Альквалондис.

— Эх, из рук вон плохо получается. — сказала, Артанис презрительно оглядев свою работу.       Хисильмэ подошла и заглянула через плечо, невольно любуясь переливами света чудесных локонов. — Ты слишком строга к себе. Что уж тогда мне думать? — Тебе простительно. Но не той, кому руки направлял сам Аулэ.       Артанис выпростала ткань из пялец и свернув несколько раз положила в ларец для рукоделия. — Не уж-то так скоро сказывается, что наобещал нам Манвэ? Девы совсем распоясались. Не пристало им сплетничать о чужих чувствах. — сказала она, раскрывая истинную причину своей досады. — Имеешь ввиду все эти разговоры в беседках? — спросила Хисильмэ, понимая, на что намекает Артанис. — Если из-за меня волнуешься, то не стоит. — Но, скажи тогда, дочь Эльмиона, много ли правды в этих слухах?       Хисильмэ улыбнулась, так сейчас Артанис походила Эарвен. — Недоразумение, не более. — О котором я осталась в неведении. — Извини. Сочла сей предмет не стоящим твоего внимания, как и своего. Финдекано перед уходом написал письма: Ириссе, лорду Нолофинвэ и мне. Их должны были нам передать после его отъезда. Но вышла путаница, и мне принесли письмо, предназначенное Ириссе, а моё — ей. Может быть кто-то ещё прочитал, пока Ирисе не отдала его мне и так стало известно о его содержании. Однако, это всего лишь нежное участливое послание. И только с большой фантазией можно разглядеть в нём любовную суть.       Хисильмэ встала из-за ткацкого станка и взяла со стола конверт из серо-голубой плотной бумаги. Впервые прочитав письмо, она хотела сжечь его, но белый гиацинт, нарисованный на конверте, дышал свежестью весеннего утра. Капли росы искрились на его сочных листьях, упругих цветках и бутонах, казалось источающих сладостный тягучий аромат.       Она достала письмо и снова пробежала взглядом по тенгварской вязи.       «Госпожа. Ты явилась в час, когда все звёзды померкли, когда все источники прежней надежды угасли, и вера в дружбу поколебалась на весах судьбы. Хисильмэ. Само имя твоё сияет, и мне так радостно на душе, просто от того, что произношу его. Даже там, где голые чёрные камни и тлен, оно согреет мне душу и осияет путь. Я иду легко и с лёгким сердцем, ибо ты обещала ждать. Я знаю, что просил слишком о многом. Знаю, что не достоин просить, о, дивная дева из морского народа. Но всё же, я, склонив голову, прошу ещё — дождись.» — Могу прочитать, если пожелаешь. — Ни в коем случае! — остановила её Артанис и подошла к Хисильмэ. — Читать чужие письма вслух можно только в случае самой острой необходимости, тем более такие.       Она взяла конверт, рассматривая искусный рисунок. — Какие — такие? — удивилась Хисильмэ. Откуда Артанис знать, если она не знает содержания? — Хотя мы и родственники, наши обычаи заметно рознятся. — сказала Артанис, касаясь капель, преломляющих свет, что сиял художнику, их нарисовавшему — Потому ты сочла послание обычным. Язык цветов часто используют в домах Финвэ. Есть много цветов и они говорят разное: «я рад тебе», «жду нашей новой встречи», «наша дружба — свет моего сердца», «не грусти», и многие многие другие. Но Финдекано нарисовал тот, что говорит: «я очарован тобой навечно». — Вот как? — удивилась Хисильмэ ещё больше. Конечно, она видела, интерес Финдекано… и сочла его вполне объяснимым в той необычной и для неё и для Фингона ситуации. — Но, Артанис, можно ли очароваться навечно, увидев лишь однажды? — спросила она задумчиво. И тут же поняла, что сказала лишнее. — Разве вы не давно знакомы, как говорил Финдекано?       