***
— Боже правый… Это просто потрясающе! — Тэхен замирает на мгновение и с нескрываемым восторгом осматривает местность, ставшую неузнаваемой. Та самая дорога, вдоль которой стоят многочисленные дома, тянется далеко вперед, но юноши никогда не проходили по ней, поэтому сейчас впервые наблюдают, как бесчисленные избушки сменяются на небольшие деревянные лавки, за которыми стоят веселые и оживленно беседующие с «покупателями» жители деревни. Лавок так много, что разбегаются глаза, и на каждой представлен определенный «товар»: сладкие яблоки в карамели, разноцветные петушки на палочках, плетеные корзинки с уже готовыми вкусно пахнущими грибами, очищенные орехи, вареная кукуруза, от которой еще исходит горячий пар, даже ряд больших толстых бочек с металлическими краниками, из которых то и дело льется ярко-красное, отливающее рубином, вино. Все это, естественно, выставлено не на продажу, хотя и напоминает обычную ярмарку в человеческом мире. Принцип такой же: каждый осматривается и подходит к тому человеку, который располагает желаемой едой или питьем, но их тебе отдают бесплатно, задаром. В этой деревне деньги давно потеряли свою ценность, а самая дорогая валюта — громкий смех и теплые улыбки. Вот поэтому к фестивалю готовятся очень долго и тщательно: необходимо, чтобы каждому хватило еды и развлечений. Никто не должен остаться в стороне. Тэхен бегает от одной лавки к другой, осматривая все горящими глазами и охотно отвечая на брошенное вслед «Хорошего дня!»; Чонгук везде следует за ним, рассматривая продукты не с таким энтузиазмом, но не без любопытства: большинство из представленного здесь он не видел никогда. Поэтому он слегка теряется, когда темноволосая женщина с полными щеками, расплывшимися в улыбке, всучает ему в руки два горячих желтых початка, завернутых в большие зеленые листья, чтобы не обжечься, и хитро косится на болтающего с кем-то Тэхена. — Держи, угости своего мальчика. Чонгук смущенно кивает и спешит дальше, утягивая увлеченного Тэхена за собой. Протягивает ему горячий сверток, не совсем понимая, что с ним делать, и смотрит на реакцию довольного младшего. — Ого, это же кукуруза! Сто лет не ел. Гуки, а ты знал, куда идти. — он с явным наслаждением вгрызается в эту самую кукурузу, а Чонгук наблюдает и недоуменно смотрит на свою. «Все-таки странные эти люди» — мелькает у него в голове, прежде чем он повторяет за Тэхеном и неожиданно для себя признает, что нечто, названное кукуруза, не так уж и плохо на вкус. Слова про «своего мальчика» до сих пор разливаются по телу приятным теплом, но он старается не придавать этому особого значения. Они проходят дальше, и, когда, казалось бы, удивляться больше нечему, представшее взору выбивает всю почву из-под ног: на обочине стоят разноцветные палатки, а перед ними люди от мала до велика, и каждый пытается привлечь к себе внимание. Кто-то жонглирует, кто-то показывает фокусы небольшой группке детей, хлопающих в ладоши и галдящих наперебой, кто-то зазывает проверить свою меткость, стоя около мишеней, закрепленных на деревьях, и держа в руках дротики. Откуда-то издали слышится задорная музыка, и, если присмотреться, можно заметить маленького мальчика, играющего на дудочке и собравшего целую толпу танцующих под его незатейливую мелодию. Теперь Тэхен понимает, что имел в виду старик, говоря об иллюзии течения времени: оно и правда будто бы не останавливалось, настолько вокруг шумно и суетливо. Снующие туда-сюда «торговцы», таскающие в лавки стратегические запасы своей еды, дети, играющие в догонялки и едва не сбивающие с ног, влюбленные пары, держащиеся за руки и не замечающие, кажется, никого кроме друг друга. Тэхен настолько скучал по всей этой неразберихе, по людям, что ему хочется кричать. Но он лишь ярче улыбается своей необычной квадратной улыбкой и крепко хватает Чонгука за руку, под его недовольные возгласы ныряя в одну из многочисленных палаток. Едва не уснув под монотонное декламирование Шекспира каким-то пожилым мужчиной с моноклем в руках и во фраке, они так же быстро покинули палатку, уже на выходе отпуская шутки по поводу такого своеобразного развлечения. — «…тебе природой красота дана На очень краткий срок, и потому Пускай по праву перейдет она К наследнику прямому твоему…» — Чонгук передразнивает забавную манеру мужчины слишком сильно растягивать слова и в противоположность унылому тону очень энергично жестикулировать. Тэхен пытается не смеяться слишком громко, но у него не получается, и прохожие любители Шекспира осуждающе косятся на эту странную парочку. — «… мы вянем быстро — так же, как растем. Растем в потомках, в новом урожае. Избыток сил в наследнике твоем Считай своим, с годами остывая…» — продолжает Гук, за что получает от хохочущего Тэхена