Смутная печаль в огненных тонах

      Чуя неподвижно лежал на кровати и, прикрыв глаза, старался заснуть. Несмотря на то, что он чувствовал невероятно сильную усталость (как будто долго-долго использовал Смутную печаль, после которой у него никаких сил и энергии вообще не оставалось), от которой у него даже кости ломило, уснуть он не мог. Возможно, дело было в том, что он был слишком сильно взбудоражен произошедшим с ним, хотя вроде бы неделя уже прошла, поэтому никак не мог успокоиться. Возможно, потому что рядом с ним сидел практически незнакомый человек и пристально наблюдал за ним. И этот взгляд, честно сказать, его довольно сильно нервировал.       Конечно, его новая мама ему за столь короткое время не то что понравилась, он ее искренне полюбил! Он готов был ради нее на все, лишь бы она больше не грустила и не плакала. Однако, она сейчас сидела рядом с его кроватью на стуле и внимательно за ним наблюдала. Кажется, даже не моргая (он не знал, откуда именно у него такая уверенность, но про моргание он знал совершенно точно). Причем, взгляд у нее был настолько пристальный и внимательный… Она будто бы боялась закрыть глаза, опасаясь, что он куда-нибудь исчезнет.       А ведь, как он говорил выше, уже неделя прошла!!!       Впрочем, такое вполне могло иметь место — все-таки, он был уверен, Нана-сан слишком сильно переволновалась за своего маленького сына. Все же, тот в коме (это же кома, да?) пролежал слишком долго, так что она, наверное, все глаза выплакала, нервы себе печальными размышлениями измотала и уже даже не надеялась, что он вообще очнется (Когда Чуя притворился спящим, ему удалось подслушать, что еще буквально пару дней, и его бы отключили. Так что, можно сказать, очнулся он весьма вовремя). А теперь Тсунаеши все-таки очнулся, но она еще до конца не могла в это поверить и осознать.       Вот и продолжала волноваться. И он ее прекрасно понимал. Сам был в такой ситуации каждый раз, когда Дазай пытался с собой покончить, и до конца боялся, что не все обойдется. — Мама, все ведь хорошо. Не волнуйся, со мной все будет хорошо. — неуверенно начал Чуя, открывая глаза и поворачивая голову к матери. Кроме того, что он решил, что если уж у него сейчас не получается заснуть, можно и поболтать с ней, так он еще и хотел ее успокоить (сколько можно волноваться, честное слово?). Может, если он поговорит с ней, то достаточно сильно будет измотан, чтобы все-таки заснуть, а она все-таки окончательно успокоится и придет в себя? Все же, в такой давящей тишине ему было сильно некомфортно. Конечно, она уже знает, что он практически ничего за редким исключением не помнит, но девушке было вполне достаточно, что ее сын помнит свою мать. — Да, милый? — шатенка с радостью подвинулась к нему и крепко, но аккуратно обняла. Щеки защекотали пушистые каштановые волосы, а в нос ударил вкусный запах корицы и имбирного печенья, от чего Накахара глухо сглотнул, обнимая ее в ответ. Только сейчас он понял, что есть ему хочется просто жутко. Парень нахмурился, пытаясь понять, когда именно он ел в последний раз, но, как бы он ни пытался покопаться в памяти, там ничего кроме густого тумана, скрывающего абсолютно все воспоминания, не было. Кажется, всю последнюю неделю это тело только и делало, что пило что-то жидкое, пресное и абсолютно безвкусное, а нормально ело оно…       Наверное, еще до комы. Даже удивительно, что он с такой диетой еще довольно долго продержался. — Я… Я хочу кушать. — тихо прошептал он, медленно кладя руки на живот и смущенно краснея, когда его желудок издал звук погибающего кита. А потом, когда понял про то, что его щеки зарумянились, как помидорки, покраснел еще сильнее. Все-таки, Чуя практически никогда не краснел (а вы представьте себе мафиози, который краснеет. Сплошной смех же), даже когда очень сильно смущался.       Все же, ему не хотелось, чтобы по его лицу читали абсолютно все, что он чувствует. А это очень часто помогало в общении с Дазаем: особенно когда тот был в мафии или переживал смерть Одасаку — тогда тот старался уколоть как можно больнее, чтобы не быть самым несчастным. Конечно, Чуя его из раза в раз прощал, даже не особенно сильно показывая, как именно ему плохо от неосторожных слов шатена. Но это не значило, что его сердце не болело и не сжималось от очередных слов о ненависти, которые, кажется, Осаму бросал слишком часто.       