Хёнджин, ты же обещал, тогда в чём дело?
Мы друзья с детства, буквально с пелёнок. Очередная банальщина, не иначе. Наши матери познакомились, когда вместе лежали в роддоме. Тогда у моей мамы часто происходили приступы страха, а мать Хёнджина постоянно помогала ей. Когда мама родила, моего отца не было рядом. Впрочем, у него была такая же судьба. На следующей день моей и его матери принесли двух маленьких новорождённых человечков. Они лишь тепло обнялись и поздравили друг друга, горько заплакав. Теперь им придётся воспитывать детей в одиночку. Так они думали до того момента, пока не сдружились слишком близко. Они проводили буквально всё время вместе, не отходя друг от друга. Когда-то у них была несовместная мечта переехать в одну квартиру со своей лучшей подругой, но тогда был возраст юношества. А сейчас, когда наступила взрослая пора, женщины решили восполнить недостаток и исполнить то, о чём так давно мечтали. Поэтому с Хёнджином я проводила всё своё время. Мы расценивали друг друга как брата и сестру. Он обещал быть всегда рядом, всегда оставаться вместе, всегда держаться друг за друга, на него всегда можно было положиться.Хёнджин, тогда в чём дело? Почему ты всё ещё не отвечаешь мне?
Я радовалась всем его начинаниям. За свои восемнадцать с хвостиком лет он перепробовал многое: и футбол, где был достаточно популярен, даже псевдоним «Месси» носил, и лыжный спорт, посещая лагерь лыжников каждый год, но остановился на плавании, где занял второе место на соревнованиях, и танцах. Мне так нравилось наблюдать за ним, ведь он вкладывал все свои чувства и эмоции в танец, какими бы они не были: положительными или отрицательными. Он умел показать себя через танец, он сам был танцем. Танцем он обнажал все свои мысли, желания, всю душу. Хван был тем танцем, что подарил мне веру. Ты мой самый главный танец, Хван Хёнджин.Ну почему же тогда эта малая капля веры, в которую я так страстно верила, сейчас не блещет тем же светом, каким блистала ранее?
Я говорила, говорила тебе, чёртов придурок, аккуратнее, больше отдыхай, занимайся собой. Почему ты никогда меня не слушаешь?
В тот вечер после очередной тренировки Хёнджин не пришёл домой. Мам дома не было (да, я считала его мать своей второй мамой, как и он, а наши родители и не были против). На следующий день Хван не пришёл в школу, а матерей дома всё ещё не было. Мне показалось это странным, и не зря, совсем не зря. Он не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, хотя раньше такого никогда не было. Сколько себя помню, с момента, когда у нас появились первые телефоны, мы постоянно соревновались, кто первый возьмёт трубку или ответит на только что пришедшее СМС. Я почти всегда проигрывала Хвану, у него всегда хватало времени ответить мне, хотя он всегда был чем-то занят. «Дела какие-нибудь срочные, наверное», — промелькнуло в мыслях после того, как я вышла из дома и закрыла за собой дверь. Это были те мысли, в которые я слабо верила. Сердце чувствовало тревогу. Я настолько была переживательная, что даже после занятий заскочила к нему на тренировки по плаванию и танцам, хотя клялась ему, что никогда так не сделаю. Он очень стеснялся передо мной и запрещал мне видеть его за делом, которое нравилось ему, а мне нравилось, и иногда я грешила обещанием. И сейчас, когда уже не просто наблюдая из-за двери, а уже зайдя в зал, я ищу глазами его фигуру. Что бы не случилось, но Хван просто не мог пропустить ни одну из тренировок. Тем более на носу соревнования. Он не мог. Не мог же. И как же разрывалось сердце после «Хвана не было сегодня. Ни на занятиях, ни на одной из тренировок. С ним что-то серьёзное? Мы ведь положились на него». Вот они, эти злосчастные слова, которые Хёнджин воспринимал слишком буквально. Ему нельзя было говорить «мы полагаемся на тебя», потому что тогда парень не будет видеть перед собой ничего, кроме нескончаемых тренировок до потери сознания, иногда даже в прямом смысле слова. На него ведь положились, он просто не может подвести команду. Он должен быть лучшим, лучшим во всём, им должны гордиться.Глупая мания величия, куда ты его завела? Ненавижу тебя.