Хисильме поняла, что настало время открыть правду той, что приняла её, как родное дитя. — Мы с Финдекано в тот вечер, у заставы, встретились впервые. Точнее, первый раз я увидела его ещё в Альквалондэ, когда они с Майтимо прощались в трюме моего корабля.       Артанис слушала молча, сложив лёгкие руки на коленях. Тени затихли в складках её белого платья. — Так он сказал, чтобы ни у кого, а главное у лорда Нолофинвэ, не возникло вопросов ко мне, когда Финдекано уйдёт. Я никогда не рассказывала тебе о моей жизни после пожара в Лосгаре. Но знай, мы бы не скоро с тобой свиделись, если бы старший сын Феанаро не томился сейчас в плену. Не покинула бы я тогда стан Первого дома.       Артанис плавно проскользила к Хисильмэ и обняла нежнее первых весенних лучей. — Так вот о ком ты ночами грустишь под звёздами, вот кого выглядываешь с востока. —  Шептала она, прижимая Хисильмэ к груди. Золотые волосы её благоухали разнотравьем Яванны. От их аромата волнение улеглось. — Майтимо давно у Морингото.       Тёплые объятия выпустили её. В жаровне, тихо потрескивающей углями, вдруг резко хлопнула сырая щепка. — Инголдо подозревал это. Финдекано ведь пошёл туда один? — спросила она медленно, и будто вовсе не у Хисильмэ. — Ах, Артанис, я говорила ему, но… — Если уж так велело ему сердце, и нам следует довериться. Финдекано — один из великих, хотя и выглядит совсем юным. — Да. Майтимо рассказывал о нём, как о лучшем во всех добродетелях. И хотя я мало знакома с принцем, меня очаровало его благородное сердце, ценящее дружбу выше своей обиды. Вот только… — Милее тебе Нельяфинвэ? — продолжила за неё Артанис, наверное, чтобы остановить поток сетований об опасности грозящей Финдекано. — Милее — ответила она, помедлив. — Но это не важно.       Хисильмэ поблагодарила в мыслях свою славную родственницу, за то, что не расспрашивает, не бередит запертое с великим трудом в самой дальней части сердца.       Что делать, когда Майтимо окажется рядом? Разве только вырвать сердце и бросить в холодное озеро вместе с воспоминаниями о силе и нежности его рук, о волосах, пылающих ярче огня и наводящих любовный морок, о его последних словах: «забудь меня, дева», будто квенди дано забывать, «Я –первенец Феанаро, ослабел тогда от язвы, что наш народ, и я в их числе, учинили своими же руками. Блуждая среди теней убитых мною родичей, и сам почти превратился в тень. Свет мой, словно брезгливо оставив роа, нехотя волочился за ним. Блаженство, связывавшее нас воедино, — не более чем спасительное снадобье для умирающих. Мой свет вернулся, сплетаясь с твоим; я выздоровел, за что благодарен тебе навеки. Но я должен идти путём тесным, где место лишь для одного. Ты говорила, не ждёшь обещаний, ибо знаешь, что мы прокляты. Прости, что я не отнял эту горькую чашу от твоих пленительных губ.»       Артанис задумалась. Таинственно мерцал её светлый взгляд среди слабых сумерек. И казалось Хисильмэ, что та знает все её мысли. — Печенье, наверное, уже испекли. — сказала дева, с материнской нежностью целуя Хисильмэ в висок. — Ты хочешь ромашковый чай или вересковый? — Вересковый. — ответила она, неохотно выпуская из рук золотые пряди.

