The wooing art

Если существует что-то, в чем Дазай Осаму превосходит всех, то это составление планов. По правде говоря, его безошибочные, безусловно выигрышные стратегии, вероятнее всего, и являются причиной, по которой мужчина умудряется сохранять свою работу — даже при том, что он не написал ни одного отчёта за четыре года и не вошел в здание вовремя ни единого дня за всё время своей профессиональной деятельности. То, что гений вроде него не может придумать достаточно хорошего плана, чтобы охмурить единственного человека, — похожего на божество или же нет — в котором он оказался немного заинтересован в такой степени, чтобы вообще этим напрягаться, просто, блять, непостижимо. Всё это не имеет отношения к тому факту, что ему всё еще надо быть способным произнести довольно-таки связное предложение в присутствии рыжеволосого мужчины. Конечно, он не растерял свою очаровывающую личность и способности соблазнения. Но, собственно, никто не стоит перед грёбанным шедевром, тратя время на разговоры. Куникида хлопает ладонью по столу перед Дазаем, и тот моргает, возвращаясь к изначальной лекции о том, как мало он сделал в эту смену. Осаму не делает попыток повторить в энный раз, насколько его талант уникальный, и что чрезмерное его использование будет неразумным; вместо этого он озабочивается своим внезапным открытием. Ацуши сидит прямо перед ним и, что важно, выглядит достаточно доверчивым. Дазай ухмыляется. — Скажи, Суши, — зовёт он, и его подчиненный сразу же послушно оборачивается к нему. — Не ты ли говорил вчера, что хочешь выглядеть круче? Ацуши хмурится в замешательстве. — …Да? — он ловит единственный темный локон своих волос. — Я покрасил эту прядь в чёрный, разве ты не видишь? Дазай мысленно стонет от отчаяния, но все же сохраняет на губах свою обольстительную улыбку. Он отпихивает в сторону руку Куникиды, чтобы Ацуши смог видеть его надлежащим образом. — Да, да, но, — Осаму манит его к себе, и его подопечный неохотно подтягивает свой стул поближе к нему под разочарованным взглядом Куникиды. — Ты когда-нибудь рассматривал возможность проколоть уши? Как у крутой рок-звезды? — небрежно комментирует Дазай, расставляя изгибами своего голоса акценты в правильных местах. И хотя Ацуши скептически смотрит на него, он все-таки уступает - его плечи уже опускаются вниз. Осаму чувствует себя почти что скверно из-за того, что это получается так просто, честное слово. Ацуши секунду пялится ему в глаза. — Но разве это не будет больно? — шепчет он, и это звучит, словно его разум покидают последние следы сомнений. Дазай приобнимает его за плечи одной рукой. — Я знаю место, где это не так, — подмигивает он. — Тебе бы не хотелось этого? — Ты уверен? — неуверенно говорит юноша. — Разве я когда-нибудь ошибался? — Ацуши качает головой. — Тогда пошли! Осаму встает с места еще до того, как тот может возразить. — Сейчас? — спрашивает парень, поднимаясь на нетвёрдые ноги. Дазай хмыкает, находясь уже на полдороге к двери. — Но мы работаем, и я не готов! Осаму останавливается, чтобы бросить на него взгляд поверх плеча. — Это спокойный день, не волнуйся! — он хватает парня за руку до того, как Ацуши возражает снова, и тащит его прочь из офиса под звук раздающихся за ними криков Куникиды о дополнительных часах работы за отлынивание. Откровенно говоря, это наказание Дазай с радостью вытерпит после того, как увидит Чую снова, ведь прошло уже пять дней с того момента, как у него была возможность — удача — глазеть на красоту рыжеволосого мужчины, и Осаму твёрдо убежден, что вот-вот сойдет с ума, если его мозг продолжит подбрасывать ему точно незаконные мысленные образы тату-мастера. Не то, чтобы он отчаялся, вовсе нет. — Разве ты не воодушевлён? — спрашивает Дазай, когда салон впервые мелькает перед его глазами. Ацуши немного дрожит возле него, когда они стоят перед дверью. — Ну, да, я хочу выглядеть круче. Осаму тянется, обхватывая его за плечи. — Тогда мы заходим внутрь. Он быстро впихивает Ацуши через входную дверь, и глаза его подчиненного расширяются - юноша пытается рассмотреть место, в котором они оказались, но у него не получается: Дазай несётся вперед, к стойке администратора, на такой сумасшедшей скорости, что всё вокруг кажется размытым. Осаму сбавляет обороты лишь тогда, когда, наконец-то, различает