***
Он спит и иногда ненадолго просыпается. Прерывает сон из-за острой, всепоглощающей боли, настолько сильной, что сложно ее понять, а, тем более, описать, но Питер уверен, что она определенно длилась безумно долго. Сегодня он позволяет этому поглотить его полностью. Питер видит сны.***
— Ты счастлив, Питер? Бен сидит напротив мальчика где-то в темном пространстве, где нет ничего, даже Питера. На нем рабочие ботинки и коричневая куртка. Это тот самый наряд, в котором он умер. Он выглядит так, будто только что плакал. Питер сидит в двух метрах от него. — Привет, Бен, — тихо произносит мальчик. — Я очень, очень скучал по тебе. — Мне так жаль, — говорит дядя. — Лучше бы я не уходил. — Это была не твоя вина. — Это так же не твоя вина, приятель. Питер вздыхает и закрывает глаза. — Это я знаю. Все так говорят. Ну, Нед все время это говорит, — он смеется. Это дрожащий, тихий смех. — Но ты же знаешь, что не выйди я из дома в тот вечер, то… Может быть, это и не моя вина, но я сам был тому причиной. Если бы я поступил по-другому, ты бы все еще был здесь. Он открывает глаза. Глаза Бена блестят. Он смотрит на Питера с открытым ртом, но ничего не произносит. — Все в порядке, — продолжает Питер. — Я говорю это не для того, чтобы тебя огорчить. Вообще-то, хорошо, что именно я причина всему этому. — И почему же? — Потому что… потому что если я причина этому… в общем, тогда все это имеет смысл. Это единственный способ хоть что-то исправить. Я имею в виду, если меня накажут. Просто… да. Если меня накажут. Бен плачет. Слезы стекают по его щекам, капают на куртку, темнеют на ткани. — Милый, — вздыхает мужчина. — О, Питер. Мне так жаль. Мне так жаль. Я бы хотел… Бен растворяется в темноте.***
Питер просыпается от скрипа открывающейся двери. Он слышит шарканье по ковру, чувствует запах спирта и горячее дыхание рядом. Он хочет уйти, хотя и не может вспомнить почему. Он хочет бежать, но не может, его тело превратилось в свинец, а кожа — в лед. Он закрывает глаза. Чья-то рука откидывает одеяло, но он не шевелится. — Перевернись, — командует голос над ним. Когда Питер не подчиняется, рука хватает его за плечо. Начинает его двигать. Замерзает. — Питер? — говорит голос. — Питер, проснись… Питер. Все расплывается и исчезает. Когда Питер просыпается снова, он уже в ванне. Одет в свою одежду, и она отяжелела от холодной воды. Над ним кто-то снова и снова повторяет его имя. Питер дрейфует. Может быть, проходит время, а может быть, его вообще нет, и вот он снова сухой, одет в теплую одежду, и кто-то трясущимися руками несет его обратно в постель, бормоча что-то еле слышное и неразборчивое, пока на него падает одеяло. Питер снова слышит шаги, но на этот раз отдаляющиеся. Он слышит, как они исчезают в коридоре, слышит, как кто-то неуверенно ложится в свою постель в другой комнате. Он на мгновение задумывается, почему может слышать это так ясно и затем снова отключается.***
Он просыпается очень медленно, но потом резко открывает глаза. Он лежит на спине в кровати, уставившись в потолок, на котором танцуют лучи позднего утреннего солнца. Он окружен соленым кругом высохшего пота, и кто-то одел его в пижаму, потому что он почти уверен, что заснул в уличной одежде. В голове неожиданная ясность по сравнению со вчерашним днем. Питер делает то, что должен был сделать в тот момент, когда его начало тошнить: поднимает руку к затылку и обнаруживает… Ничего. Ни рубца, ни шишки и даже царапины, подтверждающей присутствие паука. Питер встает с постели, идет в ванную, машинально перепрыгивает через лужу и пинает туда ногой полотенце, не раздумывая. Раньше здесь не было такого беспорядка: должно быть, это произошло, когда он был без сознания. Но пока он не уделяет этому особое