Тогда было хорошо, а сейчас… Кожа маленького Тсунаеши настолько нежная, что легко пылает румянцем от малейшего стыда или смущения. Даже от намека на оные. И эта прелесть, ходячая милота и ультракавай, должна стать в будущем страшным и ужасным Боссом Мафии? Нет, вы серьезно? Серьезно? Как вот это… вот это должно в будущем сесть на Кровавый трон Мафии? Это ведь даже на плохую шутку не похоже, хотя только и остается, что горько посмеяться…       Если смотреть на его внешность, то вообще никто не поверит, что этот мальчик-одуванчик, ходячая милота на ножках, наивный и мягкий Тсу-кун вообще хоть для кого-то может представлять серьезную опасность. Нет, Чуя даже радовался, что его явно будут слишком сильно недооценивать — это всегда хорошо, но все-таки… Все-таки его новая внешность заставляет его каждый раз чуть ли не холодным потом покрываться, когда он в очередной раз вспоминал тело, в которое он угодил.       Да это ведь то же самое, как если бы Боссом Мафии должен был стать тот наивный мальчишка-блондин с силовой способностью из ВДА. Да и то, Накахара уверен, Кенджи был бы более представительным. Да уж, видимо, с таким эмоциональным лицом Чую будет ждать очень большая работа по урокам актерского мастерства, чтобы по его лицу нельзя было ничего прочитать.       А иначе, учитывая будущее в мафии, которое его ожидает без вариантов, его будет ожидать провал. — Что же ты сразу не сказал, Тсу-кун?! Сейчас принесу! — Нана подорвалась с места и устремилась к дверям. Причем, весь ее вид был настолько решительным, а глаза горели настолько ярким огнем, что сразу становилось понятно: если ей добровольно не дадут еду для сына, то она ее отберет насильно. Накахара нежно улыбнулся, чувствуя тепло в сердце (Это впервые, когда о нем так сильно заботились и опекали. Все же, обычно именно он занимался этим, часто получая в ответ только очередную отповедь или слова, как сильно его ненавидят), и искренне понадеялся, что человек, встретившийся на пути у этой боевой девушки, не пострадает.       Все же, несмотря на ее внешнюю невинность и мягкий характер, парень был уверен, что характер у той еще ого-го какой боевой. Не как у Кое, разумеется, но что-то наподобие Хигучи. А если уж такая женщина станет защищать то, что ей дорого… Ну что же, противникам (врагам?) остается только посочувствовать.       Нана вышла и прикрыла за собой дверь. Рыжик медленно выдохнул и снова прикрыл глаза, постаравшись расслабиться. Живот уже не так сильно сводило от голода, зато его сильно начало тошнить, но он все равно старался успокоиться и перестать волноваться. Получалось так себе, конечно, но… он старался. К тому же, к этим не самым приятным ощущениям еще и добавлялись ноющие кости и сильная тяжесть, как будто что-то неподъемной тяжестью давило ему на грудь (Однако, настроение было неожиданно хорошим, можно даже сказать, отличным, даже несмотря на плохое самочувствие). Иногда он даже толком вздохнуть не мог, и это довольно сильно настораживало и пугало.       Плюс еще один пункт к версии о том, что Тсунаеши все-таки был чем-то болен.       Главное, еще осталось понять, чем именно тот болел. Просто больно уж упорно от него это скрывают, и, как бы Чуя ни старался расспрашивать, за прошедшую неделю абсолютно ничего не узнал. Но, судя по палате, болезнь была достаточно серьезной: ни одного твердого предмета, все настолько мягкое, что у него, кажется, будет переизбыток мягкости. Интересно, возможна ли аллергия на мягкость? Нет, не то чтобы это его серьезно беспокоило: все же, мягкость — это хорошо, это удобно, но не когда ее слишком много!       