пятно рыжих волос, о которых мечтал последние несколько дней; они обрамляют лицо еще прекраснее, чем он запомнил: яркая картинка из его фотографической памяти померкла в сравнении с реальностью. Голубые глаза Чуи находят его спустя вечность по его ощущениям; их цвет такой же яркий, как и всегда, даже когда мужчина, узнав его, поднимает бровь. Сердце Дазая трепещет от перспективы того, что такой бог, как Накахара, запомнил его лицо из всех тех клиентов, что у него наверняка есть. Его взгляд нервно опускается ниже, и он снова пялится уже на губы рыжеволосого: Осаму не боится признать, что скучал по ним больше всего, хотя у него еще и не было возможности ощутить, какие они на вкус. Пока что. В конце концов, его любимой мечтой является та, где украшенные кольцами уголки губ Чуи растягиваются в ухмылке, когда тот называет его имя. И разве это не смущающе? Подобное можно описать лишь как идиллическое представление того, как будет ощущаться прикосновение стального пирсинга к собственным губам Дазая… Взгляд Чуи переключается с его лица на Ацуши, и Осаму выпадает из своих мечтаний, торопливо заговаривая в стремлении сохранить внимание рыжеволосого на себе. — Он хотел проколоть уши, поэтому я привёл его к лучшему мастеру, — произносит Дазай, пытаясь изобразить на губах кокетливую ухмылку, зная, что у него, к сожалению, получается лишь глупая влюбленная улыбка. Впервые за всё время, что он знает татуировщика, тот посмеивается в ответ, и глаза Осаму расширяются. Определенно, краткий смех Чуи — возможно, самый приятный звук из всех, что ему только выпадала возможность слышать. Он выходит настолько гортанным, насколько можно было бы ожидать от мужчины, который выглядит, словно мог бы разломать тебя пополам; и, тем не менее, милым — до такой степени, что Дазай желал бы оставлять свою постель даже в самые мрачные дни, с одним лишь обещанием получить шанс услышать его еще раз. И если это только краткий сдавленный смешок, чего бы Осаму не отдал, чтобы узнать, как же звучит его полноценный смех; чтобы Чуя залился им из-за него. Есть ли в мире вообще большее достижение, чем это? — Верно, — говорит Чуя, все еще улыбаясь. — Аку. Едва ли взрослый юноша-эмо, знакомый ему с прошлого раза, встает рядом с ним, и Дазай, собственно, не может припомнить, находился ли он там с самого начала. Хотя Чуя обычно занимает всё его внимание, Осаму заставляет себя бросить взгляд на его коллегу, раз уж он собирается быть тем, кто сделает отверстие в его подчиненном. У него на лице больше пирсинга, чем Дазай может сосчитать, и он выглядит, словно не спал целое столетие; но Чуя доверяет ему, поэтому Дазай кивает Ацуши в знак поощрения. Его подопечный замирает, как истукан, в присутствии парня, колеблясь между тем, последовать указанию идти за ним или нет. Осаму мягко опускает ладонь на его плечо. — Хочешь, чтобы я зашел внутрь вместе с тобой? Ацуши качает на это головой, двигаясь за мастером по пирсингу легкими шагами. Дазай с трудом сглатывает из-за того, что остается наедине с Чуей. Татуировщик вернулся к какому бы то ни было проекту, которым он, должно быть, занимался, прежде чем они прервали его: он опустил голову, углубившись в свой альбом для эскизов, кончик его языка показался, сжатый между губами, и серёжки пирсинга заблестели, привлекая мысль о поцелуях. Осаму так влип. Ему нужно заговорить в скором времени, прежде чем ситуация станет еще более неловкой. Лучше всего было бы пригласить его на свидание, но, откровенно говоря, Дазаю все еще нужно приловчиться здороваться, не будучи на грани инфаркта при этом. Он мысленно стонет: у него нет ни малейшего представления о том, как завести разговор, хотя мужчина добивался бессчётных и бессмысленных свиданий до этого. Единственный раз, когда он действительно хочет использовать своё очарование, его нет вообще, просто прекрасно. Очень кстати, Чуя заговаривает сам, ощущая на себе прожигающий взгляд Осаму. — Я не мастер по пирсингу, — комментирует он как бы невзначай, не отрывая глаз от того, над чем работает. — Просто татуировщик. — Так что, скажем, — Дазай делает шаг ближе, намереваясь обратить внимание Накахары на себя, — если бы я хотел проколоть свои соски… На этом Чуя вскидывает голову, и за взглядом его голубых глаз, намертво прикованных