Одно дело — рассуждать о необходимости сделать первый шаг, и совсем другое — по-настоящему шагнуть в неизвестность. Луис Ривера
Юнги смотрит, наблюдает, каждое движение собеседника ловит, каждую эмоцию на его лице читает. Он словно шпион: изучает, анализирует, запоминает. Вот только шпионить альфе нужды нет. Это его территория, здесь он хозяин и здесь он — Бог, закон не его слово, закон — сам Мин Юнги. И, пожалуй, есть только один человек на белом свете, который это может оспорить, но и он сейчас восседает на троне во Дворце, своим присутствием польщать не собирается. — Я жду от вас поддержки в грядущей войне, — заканчивает свой монолог альфа напротив. Юнги ещё раз пристально осматривает лорда Чона, глаза сужает, брови хмурит и хмыкает про себя. Его насквозь увидеть сложно, потаённые уголки души и тайных желаний осветить — почти невозможно. И альфа в этот раз знать не знает верить или нет. Смерть дочери для лорда Чона — причина или повод? Если второе, то Юнги его запросто читает, как открытую книгу: его жажду власти за версту чует, желание править в глазах напротив видит. Если же это всё-таки просто месть… Ради обычной мести разжигать войну странно, неоправданно глупо, безумно. Это необдуманно и закончиться может плачевно. — У нас с вашим отцом были договоренности… — альфа, видя, что отвечать ему не торопятся, храбрится продолжить, но Юнги делает жест рукой, призывая того замолчать. — Я не знаю, о каких договоренностях идёт речь, — тихо, но отчётливо произносит он, — но даже если они и были, то с тех пор, как я занял это место, можете считать их более недействительными. Юнги слышать ничего не хочет о том, что он что-то кому-то должен. Его отец, вероятно, был, но он уже давно покоится в гробу, а вот молодой лорд всё ещё ходит по этой земле и расплачиваться за ошибки предков не намерен. Имя Мин Юнги сейчас у всех на устах: о нем шепчутся, о нем пускают сплетни, ему завидуют. Юный наследник, сосредоточивший в руках власть. Отец парня умело распоряжался своим состоянием и своими землями, однако на чужое не покушался, а вот Юнги, в свою очередь, влияние старается расширять. Где-то выгодными сделками, где-то внезапными смертями, где-то врождённым дипломатическим даром. Все это дает свои плоды: постепенно голос рода Мин становится таким же значимым как, например, рода Чон. Теперь с Юнги вынуждены считаться. Теперь он обладает немалой властью, на которую вряд ли кто позарится, ибо альфа ему тогда глотку перегрызет, заживо выпотрошит. Потому что все, что его — неприкосновенно. — Вы говорите, что отказываетесь от обещаний, лорд Мин? — приподнимает бровь собеседник, явно недовольный тем, куда зашёл разговор. — Я говорю о том, что их срок истек, — цокает языком Юнги. — Если вы хорошо попросите, то я, возможно, согласился бы подписать новые договоренности… Альфа видит, как кривится лицо лорда Чона, как в нём две стороны между собой борются, насмерть бьются — не отступают. В нем гордость и необходимость пламенные танцы пляшут, напополам друг друга рассекают, уничтожить грозятся. — Из-за этого визита я пропускаю похороны дочери, — неприязненно проговаривает альфа напротив, на что Юнги только плечами пожимает. В конце концов, тот, кто собирается идти войной на правящую верхушку, должен быть готов на жертвы, а это — самая малая из них. Эта война вообще дело гиблое: одна власть, другая — Юнги без разницы особо, ибо все они одинаковы. Готовы на головах короны носить, дорогие наряды надевать и есть изысканные блюда в то время как страна гниёт, загибается, на колени встаёт. Вот только и здесь он выгоду способен найти. — Земли тех, кто пойдет против, достанутся вам, — с трудом произносит лорд Чон. — А на престоле окажетесь вы, я так полагаю? — приподнимает бровь Юнги, задавая скорее риторический вопрос. — Или мой сын в случае моей смерти, — мрачно кивает собеседник. Юнги снова хмыкает, конечно, про себя. Лорд Чон на престоле — плохо. Чон Хосок — ещё хуже. Альфа лично с ним дело имел, когда король