Вино - алхимик: превращает разом В пыль золотую жизненный свинец. Омар Хайям
Сначала вернулись звуки: где-то внутри головы гудел Хогвартс-экспресс, перекрикивались авгуреи и спаривались мантикоры. Затем добавились ощущения: язык распух и прилип к пергаментно-сухому небу, а в горло с каждым вдохом будто бы ссыпалась пригоршня песка. Спина болела так, словно ее владелица лежала на стекле. Стекло – не стекло, но что-то неправильное, определенно отличное от матраса, под спиной было, а что-то большое рядом сковывало движения. Невероятным усилием Гермиона открыла глаза и… если бы ее восприятие реальности происходило чуть быстрее, получила бы сердечный приступ, потому что несколько очень длинных секунд была уверена в отсутствии потолка над собой. Потолок нашелся, но гораздо выше, чем ожидалось, Гермиона испытала бы облегчение, не предпринимай в этот самый момент титанические усилия, чтобы пробудить в памяти, какому помещению он принадлежит. Дисциплинированное сознание работницы Отдела Тайн решило обрабатывать информацию по мере ее поступления. Первейшей проблемой по-прежнему являлась засуха во рту. Палочка, как положено, отыскалась в потайном кармане рукава. Она что, заснула в одежде? Стоп! Не нужно бежать впереди Хогвартс-экспресса! Хогвартс-экспресса, который гудит в твоей голове... Наколдованная вода решила одну из проблем. Еще наколдованной воды! И еще, и еще, и еще! Утолив жажду, ведьма вернулась к осматриванию места, где… очнулась? Проснулась? Оказалась? Перенастроив взгляд на ближние объекты и скосив глаза налево, Гермиона обнаружила, что объект, мешающий ей двигаться, и не объект вовсе, а самый настоящий Драко Малфой, плотно обхвативший ее руками и сопящий в район груди. Умилиться помешала атака паники. Рациональная часть Гермионы отмахнулась от паникующей – она одета, Малфой одет, значит… они просто уснули? Отреагировавший на судорожный рывок Драко откинул голову и засопел ей в щеку, обдавая теплым дыханием и концентрированным запахом... Мерлин, что это был за запах! Так не разило даже от Рона после его посиделок с Джорджем в день подсчета квартальной прибыли. И ведь от нее должно разить не меньше! Гермиона подскочила почти вертикально вверх, параллельно выпутываясь из крепких алкогольных объятий Малфоя. На этом ее запас стремительности исчерпался. Комната медленно двинулась по кругу, как холл Отдела Тайн. Только вместо дверей на стенах располагались книги. Хоровод книг едва не опрокинул Гермиону обратно на пол. Книги! Библиотека! Воспоминания поступали в организм капельно. Вот они с Драко сидят на полу в обществе бутылки виски и зачитывают друг другу вслух отрывки из монографии Абраксаса Малфоя о преимуществах фаянса. Или фарфора? Или это была не монография Абраксаса? Гермиона опустила глаза вниз. Решение оказалось разумным – книги перестали вальсировать, а пол, как ни странно, оставался оплотом стабильности. Взглядом она наткнулась на остатки вчерашнего… празднества? Пиршества? Попойки? Пустая бутылка из-под вейловского мускатного… Драко искушал уникальным букетом, потом они дегустировали вино, заедая его французским Шабишу дю Пуато* и немецким Дорблю, и, похоже, выдегустировали бутылку до дна – точно, вот бутылка, а вот подсохшие остатки сыра. После этого они, кажется, заговорили о преимуществах и недостатках крепких спиртных напитков, затем перешли от спора к снятию проб и сравнительному анализу. В ряд (все еще в ряд!) стояли выдержанный огденский огневиски, ирландский виски, две бутылки шотландского купажированного и бутылка односолодового. Они пробовали разные сорта и заедали фруктами, имбирным печеньем и тем же сыром, споря об уместности закуски в принципе. Малфой заикался об ужине, но Гермионе не хотелось покидать уютный закуток библиотеки. Не осквернять же святая святых малфоевского книгохранилища приемом пищи? Будто они не осквернили его распитием спиртных напитков... Следующее воспоминание включало очень сосредоточенного Малфоя, пытавшегося воспроизвести сложную словесную конструкцию. – Грейнджер, ты… невыносимый невыразимец! – изрек в конце концов он и был встречен раскатом смеха. – Нет! Ты хуже… – он пытался собрать расползающиеся мысли и заставить артикуляционный аппарат