Вы когда-нибудь задумывались о существовании другой вселенной, которая живет по другим правилам? Я полагаю, у многих людей ответ будет положительным. Но, несмотря на это, нам сложно представить нечто подобное, потому что непонятное «оно» выходит за общепринятые рамки, столь нам привычные, что расставаться с ними будет очень проблематично. Муравьи, трудолюбиво перетаскивающие тонкие палки из незнакомых мест в свои муравейники, не способны представить себе величину планеты и человеческую жизнь, так непохожую на их собственную. Люди, увязшие в системе, основанной на стандартах и принципах, непонятно кем придуманных, тоже не могут осознать, что где-то за пределами разума есть жизнь, другая, отличающаяся от их. В каком-то смысле мы и есть те наивные муравьи, построившие собственную вселенную на собственных понятиях и домыслах, но не осознающие, каковой она является на самом деле, или просто не желающие осознавать. Тэхен отлично понимает, что у него нет доказательств ни «за», ни «против» утверждений незнакомца,
у которого по-моему уже пора спросить имя, нет?, но он изначально держится стороны «против», по той же проговоренной выше причине — собственные предрассудки не позволяют воспринимать новую информацию так, как следовало бы. О нет, я совсем не хочу сказать, что нам теперь нужно вторить любому безумцу, моментально соглашаясь с каждой его странной идеей. Но иногда не помешает выслушать его и взглянуть на ситуацию под другим углом, а вдруг, есть что-то за пределами нашего родного «муравейника»?
— То место, откуда я родом, называется Дезидериум, от слова «желание». Стоит упомянуть, что у нас все знают про мир по другую сторону, говоря проще, твой мир. Концепция нашего мира несколько сложнее, чем может показаться на первый взгляд, так что я прошу тебя слушать внимательно. — Тэхен закатывает глаза на просьбу (после встречи с этим парнем он вообще очень часто не может сдерживаться), уже собираясь вставить колкость про «часики-то тикают», но передумывает, наткнувшись на серьезный взгляд напротив. Редко можно наблюдать какие-либо эмоции на обыденно равнодушном бледном лице, если это не резкие вспышки гнева, конечно, о чем русоволосый прекрасно помнит, поэтому Тэхен все же собирается с мыслями и молча продолжает слушать длинный, по всей видимости, рассказ юноши. — Наш мир как некое дополнение вашего. В нем живут не люди, но существа, похожие на них, и неразрывно с ними связанные. Как ты думаешь, почему название образовалось именно от желания? — черные глаза всматриваются в карие, в которых среди пучины недоверия к чужим словам находят толику растерянности, после чего сухие губы застывают в легкой улыбке-ухмылке. Тэхен слегка удивлен тому, что загадочный некто из якобы другого мира сегодня так щедр на эмоции. Хотя, быть может, Тэ сам создал его неправдивый образ в своей голове, которого теперь и придерживался? Да, предрассудки — вещь страшная. — «Хочу новую лошадь, хочу особняк покрупнее, хочу больший участок земли, чтобы созревало больше урожая». Желания бывают безобидными, вроде этих, основанные на элементарных потребностях людей. Они ни к чему не приводят, но… Существуют и другие. «Хочу, чтобы тот человек умер. Он приносит мне неприятности, а значит, пусть утонет в канаве, моля о пощаде.» Или же не так. «Я люблю этого человека, поэтому хочу, чтобы он был счастлив.» Самые разные желания, затаенные где-то в глубине человеческого разума, рано или поздно выходят наружу, и тогда появляемся мы. Там, по другую сторону леса, из-за спонтанных слов, произнесенных вроде бы даже не со зла, а на эмоциях, или наоборот, из-за слов, полных любви, рождаются «светлые» и «темные». То, кем ты станешь, какую жизнь проживешь, будет зависеть от набора фраз, произнесенных где-то там, за пределами твоей досягаемости. Разве это не кажется несправедливым? — черноволосый на миг прикрывает глаза, будто пытаясь отпустить ситуацию и немного расслабиться. Нельзя поддаваться нахлынувшим чувствам, иначе он не сможет завершить свою историю. Сейчас он кажется Тэхену немного больше похожим на простого парня со своими заморочками, чем несколько часов назад. Вот, что значит на самом деле поговорить с человеком с глазу на глаз. Или не с человеком, не суть.
