The wooing art

Одна из черт, которые подразумевают, что Дазай Осаму является превосходным детективом, — его проницательный взор. Этот пристальный взгляд настолько сильнодействующий, что Ацуши видел, как его наставник ставит на колени самых влиятельных людей одним лишь им слишком много раз за немногочисленные годы своей работы в Агентстве. Постоянно восхищаясь этим издали, юноша всегда удивлялся тому, как Дазай одним лишь пронзительным взором и тремя хорошо подобранными словами может решить дело. Ацуши, правда, может лишь надеяться, что однажды достигнет такого же успеха. Как бы то ни было, в этот раз Накаджима сам оказывается под тяжелым взором карих глаз, что буравят его, словно он сохраняет все тайны мира. Дазай, кажется, верит, что одного лишь брошенного мельком взгляда будет достаточно, чтобы извлечь информацию, которую так отчаянно ищет — и, что ж, Ацуши, конечно, с удовольствием бы помог положить конец страданиям наставника. Увы, он не может этого сделать. Поэтому юноша вздыхает уже в энный раз. — Простите, Дазай-сан, но Аку не сдаёт номер Чуи-сана. Осаму стонет, распластываясь по всему столу. Его третья попытка узнать телефон татуировщика у парня Ацуши закончилась еще одной неудачей. Разумеется, не потерпи он такое поражение, ему не пришлось бы умолять о ряде цифр, которым, будь это в буквальном смысле кто-либо другой, он бы уже обладал до этого времени. В защиту Дазая, уже давно было установлено, что он — трус, когда дело доходит до Чуи; так что детектив не собирается притворяться, что сможет пялиться на такое красивое лицо и действовать, как полностью функционирующее разумное существо, когда он знает, что это ложь. Потом Осаму постукивает пальцем по своей нижней губе, ставя на кон свою репутацию ловеласа, и меняет тактику. — Ты пробовал предлагать секс? Ацуши бросает на него возмущенный взгляд в ответ. — Дазай-сан! Осаму хмурится. — Нет, судя по такому выражению лица, ты не пробовал. Дазай размышляет о прямом упрашивании, возможно, о том, чтобы встать на колени тоже, но глубоко внутри он хочет возможности поразить, а не опозорить себя в присутствии Чуи еще больше, причем так ужасно, чтобы его навсегда зачислили к тем, кто вызывают лишь сострадание. Не то чтобы Осаму может сделать что-то, из-за чего всё станет еще хуже. К счастью для Дазая, у него стратегический ум, что потерялся где-то между грёзами о рыжих волосах и голубых глазах; у него, к его стыду, уходит где-то десять трудных минут в попытках очистить мысли от Чуи и подумать о чем-то полезном. — Ладно, слушай, — говорит Осаму, резко вскидывая голову вверх. — У меня есть план. Ацуши слегка вздрагивает при мысли о поддержании безумства его наставника. — Дазай-сан, пожалуйста, Аку и я… мы не спешим. Уже ушедший в себя, Осаму не обращает внимания на его слова. — Да-да. А теперь слушай. = Дазай расстегивает пуговицы рубашки твердыми руками под холодным точечным освещением в кабинете Чуи, внимательно осматривая мастера в то же время. Тот, такой же старательный в своей работе, как всегда, методично подготавливает оборудование для татуировки Осаму. Дазай пялится на него и не может оторваться. Чуя оборачивается, поправляя облегающие его искусные руки черные перчатки, и незамедлительно поднимает бровь. Осаму прослеживает его взгляд к собственному забинтованному торсу и тихо смеется, начиная разматывать марлю. — О, ну, три недели уже прошли, — оправдывается он, откладывая бинты в сторону. После этого Чуя садится и подкатывается на стуле ближе. — Итак, ты полностью забинтован? — спрашивает он, возясь с иголками со своей стороны, словно пытаясь скрыть своё проявление любопытства. Дазай одаривает Чую самодовольной улыбкой, которую, он уверен, тот замечает. — А тебе бы так хотелось узнать. Тот закатывает глаза, но во всем остальном — игнорирует кокетливый ответ Осаму. Он пользуется возможностью, чтобы осмотреть первую татуировку мужчины, и его пальцы прижимаются к бледной, но испещренной шрамами коже так внезапно, что дыхание Дазая обрывается ужасно громко. Осаму хватает ртом воздух, когда на секунду изумительные глаза Чуи находят его собственные, после чего тот снова уделяет свое внимание чернилам. — Возможно, я покажу тебе, — спешит заговорить Дазай из страха, что в оглушительной тишине мастер мог бы услышать, как неконтролированно быстро колотится его сердце. — На третьем свидании, конечно. Осаму замечает, как Чуя прикусывает свой проколотый язык, чтобы не клюнуть на его удочку. — К