внимание. Питер вытягивает шею, чтобы взглянуть в зеркало, уверенный, что на месте укуса должно быть красное пятно или даже шрам — потому что наверняка то, что вызвало у него вчера такую реакцию, обязано было оставить хоть какой-то след. Правильно? Но Питер не видит ничего. Он замечает только маленькие волоски на затылке, каждый из которых резко выделяется на его коже — его коже, которая также усеяна малюсенькими порами, и тонким слоем блестящего пота. Все так четко, как если бы он рассматривал это под микроскопом. Его кожа тоже ощущается… по-другому, особенно на пальцах. Мягче, но в то же время жестче. В коридоре раздаются шаги. Как и прошлой ночью, Питер слышит их задолго до того, как они приближаются к его комнате — тяжелые и шаркающие, такие, какие бывают только у Скипа. Сердце начинает бешено колотиться, и он тоже слышит это, но более того — он чувствует, как его тревога с глухим стуком расходится от груди к рукам и затылку, заставляя волосы вставать дыбом. Что-то здесь не так. С ним что-то не так. Как будто лихорадка сорвала внешний слой кожи, о существовании которого он и не подозревал, сделав каждую клеточку настолько чувствительной, насколько это только возможно… и все же, это не больно. По сравнению с лихорадкой прошлой ночи, черт, по сравнению с последними десятью месяцами, Питер действительно чувствует себя… сильным. Очень сильным. — Питер. Он смотрит, как Скип появляется в дверном проеме ванной комнаты, но не вздрагивает. Он знал, что мужчина находится там. Мог его слышать. Чувствовал его присутствие. И как бы сильно Питер ненавидел быть загнанным в угол — ванная комната была особенно маленьким местом для этого — на этот раз он слишком занят, чтобы помнить о страхе. С другой стороны, Скип выглядит ужасно. Он все еще в пижаме и все еще пахнет вчерашним алкоголем, так что Питеру приходится подавлять рвотный позыв. Глаза мужчины покраснели, как будто он не спал, а на его обычно чисто выбритом подбородке пробивается щетина. Он осматривает Питера сверху вниз, откинув плечи, и Паркер напрягается, но уже в следующую секунду Скип расслабляется. — О, боже мой, — выдыхает Скип. — Слава богу — ты в порядке. Он протягивает руки, как будто хочет обнять Питера, но каким-то образом Питер уже вне его досягаемости. Мальчик уклоняется от объятий, проскальзывает мимо Скипа и входит в свою спальню, так плавно и быстро, что Скип явно поражается, когда осознает, что перед ним уже никого нет. Когда он входит в спальню — выглядит таким же смущенным, как и Питер. Скип недолго моргает, а затем быстро приходит в себя. — Ты… хорошо себя чувствуешь? — Я прекрасно себя чувствую. — Мне показалось, что вчера вечером тебе было очень плохо. У тебя жар был… — мужчина нервно проводит рукой по губам, и даже издали Питер видит, что они дрожат. — Я положил тебя в ванну. В конце концов, я понизил тебе температуру, но подумал… Боже, Питер, я так рад, что ты в порядке. Он снова делает шаг вперед, но Питер снова отходит на расстояние вытянутой руки, прежде чем Скип успевает приблизиться. — Почему ты не отвез меня в больницу? Потому что ему все равно, выживешь ты или умрешь. Скип замирает. Облегчение и беспокойство, буквально написанные у него на лбу, смешиваются с дрожью, такой слабой, что Питер не может поверить, что заметил это, но, тем не менее, сразу понимает, что это гнев. А потом все исчезает. — Ты же знаешь, почему. Рука Питера автоматически тянется к запястью, которое в течение последних нескольких месяцев почти постоянно было покрыто дорожкой багровых синяков. Но когда он смотрит на него, там нет ничего. Когда он смотрит на него, то не видит никаких синяков. Что еще страннее — шрам от ножа Фелипе тоже исчез. Все тело Питера начинает покалывать. — Мне