— Хорошо, предположим, ты говоришь правду. Но как такое вообще возможно? «Тёмные», «светлые» — это вроде как по цвету кожи? — любопытный Тэхен, который хранит в себе эту черту, с возрастом лишь разрастающуюся внутри него, с самого детства, даже не знает, за что ухватиться. Нешуточный вид собеседника и логичность построения предложений говорят о том, что с головой он, кажется, дружит, и заставляют если не поверить, то начать интересоваться темой, внимательно вслушиваясь в приятно звучащий голос.
— Нет. У нас все бледные, как керамические статуэтки на полке. Но когда рождается ребенок, он уже имеет некоторую силу, которая может быть «светлой» или «темной». Визуально это что-то вроде дыма вокруг твоего тела. Но он не всегда во вне, а только при испытывании сильных эмоций. Злость, радость, и так далее. В основном эта сила находится внутри нас, так что определить ее характер, если индивидуум сохраняет полное спокойствие, будет не так-то просто.
— И тебе сто лет? — Тэхен задумчиво очерчивает пальцами подбородок, пробегаясь глазами по говорящему. Да ну нет, серьезно? Сам говорящий на это только слегка посмеивается, опираясь о колено локтем и кладя голову на кулак.
— Из всего, что я сказал, самым интересным тебе кажется мой возраст? Ты действительно сильно отличаешься от людей, которых я раньше встречал. — это не так, ведь Тэхену хочется очень о многом спросить и многое узнать. Рождение детей, сама эта сила, как она выглядит, в чем отличие «темных» от «светлых», каким образом житель другого мира встретил человека и не одного, по его словам, как и зачем он, собственно, попал в лес и самый главный вопрос — зачем ему медальон? Очень много вопросов терзают русую голову, и если вы спросите у Тэхена, почему он решил остановиться на, вроде бы, самом простом из всех — возрасте, он не ответит, потому что сам не знает. Это вышло как-то непроизвольно. — Фактически мне девяносто девять, но скоро будет сто, да. Рост детей прекращается, когда они достигают, скажем, ваших семнадцати или восемнадцати. Так что всю оставшуюся жизнь я буду выглядеть, как ты, но проживу несколько дольше. — Тэхен немного хмурится, осознавая, что его жизнь для кого-то лишь определенный не очень длинный период.
— Сколько?
— У каждого по-разному. Нет какого-то одинакового срока для всех. Мы рождаемся из-за людских желаний, из-за них же и умираем. Ты покинешь свой мир, как только желание, послужившее причиной твоему появлению, будет исполнено. Некоторые живут несколько столетий, некоторые не доживают даже до сорока. А это, по нашим меркам, очень мало.
— Ты говорил, что эта бумажка, — Тэхен, несколько секунд полюбовавшись на приглашение, возвращает его законному владельцу, — является приглашением на твое совершеннолетие. Раз тебе сейчас девяносто девять, ваше совершеннолетие — сто?
— А ты внимательный. — рассказчик вновь одаривает юношу легкой улыбкой. — Это так.
— На самом деле твои слова никак не укладываются в моей голове. Я все еще тебе не доверяю, потому что ты вел себя очень грубо и подозрительно, однако…
— Об этом… Я хотел, наверное… Обычно я веду себя спокойно, но тогда были причины. Это все из-за силы, которую я пытаюсь контролировать, Тэхен. Я не хотел причинять тебе вред, но она вырвалась наружу. — черноволосый юноша, хоть и ощущал вину за все причиненные неудобства, помимо этих нескольких сухих фраз ничего больше вымолвить не смог, будто невидимая рука схватила его за горло, не позволив продолжить и не дав как следует извиниться.
— Ладно. — однако Тэхен умеет довольствоваться тем, что есть. Он чешет затылок, неловко осматривая резко погрустневшее лицо собеседника. — Так ты сам-то кто? «Темный», «светлый», «серобуромалиновый»? — русоволосый пытается отогнать старую обиду и снять нависшее напряжение с помощью шутки, на которую парень напротив лишь невесело усмехается. Они еще не могут спокойно находиться в компании друг друга, в особенности Тэхен. Ему странно и непривычно вот так сидеть и расспрашивать загадочного некто о всякой всячине, пусть он уже и не выглядит таким уж загадочным. Но все в порядке, уже хоть какой-то прогресс.