артикулировать: – Ты… невыразимый невыносимец! И она снова смеялась, а Малфой, кажется, некоторое время обижался. Вчера ей было так хорошо, как не было уже давно… Забытое чувство легкости и крыльев за спиной… Они весь вечер о чем-то спорили, подшучивали друг над другом, как старые приятели, по-доброму переругивались, сначала чтоб отвлечься от разговора с Люциусом, потом просто так. Гермиона не напивалась со студенческих времен, может, поэтому ее и потянуло на откровенность. Стоп! Не может быть! Кажется… она рассказала Малфою, как до тех пор, пока ее не посвятили в тонкости устройства магического сообщества и не объяснили принцип работы психологии масс на его примере, наивно мечтала сделать этот мир лучше, честнее и справедливее. Не могла же Гермиона исповедаться почти чужому человеку?! Да Малфой ее на смех поднимет! Если вспомнит… Пожалуйста, пожалуйста, мироздание, пускай это будет страшным сном! Но нет, она вчера однозначно испытала это – потрясающее чувство облегчения, когда делишься тем, что давно разъедает изнутри. Малфой тоже что-то рассказывал… Определенно рассказывал! Что-то… связанное с Асторией... и Люциусом. Гермиона с ужасом вспомнила, как после рассказа прижимала малфоевскую голову к своей груди, и он был очень даже не против, а потом они... что? Целовались? Или это уже был сон?! Пусть хоть это будет сном! Замедленное восприятие играло сейчас на руку, благодаря ему Гермиона скорее ощущала необходимость сожаления о произошедшем (или не произошедшем?), чем само это сожаление. Если бы не побочные эффекты и... своеобразные обстоятельства, было бы приятно проснуться в крепких мужских объятиях, почувствовать себя хоть кому-то нужной… Пусть даже Драко Малфою. Тем более что он больше не казался воплощением всемирного зла. В общем-то никогда не казался, просто раздражал, а сейчас… Что сейчас? Сейчас не раздражает? Слишком сложные размышления для теперешнего состояния, а ведь вдобавок к ним Гермиона пыталась вспомнить, что именно рассказал вчера Драко. Мутило все сильнее, нужно было срочно попасть домой – магнитом тянуло к кухонному шкафчику, где в дальнем углу притаился запас антипохмельного, которое она лично варила для Рона. Только сбегать, как юной девице, обнаружившей себя в постели с мужчиной наутро после пьянки, несолидно, а аппарировать из защищенной несколькими видами магии библиотеки – рискованно. – Снуппи, – тихонько позвала она. Хлопок и перед ней застыло тощее лупоглазое существо в чистой наволочке. Снуппи окинул взглядом поле боя между Грейнджер, Малфоем и запасами алкоголя мэнора и всплеснул ручонками. – Это потом! – осадила его пыл Грейнджер и смущенно попросила: – Не мог бы ты меня проводить до камина? Домовик неловко кивнул, взял Гермиону за руку и без предупреждения переместился. Содержимое ее желудка тоже предприняло попытку переместиться без предупреждения. Ей даже показалось, что серия ее глубоких вдохов и медленных выдохов сопровождалась хлопками аппарации. Когда немножко откатило и она открыла глаза, перед ней все так же стоял Снуппи, только в руке у него был зажат пузырек с мутноватой жидкостью. Значит, не показалось. – Мисс станет легче, – пролепетало существо. Гермиона взяла пузырек и понюхала. Судя по запаху, это было отличнейшее антипохмельное. – А мистеру Малфою… – Снуппи отнес хозяину тоже, – правильно интерпретировал недосказанное эльф. – Спасибо, – сказала Гермиона и решилась употребить зелье. В голове сразу прояснилось, но потянуло на сон – стандартный побочный эффект антипохмельного. – Передай, пожалуйста, мистеру Малфою… когда он надумает... он знает, что именно… пусть обратится по каминной связи. Коттедж «Агат». Я оставлю камин открытым. Снуппи важно кивнул и протянул коробочку с порохом. Спустя полминуты Гермиона покинула гостеприимный Малфой-мэнор.***