несильный удар по плечу. Чонгук улыбается в ответ, а Тэхен смахивает с глаз выступившие слезы. — У этого мужчины, наверное, пунктик на деторождении. Иначе я не понимаю, почему каждый прочтенный им сонет был про красоту, которая «живет не только ныне, но повторит себя в любимом сыне». А еще смешнее было то, что каждый раз он читал эти стихи, глядя на нас. Мне показалось, или он выглядел рассерженно? — Да нет, не показалось. Еще немного, и он мог прожечь в нас дыру своим злым взглядом. Так что мы выбрались оттуда как раз вовремя. — после слов Чонгука Тэхен ненадолго замолкает, но затем продолжает задумчиво. — И всё-таки я не понимаю, чем мы ему не угодили. Да, не оценили его искусства, но он сам виноват, что так смешно читает! — наследник усмехается. — К тому же мы сидели спокойно, молчали. Странный старик. Может, подумал, что у нас нет детей, поэтому мы осквернили его святыню? «Скорее он подумал, что у нас их не будет» — думает про себя Гук, но вслух ничего не говорит. Очень странно, но многие жители деревни действительно воспринимают их как пару, несмотря на то, что они ни о чем таком не говорили и даже намека не давали. Ну, разве что проснулись в обнимку. И часто хватают друг друга за руки. А еще постоянно смущаются в присутствии друг друга. Но это же ничего не значит, верно? Тэхен будто бы не замечает всех этих взглядов, направленных на них: кто-то смотрит с заметным осуждением, кто-то умиляется, кто-то поддерживает молчаливо. Но Чонгук понял уже давно, как только они попали на фестиваль, что их необычные отношения привлекают внимание. Сам он боялся задаваться вопросом, какого рода эти самые отношения, и даже самому себе не желал признаться, что Тэхен ему, кажется, нравится чуть больше, чем тетушка, и совсем в другом смысле. Боялся не потому, что в их мире это осуждалось — нет, там всем было плевать, кто твой партнер — просто он не хотел получить отказ в случае чего. А то, что Тэ ему откажет, было само собой разумеющимся. Потому что Тэхен вырос в мире людей, где однополые отношения совсем не практикуются, по крайней мере в открытую. Потому что он, конечно, всегда мечтал найти своего человека и в целом относится к людям непредвзято, но о романтических узах с парнем, особенно из другого мира, не думал никогда. Потому что у них разница в возрасте огромная, и, пусть внешне этого не видно, но она все же есть, да и вообще они очень разные. Потому что на все действия Чонгука, которые слишком, он реагирует растерянно и старается поскорее все сгладить. Потому что Тэхен — это Тэхен, и было бы глупо надеяться, что он захочет связать свою бесконечность с таким никчемным недонаследником, каким Чонгук себя считает. Далее они идут молча, каждый в своем мирке, но тишина эта не давит и не напрягает. Они уже давно перешли тот барьер, когда человек ощущается незнакомцем и молчать с ним неловко. Теперь их тишина необязывающая, уютная. Тэхен продолжает смотреть по сторонам, разглядывая уже редкие палатки, украшенные мелкими цветами и зелеными листочками, и их хозяев, которые начинают потихоньку складывать вещи. Веселый день, полный новых знакомств и старых развлечений, подходит к концу. Становится как-то грустно. Весь этот праздник был ничем иным, как простой иллюзией, а завтра все будет как вчера, как за неделю до этого. Теперь их жизнь будет похожа на зажеванную виниловую пластинку, без остановки проигрывающую один и тот же отрывок одной и той же мелодии. И выбраться из этого круговорота повседневности никак нельзя, хоть о стенку бейся. Знакомый старик неторопливо шагает навстречу, опираясь на трость. Он снова улыбается, увидев новоприбывших, но улыбка его не такая, как обычно, — потускневшая, с блеклой тенью давней тоски, которая устала таиться в сердце и теперь видна на лице. Ночь после фестиваля, как состояние подавленности после эйфории: все позволяют себе быть живыми еще хотя бы краткий миг, но когда этот миг проходит, они ощущают реальность с удвоенной силой и сталкиваются со скрывающимися в глубинах души воспоминаниями лицом к лицу. Будто со старого побитого зеркала спадает покрывало, тщательно прятавшее все его сколы и царапины, и оттуда пристально смотрят вынужденно покинутые призраки прошлого, устало качая головами, мол, «нужен тебе был этот лес, зачем ты нас оставил». «А у него ведь тоже была семья, — думает Тэхен и невольно поджимает губы. — как они отреагировали, когда он не вернулся домой? Плакали? Или может почти сразу забыли?» — на ум приходят собственные родные, мысли о которых он судорожно отгонял все это время, и Тэхен вновь старается не думать слишком много. Они бы не хотели, чтобы он страдал. — Устали? В этот раз, не хочется признавать, я как-то утомился. Пусть тело больше и не стареет, оно и так сильно изношено. Ноги