Смерть — это стрела, пущенная в тебя, а жизнь — то мгновенье, что она до тебя долетит. Ибрагим Аль-Хусри
Дверь комнаты Джина резко хлопает, но омега даже не вздрагивает, продолжая умиротворенно смотреть в окно, где солнце поднимается все выше и выше над горизонтом. Он прекрасно знает, кто сейчас стоит позади него, ведь только этот человек может позволить себе так нагло и беспардонно побеспокоить юного принца. Джин оборачивается, даже не думая опускать взгляд, и встречается с чужими, темными, словно два уголька, глазами, что будто бы хотят прожечь насквозь. Омега буквально чувствует, как тысяча раскаленных камней оставляют отпечатки на бледной коже, словно клеймя. — Я скучал, — произносит Джин, но подходить не решается. Намджун не выглядит счастливым, каким он обычно приезжает с охоты. В такие дни он уставший, помятый, но в его глазах горят задорные огоньки, а улыбка почти не сходит с лица, отчего появляются ямочки. В такие дни Намджун целует особенно сладко, растягивая каждый момент, будто в первый раз. В такие дни Джину приходится сдерживать свои стоны, прикусывая губу, когда альфа толкается в него, покрывая поцелуями шею и оставляя на бледной коже алые бутоны, что затем расцветают. Сейчас все не так. Намджун смотрит пристально, щуря глаза. Он кажется белым волком, в любое время готовым сломя голову броситься в атаку, смыкая острые клыки на нежной шее. У альфы совершенно серьезное выражение лица, которое почти не проявляет эмоций, разве только брови иногда сдвигаются к переносице. Но от него буквально исходит аура опасности, которая давит, заставляя внутренне содрогаться и жаться подальше — к углу. Страх обволакивает, становясь за спину, что-то неустанно шепча. Но Джин мужественно терпит, не давая взять над собой верх, сохраняя контроль и не вдаваясь в панику. Намджун зол, а злой Намджун — хуже девяти кругов Ада. — Похоже, ты не рад меня видеть, — омега склоняет голову набок, чуть улыбаясь, стараясь оставаться спокойным хотя бы внешне. Он проводит ладонью по гладкому столу, все же прерывая зрительный контакт и собираясь с мыслями. Джин прекрасно знает причину столь плохого настроения альфы. — Зачем? — только и вопрошает Намджун, становясь на шаг ближе. Джин молчит, поджимая губы и не решаясь поднять взор. Он сделал всё правильно. Так надо. — Зачем? — альфа повторяет почти равнодушно, но в его голосе слышатся нотки неприкрытого гнева. — Потому что теперь она не сможет забрать тебя у меня, — проговаривает наконец Джин, подходя ближе к брату и укладывая свои ладони на его лицо. — Я ни о чем не жалею. Омега смотрит точно в глаза — прямо и искренне, словно не боясь вызвать Намджуна на дуэль, чтобы показать свою правоту. Джин знает, что он — эгоист. Самый настоящий, и он себя не оправдывает, потому что ради Ким Намджуна он готов стать хоть убийцей. Омега готов сделать буквально все только для того, чтобы идти рука об руку со своим альфой. Джин привстает на носочки, касаясь губами чужих губ едва-едва и зарываясь в светлые пепельные волосы пальчиками, а затем снова смотрит Намджуну в глаза, словно пытаясь отыскать там ответ на все свои вопросы, будто пытаясь нарисовать карту его души — все ее потаенные уголки, все его мечты и желания. Вот только альфа не дается. — Видеть тебя сейчас не хочу, Ким Сокджин. Намджун смотрит на его прекрасное лицо, обрамленное прядками светлых волос, на его полные алые губы, которые на фоне нежной алебастровой кожи кажутся еще ярче, приковывая внимание, на глаза цвета хрустального льда, доставшиеся от матери — они давно пронзили сердце альфы насквозь, намертво в нем застряв — ни растопить, ни вытащить — только вместе с сердцем прямо из грудной клетки. Намджуну хочется Джина целовать: безумно, безудержно, бесконечно. Его хочется заключить в объятия и никогда не отпускать — приковать к себе невидимыми цепями и чтобы навсегда. На него хочется любоваться, словно на дорогую антикварную вещь, касаться аккуратно, будто от одного неверного движения Джин может разбиться, разлететься на миллионы осколочков так, что не склеить, не собрать. Но Ким Намджун не намерен прощать так просто. Даже Ким Сокджина. Потому дверь с громким «хлоп» закрывается за его спиной, отчего омега невольно вздрагивает, выдыхая задержавшийся в легких воздух. Он думает о том, что все же поступил