***

      Нити — легче воздуха, ложились одна за другой, переплетаясь с грёзами, и тихим серебристым голосом, что звучал на телерине.       В покои проникал лишь рассеянный свет пасмурного дня; он пришёл в череде серых братьев-близнецов. Но вдруг, словно солнце вышло, позолотив белые стены шатра. Хистльмэ смолкла и обернулась к источнику света. — Прости. Я не хотел таиться. — сказал Финдарато, стоявший на пороге её покоев— Заслушался. Твой голос увлёк меня в детство. Матушку увидел, как она смеётся в жемчужных брызгах.       Хисильме улыбнулась. — Я рада. Проходи, Анарвэ, садись, если желаешь ещё послушать.       Его белый парчовый кафтан, вышитый золотом, приятно шелестел при каждом движении, а волосы переливались разными оттенками золота в упругих локонах, более тяжёлых, чем у сестры.       Изящные пальцы провели по мягкой, но плотной ткани облачно-серого цвета, что успела соткать Хистльмэ за ночь и утро. — Красиво получается. Артанис очень хвалит тебя, говорит, всё на лету схватываешь. — У меня хорошие наставницы. И много времени. Слишком много. Но это даже хорошо, поскольку и работы не мало. — Твоё трудолюбие очень похвально, но я переживаю. Если ты не поёшь о Лебединой гавани, то бледна и грустна. Вот, как сейчас. — Это не я… Из-за дождя так кажется. — Разве же это дождь? — Ах, лучше бы он прошёл и уже закончился, чем эта неопределённость! — Хорошо уже то, что западный ветер рассеял ядовитый смог. И морось, что ты ругаешь, и дождь, что ждёшь, — несут свежесть и питают жизнь.       Неопределённость же всегда тяжела. И лекарство от неё только два — труд (чего у тебя вдосталь) и надежда. Финдекано сейчас нужна твоя надежда. Она — его сила.       Хисильмэ вздохнула. Пусть все думают, что она ждёт Финдекано. Да, и его конечно она ждала. Астэль, как она назвала его в своём сердце. Липкий страх холодил душу, когда в ночном небе одна-единственная звезда меркла среди тяжёлых туч. Но если Отважная звезда, Астэль, вернётся с Майтимо, Хисильмэ всю жизнь свою отдаст ему в служение, станет преданнее любой подруги, нежнее сестры, добрее матери.

***

      Влажный воздух, заметно потеплевший в последние дни, напитался запахом камня и прели. Под ногами пружинила прошлогодняя трава. Она потемнела от влаги, но не подавала никаких признаков просыпающейся жизни. — Природа в забвения, и ты не знаешь, вдруг это на всегда. С тех пор, как я увидела Эндорэ, это время каждый год смущает меня своей мёртвостью. А слова Финдарато звучат убедительно лишь покуда он рядом. — сказала Хисильмэ, лаская свою любимицу Итиль. — Надеюсь Финдекано сильнее, чем моя надежда.       Лошадь, казалось, была недовольна лишь сугубой, по её мнению, неспешностью прогулки. Она то и дело фыркала, мышцы её напряжённо перекатывались под лоснящейся шкурой. — Как я тебя понимаю. Я бы тоже хотела сорваться вскачь и добраться до моря. Вдохнуть солёный туман, услышать музыку Айнур. Всё здесь наводит тоску. — продолжила она, бросив взгляд на затаившуюся чёрную гладь озера. В такую погоду звёзды меркли в головокружительной студёной бездне Митрима.       Кобыла вдруг загарцевала перед ней и, встав на дыбы, умоляюще заржала. — Итиль, что ты говоришь? Это опасно и безрассудно. — Хистльмэ оглянулась на лагерь и часовых.       Подойдя к часовым, она молвила. — Я желаю сделать выездку, поскольку лошадь моя утомилась от бездействия; передайте, если кто спросит обо мне. — Госпожа, это опасно, кругом враг. Лучше поручите это кому-то из сильных мужей. — Итиль не признаёт никого, кроме меня. Да к тому же, она быстронога так, что и не каждый валинорский скакун догонит, а у орков лошадей нет.       