собирал всех под своим знаменем в борьбе с соседними государствами. Хосок подобен отцу, являясь то ли лучшей, то ли худшей его версией. Лорд Чон предпочитает действовать исподтишка, незаметно вонзать кинжал в спину, а затем, поджав хвост, убегать. Он — словно змея, готовая ядовитые клыки в кожу вонзить в любой момент, со спины напасть и неожиданно жизни лишить. Его орудие — хитрость, в открытом бою он проиграет сразу же. Чон Хосок точно такой же, только умнее. И если его отец — просто гадюка, то Хосок — самая настоящая кобра: молниеносная, смертельно опасная, в один момент убивающая. Юнги предпочитает прямолинейность. Пожалуй, в этом он чем-то похож на второго сына лорда Чона — Чонгука, хоть и того не жалует. Он не прячется за спинами, а сам ведёт вперёд, но главное — за ним идут. — Отлично, — ставит точку в разговоре Юнги, приставая со стула. — Мы обсудим наш план действий завтра, а до этого располагайтесь в моем скромном замке. Чувствуйте себя как дома. Альфы жмут друг другу руки, натянуто улыбаются и выходят из кабинета. Лорд Чон удаляется сразу. Звук его шагов эхом разносится по длинному коридору, силуэт мужчины видится все дальше, и наконец совсем пропадает, исчезая за поворотом. Юнги уходить не торопится. — Подслушивать чужие разговоры — не самый достойный поступок для наследника, не думаешь? Альфа говорит это в пустоту, но точно знает, что здесь совсем не один. В воздухе еле чувствуется запах хвойного леса с нотками можжевельника, и Юнги точно знает, кому он принадлежит. — Рыскать по чужому замку тоже не самая хорошая идея, — добавляет он. Юнги ответа не ждет, просто даёт знать о том, что уж где-где, а в этом месте, которое он по праву считает своим домом, он знает абсолютно все. Здесь у стен есть не только уши — глаза, а у самого альфы — полный и безграничный контроль над ситуацией и ежовые рукавицы на всякий случай. Когда хозяин замка, как и лорд Чон минутой ранее, наконец скрывается за поворотом, Хосок облегчённо выдыхает, покидая свое укрытие. Пожалуй, подслушивать действительно было не самой лучшей его идеей, но кто же мог знать, что Мин Юнги так просто его раскроет? Хосок хмыкает, чуть ерошит волосы и кривит губы в ухмылке. То, что ему удалось услышать, подаёт надежды. Альфа идёт по коридору, крутя головой в разные стороны, осматривая все, что можно. Никогда не знаешь, что может пригодиться в будущем. Скажем, четкий план чужого замка в голове или сплетни прислуги, которые можно здорово обернуть против их хозяина. Хосок этот замок собирается изучить вдоль и поперек несмотря на предупреждения — на всякий случай. Чон Хосоку Мин Юнги не страшен. Они одногодки, вот только в руках одного — все: личное имение, верные войска и реальная власть, а у второго — призрачные замки, надежды и много лет ожидания. Однако все в скором времени обещает измениться: Хосок лично этому поспособствует, своими руками по кирпичикам будущее построит, свой меч в крови врагов искупает и собственноручно им могилы выкопает — удостоверится, что они оттуда не выберутся. И если многоуважаемый лорд Мин тоже окажется на чужой стороне, то и ему пощады не видать — альфа лично его на кусочки растерзает. Юнги вроде бы обещает, что помощь окажет, но Хосок верить этим словам не склонен: никогда не знаешь, кто именно попытается воткнуть нож в спину. Возможно, этим человеком окажется и союзник. Нет такого человека на свете, которому можно верить абсолютно, непоколебимо — альфа за всю свою жизнь в этом не раз и не два убедился и может смело во всеуслышание заявить о своем мнении. Хосок небрежно оправляет волосы и направляется в специально приготовленные для него покои, где, наверное, уже ждет отец. И он оказывается прав. Как только альфа заходит в комнату, сразу замечает вальяжно восседающую на одном из кресел фигуру лорда Чона. Отец смотрит на Хосока изподлобья, словно взглядом в нем дыру выжигая: темную, насквозь проходящую. В душе тут же начинают сомнения зарождаться: Чон-младший точно сделал что-то не