У него ведь здесь не только стены, но и пол, и потолок, и спинка, и ножки кровати — все более-менее твердые поверхности в палате обиты войлоком. Как будто мать и врачи больше всего на свете боялись, что он о что-нибудь сильно стукнется (ну, или решит об это постучаться пустой головушкой — ни один здравомыслящий человек этого делать бы не стал). Ну, или упадет — это тоже было в палате своеобразным пунктиком, потому что кровать была не выше двадцати сантиметров, и больше напоминала татами с ножками. А тумбочка и стул были встроены в шкаф, так что упасть с них даже при сильном желании было абсолютно невозможно.       Что-то наводит все это на не слишком радужные мысли… Может, он все-таки реально в сумасшедшем доме? Ну, а что. Больно уж похоже. Стены, обитые войлоком, отсутствие твердых и колюще-режущих предметов, даже зеркала, которое разбить можно, нет. Цвет стен такой… голубоватый, успокаивающий. Окна, стекла которых прячутся за решеткой, настолько мелкой, что туда, кажется, даже мизинец не просунуть. Нет, ну реальный дурдом!       Только смирительной рубашки для полной картины не хватает. — Надо же, как быстро ты освоился… — неожиданно в пустой палате раздался знакомый голос, от которого веяло треском дикого пламени. И при первых же звуках Чуе сразу же захотелось начать материться. Он резко подскочил на месте и обернулся, недвусмысленно оскалившись. Адреналин мгновенно придал силы, от чего даже это хилое тельце стало будто бы сильнее, а вес на плечах — легче. Правда, это ощущение не продлилось больше пары секунд, после чего на него снова обрушилась вся тяжесть земли, и Накахара чуть не упал. И рыжику снова захотелось ругаться. — Ну-ну, не нужно никаких резких движений. Еще не хватало, чтобы твои кости сломались.       Чую тут же подхватили сильные руки, невероятно нежно и аккуратно, как будто брали статуэтку из хрупкого, готового в любой момент расколоться, фарфора, а потом также аккуратно усадили на кровать. Это ощущение силы и… пожалуй, заботы, было настолько необычно и странно, что Чуя банально растерялся и замер, как насторожившийся зверек. Даже скалиться перестал, потому что сейчас испытывал не ярость или злость, а только удивление и растерянность.       Все же, раньше ему испытывать подобное не доводилось.       Однако, даже когда Шахматноголовый усадил его на кровать, и Чуя вроде бы в поддержке больше не нуждался, тот убирать свои большие ладони не стал. И те остались на хрупких плечах Накахары, грея не хуже печки, от чего от них по всему телу расходились волны тепла, даря избавление от усталости и ноющей боли в кости. Рыжик настороженно вскинул голову и пристально уставился на мужчину, не совсем понимая, что от него ожидать можно. Ну, а вдруг он вообще педофил? Едва ли, конечно, но ведь его опасения вполне можно понять!       Все-таки, Тсунаеши был на редкость симпатичным мальчиком. На вкус Чуи даже излишне симпатичным.       Сам Туман, судя по хитро сверкающим глазам, про его невольные мысли знал. Но ничего говорить не стал, а только присел перед ним на корточки, внимательно рассматривая. Чуя недовольно нахмурился и устало вздохнул: ну что же, видимо, все же придется расслабиться. Самому ему с таким телом «дядюшке» Кавахиро не противостоять, даже если использовать Гравитацию. Не больно-то и хотелось.       Зрела в нем твердая уверенность, что идти против Шамана, все равно, что идти против на полной скорости несущегося поезда. Кроме того, что чистой воды самоубийство (Осаму, ты ли это?..), так еще и больно будет.       Правда, Чуя почти сразу же отвлекся от этих мыслей, мгновенно сосредоточившись на другом. Кавахиро говорил так, будто прекрасно знал, что случилось с Тсунаеши. Все-таки, именно он перенес его в этот мир и в это тело. А значит, он прекрасно знает все-все. И наверняка сможет его просветить во все нюансы его нынешнего положения. — Вы знаете, что происходит с этим телом. — не спрашивает, а утверждает Накахара, пытливо вглядываясь в глаза сидящего перед ним не-человека. В голове будто что-то настойчиво звенело, наделяя твердой уверенностью в своей правоте. Шахматноголовый точно знает, что происходит с телом этого несчастного ребенка. Все-таки, не зря он его подопечный. Пусть такая забота и направлена в основном на целостность и процветание Три-ни-сетт, но все равно… — Он… был чем-то болен? — Угадал. Я тебе