Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Л. Толстой
***
Если бы Рона Уизли спросили, как это произошло, он бы не нашелся с ответом, как и не нашелся бы с ответом, почему именно Она. Ведь ему никогда не нравились женщины такого типа – безропотно подчиняющиеся родителям, а затем супругу, тихие, сдержанные, бла-го-вос-пи-и-и-танные. То ли дело его Гермиона! Эта никому не даст решать за себя, голову откусит тому, кто попробует! Взвалит на себя все и вынесет взваленное. Он гордился женой, правда, очень гордился. Но иногда уставал от своей, прямо скажем, подчиненной позиции, от шепотков, у кого в семействе Грейнджер-Уизли яйца. Уставал... Рону хотелось почувствовать себя мужчиной – сильным, уверенным, за чьим плечом женщине хорошо и комфортно. Гермиона не была способна ему этого дать, а вот Она смогла. Хрупкая, потерянная, несчастная. Именно такой предстала Она в ту первую встречу на каком-то министерском приеме. Впрочем, была она там гораздо уместнее его самого. По прошествии времени после войны Рона Уизли все меньше воспринимали как героя, все больше как довесок к супруге. Обычный лавочник странно чувствовал себя на тусовках, где политики и финансисты, ученые и художники, элита и богема магического мира собирались, чтобы заключать новые выгодные союзы. Рональд видел, что Гермиона стесняется его, но все равно упрямо сопровождал супругу, потому что так правильно, а потом его стала просить Она. Ей тоже было неуютно на этих сборищах, хоть ее и воспитывали так, чтобы в светском обществе она чувствовала себя как рыба в воде. Она и чувствовала, но сборища не любила. У нее намного лучше получалось играть роль достойной жены своего мужа, чем у него – достойного мужа своей жены. В тот вечер Гермиона, как обычно, неосознанно обидела его чем-то вроде «пойди прогуляйся, я должна обсудить с очередным мистером-Важной-Задницей очередной не-твоего-скудного-ума-дело проект». Рон не подал виду, что задет, и ушел надираться халявным огневиски на балкон, где и встретил ее, накачивающуюся шампанским (то есть, конечно, дегустирующую) из двух бокалов попеременно – в одном плескалась почти прозрачная пузырящаяся жидкость, в другом бледно-розовая. Зачем-то он нажаловался на свое житье-бытье, рассказал и про Важную Задницу, и про проекты не для средних умов. Она разоткровенничалась, что с раннего детства ненавидит подобные рауты, он признался, что в свое время зверски завидовал тем, кто на таких рос, но вообще-то это большая тайна. Они хихикали, шутили и дурачились, и вышли обратно к людям в отличном настроении, даже не познакомившись, не планируя повторной встречи. А потом Она пришла к нему в магазин. То есть не к нему. Она не знала, что к нему. Но когда увидела, улыбнулась как старому знакомому и попросила подобрать что-то желательно не волшебное, подходящее мальчикам лет восьми-десяти. Рон гордился своим отделом механических игрушек. Она скупила почти половину. Он совершенно неожиданно предложил чаю, и она совершенно неожиданно согласилась. Чай предполагал знакомство, он представился, посетительница сказала, что знает его имя, и с обреченным вздохом представилась в ответ. Сначала Рона шокировала ее фамилия, затем его шокировало, что эту фамилию носит такое прелестное создание. Когда прощались, Тори сказала: «Увидимся». И не соврала – пришла к нему в магазин всего через одиннадцать дней (он не считал специально, нет-нет – просто в учетной книге был зафиксирован факт продажи пятнадцати единиц дорогого товара в одни руки, и взгляд то и дело останавливался на дате, когда это произошло), купила несколько игр и пару невинных розыгрышей. Он спросил, для кого это все, она ответила: «Большой Секрет». Пятнадцать минут спустя он стал четвертым Посвященным в Большой Секрет. Четвертым среди живых. И он не знал, кого хочет заавадить больше – ее деда, родителей или хорька. Хорек, вроде как, был не при делах в этом беспорядке, но он же хорек, потому виноват всегда. Рон никогда не умел правильно сочувствовать и сделал то, что показалось наиболее уместным, – обнял. Тори разрыдалась. Как-то так произошло, что в следующий раз, когда мозг Рональда Билиуса Уизли вернулся к своим прямым обязанностям, он осознал себя на узком диванчике в подсобке магазина лежащим на обнаженной Астории Малфой, такой отзывчивой, мягкой и податливой в его руках, такой непохожей на его единственную женщину. Рон прекрасно понимал, что это не должно повториться. Никогда. Астория тоже. Они нежно попрощались, и ее последняя улыбка пробила что-то в его сердце. Наверное, это была корка льда, как в той магловской сказке, которую супруга читала Рози и Хью. Там еще была героиня со странным именем, немножко