— Я «светлый». — прозвучало гораздо печальнее, чем парень планировал услышать. Согласно человеческим представлениям, все светлое олицетворяет одухотворенность, чистоту и непорочность, а темное, наоборот, является воплощением зла и всего негативного, существующего в мире. Поэтому Тэхен честно не понимает, почему собеседник так расстроен, а он явно расстроен, из-за своего… Цвета, если можно так выразиться. Хотя сам, как художник, Тэхен прекрасно осознает, что предрассудки по поводу цветов — самая глупая вещь в мире, ведь лишь с одним без второго невозможно будет написать настоящую картину, законченную, приносящую смотрящим неподдельные эмоции. Так и жизнь была бы неполной без темного или светлого, она бы потеряла целый спектр красок, который способен привнести в нее новые ощущения. Все должно быть в гармонии — так думает Тэхен. Нельзя делить что-то на плохое и хорошее, темное и светлое, ведь эти понятия неделимы, как две стороны одного зеркала, которые вместе составляют нечто прекрасное — саму жизнь. Тэ одинаково отреагировал бы на любой ответ, будь его собеседник хоть «темным», хоть «светлым». Хоть «серобуромалиновым». Но сам он, кажется, не в восторге от своей сущности. — Давай не будем продолжать эту тему. Просто у меня из-за нее небольшие трудности, давай не будем вдаваться в подробности.
— Мне интересно, как это вообще выглядит. Если хочешь, чтобы я поверил тебе окончательно, можешь?..
— Это как раз то, из-за чего я начал разговор с тобой. Место. Как только вышел из воды, я ощутил что-то… Странное. Как будто чего-то не хватает, понимаешь? Спустя время я понял, что что-то здесь блокирует меня и не дает выпустить свою сущность наружу. Помнишь, с чего начался наш диалог? Я был уверен, что ты тоже заметишь необычность этого места. Честно говоря, я думал, что так выглядит мир людей, но когда ты сказал, что потерялся… — Тэхен опускает глаза в землю, утопая в размышлениях. Накрапывающий дождь лишь придает атмосфере загадочности, чудом обходя стороной до сих пор пылающий огонь. Все это действительно кажется совсем необычным, будто дурной сон или чья-то глупая фантазия. Слова сидящего напротив человека
или не совсем звучат достаточно реалистично, а ситуация с бесконечными лабиринтами все чаще наталкивает на возможно не самое удачное решение — довериться молодому человеку и вместе придумать выход из затруднительного положения. Тэхену было любопытно услышать чужую историю, но он пока не знает, что делать со всей этой информацией — принимать или слать куда подальше из и так трещащей по швам головы. Как там говорится… Утро вечера мудренее, да?
— Слушай, по-моему, твое время вышло. Я очень устал, правда. Я устал, а еще этот дождь, и твои слова… Давай просто оставим все это, эээ… А твое имя?..
— Чонгук. Я уж думал, ты и не спросишь. — Тэхен, устало улыбнувшись на колкость, принимает лежачее положение и устраивается около костра, намереваясь немного поспать и тем самым давая понять собеседнику, что их разговор окончен. Чонгук некоторое время молча сидит и смотрит на утомленную и уже находящуюся в полудреме фигуру подле пламени, после чего неторопливо встает и уходит непонятно куда, планируя вновь вернуться следующим утром. И пускай Тэхен не сказал ничего конкретного, не назначил следующей встречи или чего-то в этом роде, он и не убежал с громкими криками о надобности пройти лечение у врача, что Чонгук уже, кстати, от него слышал. Голову «светлого» продолжает терзать вопрос о том, почему все же Тэхен его спас. Говоря честно, странности, происходящие в лесу — всего лишь предлог, чтобы снова увидеть Тэ и поговорить с ним, но не так, как было до этого, а
по-человечески, насколько это возможно. Этим вечером Гуку удалось подобраться удивительно близко, и он смог как следует понаблюдать за юношей, но тот его поступок все еще скрыт для Гука за завесой тайны, которую он очень хочет отбросить в сторону, потому что этот случай не дает ему покоя уже долгое время. Почему этот человек так добр к, по сути, незнакомцу, да еще и к такому, как он? Ведь не бывает такого, что кто-то делает что-то хорошее без личной выгоды, верно? По этому правилу и существует, кажется, чонгуков мир. Точнее, существовал до их встречи.