к лицу Осаму, скрывается интерес — как хотелось бы надеяться мужчине. Под силой пристального взгляда рыжеволосого, следующие слова Дазая выходят немного сдавленными. — …ты не оказал бы мне услугу. Чуя качает головой болезненно медленно, всё так же не отрывая глаз от лица Осаму, и все его шансы на то, чтобы придумать остроумную, кокетливую ответную реплику улетучиваются. Он, как в тумане, пытается натянуть кривую ухмылку, но она, скорее, похожа на нервную улыбку в присутствии мужчины его мечты. — Тогда, думаю, я просто покрою себя татуировками, — подмигивает Дазай как бы смущенно и то, что он умудряется вызвать у Чуи ухмылку, грёбанное чудо. И уголок рта Накахары, что пополз вверх с одной стороны, — не это ли успех. Теперь, если бы он только мог собрать всю свою смелость, чтобы попросить дать ему шанс и пригласить на ужин. Чуя возвращается к работе, и момент утрачен. Бросив взгляд поверх стойки администратора, Осаму обнаруживает что-то, что, похоже, является каким-то чужеземным божеством, нарисованным настолько прекрасно, что мужчина снова задается вопросом, может ли рыжеволосый вообще создавать что-то, что не представляет собой исключительное совершенство. Возможно, он не объективен, но все же. — Что это у тебя? — спрашивает Дазай, наклоняясь, чтобы завести разговор снова. Это оказалось просчётом, из-за которого его лицо очутилось совсем рядом с лицом Чуи, как только рыжеволосый поднял голову, чтобы взглянуть на него. Их носы зависли слишком близко друг к другу, чтобы это считалось комфортным. Сердце Осаму почти подпрыгивает, пропуская удар, что явно нездорово. Его пульс, и так хаотичный, ускоряется под магнетическим взором Чуи. Только не смотри на его губы, Дазай. — …Эскиз для моей следующей записи, — голос рыжеволосого самый тихий из всех раз, что Осаму его слышал: он близок к шепоту, уловить который предназначено лишь ему. Дыхание Чуи обдает теплом его губы, и Дазай дрожит; его веки кажутся вдруг тяжелыми, побуждают его закрыть глаза и наслаждаться ощущениями. Он борется с ними. — Он… прекрасный, ты великолепен, — запинаясь, произносит Осаму в надежде, что это прозвучит более сдержанно, чем его собственные мысли. Чуя несколько раз моргает, но не прерывает их близость. Он скромно кивает в ответ на его слова. — Спасибо. Дазай игнорирует последний намёк на здравомыслие, глазами блуждает по всему лицу Накахары - и замечает светлые веснушки на носу. Он проводит их взглядом, останавливая его на родинке в форме пятнышка под левым глазом рыжеволосого. Его кожа — удивительно гладкая, как для такой опасной личности; Чуя, должно быть, явно скрывает какие-то секреты красоты. Находясь так близко, Осаму может различить под запахом чернил и дезинфицирующего вещества слабый аромат одеколона. Роскошного, манящего одеколона, который превращает его мозг в неустойчивый сгусток нервов. Но самым глупым решением Дазая является то, что он позволяет своим глазам остановиться на полных губах Чуи, что всегда зовут его к себе, словно родной дом. Пирсинг лишь способствует привлечению его полного, безраздельного внимания. Никто из них не двигается, и под этими голубыми глазами Осаму просто тает, сдаваясь в плен; он отшагивает в сторону, за пределы их маленького мирка, когда это становится невыносимым. Мужчина сразу же жалеет об этом, и еще больше — из-за того, что видит, как Чуя, поколебавшись, возвращается к рисованию. Дазай действительно, действительно хочет отвесить себе оплеуху. Ему нужно вернуть их в ту интимную атмосферу снова, чтобы пригласить Чую на свидание, сведя до минимума риск того, что его изобьют до полусмерти и лишат права на существование. Хуже всего, он не может придумать ничего стоящего, что можно было бы использовать для флирта с ним. Как унизительно. Поэтому Осаму просто открывает рот и всё портит. — Какая у тебя политика насчет того, чтобы спать со своими клиентами? Чуя вскидывает голову вверх, а его глаза слегка расширяются. — Что, прости? От убийственного свирепого взгляда Чуи радужка его глаз становится холодной, словно лёд, — подтверждая Дазаю, что мужчина услышал его вполне хорошо; только под взором этих глаз он уже не чувствует себя таким смелым. Он обращает это в шутку, чтобы скрыть нервный смешок. — Ну, знаешь, трахаться, совокупляться, заниматься… — Я