счастью для тебя, она заживает действительно хорошо, — произносит татуировщик, отклоняясь назад, к большому разочарованию Дазая. Осаму дует губы, даже когда говорит. — Как ни крути, это потому, что я сделал её у лучшего мастера в мире. Чуя распрямляет плечи, услышав хвалебные слова, но его невозмутимое выражение лица не меняется. — Комплименты не сработают. Дазай ухмыляется. — Сработают для чего? Осаму улыбается шире и восторгается видом расширяющихся глаз Чуи в тот момент, когда татуировщик осознает: он впервые проявил инициативу, признав флирт со стороны Осаму. Накахара прикусывает свои проколотые губы, теряя равновесие, и Дазай мог бы упасть в обморок прямо там, если бы не упивался так сильно чувством превосходства над ним хоть в этом случае. — Заткнись, — приходит в себя мужчина, и Осаму наслаждается тем, как его голос становится более низким, ощущая появление мурашек на своей коже. Дазай — влюбившийся шут гороховый, если считает, что он может переиграть Чую, не сделав из себя идиота в присутствии обладателя такой красоты. Таким образом, когда мастер подтягивает свой стул и размещается между ног Осаму, насмешливая улыбка на губах последнего увядает. Дазай ошеломлённо пялится на то, как снизу вверх на него смотрит Чуя, который находится прямо над его пахом; у него сразу же пересыхает в горле. Осаму никогда не встречал никого глупее прошлого себя, который думал, что сможет быть достаточно храбрым, чтобы пригласить его на свидание, когда лицо мужчины находится так близко к бёдрам Осаму, что это могло бы считаться грехом. Чуя облизывает губы, и Дазай знает, что это специально, но все равно безрассудно шагает в западню, пялясь на движение его языка. Выражение лица татуировщика такое же невозмутимое — снова, но его голубые глаза по-озорному блестят. Это подтверждает Осаму, что мужчина действительно получает удовольствие, мучая его. Чуя поднимает подбородок, чтобы пристально всмотреться в него, после чего откидывается на спинку кресла и скрещивает руки, словно готовясь наслаждаться шоу. Дазай с трудом сглатывает. — Приспусти немного свои штаны. Осаму давится слюной, открывая рот, чтобы захватить воздуха, в то время как Чуя, на самом деле, наслаждается увиденным. Только через позорно большое количество секунд Дазай пытается сделать то, что его попросили, и, помявшись, тянется к своим штанам. Он борется с молнией под весом взгляда татуировщика, который испускает мучительно милый смешок. Щёки Осаму горят, когда он полностью обнажает бёдра для Чуи, даже при том, что штанам все-таки удаётся прикрыть его достоинство. Мастер снова приближается и водит очищающими салфетками по его коже. От холодного дезинфицирующего средства Дазай дрожит, а из-за давления пальцев Чуи на такую мягкую, чувствительную зону, у него волосы стоят дыбом — словно он еще не до конца унизил себя перед Чуей. Эскиз прикладывают с обеих сторон его бёдер, и чернила впечатываются слишком быстро, к огорчению Осаму. К сожалению, руки татуировщика не задерживаются на его коже даже на секунду — как всегда, профессиональность в первую очередь, — а потом Чуя отодвигается. С другой стороны, Дазай хотя бы может снова дышать. — Всё еще не болтаешь ни о чем, правильно? — спрашивает Осаму после того, как мастер снова размещает стул сбоку от него, а не между его ног. — Нет, — говорит Чуя — но при этом улыбается. Дазаю правда хочется ответить, но машинка приходит в действие, и он просто стонет. Чуя натягивает маску поверх своих губ и ожидает разрешения Осаму прокалывать его кожу. Дазай кивает — и ощущает боль, когда игла вонзается в его тело; он решает переключить своё внимание на что-то другое. Если что-то другое — это ощущение того, как низко находятся руки Чуи на его животе, тогда, что же, никто не может обвинять Осаму. Что-то другое — это также: кончики пальцев татуировщика, что цепко удерживают его кожу, и неважно, что они покрыты латексом; сосредоточенный взгляд Накахары; уверенность в том, что чужой язык сейчас зажат между проколотыми губами, даже когда Дазай, в действительности, и не может увидеть этого… взор жгучих глаз Чуи, находящихся прямо над его пахом. Осаму нужно сдать назад в своих мыслях, а то он поставит себя — или свои штаны — в такое положение, из которого не сможет выкрутиться сладкими речами. — Что же, тогда еще некоторые вещи, которые тебе нужно знать, если ты окажешься достаточно везучим, чтобы встречаться со мной… — сбивчиво говорит Дазай. У Чуи уходит три часа, чтобы