правильно: этот мир жесток и беспощаден, но вместе с тем до безумия красив и прекрасен. Хочешь жить — умей вертеться. Хочешь жить счастливо — умей вертеть другими. Такова неоспоримая истина, которой следует Джин. Он не помнит, когда именно дала о себе знать влюбленность в брата. Может быть, омега был влюблен с самого начала, может быть, когда они стали проводить вместе все больше и больше времени, но в воспоминаниях раз за разом проплывает то, как Сокджин безуспешно пытался скрыть свои чувства: не верил, отнекивался, Намджуна избегал и даже делал вид, будто того совсем не существует. Вот только однажды не сдержался, не смог. До этого без единой трещинки маска сломалась, разбилась о мраморный пол на части, как и самообладание омеги. Тогда Намджун украл у него первый поцелуй, а чуть позже окончательно забрал его сердце и будто бы себе в грудь его вшил, отдавая свое взамен. Они оба прекрасно понимали, что это неправильно. Раз за разом пытались все прекратить, остановить это безумие, вернуть все на свои места, однако ничего не получалось: чувства были слишком сильны и непоколебимы, они все больше и больше разрастались, опутывая с ног до головы и не давая выбраться . В конце концов, Намджун и Джин просто сдались, тем не менее не перестали скрывать свои совсем не братские отношения. Судьба свела их – она, возможно, и разлучит, когда придет время.***
У Тэхёна внутри все ломается, с треском рушится, падает с громким неприятным звуком на землю и восстановлению не подлежит. Розовые очки, наполовину и так поломанные, разбиваются стеклами внутрь, раня, режа осколками сердце, впиваясь ими в самую душу и оставляя там незримые человеческому глазу раны. Он не плачет, только обкусывает обветренные губы, изо всех сил стараясь не сорваться на крик. Тэхён не даст ни одной слезинки скатиться из глаз — он будет держать лицо до последнего прямо так, как учила его Хёрим — она, определенно, гордилась бы им. Плакать омега будет ночью в подушку, когда никто не увидит и не услышит. Но не сейчас, потому что люди вокруг него — стервятники, жаждущие узреть все его слабости, желающие всего Тэхёна сожрать со всеми потрохами. Он не даст им ничего. Омега оглядывается назад. Там, в траурном одеянии, стоит одинокий Намджун, принимая соболезнования от многочисленных «гостей». Его плечи немного ссутулены, а на лице — маска каменная, непробиваемая, за которой не видно ни единой эмоции. И Тэхён правда знать не знает, о чем тот думает: сожалеет ли он, убивается или ему и вовсе все равно. Чуть поодаль стоит Сокджин, переминаясь с ноги на ногу, будто чувствуя себя не в своей тарелке. Он переводит взгляд то на Намджуна, то на появляющихся посетителей и нервно теребит в руках рукава дорогого пиджака. Со стороны выглядит вполне обычно, однако Тэхён брата знает — он улавливает каждое его движение, каждую мелькнувшую на его лице эмоцию. И вот, когда старший хён наконец смотрит на новехонькое надгробье, его губы трогает лёгкая, еле заметная улыбка — всего на секунду, но омега замечает, приоткрывая рот и распахивая глаза. Дыхание на секунду сбивается, а сердце уходит в пятки. Неужели?.. Но Тэхён тут же откидывает эти мысли. Скорее всего, ему просто показалось — это самое обычное помутнение рассудка, которое вскоре пройдет, забудется, не оставив после себя и следа. Джину незачем убивать Хёрим, ведь у этих двоих всегда были просто замечательные отношения, да и мотива у брата никакого, потому омега просто откидывает эти мысли, закапывает их глубоко в землю, хороня рядом с Хёрим. Тэхён уже доходит до кареты и садится в нее, когда что-то заставляет его обернуться вновь. Одинокая фигура ступает по склону, направляясь прямо в сторону надгробия и стоящего рядом Намджуна. Этот человек выглядит статно: его осанка идеальна, а голова горделиво поднята вверх, его взгляд направлен точно вперёд и, кажется, этот незнакомец ступает совершенно бесстрашно и уверенно, несмотря на то, что определенно находится не на своей территории. Тэхён не знает этого человека, но при виде его у него в голове сразу же красными буквами отпечатывается «опасность». От незнакомца исходит подавляющая аура, заставляющая невольно чувствовать, как страх липкими щупальцами обхватывает все тело, проникает в душу. Омега видит, как человек пожимает руку его брату и это рукопожатие кажется крепким даже отсюда. По нему сразу видно: альфа. Наверняка сын какого-нибудь лорда, если не сам лорд. Взгляд Тэхёна задерживается на профиле незнакомца. Черты его лица нельзя назвать красивыми в привычном смысле — в них таится какая-то другая красота: страшная, пугающая, но такая завораживающая, заставляющая кровь в жилах стыть и дыхание задерживать. Юный принц выдыхает и отворачивается, залезая в карету и закрывая за собой дверь, более на улицу не выглядывая.***