***
Солнце мягкой поступью пробегается по взъерошенным и растрепанным из-за ветра черным волосам, заставляя их слабо поблескивать, переливаясь. Оно шаловливо продолжает изучать тело ребенка, ненадолго задерживаясь на лице и добродушно заглядывая в глаза, придавая им шоколадный оттенок. Мальчик смешно фыркает и пытается отгородиться от приставучих лучей маленькой ладошкой, которая при таком свете кажется еще белее, чем есть на самом деле. Он останавливается и недолго вглядывается в озаренные светилом окрестности невысоких домов из серого шершавого камня, их аляповатые разноцветные крыши и недавно выкрашенные квадратные рамы окон, в которых отражаются многочисленные блики. Да, этот пейзаж явно отличается от того благородного мрака, который окружает дитя с самого его рождения. На улицах столицы нет и намека на привычную холодную роскошь, все до удивления просто, однако это и придает такой шарм месту, где мальчик сегодня побывал впервые. Все какое-то непривычно уютное: девушки, ловко маневрирующие сквозь толпу с большими плетеными корзинками в руках, милая лохматая собачонка, лающая на проезжающую повозку со старой хромой лошадью, усатые торговцы, недовольные слишком малым спросом на товар и тихо переговаривающиеся об этом между собой. Город существует спешной обыденностью, пусть в чем-то суматошной, но такой
живой, что у Чонгука захватывает дух. Он впервые чувствует себя частью чего-то большего, нежели полупустой особняк с презрительными взглядами и темными чердаками на каждом углу. И, конечно, нисколько не жалеет о том, что позволил себе втихаря улизнуть от родителей, впрочем, не особо обращающих внимание на наследника. Трепещущее где-то в районе живота чувство восторга от представшей взору картины разливается по телу приятным теплом.
— Эй, ну ты чего там застыл? Давай, теперь ты водишь! — холодная ладошка, такая же, как и у самого Гука, слегка касается плеча, после чего раздается заливистый смех, такой искренний и веселый, что невозможно удержаться и не засмеяться в ответ. Четверо ребятишек, резво перебегающие оживленную дорогу и едва не сбивающие растерявшихся людей, сворачивают куда-то в более тихое место и бодро машут руками, зовя Гука за собой. А он и не против, от непривычки поглаживая плечи, на которых в кои-то веки не висит тяжелым грузом длинная королевская мантия. Наследнику пришлось оставить предмет одежды и почета в особняке, потому что ему, вообще-то, запрещено покидать пределы своего «дома» одному. Да и не одному, собственно, тоже. Но нет улик — нет проблем. К счастью, в народе никто не в курсе, как выглядит юный претендент на престол, ведь его все еще скрывают из-за неправильного характера силы, а посему можно спокойно играть с городскими ребятами, не заботясь о последствиях. Они, конечно, еще дадут о себе знать, но не сейчас. Сейчас Чонгук, в чьих глазах наконец пробивается то невинное и жизнерадостное, что всегда присутствует в детях, догоняет свою новую
первую компанию и продолжает полюбившуюся игру в салочки. Солнце ласково машет ему на прощание, медленно скрываясь за вереницей остроугольных крыш и в последний раз озаряя лучами затерявшуюся вдалеке спину.