понял! — Чуя повышает голос и сразу же сканирует взглядом помещение, с облегчением замечая, что никого из следующих клиентов еще нет в салоне. Осаму может только мило улыбаться под взглядом, что сверлит его прямо через его собственный череп. — Я не буду тебя трахать, — невозмутимо говорит Чуя. Для Дазая физически больно сдерживать стон разочарования, что клубится у него в горле. Как обидно, правда, так как уже целую неделю единственное, о чем Осаму может думать, это рыжеволосый над или под ним; потому что, будем откровенны, он бы оттрахал Чую, не раздумывая. Дазай чувствует, как дрожь спускается вниз по его позвоночнику, и допускает, что, возможно, ему следует прекратить предаваться подобным мыслям, находясь в присутствии упомянутого мужчины своих желаний. Осаму с трудом сглатывает. — Тогда я могу быть сверху, если хочешь. К полному огорчению Дазая, то, что должно было выглядеть, как непристойный подкат, вместо этого звучит, словно мольба; только Накахара, кажется, не осознал этого, если судить по тому, как он схватил свой карандаш. Вид его побелевших костяшек убеждает мужчину, что его вот-вот болезненно вышвырнут из салона. Чуя почти ожесточённо поднимается, и Осаму может чётко представить себе, как тот перепрыгивает через стойку, и как натягиваются его мышцы, прекрасно обозначенные благодаря его облегающей черной рубашке; потом он тяжелыми шагами приближается к Осаму лишь для того, чтобы ухватить его за волосы и столкнуть их рты вме… Ну, или, точнее, перемахивает через стол, чтобы неоднократно наступить на Дазая и научить его хорошим манерам. Стыдно признавать, насколько Осаму действительно нет разницы в том, что именно выберет рыжеволосый, если из-за этого он снова будет находиться близко к нему. Дазай нетерпеливо ёрзает, ожидая, когда Чуя выйдет и (яростно) его коснется, сыпя в процессе кучей угроз, которые так хорошо подходят его рту. Он никогда не желал ничего так сильно — настолько, что в предвкушении его руки неспокойно дёргаются, кожа чешется от ощущаемых под бинтами мурашек, а волосы стоят дыбом. Тем не менее, к сожалению, мужчина обнаруживает, что ему не суждено познать удовольствие еще одного прикосновения рук Чуи к своему телу: в зону ресепшена возвращается счастливый Ацуши, который зовёт его по имени, а за ним на близком расстоянии следует мастер по пирсингу. Недо-гот молча заходит за стойку, и из-за этого Чуя садится обратно на своё место. Осаму заметно сдувается из-за утраченного шанса — но хотя бы глаза Чуи все еще мучительно прикованы к его собственным. — Дазай-сан! Смотри! — восклицает Ацуши рядом с ним и придерживает уши обеими руками, чтобы показать ему новые серёжки-гвоздики, что их украшают. Осаму приходится насильно оторвать свой взгляд от Чуи — у него это едва получается — чтобы с улыбкой посмотреть на пирсинг подчиненного. Он показывает ему большой палец вверх, после чего Ацуши снова заводит разговор с мастером по пирсингу. К сожалению, Чуя больше на него не смотрит — возможно, даже не отдает отчёт в его присутствии — и Дазай обиженно дует губы. В этот раз из тату-салона его утягивает уже Ацуши. Его подчиненный идет впереди него, весело напевая песню, что каким-то образом поднимает унылое настроение Осаму. — Тебе так сильно нравятся твои серёжки? — удивляется Дазай, и Ацуши, оборачиваясь, бросает на него взгляд поверх плеча. — Конечно, нравятся, — он слегка краснеет. — Но дело не в них. Осаму уклончиво хмыкает, но его внимание снова переключается на что-то другое, а голова уже заполняется бесчисленными стратегиями. Он уверен, что их воссоединение с Куникидой увенчается трёхчасовым выговором по поводу ухода в тату-салон в течение рабочих часов дня, и все же Дазай озабочен вовсе не этим. Итак, Чуе нравится непристойный флирт, но только если он скрытый, непрямой. И Осаму почти уверен, что видел, как в его глазах мелькал интерес после каждого завуалированного предложения. Есть крохотный шанс, что Чуя может быть заинтересованным им, или хотя бы его телом — что Дазаю абсолютно подходит. Осаму не отвергли откровенно — его всего лишь чуть не запинал до смерти горячий татуировщик, после того, как пофлиртовал с ним в ответ. Поэтому ему только нужно быть скрытным. И Дазай может делать это малозаметно. Он отлично может делать это малозаметно, правда.