Inmortalium

Короткие зеленые травинки, напоминающие мягкий шерстяной ковер, слегка влажные из-за подрагивающих на ветру капель утренней росы. Одежду молодых людей покрывают едва заметные размытые пятна, поскольку они оба лежат на траве, но их это мало заботит. Тэхен вглядывается в чистое голубое небо без единого облачка, подложив одну руку под голову, а во второй держа наполовину съеденное кислое яблоко. Чонгук примостился у большого дерева с раскидистыми ветвями, оставив свой завтрак нетронутым. Все вокруг будто замерло в сладкой истоме, и даже легкий ветер колышет молодую листву как-то лениво, нехотя. Впервые за долгое время Тэхену не хочется никуда бежать и ничего искать: упоенный негой, он не станет прерывать долгожданную волну расслабления, наполнившую его тело до краев. Они не планировали устраивать праздный день и собирались лишь перекусить, но широкая поляна, простирающаяся под их ногами неровным кругом и усыпанная мелкими разноцветными цветками самых разных красок и оттенков, просто не оставила им выбора. Художник внутри Тэхена никак не мог позволить себе спокойно пройти мимо подобного пейзажа, больше похожего на сцену из сновидения, чем на реальное место. К тому же теперь им было некуда торопиться. Если время остановилось, почему бы не потратить остаток бесконечности на любование красотами природы? — Как бы я ни ненавидел это место, сейчас я благодарен тому, что оказался здесь. Это невероятно. — Тэхен срывает маленький цветок с тонким стебельком и резными голубыми лепестками и, прикрыв глаза, вдыхает его нежный аромат. Легкий чувственный шлейф, едва слышимый, но приятно успокаивающий, дарит ему ощущение воздушности. Немного приподнявшись, он вкладывает цветок в раскрытую ладонь Чонгука. Последний опускает на него глаза, аккуратно крутя находку холодными пальцами. — Ты прав. Здесь очень красиво. Тэхен неспешно переводит взгляд на лицо спутника и внезапно замирает. Нескончаемая погоня за ответами и поиск дороги обратно выматывали его настолько, что под конец дня не оставалось сил ни на что кроме сна. Насущные проблемы занимали все его мысли, и в итоге это привело к тому, что он бессознательно игнорировал то, что к ним не относилось. Какая ирония, что с возникновением еще большей проблемы, буквально катастрофы, которая не может быть улажена, в его душе освободилось место для чего-то иного, нежели ни к чему не приводящие переживания. Теперь, когда их судьба, можно сказать, решилась сама собой, Тэхен будто заново изучает мир вокруг себя. Как он, связавший себя с живописью практически с пеленок, мог столько времени не замечать произведение искусства рядом? Чонгук красивый. Нет, не так. Чонгук потрясающе красивый. Бледная кожа, делающая из него настоящего аристократа, в сочетании с прямыми темными волосами и черными глазами кажется будто бы еще бледнее, но это не выглядит болезненно. Бесцветные губы, сжатые зачастую в одну недовольную полоску, в расслабленном состоянии выглядят мягкими и аккуратными. Нос слегка крупноват, но вкупе с остальными чертами лица это выглядит скорее не как недостаток, а как своего рода изюминка. Скулы не слишком ярко выражены, но и пухлых щек как таковых нет. Все в нем будто бы так, как надо, не идеально, но по-особенному притягательно. Чонгук действительно выглядит очень молодо и свежо, несмотря на все пережитое, и единственное, что может служить доказательством его настоящего возраста, — это широко распахнутые печальные глаза. Такие глаза бывают только у стариков: в них столько усталости и молчаливого страдания, что все сомнения по поводу того, сколько человеку лет, уходят как-то сами собой. Однако то, что безоговорочно выдает в нем представителя королевских кровей, даже не изящные черты лица, а элегантность в движениях. Тэхен никогда не обращал на это внимания, но, присмотревшись сейчас, Чонгук даже цветок в пальцах держит как-то по-другому. Его походка всегда плавная и ровная, лицо выражает спокойствие, а движения расслаблены, но полны некой безмолвной уверенности. Он будто всегда знает, что делает, но это знание не требует агрессии и громких слов, потому что оно выражено в каждом его действии. Ему хочется верить, за ним хочется следовать. Медленный поворот головы, легкий взмах руки, бесшумная поступь — все это преисполнено благородной простотой. Но иногда он становится другим. Робким, неуверенным, полным нелюбви к себе и непонимания того, откуда эта любовь берется в ком-то. В такие моменты он весь как-то сжимается, словно маленький ребенок, который хочет спрятаться от огромного пугающего мира. В такие моменты он смотрит затравленно, как брошенный на произвол судьбы щенок, и Тэхен правда всей душой хочет избавить его от этого состояния. Потому что не может такой прекрасный человек быть слепым к собственным достоинствам, не видеть того, что видят все вокруг него. — Тэхен? Ты чего застыл? — юноша смаргивает минутное наваждение и поспешно отворачивается, когда понимает, что все это время в открытую пялился на Чонгука. Хочется оправдаться профессиональным интересом, ведь любой художник попытался бы запечатлеть такую красоту на затворках