Panda

Он несёт меня в свою спальню. Да чем же я заслужила такую немилость? Заносит в ванну, ставит на пол, придерживает одной рукой за талию, второй наклоняет к раковине и начинает умывать лицо холодной водой. — Ты чувствуешь, как я тебя хочу? — от этой фразы, сказанной Тэхёном куда-то мне в шею, меня передёргивает, а весь ополаскиватель застрял в надутых щеках. И да, я действительно чувствую, как его желание упирается в меня сзади. Только сильнее прижимаюсь к раковине, чтобы не соприкасаться с ним, стараюсь незаметно увильнуть. Тэхён от этого только сильнее впечатывает меня в умывальник и, обеими руками оперевшись, блокирует выход. — Не зли меня, — рычит он и острыми клыками впивается в шею, потом размазывает кровь на месте укуса носом, но она не перестаёт течь. — Панда сделает Тэхёну приятно? Мишутка, я этого целый месяц ждал, так сложно было сконцентрироваться на работе.. — мне слиться в унитаз от этих слов хочется. Он отстраняется, может, у меня всё-таки есть шанс? Мигом слишком откровенное зефирное платье (это Мина с Саной выбирали или сам Тэхён, вообще не оставили мне в гардеробе приличной одежды) слетает на холодный пол, а я ничего с этим поделать не могу, продолжаю стоять в шоке, словно паралич напал. — Тебе больше чёрное бельё подходит, но белое тоже не плохо так смотрится, а лучше без него, — он поворачивает меня к себе, раздевая одним взглядом, а я места себе не нахожу, не зная, куда деться. Прижимает ближе к себе, одной рукой поглаживает талию, периодически будто нечаянно лезет ей под бельё, второй приподнимает за подбородок, в свои ужасающие глаза смотреть одним только взглядом заставляет. — Ну, прекращай дуться и поцелуй Тэхёна, может тогда я буду с тобой нежнее, — да не трогай ты меня, и так плохо, не видишь? Пытаюсь убрать с себя руку, которая до цветных синяков сжимает бёдра, а она будто каменная. Последний раз смотрю в эти глаза напротив, там ничего не поменялось. К горлу опять подбираются рвотные позывы, и я, не в силах это контролировать, выплёвываю весь ополаскиватель Тэхёну в лицо. Он освобождает меня с плена своих объятий и вытирает руками лицо. Пытаюсь быстрее покинуть эту ванну, комнату, дом, Тэгу, Корею, мир... Но пол скользкий, и я больно падаю вниз. Всё, Цзыюй, тебе конец. — Дрянь, — орёт не своим голосом Тэхён, мне точно конец. Я не успеваю подняться, как он сильно тянет вверх за волосы, чуть не вырывая их вместе со скальпом, и толкает в постель. Надвигается хмурой тучей в чём мать родила. Отползаю подальше. А он тянет за ногу, подминая под себя, и наваливается сверху. Насилует своим языком мой рот, а я позволяю, стараюсь не плакать от мнимых ожогов, которые его руки оставляют по всему телу, окончательно содрав с меня бельё. Оставляет влажную дорожку от поцелуев на шее, теребит горошины сосков, я по-прежнему пытаюсь не плакать, назад дороги нет, он сделает только больнее. Снова целует в губы, проталкивает в нём мне какую-то таблетку, случайно её глотаю, чуть не подавившись, а Тэхён, пользуясь моментом, запихивает в меня поглубже своего габаритного дружка и начинает размашисто двигаться, от этого мой крик теряется где-то между губ. Как же больно, Юй, если ты сейчас заплачешь, тебе будет ещё больнее. Ему ведь не нравится, когда я плачу, и совершенно плевать, что мне плохо. Вскоре я начинаю привыкать к этому аду, послушно жду не дождусь, когда это всё закончится. Он вертит меня на своём возбуждении словно воздушный пластилин. Тела от слова совсем не чувствую, хоть боль и отошла на второй план. Теперь его хочется до тёмных кругов перед глазами. А потом появляются звёздочки. — Гук-и, — как же сейчас хорошо. Меня отрезвляет пощёчина, возвращает в реальность. — Что ты сказала? Какой я тебе нахер Гук-и? — орёт благим матом, за шею прижимает к изголовью кровати. Я назвала его так, как раньше называла Чонгука, своего любимого лунного кролика. Мне казалось, что со мной был Чон, но мёртвые не воскресают, как бы ты того ни желал, а таблетка подействовала, да не в ту сторону. Воздух заканчивается, всё, Цзыюй, это точно конец концов. Теперь можно и слезам дать волю, их накопилось очень много, слишком долго я терпела. Он отпускает, и обессиленно сползаю на пол, опираясь головой на кровать. — Тэхён. Ким Тэхён, — говорит он напряженно на ухо, оставаясь лежать на постели, трётся своим носом о шею, испепеляя там всё одним только неровным дыханием. Я уклоняюсь, невыносимо сложно, когда так близко. Тэхён от этого звереет, чёрт, а у меня после транквилизаторов все инстинкты самосохранения отключаются. Уже всё равно. Бросает о стену, коленом бьёт в живот, меня скручивает от боли, хочется свернутся толстопанцерным комочком на полу, он не позволяет осесть, в удушье прижимает к стене, осыпает градом унизительных пощёчин, что-то кричит