закончить татуировку, и этого времени достаточно для того, чтобы Осаму мог просветить его насчет собственных вкусов и предпочтений, приправленных метафорами и неприличными замечаниями во время особенно болезненных мест. Как и ожидалось, татуировка получается такой красивой, что каждая секунда боли несомненно стоила этого. Дазай бегло размышляет о том, чтобы позволить мастеру использовать его тело, словно холст, и разукрасить его кожу, как ему будет угодно. Осаму глубоко вдыхает, когда Чуя начинает очищать его кожу. Маска на его лице уже висит внизу, на подбородке, поэтому Дазай видит появление довольной ухмылки на его губах — из-за откровенной жажды Дазая. И как ему не подавиться воздухом, если для того, чтобы накрыть татуировку, Чуя прикасается к его телу так низко? Пожалуй, он мог бы умереть и отправиться на небеса. Осаму вздыхает так громко, что мастер не может не услышать, и упомянутая ухмылка становится в десять раз шире. — Ты помнишь необходимые процедуры, или мне нужно напомнить тебе, как ухаживать за ней? — дразнит его Чуя, поднимаясь с места, что совсем не помогает в случае Дазая. — Нет, всё отлично, — запинается он, пытаясь сесть. Медлительность, с которой Осаму пробует застегнуть свою рубашку, говорит о противоположном. Татуировщик выбрасывает чёрные перчатки в расположенную поблизости мусорную корзину, и треск латекса, кажется, выводит Дазая из транса. Чуя смотрит на него, всё так же лежащего на клиентском кресле, и его губы не покидает тёплая улыбка. — Что же, тогда буду ждать тебя за стойкой, — произносит он, направляясь к двери, в то время как Осаму безуспешно пытается заправить рубашку в штаны. Что удивительно, Чуя останавливается прямо в дверном проёме, и Дазаю еле хватает времени поднять на него взгляд, прежде чем тот заговаривает снова. — То есть, если тебе не нужна помощь с ними. Молния выскальзывает из пальцев Осаму так же быстро, как открывается его рот. Он едва умудряется мельком поймать брошенный Чуей игривый взгляд, прежде чем мужчина исчезает в коридоре, а его хриплый голос все еще звучит в ушах Дазая. Он стонет в свои ладони, долго и отчаянно. Осаму уходит из тату-салона без свидания в кармане, но будучи уверенным, что Чуя намеренно флиртовал с ним. В голове Дазая все еще отчётливо ощущается прикосновение кончиков чужих пальцев к его бёдрам, когда мужчина набирает номер Ацуши; теперь он еще больше настроен ухаживать за Чуей, чем когда-либо. — Время плана Б, — говорит Осаму, когда Ацуши принимает вызов. — О, хорошо, — отвечает его подчиненный, хотя в его голосе слышен оттенок грусти, который передаёт, насколько сильно юноша надеялся услышать от Дазая хорошие новости. — Он, правда, сказал «нет»? — Я даже не смог спросить, — произносит Осаму. Яркие картины того, как близко к его паху расположена ладонь Чуи, и воспоминание о соблазнительном замечании из уст татуировщика — достаточно отчётливый индикатор того, что у него никогда, на самом деле, не было и шанса пригласить его на свидание. — Почему?! И Дазай вынужден с сожалением признаться своему подчиненному в причине, что стоит за его сокрушительной неудачей. — …он флиртовал со мной. = План Б, также известный как «устроить двойное свидание, на которые Ацуши и Акутагава не приходят», воплощается в субботу. Не то чтобы Чуя знает, что встретит не своего сотрудника, а кого-то другого. В любом случае, Дазаю сообщают быть в кафе возле порта ровно в пять, и он там будет, даже если от этого будет зависеть его жизнь. — Не опаздывай, потому что тебе нужно появиться там раньше Чуи, — произносит Ацуши на другом конце линии; фоном также доносятся бормотание кое-какого ворчливого гота. — Аку говорит, что он очень пунктуальный. После кое-каких ненужных угроз от подозрительного парня Суши и еще нескольких: «Если это выльется в то, что Чуя уволит меня…», Осаму вешает трубку. Сказать, что Дазай паникует сразу же после этого, было бы преуменьшением. Выбор штанов из трех разных пар, которые у него есть, еще никогда не был таким сложным. Осаму решает, что пара светлых джинсов с крохотными разрезами — самый лучший вариант для очарования Чуи, поскольку тот и сам носит рваную одежду. К ним он выбирает свободную черную рубашку. На его руках и шее видно намного больше бинтов, чем он обычно открыто показывает, когда идет на свидание, но опять-таки: Чуя уже видел его, практически покрытого марлей. Больше того, мужчина уже видел его без бинтов, что немного нечестно по мнению Дазая, потому что