Намджун принимает крепкое рукопожатие Чонгука, глядя тому прямо в глаза, потому что отвести взгляд значит проиграть. Альфа оступаться не намерен. Он — будущий король, будущий властитель этой страны, тот, кому все должны подчиняться, а потому отступление для него равносильно потере авторитета. У Чона-младшего взгляд тяжёлый и беспристрастный. Кажется, будто его не заботит ни смерть сестры, ни эти похороны в целом. Но Намджун знает — вернее, догадывается, что это вовсе не так. Просто это — маска. Такая же, как и у него самого. — А где же лорд Чон? — интересуется Намджун. Этот вопрос его сейчас волнует больше всех остальных: он прекрасно осведомлен о том, что Хёрим была отрадой старшего Чона, единственной его дочерью, в которой он души не чаял, и то, что он не явился на ее похороны, что-то да значит. Да и Хосока — старшего сына не видно. На лице Чонгука не дергается ни один мускул: он лишь небрежно засовывает руки в карманы брюк, все так же безразлично рассматривая кронпринца. Чонгук смотрит, будто дыру прожигает. От него веет скрытой угрозой, вот только с какой стороны та появится — неизвестно. — Появились неотложные дела, — пожимает плечами Чон-младший, переводя взгляд на могилу погибшей сестры. «Чон Хёрим». На секунду Намджуну кажется, что в глазах собеседника что-то мелькает, будто тысячи огней там зажигаются. Вот только они, словно сильным порывом ветра сдуваемые, тут же угасают, не оставляя ни следа. — Я сожалею, — проговаривает Намджун. И хоть он не обязан произносить эти слова — все равно это делает, потому что ему действительно жаль. Жаль, что пострадала ни в чем неповинная Хёрим, сжигаемая ненавистью Сокджина. Альфа к своей невесте никаких особых чувств не питал, все его внимание всегда было сосредоточено на одном-единственном омеге, а свою будущую жену он в упор не замечал. Они только вели изредка светские разговоры, перекидывались парой слов, даже в кроватях спали разных. Но ему все равно жаль где-то в глубине души, что пострадал невинный. Намджун Джина простит — это незыблемая истина. Альфа и сам прекрасно это понимает: он на омегу не сможет долго зла держать, потому что так или иначе любит его каждой частичкой тела. Джин у него под кожей. Вот только Хёрим это все равно не вернёт. — Мне думалось, это я должен приносить свои соболезнования вам, ваше высочество, — хмыкает Чонгук, приподнимая бровь, а в его голосе отчётливо слышатся нотки сарказма. Чон-младший смотрит куда-то Намджуну за спину, уголки губ его немного приподнимаются словно в усмешке, а у кронпринца чуть ли не земля из-под ног уходит, когда он понимает, на ком именно задерживает взгляд собеседник. Джина хочется закрыть всем своим телом, заставить того стоять за спиной и не высовываться, лишь бы Чонгук того и вовсе не видел, но Намджун сдерживается, только еле слышно выдыхая. Чон-младший кивает самому себе, а затем переводит взгляд обратно на будущего короля. — Приятно было увидеть вас, — произносит он. — До следующей нашей встречи, ваше высочество. И Намджун может поклясться, что это не просто прощание. Это угроза. Чонгук кладет красивый букет белых лилий на могилу сестры, а затем уходит, ни разу не обернувшись, не кинув последнего взгляда, будто и вовсе перестав обращать внимания на то, что здесь есть кто-то, кроме него самого. Намджун чуть хмурится, задумчиво смотря в спину уходящему Чонгуку, пытаясь все его намерения разгадать и все фигуры на импровизированной шахматной доске правильно выстроить — не получается. Джин подходит тихо, почти бесшумно и обнимает, руки на его талии смыкая. Альфа не отстраняется, но и немой поддержки не принимает, он лишь переводит взгляд на алое зарево заката, предвещающее нечто неизбежное. Грядет что-то страшное. То, что перевернет обычный мир с ног на голову и разрушит привычный порядок вещей. То, что зовется «бурей».