так, либо отец заметил его присутствие около кабинета. — Как все прошло? — прочищая горло, спрашивает Хосок, подходя ближе и садясь напротив. Лорд Чон тяжёлого взора не отводит, но тем не менее спокойно отвечает: — Мы смогли прийти к соглашению. Семья Мин станет нашим союзником в грядущей войне. Про себя Хосоку думается, что «семья» рядом с этой фамилией звучит глупо хотя бы потому, что Юнги там один-одинешенек: отец скончался пару лет назад, мать умерла почти сразу после его рождения, а других родственников и уж тем более — омеги, лорд Мин не имеет. Все размышления, однако, остаются при альфе — отцу перечить он не решается. — Я прошу тебя не скитаться по этому замку, Хосок, — предупреждает его отец, и альфа, сам того не замечая, облегчённо кивает, вновь ловя на себе подозрительный взгляд. — Это чужая территория, тем более она принадлежит Мин Юнги. Отец этого странного альфу опасается: Хосок по глазам видит, по словам между строк читает. Лорд Чон осторожничает, и Хосок, честно говоря, понимает, почему. — Как скажешь, отец, — кивает Чон-младший, поджимая губы. — От Чонгука есть какие-нибудь вести? — Ворон прилетел сегодня утром: Хёрим похоронили, все прошло как надо. Хосок видит, что эти слова отцу даются тяжело. Они для него словно тяжёлые пощёчины раз за разом бьют, прямо в цель попадают. — Он не выяснил, кто сотворил с ней такое? Лорд Чон отрицательно качает головой, уходя в свои думы, а Хосок только хмурится. У него большие сомнения насчёт того, что брат действительно ничего компрометирующего на семейку Ким не нашёл. Уж кто-кто, а Чонгук из тех, кто с ходу может все разузнать, одним взглядом лживые маски содрать и обнажить горькую правду. Утаивает информацию? Сумбурные мысли мелькают в голове Хосока, но в цепи они не складываются, разлетаясь в разные стороны, теряясь в безудержном потоке. Действия брата всё ещё остаются загадкой, которую предстоит решить.***
— Милорд, — Чимин учтиво кивает, улыбается приторно-сладко, а у самого внутри жгучая ненависть разливается, разъедая и душу, и органы, сердце выжигая и оставляя то черным кусочком угля, который огонь внутренний уже не поддерживает. «Ты должен быть благодарным», — твердят Чимину отовсюду, эти слова со всех сторон доносятся, окружают, будто в клетку сажая и цепляя поводок, что не разорвать ни руками, ни зубами. Создаётся такое ощущение, что омега всем и всегда должен. Впрочем, наверное, так и есть. Чимина буквально подобрали на улице, когда тому было десять. До этого ему приходилось не жить — выживать. Воровать, искать пропитание не только для себя, но и для своей небольшой семьи: больной матери, которая работала на износ, но получала копейки, и младшего брата. Это продолжалось до того момента, пока омегу однажды не поймали: он стащил мешочек с деньгами из-за пазухи какого-то важного лорда, а за ним кинулась не только городская стража — ещё и личная охрана пострадавшего. Мальчишка бежал со всех ног, задыхался, петляя по узеньким улочкам, но его все равно поймали. Скрутили руки и потащили к своему господину. Вот только тот Чимина наказывать не стал. Вместо этого — обучил грамоте, самообороне, даже немного военному делу, а затем — словно кинжалом по сердцу — отдал в бордель, тем не менее осыпая семью омеги золотом и рассчитывая на то, что юноша не сбежит из благодарности. И не просчитался. Чимин слушал разные разговоры, то, о чем говорили милорды могло показаться чем-то странным и непонятным любому другому омеге, но обученный Чимин хватал каждое слово, в памяти его отпечатывая, а затем пересказывал все своему господину, за что тот щедро его награждал. В этом-то работа омеги и заключалась. Чимину она не нравилась и не нравится по сей день. Грязно, развратно, противно. Каждый раз он из последних сил сдерживается, чтобы случайно не заехать какому-нибудь очередному альфе кулаком в челюсть. И все равно, что те сильнее, все равно, что потом будет. Каждый вечер Чимин, садясь в купальню, натирает свою кожу до красноты, стремясь