Драко Малфою было одновременно и очень плохо, и очень хорошо. Разложить эти плохо и хорошо на составляющие не было никаких сил, поэтому он несколько раз, ощущая себя хорошо-плохо и плохо-хорошо, погружался в сон и снова из него выплывал. Потом хорошо внезапно закончилось, а плохо стало неимоверно. Окончательно выбил из сна звук. Целое мгновение Малфой был уверен, что лопнул он сам, по крайней мере в области барабанных перепонок, а потом он осознал себя живым, а местами так даже слишком живым. Драко пришел в себя окончательно, когда душе- (и уши) раздирающий звук повторился, а затем повторился еще раз. Он успел подумать, что оглох, когда наступившую после хлопка тишину разбавил тоненький голосок Снуппи: – Хозяину стоит принять зелье. В его руку лег пузырек, а Снуппи снова аппарировал, спровоцировав в голове хозяина очередной взрыв сверхновой. Причиной следующего взрыва стало зелье, которое Драко выпил залпом. Резкое прочищение мозгов вызвало страшную головную боль. Следовало попросить домовика сгонять за болеутоляющим, но еще одного хлопка бедный организм мог не выдержать, поэтому Малфой нащупал в заднем кармане палочку и призвал необходимое с помощью манящих чар. Он с удовольствием опустошил влетевший в руку фиал и наконец открыл глаза. Драко давно осознал, что находится не в спальне и не на кровати, но обнаружить себя на полу библиотеки было... большой неожиданностью. Стараясь не делать резких движений, Малфой сел, огляделся по сторонам и на какой-то миг почувствовал себя полководцем над поверженным врагом. В роли поверженного врага выступали пять бутылок крепкого алкоголя разной степени наполненности (или опустошенности?), бутылка из-под эльфийского вина, остатки закусок и раскрытые на разных страницах книги… Все это (даже книги!) резко пахло. Кроме алкогольного амбре и перегара откуда-то исходил теплый, терпкий и сладковатый запах… Грейнджер! Вчера он напился в хлам с Грейнджер. И это было самое безумное и самое… безумное, что он совершал за хренову тучу лет! Память возвращалась фрагментами: вот они о чем-то спорят, Грейнджер тянется за бутылкой и валится на него; они читают вслух выдержки из опусов его предков; шутят и толкаются плечами; он придумывает какое-то очень смешное прозвище для нее; потом еще смешнее; они хохочут и оказываются на полу. Провал в памяти. Вот она, размазывая слезы, рассказывает о чем-то. Кажется, он что-то спросил… что-то очень личное… и приготовился получить по лицу, но ее прорвало, она говорила, говорила, говорила и не могла остановиться. Вспоминала конец девяностых, когда ее воспринимали исключительно как красивую картинку – героиня войны, девочка-которая-помогла-мальчику-который... лебезили, заискивали, не давали проходу, рассказывала, как мечтала, чтоб о ней забыли, чтоб ее не ассоциировали с... теми событиями, как хотела пройти путь с нуля до министра Магии, но ей объяснили, что систему не свалить, что она и опираться-то может только на героическое прошлое и дружбу с Поттером и почему стоит выбрать другой путь. Один преподаватель устроил ей занимательный и поучительный экскурс в историю, поведал, что вплоть до ХХ века волшебное сообщество не видело беды в маглорожденных, но случилось так, что в политику полезло много подобных ей, и привычный магам вековой уклад пошатнулся. Испуганные волшебники не нашли лучшего решения, чем искоренить «зло». Вывод напрашивался очень простой: Грейнджер, грязнокровке по рождению, лучше не высовываться. Реализовывать себя и тешить амбиции там, где ее будут ценить, не массы, а избранные. И она пошла этой дорогой. «Нет-нет-нет, не подумай, Малфой, совсем не жалею, потому что мне нельзя получать в руки власть». И по большому секрету поведала причину, по которой нельзя. «Все честно, Малфой! Я случайно узнала про Люциуса, ты теперь будешь знать мою тайну. Придется, правда, поверить на слово». Вот только он совершенно не помнил, что именно она рассказала после пафосного вступления. Все произнесенные перед этим перемежающиеся рыданиями слова отпечатались в черепушке. А тут ноль. Зеро. Ну и ладно. Если любопытство совсем одолеет, он переспросит. Расслабленный после зелья Драко лежал, проникаясь уважением и сочувствием к маленькой женщине, пожертвовавшей своими мечтами. А потом… вспомнил страшное. Он почему-то решил, что у них неравный счет по откровениям – Грейнджер узнала одну его тайну и открыла две своих. Поэтому в ответ на ее признание, он... Дракл! Он выложил ей, при каких обстоятельствах окончательно рухнула его вера в отца. Если она… Прекрати, Малфой, ты же теперь уверен, что Грейнджер – могила, что она никому не выдаст твоих секретов! Да