Неприятные тебе чувства

      С Джисоном я познакомилась, когда была на одной вечеринке в честь дня рождения нашего общего знакомого Хёнджина. На сам праздник я пришла намного позже всех, поэтому подойдя к Хвану, чтобы вручить подарок, я встретилась глазами с тёмноволосым парнем. Он прожигал глазами меня весь вечер, пока я не вышла из дома. — Негоже такой красивой даме расхаживать по улицам тёмной ночью. Украдут ведь. Я, например.       Подкаты я не воспринимала ещё со времён средней школы. Тогда мальчики были более неопытны в этом, отчего становилось невыносимо смешно. Но когда это говорит парень, учащийся в университете, звучит ещё смешнее. — Не будьте такими самоуверенным. Мне нужно домой. До свидания. — Ну подожди же. Останься ещё не надолго. Со мной. Только со мной. Навсегда.       Тогда я восприняла это как очередной его неудачный подкат, но не думала, что когда он говорил это, Хан был настроен серьёзно забрать меня всю без остатка.       Мы в отношениях уже два с половиной года, и эти самые отношения нельзя назвать идеальными, далеко нет. Друзья постоянно твердят нам, что из нас ничего не получится, когда слышат об очередной ссоре. Джисон отмахивался, говорил, мол, мини-конфликт, не более, улыбаясь своей фирменной доброй улыбкой, тепло обнимая меня за плечи, грубо пожимая их, отчего на коже оставались следы от пальцев. Даже сквозь одежду он умудрялся ставить мне большие синяки, утверждал, что только такого отношения я и достойна.       Да, как вы могли понять, речь идёт об абьюзивных отношениях. На протяжении этих двух с половиной лет он издевался на до мной, нарушая мои личные границы, которых, как оказалось, я лишилась ещё тогда, когда заговорила с ним за дне рождении Хвана. «Дура», «тупая», «ебанутая», «сука», «мразь», «тварь», «уродина», «свинья», «кобыла», «корова», «шлюха», «псина», «шавка», «блядь», «животное» и ещё тысячи оскорблений прилетали ко мне буквально каждый день. «У тебя опухоль вместо мозгов», «даже овца будет умнее, чем ты», «пару сотен килограммчиков сбрось, скоро на корову будешь похожа, хотя тебя уже не отличишь от неё», «лучше бы тебя эта машина сбила вместо того, чтобы останавливалась», «курица блять слепая, ты сука не видишь, что я занят», «да мои бывшие девушки были в миллион раз лучше, чем ты, тупое животное». Цепи, ремни, наручники, канаты и многое другое уже было в каждом уголке нашей квартиры, а нескончаемый плач, шлепки и удары разносились по всему дома и были уже так привычны, что соседи просто перестали обращать на это внимание. Да, синяки, ссадины, раны – всё это оставалось на моём теле. Не успевая проходить одним, на коже появлялись другие. Он не разрешал мне посещать больницы, потому что он боялся, что его могут посадить. А я и не ходила. Мне было страшно. А вдруг его правда посадят? Я же люблю его.       Он очень сильно ревнует меня к своему лучшему другу Минхо, которого сам часто приводит к нам домой или просит присмотреть за мной, когда он уезжает в Инчхон к родителям. Нам с Минхо всегда было весело, я чувствовала с ним себя спокойно и в безопасности. Мы действительно проводили с ним много времени, как сами перестали замечать, как давно перешли границы дружбы. Нет, до отношений не доходило, потому что Ли очень ценил дружбу с Ханом, а я ссылалась на лёгкую влюблённость с его другом. Я же люблю его.       Если мы уж заговорили о ревности, то могу сказать одно: он ревнует меня ко всему. К тому, что стоит, к тому, что движется. К живым, к неживым. К парням, к девушкам. К друзьям, к родственникам, к родителям. Ко всему. Но я не могла ничего с этим поделать. Я же люблю его.       Так как мы учимся в университете на третьем курсе, то я очень часто остаюсь после занятий и иду учиться дополнительно, потому что мне всегда было важно иметь хорошее образование в отличие от Джисона, который считал своим призванием заниматься музыкой, что у него и правда очень хорошо получилось, а на учёбу он часто забивал, хоть и учился достаточно хорошо. В большей степени роль играло то, что его любили преподаватели. Даже они его любят. Я же тоже люблю его.       Если я задерживалась после занятий больше, чем на десять минут, он сразу начинал названивать и написывать, а когда я приходила домой, то он с лёту набрасывался на меня с обвинениями, какая я неверная, сто процентов изменяю ему с кем-нибудь, потому что я «шлюха, которая спит со всем, что движется». Он постоянно выносил мне мозг, со всей силы мог ударить, а после уходить, оставляя плакать на пороге квартиры. Но я ничего не делала. Я же люблю его.       Постоянный контроль и нескончаемые ссоры всё равно часто выбивали из терпения. Я тоже была не ангелочком и часто срывалась на него по пустякам, из-за чего получала новую порцию синяков.       Из-за того самого контроля мне даже выйти нельзя было никуда, кроме как в университет. Никаких посиделок с подружками, никаких поездок по магазинам, никаких «я просто навестить родителей», ничего. Приходя, я обязана дать ему телефон, а если отказывалась, то он начинал замахиваться. А мне остаётся только стоять и прикрывать слабые места, которые он уже наизусть знает. А я ведь продолжаю его любить.       Мои родители просто обожают Джисона, говоря, что это самый лучший мальчик на земле. Он такой красивый и милый, они тают, смотря в его тёмные глаза. Умиляются, когда он в очередной раз набивает свои щёчки. Смеются, когда смеётся он. Относятся к нему со всем теплом и заботой. Они хотят, чтобы у нас поскорее состоялась свадьба, и мы подарили им самых прекрасных внуков. Джисон смеётся, говорит, что пока рано, что мы хотим ещё чуть-чуть пожить для себя. Мои родители любят его. И если мне стоит хоть заикнуться, какой он на самом деле, мать с отцом начинают возмущаться, что такого просто не может быть, и я просто всё себе напридумывала. Наверное, так и есть. Он же любит меня, а я люблю его.       Самым важным в этой структуре оставалось то, что я не могла выйти из этих отношений. Я пыталась, сбегала, но он звонил, писал, что не сможет без меня, и если я не вернусь, он покончит с собой. А я не хотела, чтобы он умирал. Я хотела, чтобы он жил. Я же люблю его.       Но когда моё терпение совсем ломалось, и мне удавалось оставаться на подольше и не поддаваться его звонкам и сообщениям (к слову, я могла бы просто кинуть Хана в чёрный список, но не могла. Вдруг бы он действительно мог бы что-нибудь с собой сделать. Я бы себя тогда не простила.), то чудеснейшим образом он находил меня, умолял о прощении, стоя на коленях и рыдая в голос, а я прощала, а за то, что сбежала, получала новую порцию унижений и оскорблений, заправляя блюдо синяками и ссадинами. Он грозился убить меня. А я что? Я ничего. Я же люблю его.       Но всё же всему приходит конец. Мне тоже пришёл конец. В какой-то момент я поняла, что мне всё это надоело. Я стала чаще получать в свою сторону слова «ты какая пустая и безэмоциональная, что-то случилось?», на что я просто мерзко улыбалась и говорила, что всё прекрасно и просто лучше быть не может. Я ощущала себя ничего не чувствовавшей марионеткой, которой столько лет управлял кукловод Хан Джисон. Мне правда всё надоело, стало всё равно, безразлично на всё вокруг происходящее. На себя. Я совсем отчаялась. Но я всё ещё люблю тебя, Джисон. Ты же тоже меня любишь, правда?