смыть с себя чужие прикосновения. Каждый день он просыпается от кошмаров, зажимая рот рукой только чтобы не закричать. Его душа израненная, а раны на ней не обработаны, кровоточат каждый раз все сильнее, алым месивом все вокруг обливая. Его сердце черствое, в камень обратившееся, покрытое непробиваемым панцирем. Только оно ему и принадлежит. Но Чимин будет терпеть. Пока не сломается, пока последний вздох не испустит, пока рассудок не потеряет. Ровно до тех пор, пока его семья будет в достатке и безопасности. Ради них омега готов хоть жизнь на кон поставить. — Что-нибудь новое? — интересуется альфа напротив, подливая в бокал Чимина немного дорогого вина. — Что-то, о чем мне следовало бы знать? Омега колеблется, но лишь на секунду. Вести важные, предвещающие коренные изменения. — Насколько мне удалось услышать, лорд Чон собирается идти войной на столицу, — осторожно проговаривает Чимин, при этом нервно теребя края шелковых одежд — неизвестно, как отреагирует его господин. Несмотря на неожиданные вести, лицо лорда Им остается спокойным: он только кивает, давая знак продолжать. — Поговаривают, что в союзниках у него лорд Мин и еще несколько других важных особ. На удивление омеги, его господин только произносит тихо, едва слышно: — Значит, мои опасения подтвердились. Милорд задумчиво постукивает пальцами по деревянным подлокотникам кресла, просит прислугу принести ещё вина и на Чимина внимательно смотрит — ничего хорошего это не предвещает. Омега в смятении мысли перебирает, что клубочком запутались, самые ужасные отметает, отрезая, другие распутать пытается, в божеский вид привести. — У меня для тебя задание, Пак Чимин, — внезапно произносит мужчина. В голове омеги проносится мысль о том, что сегодняшний день вообще полон всяких неожиданностей. — Сделаю все, что вы попросите, милорд, — приторно улыбается он. — Тебе ведь не впервой шпионить для меня, верно? — вопрос явно риторический, но Чимин все равно на автомате кивает, губу закусывая и худшего ожидая. — Пора бы тебе немного сменить обстановку. У омеги из лёгких весь воздух выбивает, дышать нечем становится, а руки непроизвольно трястись начинают. Его переводят? Мысль безумная, пугающая и одновременно дающая надежду. Надежду на то, что это будет не бордель, не публичный дом, а что-то иное… — Мне нужен свой человек в стане лорда Мина. У Чимина внутри все падает, надежда очерняется, обугливается и пеплом разлетается вокруг. Ему страшно. Страшно потому, что земли этого лорда на другом конце континента, страшно, потому что о Мин Юнги ходит много слухов, некоторые из них — про его жестокость по отношению к предателям. Страшно потому, что Чимин семью тогда видеть совсем не будет, если захочет — не узнает, как им живётся и живётся ли вообще. Лорд Им страх омеги, кажется, видит, а потому следующее предложение Чимина из колеи выбивает окончательно. — Ты знаешь, что я весьма щедр, — начинает мужчина, — и очень благодарен тебе за все годы службы. Это задание — самое сложное. Тебе нельзя будет попасться и его провалить, потому… — он на секунду останавливается, устанавливает зрительный контакт, взгляда опускать не позволяет. — Как только ты его выполнишь, Пак Чимин, ты больше не будешь мне должен. Однако твою семью я все ещё буду обеспечивать. Омега выдыхает. В его глазах огоньки недоверия разгораются ярким пламенем. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Звучит как красивая сказка, которую бы детям рассказать. Они бы поверили, Чимин — нет. Он воздушные замки не строит, розовые очки не носит, в мечты сбывшиеся не верит. Этот мир коварен: подбрасывает тебе мнимые надежды, заставляя ставить цели, которые кажутся выполнимыми в самом начале, а затем ломает все — тебя в том числе. Ставит на колени и смеётся громко, задорно над тем, что поверил, поддался. Чимин знает — он это не раз проходил, по кусочкам себя собирал заново, раны залечивая. Он не поверит. Не купится. — Вы очень любезны, милорд, — омега говорит тихо, потому что слова