расскажу, но прежде пообещай сначала все выслушать, а уже после возмущаться. Только прошу, аккуратнее. — Кавахиро степенно говорит это, и круговыми движениями аккуратно массирует плечи внимательно слушающего его Чую. Тот еще пару секунд пытливо смотрит на него, а потом согласно кивает. Он действительно собирается сначала выслушать, а потом уже думать, что делать с этим дальше. — С самого рождения Савада Тсунаеши болел синдромом Лобштейна — Вролика. Если сказать более простым языком, это еще называется синдромом «Хрустального человека». — Э… Это что? — рыжик резко нахмурился, чувствуя неладное. Когда твой Босс — бывший (официально) врач, подпольно практикующий и по сей день, волей-неволей, а будешь в курсе многих болезней и методов его лечения. А если уж тебе доводилось пообщаться с Йосано-сан, это совсем уж клиника. Вот и получилось, что об этом диагнозе он что-то слышал (по крайней мере, в памяти точно что-то царапалось), но никак не мог вспомнить, что именно и где.       Но точно знал, что этот диагноз не грозит ему ничем хорошим. — Ну, синдром «Хрустальных костей», или «Несовершенный остеогенез», синдром Лобштейна — Вролика, или «Несовершенное костеобразование». — менторским тоном сообщил Шахматноголовый, и со значением уставился на парня. Но увидев, что Чуе понятнее от этого не стало, устало вздохнул и пояснил. — Если уж совсем просто, то Тсунаеши болел повышенной хрупкостью костей. Одно неосторожное резкое движение или удар, и все — перелом. Надеюсь, теперь тебе понятно, почему твоя палата… такая, а Нана так над тобой трясется.       Чуя прикрыл глаза, вздохнул, искренне надеясь, что ему это просто почудилось, но нет. Поняв это, недовольно рыкнул и выматерился. Кавахиро покосился на него, но ничего так и не сказал про то, что детишкам не пристало ругаться такими словами. Кажется, он считал, что Накахара вполне имеет право на проявление своего недовольства. Особенно, если драться не бросается и в истерику не впадает. — Эм… А как же… Вы же сказали, что он должен стать в будущем Боссом мафии? И как с таким диагнозом это вообще должно произойти? — Ну… — Шаман задумчиво прикрыл глаза, а потом хитро по-лисьему улыбнулся и щелкнул пальцами. — Во-первых, ты самостоятельно сможешь Гравитацией облегчать свой вес. К тому же, я научу тебя, как укреплять свои кости Пламенем. Учитывая все то, что с тобой произойдет позже, это лишним точно не будет. — Просто пипец… — мрачно пробурчал рыжик, опрокидываясь на кровать. Его тут же подхватили, и аккуратно положили туда. Накахара недовольно фыркнул себе под нос, но ничего не сказал. — Сказал же, что тебе нужно быть аккуратнее, маленькое Небо! — недовольно попенял Туман, от чего голос наполнился предгрозовыми раскатами. Парень даже поежился от этого, хотя старался вида не подавать. — Простите. — стыда Чуя совершенно не испытывал, хотя и чувствовал себя немного виноватым. Все же, его предупредили, а он просто наплевал на это. Ему же будет хуже, если из-за неосторожного движения его кости сломаются, а он… — Я пока оставлю тебя в одиночестве. Вернусь завтра. Надеюсь, ты помнишь, что сегодня у тебя первый "сеанс связи" с Дазаем? — Естественно помню! — мгновенно воодушевился Чуя, чуть ли не подскакивая от нетерпения. Он не знал, сколько именно прошло с того момента, как он умер, но искренне надеялся, что Осаму не успел ничего существенного натворить с собой. Хотя подозревал, что все не настолько хорошо, как ему бы хотелось. В общем, главное, чтобы этот суицидник глупый за прошедшее время хотя бы жив остался, а все остальное — уже детали.       «Быть лидером — значит стоять во главе организации, но также быть её абсолютным рабом. Если это ради выживания организации и её процветания, то я с радостью вступлю в любую грязь. Я буду взращивать своих подчинённых, давать им место, использовать их и избавляться от них, если необходимо. Я вынесу и совершу любые зверства во имя неё. Вот что значит — быть лидером. И это всё ради организации, ради любимого мной города.»       