Моё имя Эволайн

      Страшные крики разрывали дом графа. Ночь стояла глухая – лишь плотная полоса леса, окружавшая поместье, не позволяла чужим ушам услышать дикие вопли. Меж темных, тяжелых ветвей гулял лунный свет. Ни листика не шелохнётся, ни звука не явится.       Из поместья в деревню, лишь отошла кровь, выгнали всех. Народ уже выбегал из людской, когда к ней семенил Морис – передавать приказ графа ему не потребовалось, так громко он его рявкнул.       Прошли целые часы. Сквозь уже хрипловатые крики роженицы, всё больше переходящие в истеричный плачь, слышался грозный голос графа, спорящего с тем мужчиной, которого для слуг велено было звать ученым лекарем.       Насколько Морис мог припомнить, в ночь рождения молодого графа, первенца, старший де Мар не церемонился. Выгнали тогда всех тут же, а роженицу уложили на пол, где стояла. Младенца, уж неизвестно как, его отец вынес из гостиной едва ли спустя полчаса. Мать погибла в родах. «От жуткого кровотечения» - рассказывал потом Морис слугам, - «видали, какое пятно в дальней гостиной ковром закрыли! Даже до постелей малыша не донесла! Так-то! Насилу ребенка спасли! А всё благодаря тому ученому лекарю!». Женщину, выносившую первого сына графа, точнее сказать, её раскуроченное, словно туша на скотобойне, тело, верный слуга графа вместе с ученым лекарем зашили в палантин и как можно скорее отнесли в семейный склеп да забили в новый, обитый малиновым бархатом, гроб – у них было ещё много дел в том подземелье, где «лекарь» готовил всё это время для малыша лекарства. В положенный после скоропостижной кончины графини срок граф по всем правилам похоронил тело супруги в своём семейном склепе, вынашивал траур и даже не принимал никаких гостей и не совершал поездок (над чем Морис порой до сих пор посмеивается, вспоминая, с каким умиротворением граф вздыхал, говоря: «Наконец-то не надо носить цветных тряпок, куда-то выезжать и общаться с этими дураками! Граф де Мар скорбит! Граф Хэйл уединился, чтобы пережить траур! Ох, блаженство-то какое! Великие Семь!»).       Спустя немного времени из спальни графа перестали раздаваться крики. Сквозь неразборчивый мужской говор был слышен тихий скулёж. Вдруг дверь распахнулась и показался граф и стремглав пролетел в сторону закрытой лестницы. Морис приподнял склоненную прежде голову и посмотрел в открывшийся проём двери. Молодая графиня Эволайн, осененная лишь светом свечей, лежала на постели в насквозь сырой нижней сорочке, одеревеневшим взглядом смотрела в потолок и не мигала. Возле её носа и ушей были разводы от крови – слава Богу, остановили!.. Она бормотала что-то… Морис ахнул и неосознанно сделал шаг вперед.       Мужчина, прозванный лекарем (хотя, в некотором роде, он ведь и правда им был?), показался в дверном проёме, учтиво склонил голову старому слуге и медленно закрыл дверь. Морис вернулся к своему месту. Он понимал, что это для его блага.       Прошло не больше минуты, как внизу лестницы что-то гулко ухнуло о пол. Раздался голос графа.       - Морис, лицом в стену!       - Слушаюсь, Господин.       Едва Морис отвернулся и закрыл глаза, скрипнула дверь. Колыхнулся воздух. Затем снова, снова. Дверь снова хлопнула – Морис остался в коридоре один. Он неспешно повернулся и приоткрыл сначала один глаз, затем другой. Нужно смотать ковры, подумал он, и срочно, да, прямо сейчас принести мыльную воду. Обходя бурые разводы, испещрявшие паркет, слуга направился к лестнице.       - Он не слышит их запах, - бормотал Хэйл.       - Поднеси его ближе к её носу, запах должна услышать она.       - Дьявол…       - Пусти ему кровь, пусти кровь!       - Тогда он ринется вверх!!! Прямо через её рёбра!       - Иначе мы никого не спасём!       - ДА ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ!!!       Хэйл одной рукой вспорол бродяге, несколько недель назад забравшемуся в амбары их дальней деревни, горло. Он и те, что лежали в изножье кровати, давно хранились в подземелье без сознания. Хэйлово дитя должно было захотеть есть.       Чужая кровь хлынула на грудь Эволайн, и в этот же момент Са, вскрывавший грудную клетку с более сильным сердцем, положил его, ещё хватавшее воздух, у ног смертного сосуда, который Хэйл считал своей женой. По взгляду Са, Князь порой был чокнутым… Но Са подчинялся ему.       Через мгновение чрево Эволайн опустело.       