сознания, чтобы в будущем перенести ее на холст, но язык не поворачивается. Их снова окутывает неловкое молчание, но длится оно, к счастью, недолго. Тэхен внезапно забывает о всяком смущении и вскакивает с места, с энтузиазмом глядя на ничего непонимающего наследника. — Тэхен, что случилось? Почему ты так смотришь? — Ничего не говори, просто сиди здесь. Никуда не уходи, хорошо? Я сейчас. — сказав это, он резво устремляется туда, откуда они пришли, и машет удивленному Чонгуку рукой, ненадолго обернувшись. — Никуда не уходи! Чонгук следит за быстро исчезающим с поля его зрения пятнышком с русой макушкой и, когда Тэхен окончательно теряется за пышной растительностью, накрывает лицо ладонью, рвано выдыхая. Перед глазами до сих пор стоит задумчивый Тэхен, смотрящий так пронизывающе, будто видит Чонгука насквозь, и дыхание непроизвольно сбивается, а сердце делает кульбит. О чем он думал, разглядывая наследника так пристально? «Светлый» не привык ловить на себе такие странные взгляды, как и взгляды в принципе. Когда всю жизнь играешь роль невидимки, снимать уже сросшуюся с собственной душой маску очень тяжело. Но то, что совсем не укладывается в его голове, — почему пристальные взгляды Тэхена не вызывают дискомфорта как такового. Да, становится неловко, и дышать гораздо труднее, чем раньше, но нет ни желания укрыться от чужих карамельных глаз, как это было дома, ни привычного страха, заставляющего поджилки трястись. Тэхен, конечно, не чонгукова мать и нисколько непохож на членов его семьи, но никто из посторонних тоже никогда не вызывал в нем ничего кроме неприязни или равнодушия. Разве что одна «светлая», мысли о которой заставляют разбитое сердце тоскливо сжиматься. А если так подумать, то единственное общее, что есть между ними, — это отношение к Чонгуку. В самом начале тетушка вела себя настороженно, потому как ожидала от наследника тех же презрительных взглядов и надменного тона, что были неотъемлемыми спутниками его семьи, но, узнав мальчика получше, позволила своему большому сердцу оттаять и заботилась о нем, как о собственном ребенке. С Тэхеном было немного сложнее: их отношения испортил очередной приступ, из-за которого созданная Чонгуком «темная» сущность вырвалась наружу, но однако и он стал относиться к Чонгуку гораздо теплее спустя время. Хотя, наверное, Тэхен просто не способен на отрицательные чувства. Создалось впечатление, что доброта в нем течет по венам наравне с кровью, он даже помогает окружающим, не задумываясь, словно это для него что-то само собой разумеющееся, как выпить воды перед сном. Но даже если его поведение обусловлено прекрасным характером, и наследник не является исключением, он все равно благодарен. В его жизни был только один человек, позволявший себе быть человеком в отношении Чонгука, поэтому для него подобное непривычно. Он всегда искал проблемы в себе, спрашивал у отражения в зеркале, в чем провинился, чем заслужил отвращение матери, и всегда успешно находил искомое. Поэтому он все еще не понимает, почему Тэхен часто смотрит на него с теплотой и улыбается так искренне. Но ему становится лучше. Каждая такая улыбка отпечатывается на сердце светлым воспоминанием, будто согревая изнутри. Чонгук не хочет расставаться с Тэхеном. Он не знает, сможет ли пережить тот момент, когда его мир расколется на части во второй раз. — Извини за ожидание. — из мыслей его вырывает Тэхен собственной персоной, запыхавшийся и покрасневший, видимо, от быстрого бега. В руках он держит чистый белый лист с примятым краем в правом верхнем углу и маленький обломок карандаша, примерно вполовину от нормального размера. Он, пыхтя, перетаскивает на свое место большой плоский камень, лежащий неподалеку у дерева, и смахивая челку со лба, садится перед ним в позу лотоса. Тэхен раскладывает на камне все принесенные ранее материалы, после чего устремляет взгляд на Чонгука, сидящего напротив, и широко улыбается. — Ну что, готовьтесь, Ваше Высочество. Сейчас будем Вас переводить на бумагу. — глаза Чонгука испуганно округляются, а сам он, кажется, становится еще бледнее, чем обычно. Тэхен не выдерживает и прыскает в кулак, но, успокоившись, смахивает с глаз слезы и улыбается тепло. — Чего ты испугался, Гуки? Я просто тебя нарисую, вот и все. Рисование. У вас там, в другом мире, такое не практикуется что ли? — Чонгук хмурится и переводит взгляд на белый лист. — Нет. По крайней мере в замке я об этом никогда не слышал. Когда ты говорил, что хочешь быть художником, я не совсем понял, но решил не заострять внимания. — спустя несколько секунд молчания он снова поднимает взгляд на Тэхена, и его растерянность выглядит настолько забавно, что Тэхену не удается сдержать очередной смешок. — Это больно? — Нет, глупый, конечно нет. Ты думаешь, я могу сделать тебе больно? — на этих словах Тэхен резко становится серьезнее и снова смотрит пристально. — За все это время я так и не заслужил твоего доверия? — Заслужил… — Ну тогда просто доверься мне. Это не займет много времени, хорошо? Просто старайся не шевелиться. — Чонгук слабо кивает, а Тэхен, победно улыбнувшись, принимается за работу.