Чуя мрачно думает про это, когда Шаман исчезает. И пускай, Дазай в эту его будущую организацию явно не будет входить (даже как-то жаль), но, по крайней мере, в его сердце для шатена точно останется уголок.       Дверь хлопает. Накахара поворачивает голову в сторону звука и улыбается, увидев стоящую у дверей Нану, которая держит в руках поднос с едой. Его живот радостно бурчит, явно уже в предвкушении скорой трапезы. И пусть эта еда — всего лишь еле-еле подсоленная рисовая каша, но после жидкого супа, который больше походил на морскую водичку из-под крана, где плавало что-то отдаленно похожее на огрызки овощей, эта каша казалась чуть ли не манной небесной.       После еды рыжик успокоился. Пусть его голову просто разрывало от целой кучи вопросов и догадок, он все равно невероятно быстро вырубился. Кроме того, что целительный сон благотворно влиял на его здоровье и самочувствие, так еще этот сон должен был помочь ему встретиться с Дазаем!       Наконец-то!!! А то Чуя просто весь извелся в ожидании.       И рыжик наконец-то провалился в долгожданный сон. …Вокруг него застыла сплошная темнота, скалясь острыми клыками. Здесь не было абсолютно никакого света, даже намека на него. Вокруг то и дело были видны какие-то смазанные силуэты. Ничего нельзя было разобрать дальше своего носа, хотя то и дело слышались какие-то шорохи. Здесь было…       Мрачно.       Пусто.       Холодно. Ужасно холодно.       Безнадежно.       Ужасно.       Но несмотря на всю пустоту и темноту, кое-какой свет все-таки был. В основном потому, что Чуя сам неярко светился, как свеча, готовая вот-вот погаснуть. Если бы этот свет пропал, Накахару эта тьма поглотила бы с головой. Но свет не только не гас, а, кажется, даже… усиливался?       Парень устало вздохнул и, прикрыв глаза, попытался найти… И тут же заметил его. Дазай равнодушно сидел посреди сплошной темноты, мертвым взглядом глядя куда-то в черную засасывающую пустоту, больше напоминая не живого человека, а куклу-марионетку, потерявшую абсолютно все нити. Он тоже еле заметно светился, хотя его свет тревожно мерцал, будто грозясь вот-вот погаснуть.       Как будто он готов был окончательно сдаться.       Чуя прикрыл глаза, чувствуя, как его сердце болезненно сжимается. Осаму выглядел ужасно: растрепанный, почти что мертвый внутри, покрытый длинными кровоточащими ранами, как будто долго-долго полосовал себя, вымещая свою боль на тело, и сползшими серыми бинтами. Он похудел на несколько килограмм, как будто совершенно не ел несколько дней, а то и недель.       Впрочем, вполне возможно так и было.       А еще вся его одежда буквально вопила о том, что ему совершенно плевать на себя.       Чуя всхлипывает и прикрывает рукой глаза, отчаянно мотает головой. Дазай… Какой же ты… Суицидник, чертов!!!       И пускай тело у него не старое, а новое. Пусть ему с трудом дашь восемь-девять лет. Пусть ему придется отвечать на многие вопросы. Пусть. Пусть. Самое главное, что…       Что он может подбежать к нему и прижаться со спины, крепко обнимая за шею: — Что же ты творишь, глупая скумбрия…       Надежда в глазах Осаму стоила всех… абсолютно всех злоключений. И даже на его болезнь, которая доставит ему еще много проблем абсолютно плевать. Особенно, если он может так крепко обнимать шатена, сворачиваясь клубком на его груди. Главное, что Дазай больше не напоминает собой труп. — Чуя, знаешь… — Осаму вымученно улыбается, крепче прижимая к себе хрупкий подарок судьбы. В его груди впервые за долгое время, серое и абсолютно пустое, расцветает робкое пока, но крепкое счастье. Он чувствует, как по щекам текут слезы, а губы уже растягиваются в абсолютно счастливой и глуповатой улыбке. Ну, на то она и счастливая, чтобы быть абсолютно любой. — От тебя пахнет мандаринами и яблоками.

***

Еще не совсем решил насчет предупреждений. Все-таки, синдром «Хрустальных костей» — это е**нная инвалидность, но с другой стороны… Не уверен до конца, так что насчет предупреждений обожду. Информация крайне скудная, поэтому мне до конца так и не понятно. Если вдруг кто-то что-то знает по поводу этой болезни, буду искренне благодарен за консультацию.       Может, тут есть будущие (и нынешние) врачи или генетики?