даются тяжело. Их произносить — себя обманывать, призрачные мечты лелея. — Я с радостью помогу вам. Его слова ложью пропитаны насквозь, она глаза всем затуманивает — самому Чимину временами тоже. Ему от самого себя противно так, что руки мыть хочется, что рот себе зашить просто необходимым становится. Чимин не любит ложь, но каждое его слово — искусное враньё, пропитанное лестью. Омегу отправляют следующим же утром, поскольку времени мало, а дорога предстоит длинная. План до безумия простой, и Чимину совсем не верится в то, что все пройдет как по маслу. Он должен прибыть на территорию Минов и устроиться слугой в их замок. А потом следить за всем, что там происходит, подслушивать разговоры и с вороном отправлять вести своему господину. Но если Чимина поймают — конец всему. Здесь нет второго шанса, сразу красный крест на всем. И крест этот нарисован кровью. Омега всё ещё не знает, что его ждёт, и это пугает больше всего. Неизвестность — слово обычное, но когда с этим сталкиваешься, страшно становится. Когда идёшь на смерть, ты знаешь, что ждёт впереди, предполагаешь, какой она будет. Но когда ты шагаешь вперёд, не зная, что будет за следующим поворотом — а там может быть что угодно — страх пробирает до самых костей, затуманивая разум, отключая напрочь рациональное мышление. Тревожные мысли Чимина не покидают на протяжении всего долгого пути. Каждый день его наполнен размышлениями о будущем, настоящем и прошлом. В голове, словно в клетке, туда-сюда мечутся воспоминания, выстраиваются логические цепочки и различные предположения. Дни текут неспешно, и омеге особо нечем занять себя в пути: он в основном сидит в карете, перечитывая раз за разом одну и ту же книгу днём и выбираясь к костру, когда вся процессия останавливается на привал вечером. Изредка Чимин разговаривает со своими провожатыми-альфами. Их всего трое: один — явно южанин, что видно по его смуглой коже и небольшому акценту, по имени Джу, второй — Ён, судя по всему, давно служащий у господина — Чимин нередко заставал их за разговорами, а третий — самый странный, невероятно скрытный тип. Даже имени своего не называет, лишь загадочное прозвище — Сокол. Омега расспрашивает их обо всем подряд, а те, окромя, конечно, того же Сокола, охотно делятся историями из своей жизни, рассказывая про небывалые приключения и про те места, которые омега никогда в жизни не видел, но теперь очень хочет их посетить. Однажды разговор заходит и о землях, принадлежащих роду Мин. — И что интересного вы можете поведать о них? — интересуется у своих спутников Чимин, тем не менее гипнотизируя взглядом костер, где сейчас готовится аппетитное и до ужаса вкуснопахнущее мясо. Поездка давалась нелегко не только из-за того, что была довольно утомительной, но и из-за бедности пищи. В основном это были какие-то практически безвкусные лепешки, которые омега съедал только для того, чтобы живот перестал урчать. Реже удавалось ухватить похлёбку. Потому мясо, жарящееся на огне, сейчас было для Чимина самым настоящим чудом света. Он на секунду задумывается о том, что, наверное, пора бы отвыкать от различных изяществ — в том числе и в еде, потому что как минимум следующие несколько месяцев он в качестве прислуги проведет на этих самых лепешках. Однако сейчас себя побаловать немного можно. Спутники Чимина как-то странно переглядываются, будто бы мысленно один и тот же вопрос друг другу задавая, а затем один из них начинает: — Эти земли весьма богаты, — он на секунду задумывается, размышляя, как лучше продолжить. — Людям там живётся неплохо, но… Законы у них больно строгие, — Джу на это только хмыкает, складывая руки на груди. — Лорд Мин нередко лично назначает наказания. Скажем, если у него будет плохое настроение, то за кражу он и руку может попросить отрезать. Чимин невольно вздрагивает, смотрит недоверчиво, а у него в голове голосок настойчиво говорит о том, что его, вероятно, просто пытаются запугать. — Северные земли вообще будто бы держатся от других особняком, у