***

— Это что… Я? — Чонгук в шоке. Он держит в руках тот самый лист, но теперь вместо белого цвета и всеобъемлющей пустоты на него смотрят собственные глаза. Те, которых он никогда не видел в зеркале. Такие же черные, но какие-то… Другие? Не секрет, что Чонгук всегда считал себя красивым. В отличие от сестер, перенявших грубые черты отца, его мясистые губы, вечно искривленные в презрительной усмешке, маленькие хитрые глазки и выпуклый лоб, ему досталась холодная красота матери, напоминающая гладкое, но пугающе острое лезвие серебряного кинжала. Однако эта красота всегда претила ему, он воспринимал ее как врожденный порок и каждый раз накидывал капюшон мантии, проходя мимо зеркал или любых других отражающих поверхностей. А когда все же набирался смелости, чтобы взглянуть себе в лицо, ужас пробирал его до самых костей, заставляя тут же отворачиваться и бежать от ненавистного образа. Годами его преследовал страх перенять не только черты, но и характер матери, ее поведение. Как в сказке про Снежную Королеву, когда осколок льда попал мальчишке в сердце, сделав из него беспощадного, равнодушного человека. Чонгук всегда был уверен, что проклятая льдинка перешла к нему по наследству вместе с внешностью, и эта уверенность заставляла его просыпаться с криком почти каждую ночь. Он с отчаянной безысходностью ждал, в какой именно момент из зеркала на него будет смотреть уже не он, а другой Чонгук, холодный и жестокий, режущий материнским взглядом не хуже острого ножа. Но сейчас он видит совсем другого себя: не то чудовище, какое рисовало ему воображение, и не того напуганного ребёнка, какого он наблюдал сам на протяжении многих лет. На рисунке Чонгук сидит на траве, положив щеку на одно колено и слегка приобняв его рукой. Рядом лежит яблоко, которое он принес утром, а во второй руке покоится маленький знакомый цветок. На губах застыла легкая улыбка, выражающая спокойствие и безмятежность, но больше всего поражают глаза: от них вовсе не веет привычным холодом, от их взгляда не хочется скрыться. Большие глаза с полуприкрытыми веками, будто у сонного олененка, смотрят с теплотой и мягкостью. Вся картина в целом будто несет в себе уют и чувство защищённости: хочется подсесть к потрескивающему камину с чашечкой горячего чая и укрыться шерстяным пледом, слушая, как робкие капли дождя негромко стучат по окну. — Ты, кто же еще? Прости, это заняло немного больше времени, чем я ожидал, но результат того стоил, правда ведь? Под конец ты по-моему начал засыпать, и я решил это запечатлеть. — Тэхен довольно хихикает и кидает на темноволосого быстрые нетерпеливые взгляды. — Нравится? — Тэхен… — Чонгук не знает, что сказать. Нравится это неподходящее слово. Только что Тэхен буквально за пару часов разрушил главный страх Чонгука, безмолвной тенью преследовавший его всю жизнь. Он показал ему, что Чонгук может быть другим. Может смотреть вот так, может не быть пугающим и отталкивающим, как его мать. И, что самое главное, именно таким, уютным и домашним его видит сам Тэхен. Все слова кажутся какими-то неподходящими, неправильными, и Чонгук, еще не успев осознать происходящее, притягивает художника к себе и сжимает в объятиях, утыкаясь ему в шею, чтобы спрятать слезы, предательски наворачивающиеся на глаза. От Тэхена пахнет вкусно: яблоками и полевыми цветами. Он выдыхает шумно и неловко кладет руки Чонгуку на спину, не понимая, чем вызвал такую бурную реакцию с его стороны, но затем привыкает к теплу чужого тела и прикрывает глаза. А Чонгук… Чонгук впервые за прошедший век ощущает себя по-настоящему дома.