он умирает от желания увидеть Накахару тоже без одежды. Разумеется, он знает, что его задница не такая округлая, как задница Чуи, но он может похвастаться длинными ногами и надеется, что Чуя захочет пометить их так же сильно, как этого желал бы Осаму. Дазай смотрит на себя в зеркало, и его рука дрожит, когда он тянется, чтобы убрать прядь волос за ухо. Осаму так нервничает. Он не может вспомнить случая, когда бы еще в своей жизни так нервничал. Его пальцы трясутся настолько сильно, что Дазай не единожды напортачил с кончиком бинтов на запястье — а это действие он повторяет каждый день, и оно до этого времени уже стало привычным делом; тем не менее, сегодня он, кажется, даже не может наловчиться сделать это. И все-таки, самое большое его опасение — не физического плана. Осаму может справиться с тем, что в его животе что-то бурлит и переворачивается, но то, что творится у него в мыслях, просто съедает его заживо. Что если он неправильно всё истолковал? Что если Чуя искренне презирает его? Что если Накахара не любит трусов и отошьет его, потому что Дазаю еще надо отрастить яйца, чтобы пригласить его на свидание лично? Или хуже, что если он действительно останется, но Осаму сделает это свидание ужасным, и Чуя оставит его разгоряченным, взволнованным и с разбитым сердцем? Дазаю необходимо, чтобы это свидание прошло хорошо, потому что этот тип романтических чувств — такой новый для него, и он уже становится зависимым от быстрого биения его сердца во время мыслей о Чуе, оживленного, почти приятного гула его разума, ищущего способы встретиться с мужчиной еще раз, и, неожиданно, предвкушения, желания ждать тех мгновений, когда он сможет наслаждаться компанией Чуи снова. Боже, Осаму полностью под каблуком. Он даже не предполагал, что такое случится. Дазай появляется в кафе со стильным пиджаком, удобно наброшенным на плечи, и на пятнадцать минут раньше положенного. Он решает подождать Чую на террасе, чтобы вмешаться, как только тот придет. Осаму занимает свободное место у бара возле пожилой женщины с собакой и вздыхает. Возможно, это и не первое его свидание, но это точно самое настоящее свидание, которого он лже-добился. Дазай не может спокойно сидеть, и в быстром темпе постукивает ногой по тротуару. Он проверяет телефон, чтобы убедиться, что всё идёт по правильному пути и находит подбадривающий смайлик с поднятым большим пальцем от Ацуши, который тот оставил еще какое-то время тому назад. Часы на экране его телефона словно насмехаются над ним, минуты тянутся так медленно, что это почти болезненно; Осаму искусал бы все свои ногти, если бы там еще оставалось, что кусать. Он хмыкает, и внимание пожилой женщины к этому времени уже переключается туда-сюда между ним и её собакой. Он знает, что выглядит отчаявшимся, Дазай, правда, знает это, ему не нужен пристальный, осуждающий, говорящий о желании посплетничать, взгляд бабули. То есть, так оно есть, пока мужчина его мечты не показывается из-за угла на противоположной улице. Осаму еще никогда не вставал на ноги так быстро. Он глубоко дышит, рассматривая, как всегда, умопомрачительный вид Чуи: чёрную рубашку, обтягивающую его мышцы, покрытые татуировками руки, выставленные на полное обозрение; его штаны — такие же облегающие, как Дазай помнит, но для него это всегда новый религиозный опыт. Накахара шагает, засунув руки в карманы штанов, с расправленными плечами и расслабленным выражением лица. Он несет в себе больше уверенности, чем Дазай вообще чувствовал за всю свою жизнь, а он более чем уверен в собственных способностях. Осаму чувствует, как из его нутра разливается теплота, распространяясь по телу и окрашивая его щеки в густо-красный; мужчина, возможно, бросил бы предупреждающий взгляд на свой пах за несмешное действие, если бы не был так поглощен охватыванием всего великолепного появления Чуи. — Вы в порядке, молодой человек? — слышит Дазай возле себя как раз тогда, когда кусает губы, чтобы не заныть. Он качает головой, даже не взглянув на пожилую женщину, что к нему обратилась. — Нет, — собирается с силами Осаму, наблюдая, как Чуя останавливается на красный свет светофора всего за несколько футов от него. — Конечно же, нет. Только когда Дазай ощущает дуновение свежего воздуха на своих покрасневших щеках, он оборачивается на женщину и видит, что та использует свой веер, чтобы обдать его лицо прохладным воздухом. Осаму ловко выхватывает предмет из её рук и обмахивается быстрее. — Вы видели его? — спрашивает