ты перестанешь существовать, но при этом не испытывать ужаса или паники. Сегодня его уже не будет, а Чуя чувствует только облегчение и какую-то детскую радость, что для него скоро все закончится. Размышляет как бесячий придурок, но плевать. Конечно, потом он окунется в не менее насыщенную жизнь, насколько плоха которая, еще ему неизвестно, но, по крайней мере, Накахара знал, что как-нибудь с этим справится. Странно понимать, что привычная жизнь закончится уже сегодня, но сейчас, аккуратно собирая свои вещи в коробки и подписывая каждую, кому и что достанется после его… смерти (?), рыжик чувствовал чуть ли не облегчение. Складывая прежде такие дорогие его сердцу шляпы и вино, ему трудно было осознать, что ему… все равно. Действительно все равно. Он долго думал, писать письма или нет, но в итоге так и не смог прийти к однозначному выводу. Только черканул пару строк, буквально заставив выдавить их из себя, и внимательно осмотрел квартиру, которая выглядела так, будто в ней никто никогда и не жил. Пустые стены и поверхности, до блеска отмытые, будто только купленные тарелки, аккуратно сложенные вещи, будто их никогда до этого не надевали. Единственной яркой и живой ноткой в квартире был лишь запах его одеколона витает в воздухе, и все. Но… пожалуй, плевать. Составил завещание, которое должен был сделать уже давно, но все никак руки не доходили. Интересно, Осаму сильно удивится, когда узнает, что квартиру и полную коллекцию своего вина и шляп он отписал именно ему? Пожалуй, выражение лица скумбрии в этот момент рыжик хотел бы увидеть. Последним и самым тяжелым пунктом было прощание с дорогими ему людьми. Трудно вести себя как обычно и знать, что уже скоро они узнают о его смерти. Впрочем, Чуя прекрасно с этим справился, сплоховав лишь с Кое. Несмотря на всю жесткость и, пожалуй, жестокость этой женщины, Накахара действительно любил ее, как свою мать. Она воспитала его и помогла освоиться в мафии, что без нее он бы сделать не смог. Он действительно ценил и любил ее, именно поэтому позволил себе напоследок крепко обнять ее и тихо прошептать: — Спасибо за все, мама… Женщина была так ошеломлена, что эсперу удалось без труда покинуть ее кабинет и скрыться в неизвестном направление. Он знал, что это последняя их встреча. По крайней мере, в этой жизни. Последним пунктом на день осталось зайти в кабинет Мори и получить задание. Чуя с трудом удержал серьезное и почтительное выражение лица, хотя хотелось по-детски скорчить рожицу и продемонстрировать средний палец. Осознавать то, что еще немного, и его оковы спадут, было… приятно. — Я понял вас, Мори-сан. — Накахара кланяется, после чего покидает кабинет своего Босса и направляется в сторону Агенства. Нет, прощаться со Скумбрией он не собирается, слишком много чести. По крайней мере, не сейчас и не так. Но вот Тигр… Ему надо поговорить с мальчишкой, чтобы тот пристально следил за Дазаем хотя бы пару месяцев: просто рыжик до конца не уверен, как именно шатен отреагирует на его смерть. Мальчишка сидит рядом с Кекой на лавочке и радостно что-то ей рассказывает. Рыжик чувствует прилив нежности, когда глядит на девочку. Все-таки, она была для него младшей обожаемой сестренкой, поэтому он был рад, что она обрела свое счастье. Теперь, когда он знал, что жить ему осталось считанные часы, ему было невероятно легко наконец-то это осознать. При его виде она напрягается и, кажется, хочет сбежать, но мальчишка-тигр останавливает ее и Кека покорно замирает. — Кека, Ацуши… У меня к вам есть одна просьба. В ближайшие пару месяцев не оставляйте Дазая одного, хорошо? По крайней мере, постарайтесь как можно пристальнее следить за ним, а то этот придурок… — Н-накахара-сан? — робко спрашивает мальчишка, а в глазах такой дрожащий вопрос, будто его сейчас заживо совесть заест. Неужели о чем-то догадался? Нет, не мог. Чуя против воли усмехается: надо же, он волнуется за своего врага. Глупо, хоть и безумно мило. — В общем, просто не оставляйте его надолго одного, ладно? И только попробуйте сказать этому придурку, что это я вас об этом попросил, лады?! — Накахара-сан… о чем это вы? — Кека смотрит пристально. Кажется, она взволнована, хотя по ее равнодушному лицу всегда сложно понять, что именно она чувствует и думает. — Не берите в голову. Главное, пообещайте это мне. — стоит он на своем, хотя и понимает, что это невероятно подозрительно выглядит со стороны, но если честно, ему уже как-то плевать. — Ну ладно… — тихо говорит тигр и смотрит преданными оленьими глазами, от которых рыжему хочется повеситься. Изуми лишь согласно кивает, все еще пристально наблюдая за ним. — Все… все будет хорошо. — зачем-то обещает Чуя то ли им, то ли себе, напоследок потрепав их по головам, прежде чем развернуться и уйти. Между лопаток свербит от внимательных взглядов, но он не оборачивается. Просто не может позволить себе обернуться. — Все будет хорошо. — зачем-то повторяет, хотя понимает, что ни хрена подобного. Не будет. Хотя ему отчаянно хочется верить в обратное.***