и клятва невыразимца не позволит... Хорошо, что алкогольный дурман играл анестезирующую роль и застилал восприятие чудесной вуалью из «ну и пусть». Но все-таки было неприятно, что она теперь в курсе настолько гадкого семейного секрета. Драко сам себе парировал: твоя жена спит с ее мужем, неужели услышанное вчера хуже? Просто в той истории он сам повел себя как бесхребетный мудак, а почему-то хотелось, чтобы Грейнджер не считала его тряпкой. Черт, почему ею так пахнет?! Драко поднес к лицу рукав мантии и принюхался, ее запахом пропиталась вся его одежда, значит… значит, не снилось, они вповалку заснули тут на полу среди книг, значит, не снилось, значит, она действительно льнула к нему, а это... приснилось или происходило наяву? Они целовались? Нет, такого она бы точно не допустила. Точно? Драко скептически посмотрел на ряд бутылок. Эльф появился почти бесшумно. – Снуппи приберет, – проблеял он, – Снуппи набрал хозяину ванну, как он любит. Ванна. А потом поспать. В мягкой постели. Отличный план! – Мисс Гермиона, – никогда об Астории Cнуппи не говорил с таким придыханием, Грейнджер приворожила его домовика? – просила передать, чтобы хозяин, когда будет готов, связался с ней по каминной сети. Она оставила камин открытым. Коттедж «Агат». Ванна. Сон. Грейнджер. Самый лучший план из возможных!***
Даже в выходные Гермиона редко позволяла себе спать днем. Но крайняя расслабленность, как следствие перебора с алкоголем, заставляла оставаться в постели. Мысли текли неспешно, даже те, что касались письма детям в Хогвартс. Письма, написание которого откладывала почти целую неделю. Дальше тянуть было некуда, до оформления бумаг оставались считанные дни. Размышления о собственном разводе трансформировались в размышления о разводе своего… врага? Нет, точно не врага, школьная мышиная возня и события старших курсов подернулись приятной дымкой полузабытого. Тогда не старого, тогда нового… Нового кого? Друга? Приятеля? Знакомого? Знакомым Малфой тоже был старым, но после вчерашнего вряд ли уместно определение «просто знакомый». Окстись, Гермиона, не переспали же вы, в конце концов! Хм. Смотря какое значение вкладывать в понятие «переспали»… Но он точно не просто знакомый после всех этих откровений. Откровения… Будто кто-то сорвал покрывало с истории, поведанной Малфоем. С истории, которая произошла много лет назад, через год с небольшим после того, как он женился. В один прекрасный день перепуганный домовик доложил Драко, что молодая миссис назначила свидание хозяину Люциусу в оранжереях. О своих метаниях Малфой говорил с несвойственной ему экспрессией: идти или не идти, верить эльфу (они же вроде бы на физиологическом уровне не могут врать) или нет. Гермиона пыталась представить, что ощущал юноша двадцати с небольшим лет, узнав о вероятном предательстве жены и отца. Драко сказал, что действительно замечал в тот период за Асторией непонятную рассеянность и невнимательность, замечал, что она краснела и шарахалась, пересекаясь с Люциусом, но даже входя в оранжерею, клял себя за излишнюю подозрительность. Когда же увидел собственного отца, прижимающего Тори к себе и лапающего ее за задницу, поймал его покровительственный взгляд поверх головы невестки, а затем ядовитое: «Кажется, ты не умеешь угодить женщине, сын, если она ищет… ммм… тепла у опытных», едва не использовал непростительное. Не использовал, потому что так и не смог определиться, к кому его применить – к Тори, Люциусу или к себе. Отец погрозил пальцем и закончил представление словами: «Забирай свое и не зевай больше», – а затем швырнул невестку в сторону сына. Драко забрал Асторию из оранжереи, выслушал сбивчивый рассказ, как Люциус ей проходу не давал, и поверил – только один человек в застуканной им парочке являлся старым интриганом. А потом выяснилось, что Драко был не единственным зрителем сцены. Кроме него присутствовала зрительница. Люциус отправил к сыну первого подвернувшегося домовика и не учел, что Пеппер до последней клеточки предана Нарциссе. Это стало последней каплей в чаше терпения старшей миссис Малфой, она покинула мэнор навсегда. Люциусу Малфою несказанно повезло, что Гермиона узнала эту историю после того, как они провели ритуал по