он, и его голос дрожит, когда Чуя переходит дорогу. — Как мне предполагается быть в порядке в присутствии вот этого? Осаму возвращает веер и, спотыкаясь, направляется вперед, чтобы перехватить Чую у входа. Татуировщик останавливается и выглядит изумленным, когда их глаза встречаются, поэтому Дазай ему смущенно машет, улыбаясь и ощущая, что его щеки все еще горячие. — Что за… совпадение, — говорит Чуя первым. — Осаму, верно? Дазай совершенно забыл, что сообщил ему лишь своё имя, поэтому его шансы не испортить это свидание улетучиваются. Он чувствует дрожь в коленях. — Да, — умудряется ответить Осаму, прочищая горло. — Хотя люди обычно зовут меня Дазаем. Осаму жалеет об этом, как только слова выходят из его рта, но будем откровенны, он точно не переживет этот вечер, если Накахара продолжит называть его «Осаму». — Верно, Дазай, — Чуя не улыбается, но тон его голоса — самый мягкий из всех раз, когда мужчина его слышал. Он не может не понадеяться, что это из-за того, что его присутствие — приятная неожиданность. — Что же, было приятно тебя увидеть, но сейчас я должен встретиться с другом. Чуя почти совсем проходит мимо него, когда Осаму, увлечённый ароматом сладкого одеколона Чуи, осознает произнесенные его проколотыми губами слова. Он быстро пятится, чтобы снова заглянуть ему в лицо. — На самом деле, — вмешивается Дазай до того, как Накахара может зайти внутрь, но ему кажется, что все слова просто встали кучей у него в горле. Он всматривается в голубые глаза, по которым истосковался, словно сумасшедший, и запинается. — Хех, пожалуйста, не злись, но это я — тот друг, с которым ты сегодня встречаешься. Вот и всё, план похерен, а Чуя хмурится — скорее всего, он вот-вот рассердится — и сканирует взглядом окружающую обстановку, выискивая своего косящего под гота коллегу. Осаму вздыхает, сутуля плечи. — Акута…? Твой сотрудник не придет. Накахара нетерпеливо скрещивает руки; в его позе отчетливо отображено раздражение и не такой уж любезный вопрос так и крутится на кончике его проколотого языка, но он хотя бы дает Дазаю шанс объяснить всё подробнее. Ему следовало придерживаться чёртового плана. — Я попросил Ацуши об одолжении от твоего коллеги. Он должен был попросить тебя встретиться с ним где-то, где потом появился бы я и как бы случайно встретил тебя, сказал, что Ацуши попросил меня о том же и пошутил, что это словно подстроенное свидание, — торопливо говорит Осаму. — Но я не хочу начинать что-то со лжи, поэтому здесь будем лишь я и ты. Как только последнее слово вырывается из его губ, Дазай готовится к самому худшему, а его разум уже подбрасывает ему кучу исходов ситуации, где он еще может выйти из неё живым: плохенькую шутку, чистосердечное извинение или просто умоляние сохранить ему жизнь, стоя на коленях… К счастью для него, Накахара, кажется, откинул все свои намерения оторвать Осаму все конечности, чтобы скормить их каким-то бродячим псам, а выражение его лица меняется на слегка развеселенное. Дазай знает, что сейчас не время теряться в его глазах, но эти океаны Чуи всегда такие, такие притягательные. После этого мужчина ухмыляется, и тогда Осаму сдерживается, чтоб не заплакать. — Ты планировал всё это, просто чтобы пригласить меня на свидание? — в основном, считывает по его проколотым губам Дазай, исходя из того, как пристально он уставился на изогнутый в насмешливой улыбке рот татуировщика. — Да… — твердо произносит Осаму в попытке взять себя в руки. Словно намереваясь разрушить старания Дазая, Чуя тихо посмеивается. — А ты не думаешь, что было бы проще, если бы ты первым делом просто спросил меня? Каждая из проваленных попыток Осаму снова наполняет его голову: все те случаи, когда он пасовал, просто потому что Чуя выглядел слишком красивым, слишком сексуальным или слишком желанным для того, чтобы его слабый мозг мог с этим справиться. Дазай упускает свою трусость с улыбкой; нет нужды быть настолько искренним, верно? — О! Так это значит, что ты бы согласился, Чуя? — дразнит его Осаму, хотя это звучит не очень уверенно после того, как он излил ему свою душу. Накахара закатывает глаза, но не возражает. Вместо этого мужчина жестом манит Дазая следовать за ним в кафе. — Пойдем, поведешь меня на это свидание, — вопреки всем ожиданиям, говорит Чуя, и Осаму пялится на него, раскрыв рот, словно мёртвая рыба. — Лучше бы оно того стоило, — добавляет татуировщик, но это звучит, словно он шутит. Дазай действительно не может поверить своему