похожим на гермионино, а может, он что-то путает. А потом Тори ушла. С ее уходом рассеялось волшебство, и на Уизли навалилось осознание – он изменил жене. Первым порывом было ползти на коленях к Гермионе и каяться. Он приготовил целую речь, пришел домой с цветами и принялся ждать ее с работы. Но не дождался. Задремавшего за кухонным столом Рона разбудила серебристая выдра, сообщившая голосом супруги, что та задержится допоздна. Рон чертыхнулся и отправился к матери за детьми. На следующее утро, когда он проснулся, Гермионы уже не было дома. Весь день ушел на обдумывание ситуации, к вечеру Рон убедил себя, что имеет право на одноразовую слабость. Вместо Гермионы он покаялся Гарри – пригласил на пиво и рассказал все как на духу. Друг пришел в ужас и взял с Рона слово, что тот не будет виниться перед Герм – у нее работа нервная, ей не нужен дополнительный стресс, она – женщина, она не поймет, что у мужчин бывают свои… потребности. Уизли хотел поинтересоваться, есть ли подобные потребности у друга и как он... справляется, но решил, что это тот случай, когда лучше не знать – все-таки Поттер женат на его сестре. Он дал слово Гарри и себе, что не будет искать встречи с Асторией. Но слово – не непреложный обет. Через неделю Рон понял, что скучает. Неужели можно прикипеть к кому-то так сильно после нескольких встреч? Он придумал головоломку, отличную, развивающую логическое мышление игру для одного человека, которая может быть интересна как юным волшебникам, так и юным маглам, и написал об этом Астории. Отправлять Сычика к миссис Малфой было, пожалуй, рискованно, но Рональд задумался о вероятных неприятностях уже после отправки. Она пришла уже на следующий день. Восхищенный взгляд ясных зеленых глаз стал ему лучшей наградой. Хотел бы он видеть такое восхищение на лице Гермионы, но та лишь снисходительно улыбалась краешками губ, когда Рон хвастался особенно удачным изобретением – что его игрушки по сравнению с ее проектами! Как-то так вышло, что и эта встреча завершилась на узкой лежанке в подсобке магазина шалостей, и они с Тори сразу договорились о следующей, и пошло-поехало, за три года этих больных отношений, этих необходимых обоим отношений, они три раза пытались расстаться, и все три в первый год, и все три по его инициативе, затем оба махнули рукой, полностью примирившись с угнездившимся в душе чувством вины. Сначала они встречались в магазине, затем стали снимать номера в отелях, а около двух лет назад он купил домик специально для свиданий с… даже в мыслях Рон старался избегать определения «любовница», и оформил на нее. После каждой встречи с Тори (и в этом они с Гермионой были полными противоположностями – Гермиона ненавидела сокращения от своего имени, Астория терпеть не могла, когда ее называли полным) Рон чувствовал, что готов свернуть горы, может, это и было преувеличением, хорошо, это было преувеличением – он чувствовал себя так, будто благодаря ему команда Гриффиндора выиграла квиддичный матч. То, что этот день станет необычным днем в истории их семьи, мистер Уизли-средний понял, как только вошел в дверь. Сначала он уловил в воздухе легкий аромат духов супруги, затем увидел ее обувь и рабочую мантию. Вспомнилось, что утром они безобразно поссорились. Но эта мысль была не единственной вызывающей смутную тревогу, чего-то еще не хватало в редкой картине «Гермиона вернулась с работы раньше мужа»... Точно! Из кухни не доносилось запахов готовящейся еды, и это было странно. Рон прошел в гостиную. Гермиона подняла голову от книги и лишенным эмоций голосом сообщила: – Нам нужно поговорить. А вот это было привычным! Просто. Поставила. Перед фактом. Не интересуясь его планами. Вообще не давая ему права на собственные планы! Глухое раздражение привычно заклубилось под ребрами. – Кажется, у нас уже не получилось утром! – выплюнул Рон, скрывая за агрессивным выпадом накативший отчего-то страх. – Да. И ты побежал утешаться в объятия Астории Малфой, – нараспев проговорила супруга.***