***
Низким кряхтящим шепотом поскрипывает входная дверь, больше похожая на массивные ворота, настолько тяжелой и огромной она кажется вернувшемуся ребенку. Он короткими беззвучными шажками движется по пустому холлу, стараясь не наткнуться на разозленных дневной выходкой членов семьи. Приглушенный свет вопреки ожиданиям не дарит успокоения, а лишь раздражает глаза. После нескольких часов на светлой улице трудно что-то разглядеть в подобной полутьме. А разглядывать приходится, иначе шансы натолкнуться на кого-то заметно возрастают. Чонгук, целиком и полностью состоящий из нервозности и пылающего в груди авантюризма, кое-как поднимается по ступенькам, которые в данный момент кажутся ему просто бесконечными, и кроткой тенью проскальзывает в заветную дверцу на втором этаже, вздыхая с облегчением и валясь на кровать от усталости.
«Неужто не попался?» — радостно спрашивает голос в голове, но какое-то мерзкое, едва различимое предчувствие, неозвученным подвохом застрявшее на кончике языка, никак не дает мальчику остаться на месте и вздремнуть после недавней утомительной, но приятной активности.
«Не может все быть так гладко» — раздается гадкий внутренний голос, и Чонгук все-таки поднимается с мягких перин. Неясное «что-то» на интуитивном уровне тянет его к окну, и он послушно следует, одним движением отбрасывая в сторону мешающую ткань плотных штор. Предчувствие оказалось правдивым, застряв в горле непроходимым комом. Гук быстро отходит от оцепенения и несется вниз, словно ошпаренный, боясь не успеть.
На заднем дворе виднеются знакомые силуэты; ледяной бесчувственностью веет за километр. Но ребенок не обращает на них внимания, даже не замечая далеко не доброй ухмылки во взгляде, казалось бы, самого родного существа. Мать явно довольна очередной своей выходкой, которая уж точно поставит непослушного мальчишку на колени, заставляя молить о прощении, которое, увы, все равно делу не поможет. Чуть поодаль, сжимая тканевый чемоданчик в обеих мозолистых руках и опуская взгляд, стоит обычно полная энергии, но в данный момент печальная тетушка. Заметив движение рядом с собой, она все же поднимает глаза, и Чонгук может увидеть, как одна одинокая слезинка скатывается по круглой щеке. Женщина, торопясь, смахивает неприятную влагу пальцами. Он никогда не видел ее такой. Хотя жизнь в особняке для тетушки тоже была не сахар, она всегда старалась держать лицо и не подавать виду, чтобы еще больше не расстраивать и так вечно несчастного наследника. И сейчас, видя ее такой сломленной и разбитой, словно старое никому не нужное корыто, которое было так по-свински выброшено, как только потеряло свою надобность, Чонгук чувствует, как внутри него тоже что-то предательски ломается, грозясь разлететься по всему телу мелкими осколками и раскрошить все органы в порошок. Он стоит, тупо глядя на любимое лицо, и не может сдержать слез. Дитя никогда не думало, что родителям настолько плевать на него, чтобы лишать последнего, что заставляет просыпаться по утрам. Женщина не выдерживает и обнимает мальчика со всей теплотой и любовью, с какой только может. Она, прикрывая дрожащие глаза, крепко целует его в макушку, будто это ее собственный сын, и мягко шепчет что-то на ухо.
«Никогда не стыдитесь себя» — произносит она так, чтобы слышал только он, только Чонгук.
«Я люблю Вас и всегда буду. Вы сильный, молодой Господин, я знаю. Все будет хорошо, когда-нибудь все будет хорошо.» — это последнее, что она успевает сказать, когда повозка, запряженная тройкой лошадей, подъезжает, ожидая, пока в нее сядут. Скрепя сердцем женщина выпускает из объятий мальчика и не спеша бредет к этой повозке, не оборачиваясь, потому что больно. Гук не успевает смахивать струящиеся ручьями прозрачные солоноватые капли с щек и неверяще вглядывается в образ, норовящий выскользнуть из его жизни, но навсегда оставшийся где-то глубоко в сердце.
«Я, кажется, уже говорила тебе не подходить ни к кому, кроме членов королевской семьи. Ты решил ослушаться и самовольно убежал в город, ничего не сказав нам, своим родителям. Умей нести ответственность за свои дерзкие поступки, Чонгук.» — это все, что равнодушно проронила королева, оставляя ребенка одного всматриваться в исчезающие очертания ненавистной повозки. Неужели в этом жестоком мире даже за крохотное чудо нужно платить горькими слезами?