удержанию души в картине, есть методы пожестче тех, что она использовала, и уж она не отказала бы себе в удовольствии. Хотя и до последнего откровения Малфоя были предпосылки сделать насильственное пребывание отпечатка души среди живых не самым приятным, но Гермиона предполагала, что это пойдет вразрез с желаниями Драко, и без того испытывающего чувство вины перед отцом. Когда это она стала так заботиться о нем? И вообще не много ли Малфоев в ее сегодняшних мыслях? Нужно встать и переключиться на написание письма детям. Гермиона вздохнула, оторвала голову от мягкой подушки и… выругалась. Она уже много лет не позволяла себе ложиться спать с мокрыми волосами, а тут – на тебе! Но с другой стороны она еще большее количество лет не позволяла себе такого… расслабления. Только это не снимало вопрос, что делать с паклей, в которую превратилась ее прическа. От применения распутывающих чар ее отвлек звук. В доме кто-то был. Она оставила свой камин открытым в сторону поместья Малфоя, не мог же он… даже представлять, как тот путешествует по ее дому, было неприятно. Гермиона стремительно выскочила из спальни, спустилась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и… налетела на острый взгляд человека, восседающего в одном из кресел ее гостиной.***
Драко проснулся отдохнувшим и полным сил, было странно ощущать такое через несколько часов после первого пробуждения. Все-таки он варит отличное антипохмельное! Наконец довелось оценить в полной мере. Сначала он хотел сразу же отправиться к камину и сообщить Грейнджер, что готов к разговору с Абраксасом, затем Драко вспомнил, что последний раз нормально ел вчера утром, и потребовал у эльфа подать то ли поздний завтрак, то ли ранний обед. После еды ноги понесли в портретную галерею. Почему-то ему было важно увидеть (или скорее не увидеть) отца на полотне. Какими же были его изумление и досада, когда тот оказался на месте! – Сын, – констатировал Люциус и удостоился неприязненного взгляда помянутого. Драко молча смотрел на Люциуса, а Люциус молча смотрел на Драко. Первым нарушил тишину старший, и младший засчитал себе ма-а-аленькую победу. – Где твоя вчерашняя спутница? – Тебе-то какое дело?! – почему-то совсем не хотелось обсуждать Грейнджер с отцом. Люциус окинул видимую с портрета часть галереи взглядом. – Нет ее тут! – зло бросил Драко. – Хм… тогда хочу тебя поздравить, сын. Одобряю твой выбор. Драко заподозрил у себя слуховые галлюцинации. Почему нет? Побочный эффект смешивания разных сортов и видов алкоголя, например. Видимо, выражение лица Драко, пока он договаривался с собой о трактовании услышанного, стало совсем глупым, потому что Люциус презрительно ухмыльнулся и объяснил ход собственных мыслей: – Если не изменяет память, у нее есть ребенок, значит, фертильна. Умна. Признаю. Глупо не признавать. То, что она вчера сделала, мало кто может, следовательно, сильна. И магически, и как личность. То, что тебе, слабаку, нужно. Так это – завуалированная попытка отвратить его от Грейнджер! Будто бы он рассматривал ее кандидатуру в… таком разрезе. – Я не… – Ты – мой сын, – отчеканил Люциус, – я знаю о твоих намерениях раньше, чем они формируются у тебя в голове. – Она замужем! – огрызнулся Драко. – Если она готова найти способ расторгнуть твой брак (о, не нужно делать вид, что это не ее идея!), то ее собственный… с кем? С мистером Уизли… В конце концов она заинтересована… – Она совершенно не заинтересована, помогает из альтруистических соображений. – С чего бы… – Вообще-то я пришел сказать, что частично готов признать правоту твоих суждений об Астории, но ты, как обычно, отбил всякое желание. Люциус, находящийся уже в полушаге от выхода за раму, застыл. – Нет, только не говори… Нет… Астория и муж Грейнджер? Мерлин! Малфой и Уизли! Однако! Хохот Люциуса высекал искры из нервных окончаний Драко. Куда делось хорошее настроение, с которым он проснулся? Покойный Малфой посерьезнел и впился в лицо сына цепким взглядом. – Она ведь невыразимец, да? В Отдел Тайн не берут кого попало, – взгляд стал еще острее, буквально полоснул по лицу: – Не упусти ее. Будешь последним кретином, если упустишь! Пока сын подбирал достаточно емкие слова для ответа, отец вышел из картины.