счастью. Осаму следует за Чуей к стойке легкими шагами и пользуется возможностью представить их вместе, как пару. Он задается вопросом, что же, должно быть, предполагают другие клиенты, видя их вместе, когда замечает кучу пристальных взглядов, что обращаются к ним, когда они проходят мимо. Они с успехом выглядят хорошо вместе. Что же, даже чёртов камень смотрелся бы сексуально рядом с Чуей. Дело в том, думает Дазай, что существует возможность, где все эти люди считают, будто они ночью возвращаются домой друг к другу; скорость, с которой его мозг погружается в романтическую сферу, кажется пугающей — потому что Дазай сам не знает, как остановить то, чего никогда не испытывал раньше. Его разум уже посылает ему неоднозначные намёки на брак, когда глубокий голос Накахары вырывает его из фантазии — с покрасневшим лицом и всем таким. — Чёрный кофе без сахара и карамельный маккиато. Дазай — проверенный гений, но даже его мозг не справляется, когда он пытается осознать: получилось так, что Чуя заказал для него напиток, причем правильно (и это если не считать всех последствий этого); к тому же, татуировщик ещё и заплатил за них обоих, хотя это как раз Дазай должен сделать всё, чтобы Чуя наслаждался вечером. Осаму поражен, он, несомненно, рад, и тащится вслед за Накахарой к их столику, словно потерянный щенок, который снова нашел своего хозяина. Чуя пододвигает чашку с черным кофе к Дазаю, как только они выбирают стол у окна, и Дазай даже не может его как следует поблагодарить, пока приходит к осознанию того, что Чуя в самом деле, действительно слушал его болтовню всё это время. — Ты всё сделал правильно, — собирается с силами он, смотря татуировщику в глаза. — А? — Мой напиток, ты заказал его правильно, ты… Осаму сглатывает, когда Чуя нервно улыбается; это выглядит потрясающе. — Я слушал. Когда ты говорил со мной из-за боли, — признает Накахара. — Теперь у меня есть вся эта информация о тебе: любимые цветы, любимая еда, имя твоей первой золотой рыбки, прежде чем она умерла через два дня твоей заботы… Дазай смеется от всей души: довольство охватывает его так быстро, что он не может перестать улыбаться. — Что же, я знаю, что тебе нравится карамельный маккиато, помимо всего прочего, что не подходит для первого свидания. Это должно значить… — Мне нравится сладкое*, Дазай, — прерывает его мужчина, прежде чем Осаму может закончить предложение, и он мгновенно оказывается покорённым. Эти слова — одна невинность, но выражение лица Чуи, то, как его глаза поднимаются на него и останавливаются на его шее, а также низкий тон его голоса, что звучит почти так, словно ему сообщают тайну… всё это сводит Дазая с ума. Осаму облизывает губы, и Накахара наблюдает за этим. Дазай вот-вот умрёт. Он видит кривую улыбку на проколотых губах Чуи — и уже стоит одной ногой в могиле. Он поспешно сглатывает. — Я думаю, что получится справедливо лишь в том случае, если ты сейчас расскажешь мне больше о себе. Чуя отпивает свой сладкий кофе, мимолётно улыбаясь поверх края чашки. — Что ты хочешь знать? Дазай удовлетворенно хмыкает, задавая начало раунда обмена вопросами насчет жизней друг друга. Он может поклясться, что кофе никогда еще не был таким вкусным, как сейчас, в компании спокойного голоса Чуи, пересказывающего истории из прошлого — о диких университетских ночах и приключениях. Они занимают столик на слишком долгое время, беседуя, а потом продолжают разговор, прогуливаясь по порту Йокогамы. Осаму притворяется, словно восхищается пейзажем, хотя на самом деле ни на секунду не отводит взгляд от своего спутника. При цвете сумерек Чуя выглядит совершенно по-другому — это можно описать лишь словом «неземной». Удивительно, но самым очаровательным моментом является не красота заката, что отражается в его глазах, и даже не его волосы, что выделяются на фоне моря — даже если от всех них у Дазая кружится голова. Напротив, приятнее всего ощущается та легкость, с которой, как обнаруживает Осаму, ему становится комфортно вместе с Чуей — ощущение некой дружбы, уверенности, что растёт между ними настолько естественно, что это шокирует даже гения вроде него самого. — Первая татуировка? — спрашивает Дазай. — Когда? — В шестнадцать. Это слово на французском, что означает «способность преодолевать трудности», у меня на задней части шеи, — сознается Накахара, и легкая улыбка на его губах свидетельствует о том, что это весёлое воспоминание. — Значит, ты косил под элиту до того, как стал такой весь