надо идти в школу, — говорит он. — Что? Нет, сегодня ты останешься дома. Ты хоть представляешь, что я пережил прошлой ночью? Ты… — Я хочу пойти, — заявляет Питер, натягивая рубашку. — Наверное, это был просто… двадцатичетырехчасовой грипп. Я должен пойти в школу. Мне нужно поддерживать свою успеваемость. Скип смотрит на Питера, словно на какую-то галлюцинацию. Питер знает почему: он никогда раньше не спорил. Питер колеблется, но вместо того, чтобы, как всегда, смириться, его решительность удваивается. — Школа, — продолжает он. — Я определенно должен пойти в школу. Все в порядке, и, кроме того, директор заподозрит неладное, если я еще что-нибудь пропущу. Я в порядке, правда. Мне надо пойти. Питер ненадолго вспоминает о разговоре с директором. Скип по-прежнему смотрит с сомнением и некоторым подозрением, но через мгновение кивает. — Би уже забрала девочек. Я тебя отвезу. Питер краем глаза наблюдает, как Скип выходит из комнаты. Как только он уходит, Питер бросается к шкафу. Он хватает первую попавшуюся одежду и бежит в ванную переодеваться, двигаясь так быстро, что, сбрасывая пижаму и натягивая джинсы, он почти не замечает своего отражения — и не увидел, если бы джемпер не запутался, когда он натягивал его через голову, заставляя себя смотреть вверх и пытаясь найти рукава в зеркале. У Питера сводит живот. Если он и сомневается в каких-либо других признаках того, что происходит что-то очень странное, то этого отрицать нельзя: каким-то образом за одну ночь у Питера появился толстый слой мышц по всему его туловищу. У него даже есть пресс. Пресс на животе. У него есть пресс. Питер запросто мог бы провести всю оставшуюся жизнь, удивляясь тому, что же, черт возьми, случилось с ним, раз у него есть все восемь кубиков, но в другой комнате он слышит, как Скип натягивает штаны и шарится в поисках обуви. Питер вздрагивает. Он заканчивает одеваться, прокрадывается в коридор и задерживается на пороге ровно настолько, чтобы схватить свой рюкзак, прежде чем выскользнуть за дверь.***
Он проходит шесть кварталов, прежде чем понимает, что ушел, не надев очки. Он был слишком поглощен звуками города, которые простирались на многие мили за гавань и Хадсон, каждый из которых был таким же ясным и понятным, как если бы они шли из наушников. Как только он замечает отсутствие очков, также замечает, что они ему больше не нужны. Он может видеть грязь под ногтями незнакомцев на расстоянии квартала. Может разглядеть кристаллики в своем дыхании, когда они превращаются в лед на морозе. И все же он идет вперед, быстро и без остановки, пока не оказывается у парадных дверей школы. Он приходит только к четвертому уроку, так что коридор полностью пуст. Только тогда Питер останавливается, чтобы рассмотреть свою руку, особенно на месте шрама, но теперь там, где раньше красовались синяки разных размеров и форм, теперь есть только бледная и гладкая кожа, под которой отчетливо видно мышцы, появившиеся всего за ночь. — Что со мной происходит? — шепчет он. На этот раз никто не отвечает.***
Питер проводит весь урок английского, прислушиваясь к каждому вздоху, к каждому бульканью в животе одноклассников, к шмыганью каждого сопливого носа, поворачивая голову всякий раз, когда кто-то шевелится в пределах его зрения, морщась каждый раз, когда учитель проводит маркером по доске, и после он решает, что пора уходить. Он начинает паниковать, понимая, что не сможет сбежать с таким количеством людей вокруг. Он должен просто уйти — перепрыгнуть через забор, как планировал в тот день — но решает перед этим забрать учебник по генетике из своего шкафчика, и этот пит-стоп в конечном итоге становится его ошибкой. Когда он захлопывает дверь шкафчика, держа нужную книгу в руке, Питер оказывается