так оглушающе громко, что не разобрать. Откидывает к столу, я ударяюсь об его угол, с него ваза на пол падает, разбиваясь, приземляюсь на неё и от пронзительно режущих осколков не могу пошевелиться. Вы скажете «нельзя поднимать руку на женщин и бить того, кто лежит», но ему наплевать. Он везде, эта боль, она повсюду. Отдала бы всё своё ничего, чтобы это закончилось. Беру осколок от вазы, приближаю его к сонной артерии, но Тэхён быстро перехватывает руку, я лечу на белые простыни, которые на самом-то деле грязнее полов в общественных туалетах. Делает укол в вену. Я снова трезвею, от этого так плохо. Он смотрит сверху вниз, впритык, в глаза, а мне страшно и так невыносимо больно; хочет поцеловать, стараюсь отвернуться, как же противно. Тэхён моментально переворачивает на живот, тянет на себя за волосы, тело пронизывает острая боль, двигается быстро и грубо, меня словно тысячи кинжалов изнутри раздирают. Он берёт в руки свой телефон, открывает фронтальную камеру, начинает снимать нас на видео, всё выглядит настолько чудовищно, это же насколько запущенным нужно быть извращенцем? Да убери ты её с глаз моих, и себя тоже подальше убери. — Смотри, кто тебя трахает. Отвечай, — я точно скоро оглохну, голос пропал ещё на полу после нескольких его ударов. — Тэхён, — слёзы опять появились, я думала, все они высохли. — Чья ты непослушная сука? — да сколько можно? — Т-тэ, — больше не выдерживаю и отключаюсь, всё исчезло в один миг, и я тоже провалилась в бездну этих чёрных диких глаз, смотрящих убийственно на меня прямо в самую душу с экрана телефона. Ледяной душ заставляет проснуться, вода здесь красная, где я? — На колени, — какие олени? Снова он, нет, пожалуйста, верните меня обратно, только всеми силами хватаюсь за бортики в ванной, они словно спасательный круг, только вот не спасают от слова никак. — На колени. Я сказал — ты сделала, — он берёт за волосы и погружает в воду полностью. Не пытаюсь оказывать сопротивления, лучше умереть. Тэхён и этого не позволяет, вытаскивает меня с ванны на, казалось бы, последнем выдохе. Снова тащит в сторону кровати, нет, хватит, не могу больше. Как бы я с последних сил не вырывалась, меня поставили на колени и засунули в глотку член. А перед глазами снова темнеет. — Соси, — из-за слёз перед глазами туман, я снова в сознании, кто-нибудь помогите, пожалуйста. — Не хочешь — как хочешь. Всегда знал, что ты предпочитаешь жёсткий секс, — он смеётся и стонет, мне иногда кажется, что с такой силой он мне голову на раз-два оторвёт, каким чудом держится эта челюсть, вообще не знаю. Тэ наконец-то вынимает со рта своё орудие пыток, меня больше нет, обессиленно падаю на смятые простыни и прикрываю глаза, надеюсь, Тэхён уже наигрался и оставит меня в покое, желательно вместе с сильным обезболивающим. Ощущаю на лице липкую жидкость и вытираю её простынёй, неужели ему мало? Целует, как же невыносимо, размазывает на лице свежие слёзы, от соли просто кожа сгорает, как же противно, одной рукой сильно сжимает запястья, заводит их над головой, как же больно, опять входит, и меня больше нет. Щёки обжигают удары, и я снова оказываюсь в этой ужасающей реальности. — Моя Панда самая лучшая, она сделала Тэхёну приятно, — уберите эту самодовольную физиономию, меня начинает трясти в сильных конвульсиях, где этот долгожданный конец? — Ну тише, тише, — проводит костяшками по щекам, и тело его мгновенно слушается, а меня ни разу в жизни не послушалось. — Кто твой папочка, у? — не напоминай, ты убил его, убил, и даже на кладбище сходить ни разу не позволил, как можно быть таким бесчеловечным? — Отвечай, — этот крик оглушает, зачем спрашивать очевидное, и причём здесь вообще мой папа? — Чжоу Цзыянь, — он и дослушать не успевает, толкая с кровати на пол. Садится сверху, давит на шею, что снова не так? — Ответ не правильный. Спрашиваю ещё раз, для особых. Малыш, кто твой папочка? — ты с ума сошёл, у меня был один папа? — Не знаю, я не знаю, отпусти меня, пусти, — я действительно не знаю, что от меня хотят услышать? Он не только не отпускает, а опускается ближе некуда, оставляет укусы на шее. Заберите меня отсюда, хоть на тот свет, прошу, заберите. — Ким Тэхён. Запомни. Ким Тэхён, — он шепчет своё имя на ушко, ставя им невидимый крест на моей недолгой жизни. Скальпелем его на теле вырезает. — Малыш, скажи, кто твой папочка? — я, кажется, поняла, к чему он клонит, не нужно, пожалуйста, не нужно. — Отвечай, — рычит он и снова начинает душить. — К-ким Тэ-т-тэхён, — как же тошнит от него, от себя, от всего. — Молодец, хорошая Панда, — улыбается, гладит по волосам, целует невесомо. Неужели снова? Нет, только не это, не трогай меня. Наши пальцы и губы переплетаются. Ещё одного раза я точно не переживу. У него звонит телефон. Небеса меня услышали. Он уходит.