якудза. Осаму действительно пытается выглядеть самоуверенным и очаровательным в глазах Чуи, правда; но как это может у него получиться, если Чуя останавливается прямо перед ним и цепляет пальцами его подбородок? Он легко тянет на себя, чтобы Дазай больше приблизился к его лицу. Мужчина может лишь наблюдать, пленённый мягкостью не скрытых перчатками ладоней на своём подбородке. — Я не якудза, — утверждает Чуя, ухмыляясь, — к счастью для тебя. Он отпускает его слишком скоро, оставляя Осаму с чувством жажды большего. Накахара садится на лавочку неподалёку, и Дазай следует его примеру, располагаясь возле него. Солнце полностью зашло, и всё освещение сейчас создают уличные фонари вдоль променада. Дазаю хочется быть дерзким. — Честно, это только прибавило бы тебе сексуальности, — замечает он. — Как бы то ни было, следующий вопрос… — Ты не можешь себя контролировать, — перебивает его татуировщик, с губ которого почти срывается хохот. Осаму смотрит на него и пожимает плечами. — Печально то, Чуя, что я могу очень хорошо себя контролировать, — говорит Дазай. Накахара не пропускает ни одной эмоции на его лице. — Я всегда сохраняю за собой превосходство, а мои предсказания неизменно сбываются. Это ты делаешь это со мной, — добавляет он, потому что вид расширяющихся глаз Чуи наполняет его храбростью, обладание которой он даже не предполагал. — Когда я с тобой, я словно вообще не могу думать рационально. Хотя слова Дазая звучат, словно самое настоящее нытьё, дыхание Чуи обрывается так громко, что Осаму слышит это, а затем — зрелище, возможность увидеть которое он никогда и не представлял — щеки Чуи приобретают легчайший розовый оттенок. Он выглядит завораживающе. Дазай пытается скрыть свою торжествующую улыбку, но у него не получается, поэтому он спешит заговорить. — И все-таки, ты полностью покрыт татуировками? — его глаза снова обводят всё тело Накахары сверху вниз. — То есть, везде? Чуя отходит так быстро, что Осаму, возможно, с тем же успехом мог себе нафантазировать его румянец. Мужчина пристально смотрит на него в ответ, прикусив зубами проколотую губу, и из его рта вылетают собственные слова Дазая: — А тебе бы так хотелось узнать. Осаму стонет вслух что-то, напоминающее «ты меня убиваешь», на что Чуя подмигивает. Дазай решает бросить бесстыдный флирт для своего же блага. Он наблюдает за Накахарой, когда они разговаривают обо всем и, в то же время, ни о чем, примечая его маленькие особенности поведения: как мужчина хмурится, когда сосредоточен; как водит по татуировке на запястье, когда говорит о прошлом; как играет со своими сережками на губах, когда нервничает. Как вот сейчас. Чуя ёрзает. — Зачем бинты, если твои шрамы давно зажили? — спрашивает он, сильно удивляя Осаму. — Я не нацелен на долгий, обстоятельный ответ — лишь на короткий, удобный. Если ты не возражаешь, конечно. Дазай немного дёргается на своём месте, но обнаруживает, что не хочет переводить тему или манипулировать Чуей так, чтобы тот забыл, о чём шёл разговор. Он отвечает «они помогают», что является правдой, и от этих слов у него возникает ощущение, словно он избавился от некой части веса на своих плечах. Чуя кивает, и Осаму пододвигается чуть ближе, нежно улыбаясь ему. Если бы только добродушное выражение лица Дазая соответствовало его следующим словам. — Что насчет этой ауры опасности, что от тебя исходит? — говорит детектив, хотя он, правда, прилагал усилия, пытаясь не упоминать о своих кинках во время разговора. Накахара поднимает бровь. — От меня не исходит аура опасности, — он скрещивает руки на груди, и Осаму внезапно засматривается на напряженные мышцы мужчины. — Это просто ты возбуждаешься, потому что я выгляжу так, словно мог бы переломать тебя пополам голыми руками. Даже самодовольство в голове Чуи не может вынудить Дазая оторвать свой взгляд от накачанной груди. Он сглатывает и облизывает губы. — Да, но ты мог бы? Переломать меня пополам? Если судить по тому, как голос Накахары звучит легкомысленнее от веселья, должно быть, он отлично проводит время, наблюдая, как страдает Осаму из-за него. — Да, вероятнее всего. Дазай хмыкает, словно размышляя, но это заканчивается стоном. — Чёрт подери. Из-за этого Чуя тихо смеется снова, и Осаму гордо наслаждается этим звуком. Затем Накахара, кажется, что-то обдумывает, но уже через мгновение говорит: — Становится поздно, поэтому, думаю, мне следует идти. Плечи Дазая опускаются, и он наблюдает за тем, как татуировщик поднимается