Большую часть жизни она была несчастна. Нет, Тори не была склонна драматизировать и никогда не использовала это определение применительно к себе, но теперь понимала, что не была счастлива никогда за исключением трех последних лет. Все познается в сравнении. С детства Астория знала, что ей светит договорной брак, с отрочества знала, что ее суженый – Драко Малфой, и была не против такого расклада – видный, умный, с флером плохого парня, чем не герой романа для зачитывающейся сентиментальными книжицами девушки? Как выяснилось, всем. За эффектной внешностью и романтической историей скрывался неприятный человек. Человек, будто бы утомленный бытием, равнодушный, закрытый. Он стал таким не от легкой жизни. К ее девятнадцати годам, к его двадцати одному, когда молодых официально представили друг другу, Драко достаточно потрепало – принятие темной метки и получение невыполнимого задания в шестнадцать, соседство с Темным Лордом в семнадцать, судебное разбирательство и полгода в Азкабане в восемнадцать, отбывание условного наказания в Министерстве в условиях тотального остракизма в девятнадцать-двадцать. Тори жалела его, даже была немножечко влюблена в придуманный образ, но потом познакомилась с ним настоящим… Он был вежлив, галантен, но близко к себе не подпускал. Не подпускал в период ухаживания, не подпускал, когда они поженились, и весь первый год тоже держал дистанцию. После свадьбы они жили соседями, почти не общаясь. Драко устраивала ситуация, мнения Астории никто не спрашивал, но свекры и родители были недовольны. Тогда… вмешался Люциус, и все изменилось. Позже, намного позже, Тори поняла смысл действий старшего Малфоя и даже нашла в них резон, но в двадцать один едва не покончила с собой, обнаружив себя в центре его игры. Драко никогда не винил ее в случившемся – сразу признал жертвой старого интригана и больше они к этому вопросу не возвращались. Он будто очнулся, заметил ее рядом с собой и сделал объектом заботы, так как он эту заботу представлял. Тори казалось, что муж никого не допустит до себя настолько, чтобы можно было употребить слово «друзья», но чем-то близким к этому определению они со временем стали. Брак сделался… сносным, а потом случилось то, что случилось потом. Она понимала, что не является приоритетом для Малфоя-старшего, и была благодарна Драко, когда он поставил ее интересы выше интересов рода. Но последовательность решений в этот период привела к тому, что Тори до сих пор иногда задавала себе вопрос: а стоила ли игра свеч? Что говорить о тех годах, когда, лежа в постели за спиной безучастного мужа и обнимая его холодные жесткие плечи, Астория не могла уснуть, прокручивая в голове свою жизнь – никому не нужную жизнь. Ей требовалась поддержка, а Драко снова дистанцировался, Тори понимала, это его способ пережить трагедию. Его защитный механизм. Понимать-то понимала, но лучше от понимания не становилось. А еще был Люциус... Люциус, который вплоть до собственной кончины смотрел так, будто хотел сжечь ее в адском пламени. Цепкие серые глаза впивались в невестку, и ее охватывал неподконтрольный ужас. Когда он… умер, Астория испытала невероятное облегчение. Смерть отца спустя полтора года после предыдущей трагедии снова вытащила наружу человечность Малфоя-младшего (теперь единственного), его горе, его растерянность, его уязвимость пробудили в Астории почти материнскую нежность. Он впервые не прятался от нее за своим фасадом невозмутимости, не отвергал поддержку. Но их отношения сделались игрой в одни ворота – Драко благосклонно принимал ее чувства. Он даже не пытался заполнить пустоту, которая образовалась у нее внутри после... после неудачи. Она хотела тепла, хотела взаимности, а любить, похоже, ее муж не умел. Либо он просто не мог полюбить ее. Когда в ее жизни появился Рональд Уизли, Тори уже смирилась, что не судьба ей узнать, каково быть любимой. Рон охотно говорил с ней на тему, которая в семействе Малфоев находилась под негласным запретом, не считал случившееся трагедией вселенского масштаба. Она почти не чувствовала угрызений совести из-за того, что изменяет. Драко не любит ее, значит, ее действия априори не могут причинить ему боли. Сначала Тори боялась, что муж каким-то образом прознает об адюльтере и устроит скандал, а затем успокоилась, поняла, что даже если правда выплывет, ему будет все равно. Ситуация Уизли в корне отличалась, пусть его жена была невыносимо заносчивой властной мегерой и относилась к нему как к мебели, но они поженились по любви, и самоедство Рона несколько раз едва не разрушило отношения. Асторию это не устраивало, она была эгоисткой, она хотела быть с этим мужчиной, и она будет, даже застряв в браке с Драко Малфоем. Со временем она полюбила ссоры в «героическом» семействе. После ссор с супругой Рон бывал особенно страстным. Утренний трахомарафон стал тому лучшим подтверждением. Тори целый день провела в домике, с удовольствием поработала в цветнике и только под вечер аппарировала в мэнор. Она собиралась проскользнуть к себе, чтобы принять душ перед возвращением мужа, когда тот появился со стороны парадной гостиной. – Аст, нам нужно поговорить, – сказал он. Ну, как сказал? Поставил перед фактом. – Я могу принять душ перед разговором? – выверенно спокойный голос, никакой суеты. Так надо. – Хочешь смыть с себя запах Уизли? – светским тоном поинтересовался Драко.