них там другие правила и порядки. Даже обычаи — и те разные, — внезапно подаёт голос Сокол, до этого сидевший в отдалении. И если уж даже он заговорил, это кажется несомненной правдой. Больше омега о владениях Минов не расспрашивает, решая не нагнетать. Он только кутается в теплые меха, которые, на самом деле, не очень-то и согревают, и молится всем известным Богам о том, чтобы они поскорее доехали до северной столицы. Сокол уходит от них на границе, сворачивая в совершенно другую сторону — у него какое-то секретное задание от господина. В сопровождающих у Чимина остаются только Джу и Ён. В один из дней они останавливаются в небольшом городке в одном из трактиров. Чимин знает, что это ненадолго — всего на одну ночь, но все равно не может сдержать своей радости при виде аппетитной еды и даже давится элем, который раньше ни при каких бы условиях не выпил, предпочитая дорогое вино. Кровать немного жесткая, но по сравнению с тем, что было, она кажется самой мягкой периной, а этот день Чимину — лучшим из всех за последние два с половиной месяца. На следующий день они отъезжают. Омега, как всегда, трясется в карете — не только от того, что там холодно и он всеми силами пытается согреться, но и потому, что карету в принципе трясет, на каждой кочке подбрасывает. Снаружи слышится мерный стук копыт — немного приглушенный из-за снега. Джу и Ён о чем-то спорят — это можно определить по их обеспокоенным голосам, едва не срывающимся на крик. Внезапно карета останавливается и все затихает. Ни единого звука, будто вселенная решила его отключить. Чимин слышит только свое сбивчивое дыхание и громкий, разрывающий тишину напополам стук сердца. Омега осторожно, стараясь не шуметь, приоткрывает ставни с окна, пытаясь выглянуть наружу и увидеть, что там происходит. Сердце на секунду замирает, а затем начинает колотиться так, будто вот-вот пробьет грудную клетку насквозь. На снегу алой россыпью виднеются капли крови, они у Чимина в сознании отпечатываются и даже когда он отводит взгляд продолжают перед глазами мелькать. Страх обволакивает, словно в кокон укутывает, кислород из легких цепкими пальцами забирает и рассеивает по ветру. Руки дрожат, в голове паника, и омега впервые не понимает что делать и как себя вести. Это кровь врага или союзника? Чимин не знает, а рассуждать здраво не получается совсем. Он пытается глубоко вздохнуть. Времени на то, чтобы раскладывать мысли по полочкам и приводить все в порядок нет, потому трясущимися руками омега достает из-за пазухи небольшой кинжал. Он спрятан там на крайний случай. Еще один — в сапоге, но тот Чимин не трогает, решая, если что, оставить козырь в рукаве. Во всяком случае, если кто-то действительно на них напал и убил Ёна или Джу, а то вообще обоих, то положение — хуже некуда. И хоть Чимин и обучен фехтованию, ему даже с двумя кинжалами не справиться с тем, кто смог победить двух сильных альф. Чимин осторожно, стараясь не издавать ни звука, приоткрывает дверцу кареты. Холодный воздух тут же накрывает с головой, отчего омега выдыхает и с его губ срывается облачко пара. Омега аккуратно оборачивает голову. Прямо к деревянной двери стрелой насквозь прибита голова Джу. Его глаза, прежде сияющие радостными огоньками жизни, теперь стеклянные, ничего не выражающие. Его губы — синие, словно обмерзшие. Все лицо его обмазано кровью, что стекает вниз, оставляя на белоснежном снегу бордовые разводы. Альфа больше не дышит, его грудь не вздымается — он будто застыл во времени, окаменел без возможности снова вернуться. Желудок скручивает, и завтрак просится наружу, но омега прикрывает рот ладонью, из всех сил стараясь держаться. Глаза застилает темная пелена, и Чимин готов поспорить, что он вот-вот потеряет сознание. Это предчувствие только усиливается, когда совсем близко слышится лязг обнажаемого клинка, который затем оказывается прямо в нескольких сантиметрах от шеи омеги, а прямо над ухом слышится до дрожи пугающий мужской голос: — Куколка хотела убежать?