лицом к лицу с как всегда хмурой Мишель Джонс. — Привет, — говорит она. — И вообще, какого черта? Голос девушки звучит мягко. Ее хватка, когда она берет его за запястье и тащит в укромный уголок возле питьевого фонтанчика, аккуратная и достаточно нежная. — Какого черта? — переспрашивает она, загоняя мальчика в угол. — Что вчера с тобой случилось? Я думала, ты умер, когда не пришел на занятия сегодня утром. Нед сказал, что не знает где ты. И вообще, вчера тебя легко можно было бы спутать с зомби, а сегодня ты выглядишь более чем здоровым. Так тебе это удалось меньше, чем за восемнадцать часов? Ты вообще человек, Паркер? — Я… вообще-то не уверен. Правда, сказанная Питером, отдает чем-то чужим. Он смотрит через плечо Мишель и видит, что Нед неподвижно стоит среди толпы, наблюдая за ребятами, но отводит глаза и уходит прочь, как только Питер замечает его. У Паркера скручивается живот: если и был человек, с которым он мог бы поговорить о том, что происходит, то это был Нед. Но поскольку Нед все еще не разговаривает с ним, Питеру нужно убираться отсюда. Он снова сосредотачивается на Мишель. — Хм, — говорит он. — Мне очень жаль, что я побеспокоил тебя вчера вечером, я, должно быть, съел что-то не то за обедом. Мне уже лучше, так что… Он пытается обойти ее, но Мишель быстрее, чем Скип. Она встает у него на пути. — Это точно было не пищевое отравление, — заявляет она. — Ты выглядел так, словно у тебя расплавится мозг, я думала, что ты просто вспыхнешь у меня на руках. И что с твоим отчимом? Я думала, что ты не можешь выглядеть еще хуже, но как только он открыл дверь, ты буквально остолбенел. У Питера пересыхает во рту. Его взгляд устремляется вдаль. Он вдруг осознает, как близко стоит Мишель. — Скип мне не отчим, — поправляет мальчик. — Он мой приемный отец. Хмурый взгляд Мишель ослабевает. Он явно сказал что-то лишнее. Пора смываться. — Мне надо идти, — говорит он. — Я уже опаздываю. — Не обманывай меня, Паркер, я знаю, когда что-то происходит. Так почему бы тебе не… Питер чувствует, как что-то ломается. Как будто внутри него были крошечные ворота, и эти ворота сдерживали дикое, неконтролируемое животное — упыря, который постоянно бросался на петли в отчаянной попытке убежать. Питер контролировал его, когда Нед был рядом — теперь он один. Упырь поднимает голову на Мишель. Когда он говорит, он говорит голосом Питера. — А почему это вообще тебя касается? — Паркер срывается. — Прости, но разве мы не познакомились только вчера? Так почему же ты вдруг так сильно переживаешь? И почему ходишь за мной по пятам? Преследуешь меня? Мишель отступает назад, в ее глазах четко читается боль, хотя она пытается сдержать ее, сохранить осторожное, нейтральное выражение лица. — Не преследую, — говорит она. — Я просто очень наблюдательна. В глубине души Питер уже чувствует, как начинает пузыриться стыд. Но упырь все еще контролирует ситуацию, потому что Мишель не отступает. Она все еще загоняет его в угол. — Ну так иди понаблюдай за кем-нибудь еще, — огрызается упырь. — Я же сказал тебе, что все в порядке, так что оставь меня в покое. Наконец, Мишель освобождает достаточно места, чтобы Питер мог проскочить мимо нее. На этот раз мальчик добирается до забора. Взобраться на него не доставляет вообще никаких усилий — на самом деле, он практически летит к другой стороне. Когда он приземляется — грациозно и легко, как будто вообще ничего не весит — Питер, наконец-то, позволяет себе подумать о слове, которое требовало места в его голове с тех пор, как он проснулся этим утром, но которым он был слишком напуган, чтобы позволить себе о нем думать: Суперсилы. С взбесившимся сердцем, едва соображая, Питер бросает последний взгляд на школу. А затем исчезает в городе.