не держат, приходится таскать за собой третью. — он шутливо стучит тростью по земле, но, заметив, что не произвел должного эффекта, снижает тон до заговорщического шепота. — Знаете, тут недалеко есть место, я его давно облюбовал. Сейчас туда идти самое время: жуть как красиво! Удивительно, но про него не многие тут знают. Уж не знаю, почему, но это только на руку. Ступайте дальше по дороге, затем на первом повороте идите направо, прямо и снова направо. Обойдите овраг и идите через кусты, не бойтесь, обрыва там нет. — увидев, как огонек любопытства вновь загорается в глазах Тэхена, а Чонгук выглядит чуть менее загруженным, старик идет дальше с чувством выполненного долга, обернувшись напоследок и положив руку Чонгуку на плечо. — Не позволяйте ненужным переживаниям испортить этот день. — Чонгук слабо улыбается. — Хорошо. Спасибо. За все.***
Говоря о том, что фестиваль — самое потрясающее явление, которое Тэ доводилось видеть, он даже не подозревал, как скоро ему придется забрать свои слова назад. Потому что самое потрясающее явление сейчас предстало перед ними в образе небольшого круглого озера, отражающего льющееся со всех сторон голубоватое свечение. Вода мерно колышется под чуткими движениями ветра, в ней виднеется красавица серебристо-белая луна, слабо мерцая своим размытым силуэтом. По краям озера, на ветвях долговязых деревьев, в траве — повсюду, как маленькие синие звёздочки, ярко сияют светлячки. Они не золотистые, как в мире людей, но их свет падает на водную гладь так же ласково, несмотря на холодный оттенок. Сейчас юноши чувствуют себя принцами, случайно попавшими в чужую сказку, но не желающими из нее выбираться. Это мгновение такое волшебное, что они стоят, не двигаясь, чтобы ни в коем случае не спугнуть то невидимое, но завораживающее, что витает в воздухе. Если бы сейчас из зарослей показалась проказница-фея или добрый ушастый эльф, они бы даже не удивились. По-истине невероятное зрелище. — Это… Просто непередаваемо. Я никогда не думал, что смогу увидеть нечто подобное своими глазами. — Тэхен смотрит зачарованно и очень жалеет о том, что не взял с собой карандаш и бумагу. Хотя он нарисует эту картину в любом случае, пусть и по памяти. — Да… Не жалеешь, что не можешь нарисовать? — спрашивает Чонгук, будто прочитав мысли спутника. Тэхен хмурится задумчиво, но затем заметно расслабляется и переводит блестящие глаза на наследника. — Это возможность насладиться моментом. Я рад, что сейчас здесь с тобой. Все ощущается как-то, не знаю… Правильно? Будто так и должно быть. — он переводит взгляд на пейзаж и улыбается уголками губ. — Возможно я даже рад, что так все получилось. Но только сегодня. Не хочу, чтобы этот день заканчивался. — Это, наверное, самый яркий момент в моей жизни. — поймав внимательный взгляд русоволосого, Чонгук тушуется и хочет отвернуться, но теплая рука на плече не позволяет этого сделать. Тэхен молчит еще несколько долгих секунд, прожигая в Чонгуке дыру, а последнему кажется, будто он умирает, настолько быстро бьется сердце. Во взгляде Тэхена нежность, но Чонгук не успевает подумать ни о чем, когда слышит следующую фразу. — Не хочешь сделать его еще ярче? Он хмурится непонимающе и уже хочет задать соответствующий вопрос, но чужие мягкие губы, внезапно приникшие к его собственным, холодным, выбивают весь воздух из легких. Губы у Тэхена теплые и влажные, а разница температур создает особенный контраст, чувственный. Поцелуй длится недолго, больше похожий на детский чмок, но темноволосый действительно забывает, как дышать. Когда Тэхен отступает на шаг, Чонгуку хочется потянуться и привлечь его обратно, но он не способен сейчас ни на что. Моргнуть уже кажется подвигом, поэтому он просто продолжает стоять на месте и всматриваться в покрасневшее лицо Тэхена, который его только что поцеловал. А как же все размышления наследника о том, что им не суждено, и сам Тэхен на него никогда не посмотрит? Где он, Чонгук, ошибся? — Я только что украл Ваш первый поцелуй, Ваше Высочество. Хотите взять меня под стражу? — а этот негодник еще и смотрит так лукаво, бессовестный, бессовестный Тэхен! Куда делось все его смущение? Может, Тэхен только сейчас осознал содеянное, может, затянувшееся молчание Чонгука сделало свое дело, но он внезапно отводит глаза и говорит гораздо тише. — Вот только не смотри на меня так. Если не понравилось, можем просто считать, что я поддался моменту, и забыть. Уж не знаю я, как у вас к такому относятся… — не дают ему договорить уже знакомые холодные губы отмершего, будто по волшебству, Чонгука. Он целует теперь сам, более смело, придерживая за шею крепкими руками. А Тэхен, почувствовав ответный поцелуй, прикрывает глаза и обнимает юношу за талию. По-истине невероятное зрелище.