С тревогой на сердце, я вернулась домой, уже не ожидая увидеть маму дома. — Присядь, мне нужно тебе кое-что рассказать. Сердце пропустило удар, дыхание участилось, лёгкие просили больше воздуха, задыхаясь, умоляя успокоиться; глаза не наливались слезами, скорее наоборот, будто высохли, перестали моргать; взгляд, который выражал все эмоции до этого момента, сейчас пустует; в голове нет мыслей, лишь одно: — Хёнджин попал в аварию, в серьёзную аварию вчера вечером, но чудом остался жив. Он на волоске от смерти, но всё ещё держится. Он в коме. Так пусто. Пусто без его звонкого смеха, заполоняющего в одно мгновение всё пространство, заставляющего залиться хохотом вместе с ним, пусто без ласкового голоса, без его руки на моей руке, без объятий, без заботливого взгляда, без тепла, исходящего от его тела, без постоянных поцелуев в макушку. Без него. Пусто без него. Мамочка, ну почему мне сейчас так больно? Спросив у мамы адрес больницы, я сорвалась с места. Ехав в такси, я тряслась. Не от слёз, а от ужаса, от боязни потерять близкого, родного, любимого человека. Боязнь потерять сейчас то, чем я так мало дорожила до этого момента, пугала с каждой секундой всё больше и больше. Он же не мог умереть так просто.Хёнджин, слышишь? Ты не можешь умереть так просто. Прошу, открой глаза. Открой глаза, Хёнджин. Я хочу взглянуть в них ещё раз. Пожалуйста, открой глаза...
Ты же обещал всё время быть рядом. Так почему ты сейчас просто лежишь, весь исколотый под пристальным надзором врачей? Не обнимаешь меня? Не говоришь ласковые и успокаивающие слова? Не целуешь в макушку? Почему ты лежишь и еле дышишь, Хёнджин? Прошу, пожалуйста, очнись. Дай мне ещё один шанс, дай мне сказать тебе то, что не сказала ранее. Прошу, очнись, Джинни. Я люблю тебя.
Ты всё также прекрасен, хоть и лежишь сейчас, совсем не шевелясь. У тебя всё также приоткрыты уголки губ, подрагивают реснички и пальцы рук, сбивая устройства. Шелковистые чёрные кудрявые волосы упали на лоб, скатываясь вниз. Шикарное тело накрыто простынёй, будто вот-вот накроет тебя полностью. Этому не бывать, слышишь? Не бывать. Та самая простыня оголяет лишь твои широкие плечи, в которые я однажды впивалась ногтями, оставляя кровавые впадины и дорожки. Прости, ты просил забыть об этом, но я не могу. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы забыть это. Я помню каждое отточенное движение твоего тела. Ты правда превосходен, превосходен во всём. А ты помнишь, как водил меня в то самое место, в которое однажды повёл меня совсем маленький, обещая подарить целый мир? Ты ведь сказал тогда, что приведёшь сюда в следующий раз девушку, которую любишь. Хах, мне тогда стало так невыносимо больно, но я продолжала улыбаться тебе, крепко держа переплетённые пальцы, будто боясь отпустить, и кладя голову на крепкое плечо, устраиваясь в объятиях поудобнее. Я правда верила, что твоя девушка будет счастлива рядом с тобой, потому что ты невероятен. Ей бы очень повезло. Хёнджин, ты правда реальный? Не выдерживаю. Горькие слёзы стекают по лицу, когда я крепко сжимаю твою холодную, почти безжизненную руку, а другой закрываю рот, скрючившись от невыносимой боли в области груди. Всё тело покалывало и дрожало, тот страх наконец вырвался наружу, показал себя во всей красе. Не знаю, как меня пустили врачи, но я очень благодарна им за то, что смогла увидеться с тобой. Я очень надеюсь, что это не в последний раз. Ты же обещал, значит так и будет, правда? — Дай мне ещё немного времени, и я обязательно расскажу всё, что чувствую к тебе. Я очень сожалею, что не сказала это раньше. Так одиноко и пусто без тебя, как-то непривычно. Я отдала бы сейчас всё, чтобы ты снова заговорил со мной, разразился тем громким смехом, обнял бы, сделал бы то, что хотел. Хёнджин, я правда люблю тебя. — Я тоже, — в последний раз улыбнулся Хван. Он всё слышал, всё до последнего. То, как она умоляла впустить её, а он уговорил врачей, чтобы она зашла. То, как она умоляла проснуться его. То, как она призналась в том, что давно чувствовала. Он слышал всё. — Я тоже люблю тебя. Я бы всё отдала, чтобы твоё сердце забилось снова, Хван Хёнджин. Спи спокойно, мышонок~.