со скамейки и потягивается. В порыве эмоций пальцы Осаму мягко обвиваются вокруг запястья Накахары. Он обиженно дует губы. — Но, Чуя, ты что, собираешься уйти вот так? — хныкает Дазай, стремясь обратить на себя его внимание. Это ощущается чертовски хорошо — быть тем, на кого падает пристальный взгляд такого красавца, как Накахара Чуя. — К сожалению для тебя, я не целуюсь на первом свидании, — невозмутимо говорит татуировщик, но из хватки Осаму не освобождается. — К сожалению лишь для меня? — удивляется Дазай, а после еле слышно бормочет: — Останься еще ненадолго. Осаму легко тянет за его руку и, как ни странно, Накахара движется вместе с ней; мужчина качает головой, но, тем не менее, снова занимает своё место, придвинувшись к Осаму. Они закругляются ближе к полуночи, и Дазай решает проводить Чую домой. — Я буду сопровождать тебя, чтобы ты не потерялся из-за своего низкого роста, — дразнится Осаму, из-за чего Накахара щипает его за поясницу. Дазай подпрыгивает на месте. — Так, следи за своим языком, — предупреждает Чуя, улыбка которого так и не меркнет. Его ладонь ненадолго задерживается на теле Осаму, после чего он её убирает. Дазай с удовольствием парировал бы еще какой-то непрямой колкостью для Накахары, но они как раз добираются до нужного строительного комплекса. Чуя останавливается перед тремя ступеньками, что ведут к входной двери, и Осаму теряется, не зная, что сказать. Он никогда раньше не был заинтересован во втором свидании, поэтому сбит с толку. Он всё взвешивает. — Скоро увидимся? Что за херня, Дазай. К его величайшему удовольствию, Чуя кивает. — Да, — произносит он и указывает жестом на карман Осаму. Дазай секунду колеблется, не понимая, что от него хотят, пока не замечает, как Накахара говорит одними губами «телефон». Он в замешательстве отдаёт ему желаемый предмет. Чуя быстро машет ему на прощание, вернув смартфон. Осаму может лишь наблюдать, как тот поднимается по ступенькам и подходит к двери. И все же, свидание прошло слишком хорошо, чтобы поверить в это. Дазай без ума от Чуи. Он не хочет, чтобы это сейчас закончилось. — Вообще-то, — произносит Осаму в надежде, что Накахара остановится. Так он и делает. Чуя оборачивается и обнаруживает самодовольно ухмыляющегося ему Дазая, который наконец-то восстановил толику своей уверенности. — Уже за полночь, поэтому это следует считать нашим вторым свиданием. Осаму надеется, что он не перешагнул никаких границ, пока наблюдает за тем, как татуировщик переваривает его реплику. Секунды, в течение которых Чуя не двигается с места, пугающие, и разум Дазая уже вопит, что он всё испортил, на полной скорости работая над оптимальным решением. Но Накахара осознает смысл слов и снова шагает к нему, а Осаму не знает, чего ожидать — явно не ладоней, которые хватают его за затылок, и не мягких губ на его собственных. Дазай стонет прямо в рот Чуе, прежде чем поцеловать его в ответ. Ощущение проколотых губ Накахары, вжатых в его, шокирующее: два кольца выступают холодным контрастом ко всей теплоте действия, и это намного лучше, чем Дазай себе представлял; это лучше всего, что он раньше испытывал. Его ладони ложатся на щеки Чуи, когда они углубляют поцелуй, а чужие проворные пальцы держат заднюю часть его головы, путаясь в волосах. Осаму так теряется в сладком на вкус мужчине, что когда проколотый язык касается его собственного, детектив скулит от удовольствия. Его разум затуманивается, его сердце бьётся так быстро внутри грудной клетки, что это почти больно. Дазай хочет, чтобы это ощущение никогда не прекращалось, поэтому даже когда Накахара исследует его рот с этим своим металлическим стержнем в языке, из-за чего Дазаю не хватает воздуха, он не смеет оторваться от него и вдохнуть. Со временем поцелуй становится менее страстным, менее движимым похотью — даже целомудренным, когда Чуя легко и влажно чмокает его в губы. Они на мгновение остаются приклеенными друг к другу, и Осаму боится, что если отпустит его, то всё это окажется лишь сном. Чуя делает один, два шага назад, разрывая объятия, после чего открывает глаза. — Спокойной ночи, — говорит мужчина: его голос хриплый, а пухлые, зацелованные губы сложены в красивую улыбку. Дазай действительно поражен до ступора. Даже в то время, когда Чуя делает еще шаг назад, медленно входя внутрь своего дома. На губах Осаму тоже присутствует совершенно очевидная улыбка. — Спокойной ночи, — бормочет он после этого — возможно, уже слегка запоздало. И идёт домой.