В застывшем времени и тишине возле её ног что-то чавкало. Глаза застилала странно-красная пелена, она не видела… Мутно… Голос мужа говорил ей, что всё в порядке, что они оба живы, что ей нужно попить воды. Вода была горькой… Горькой… Жгло горло… Почему так жжет горло? А… Ведь она так кричала, когда роды только начались… Руки кололо, ноги ломило… Что они делают с ней? Почему всё такое красное? Почему в постели так мокро, пахнет… йодом…       Хэйл…….       - Ему нужно было вкусить сердце сосуда, что его вскормил. – Са стоял в кабинете Хозяина и отчитывался. - Те сердца, что мы готовили, оказались недостаточными. Может, нужно было скормить ему кого-то из её рода. Ты говорил, у неё была семья, у них должна быть похожая кровь…       - Это, - Хэйл говорил глухо, его руки, по плечо в крови, были прижаты к лицу, - не было возможным. Я думал об этом… Даже если бы я похитил князя Элта, пощадив ради Эволайн его молодого сына, его сердца бы все равно могло не хватить – он слишком стар. И хватит уже звать ребенка плодом, а мою жену сосудом! Это моя жена перед людьми! Это была моя дочь! Пусть и дочь среди людей!       Са поджал губы. Он никак не мог взять в толк, с каких пор и с какого Седьмого Греха его Хозяин стал печься о смертных больше, чем о собственном клане. Но Са молчал.       - Так или иначе, мой Господин, Ваша первая Принцесса, пусть и второстепенная, не смогла выжить. Я… Сделал то, что мог, чтобы спасти вашу молодую кровь и плоть. Примите моё раскаяние.       - Хорошо, Са, иди и заботься об Эволайн…       Дверь бесшумно открылась. И закрылась так же.       Хэйл остался в кабинете один. Он так и не отрывал рук от лица.       Вот уже пару минут кто-то старательно выламывал парадную дверь. Морис-то всё думал, ему кажется. Ну кто отважится ломится к графу в дом! Да в такой-то день! Оказалось, не показалось!       Он трусил по коридорам, когда услышал хруст ломающегося затвора.       - Кто смеет так нагло врываться в поместье графа?! Я немедленно требую, чтобы вы покинули этот!..       Никто и никогда так быстро не осекался и не сгибался в поклоне пополам как это сделал Морис. Он троекратно попросил прощения и застыл, ожидая позволения продолжить говорить.       Холодный воздух окутал его, когда посетитель остановился рядом. Его плащ раздувало сквозняком от раскрытой двери.       - Где отец? Слишком много чужой крови.       - В кабинете, Юный Господин. Один.       Морис так и стоял, согнувшись в раскаянии, пока молодая, но беловолосая и белоглазая, копия его графа поднималась по ступеням на второй этаж.       Хэйл сидел всё в том же положении, что и парой часов ранее. И он был все так же неподвижен, когда дверь его кабинета снова открылась. От того, кто застыл в дверном проёме, повеяло знакомым холодом.       - Элгирит? – Хрипло спросил Хэйл. Ему не нужно было видеть, чтобы знать.       - Да, отец. Князь... Вы позволите войти?       Хэйл глубоко вдохнул, убирая руки от лица.       - Входи…       Элгирит тихо прикрыл дверь и прошёл к окнам, чтобы закрыть шторы. Начинало светать, а его отец уже давно не так молод, чтобы с легкостью восстанавливать истлевшие ткани внутренних органов.       - Ты пришёл говорить всё о том же? Я не смогу сейчас, сын. Не могу бодаться… И говори неформально.       Элгирит закрыл последнее высокое окно и прошел к креслу отца. Он хотел положить руку ему на плечо – но она дрогнула. Он нерешительно прикусил губу, и всё-таки опустил. Он заговорил тихо и почтительно.       - Я пришёл потому, что Са взывал к силе твоей крови. Я упал в обморок и очнулся в кровавом поту. Не знал, что могло случиться, и испугался за тебя… Ты бы слышал, как мама ругалась, когда я уходил.       Элгирит показал отцу порванный рукав плаща.       - Мы боялись, что твоя жизнь угасала. Мама кричала о том, что там, где не справился ты, не справится никто, а терять единственного наследника Князя она не собирается. Спасибо тебе, я сильнее их всех, но всё же насилу унёс ноги.       Хэйл против воли усмехнулся. Да, Тайрана… У них с Тайраной не было дочерей. А Элгирит – единственный сын, который выжил. Он родился перед тем, как отошёл к Праху прошлый Князь, и был самым сильным из его несостоявшихся потомков. Хэйл понимал, что детей у них с невестой не было как раз из-за алчности и страха Князя, жалевшего власти и крови. Тогда он впервые увидел, насколько жестокой может быть Тайрана – крича от боли, ярости и обиды, она раздирала павшую Княгиню на куски и обливалась её кровью… Как давно Хэйл не вспоминал об этом?       - Наша… сестра… Мне жаль, отец.       Да, да… Хэйл кивнул.       - Да…