— В общем, это последние мои цветы. — Чуя криво усмехается, сидя рядом с могилой Одасаку. В его руках три уже неизменных цветка, с которыми он ходил к нему каждый день вот уже на протяжении пяти лет. — Я, конечно, понимаю, что наверное успел уже тебе изрядно надоесть, учитывая то, что ты меня даже не знал, но ты уж прости. Обещаю, что больше не буду беспокоить тебя, Одасаку. Прощай. Накахара устало вздыхает, задумчиво рассматривая небо. А потом устало вздыхает и достает свой телефон. Теперь осталось последнее, но при этом самое тяжелое. Глядя на горящий экран своего мобильника, Чуя застыл, будучи не в силах определиться. Это будет его последнее сообщение. Не важно, что он сейчас напишет, потому что это в любом случае останется только с ним. Он уже не узнает реакцию Дазая, какой бы она ни была. Не услышит очередную подколку или фразу, пропитанную бессильной яростью и ненавистью. Владелец Смутной Печали уже не узнает реакцию бывшего напарника (чему он в какой-то степени даже рад, потому что ему страшно оказаться еще более разбитым, хотя, казалось, куда еще больше), поэтому он может написать все, что угодно, не боясь последствий. Все… Абсолютно все. Больше всего ему хотелось, наверное, в память прошлой бессильной ярости и боли от предательства, написать что-то на подобии «Я так рад, что сдохну, и мне больше не придется созерцать твою бесячую рожу, скумбрия» или «я выполню твою заветную мечту, бинтованный придурок. Надеюсь, теперь ты точно будешь счастлив». Снова обвинить в чем-то или… А может, и вовсе «Хей, придурок, тебе без меня действительно будет лучше?». Он мог написать все, что угодно, больно уколоть или проклясть… В любом случае, реакции Осаму ему уже не видать (в этом он даже не сомневается). Чуя мог написать действительно все, что угодно, но, вспоминая перекошенное от боли и горя лицо шатена после смерти Одасаку, Накахара не мог так жестоко поступить. Он какой-то эгоистичной частью своего сознания отчаянно надеялся, что Дазаю будет не все равно. Нет, он не хотел, чтобы эта скотина снова мучилась, но отчаянно хотел, чтобы суицидник хотя бы немного грустил о его смерти. Грустил и хоть немного его помнил — это все, на что он рассчитывал. Все же, наверное, большего он действительно не заслуживает. Чуя действительно мог написать все, что угодно (ему бы за это уже ничего уже не было), но, вспомнив напарника — глупую суицидальную скумбрию, сердце у безжалостного мафиози без стыда и совести (ага, конечно) предательски дрогнуло и сжалось. Рыжик несколько раз вдохнул и выдохнул, пытаясь сбросить наваждение. Чуе хотелось многое написать и во многом обвинить бывшего напарника, но… Все, на что его в итоге хватило, короткое сообщение:«Это не твоя вина. Прощай, Осаму».
Накахара прикрыл глаза, прежде чем собраться с духом и все-таки отправить это ЕМУ, а потом нажал на кнопку и, дождавшись уведомления об отправке, аккуратно отключил телефон и положил его на могилу к Оде Сакуноске. Наверное, еще бы пару строк черканул, но у него было слишком мало времени. Все же, как странно, что даже на пороге собственной смерти он продолжал заботиться о придурке, которого так старательно ненавидел на глазах у посторонних, но все равно заботился (Я же молодец, а, Одасаку? Ты бы похвалил меня, как этого всегда хотел Дазай?). Интересно, почему?***
Это действительно была ловушка, как его и предупреждал Шаман. Мало того, что его пустили на это задание в одиночестве, так еще и Мори сделал все возможное, чтобы Чуя отсюда точно не вернулся. А Накахара в свою очередь сделал все, чтобы Осаму не добрался до него (дайте ему уже спокойно помереть) и не увидел то, что не должен был видеть. Он хотел попрощаться, но не хотел, чтобы этот раздражающий суицидник видел его смерть (по обещаниям Кавахиры очень жестокую). Какой бы раздражающей не была эта скумбрия, он в любом случае не заслуживал видеть смерть своего бывшего напарника. Нет уж, хватит, ему и так досталось. Противников невероятно много. Такое ощущение, что сюда стеклось половина города, хотя Чуя и понимает, что это не так. Скорее всего это просто обман зрения или какая-то способность эспера. Накахара уверен, что Огай предупредил его противников обо всем, с чем они могут столкнуться, когда попробуют его одолеть. Впрочем, чего-то подобного он всегда ожидал от Босса, хотя и надеялся, что его жизнь (пусть и порядком доставшая) будет более длинной. — О, дарители тёмной немилости… — Эти слова ярко-алым отпечатываются в его сознании, а сердце загнанной пташкой клокочет где-то в горле. Это его последний танец, в этом нет никаких сомнений. А значит, он должен вдоволь развлечь «дорогих» гостей. — Не тревожьте меня вновь. Уже проваливаясь в вязкую, полную острой боли темноту, рыжик думает, в этот раз он точно не выживет. Только если Дазай каким-то невероятным чудом окажется здесь, но этого точно не произойдет, потому что владелец Смутной Печали об этом позаботился. В этот раз он точно умрет — в самом-то деле, сколько можно от смерти бегать? Однако, последней ускользающей мыслью перед полным погружением в кровавый водоворот хаоса и смертельного танца, было сожаление о том, что он все-таки бросает Осаму, хотя и клялся себе, что не сделает этого. Но, видимо, такова его судьба.