Она вспорхнула на спину кобылы и дала ей долгожданную команду, оставив предостережения часовых.       На большой скорости мелкая морось приятно покалывала лицо. Капюшон сдуло с головы и пряди волос выскальзывали одна за другой, развиваясь за спиной перламутровыми стягами. Ветер подхватывал смех и рассыпал жемчугом по безжизненной долине.       Но иллюзия того, что все тяготы не поспевали за ней, таяла, по мере того, как начала хрипеть и покрываться пеной Итиль. Хисильмэ сбавила темп. Ведь скакали они уже несколько часов к ряду.       Вдалеке встали вершины Зычных гор, но за спиной послышались звуки приближающейся конницы. Хисильмэ обернулась, вглядываясь в даль. Глаза ее не обманывали. Гривы валинорских скакунов развивались на ветру, и Пёс Оромэ бежал между ними.       Она погладила Итиль по шее, и в жесте этом была и просьба, и мольба. Встретиться с сыновьями Феанаро ей хотелось ещё меньше, чем с орками.       Понемногу разгоняясь, Хисильмэ надеялась остаться незамеченной. Но тщетно. Под копытами Итиль сверкнула стрела. Следующая просвистела чуть выше. Хистльмэ обернулась и уже ясно разглядела Туркафинвэ. С этого гадёныша станется, он и в лошадь выстрелит. Пришлось останавливаться.       И, как бы там ни было, не орки ведь.       Хисильмэ развернула лошадь перед приближающимся отрядом. Турко подал знак, и все его соратники окружили их широким кольцом. — Вот это неожиданность! Приятная, надо сказать. — Я ожидала встретить орков, но не тебя. — сказала она и мысленно укорила себя, поскольку фраза прозвучала слишком лично. — Жаль тебя огорчать, мы только что положили небольшой кучку мерзких тварей, штук двадцать. Но, волосы всё же надо было прикрыть, а то, эдакий маяк не только квэнди за 10 лиг разглядят. — Стало быть я могу спокойно продолжить путь. — Погоди немного. Скажи хоть куда так летела. — Прогуляться по взморью. — ответила она неохотно.       Тьелкормо взорвался звонким смехом. — Заскучала, значит в Ноловинвэнских чертогах. Понимаю, я бы тоже заскучал, на твоём месте.       Он спешился и направился к ней упругой походкой, подавая ещё один знак. Его ратники рассеялись, кто куда. — Ну что же ты, даже не поприветствуешь ласково старого друга? — Скорее знакомого, Тьелкормо. Ты никогда на был мне другом. А будь им — не стал бы стрелять в мою лошадь и окружать словно зверя на травле. — Ну прости, — сказал он, ухмыляясь. Манеры — не по мне… Спустись, иначе, мне придётся поставить твою кобылу на колени.       Хисильме спешилась, но встала в пол-оборота к нему. — Твоя грубость — не отсутствие манер, а жестокость. — Кто меня таким сделал? Но если только пожелаешь, могу стать нежным. Вот сейчас, отпущу всех в лагерь и прогуляемся к твоему морю, вдвоём, только ты и я. — Сказал он, подходя совсем близко и кладя руку на холку лошади.       Хисильме спиной прижалась к Итиль, отстраняясь от его горячего дыхания. Тьелко грязно выругался. — Даже досада берёт! Ну чего нет во мне, что было в моём старшем брате, кроме рыжих волос, разумеется? Приглядись, я ведь сделан из той же плоти и крови, что и он. И в моих объятиях так же хорошо, а может и лучше. Ты хоть разок попробуй. — Хотя бы в память о Майтимо постыдись так себя вести! — Ночи здесь холодные. — сказал он, понизив голос, словно не понимал языка, — и глаза его, прежде светлые, потемнели как воды Митрима в пасмурный день, — Мало толку от этой памяти в моей постели, а вот от тебя — был бы, если судить по тому, как ты стонала под ним.       Хисильмэ хлестнула его красивое гладкое лицо. Тьелко дотронулся до розовой отметины на щеке, с таким видом, словно испытывал утончённое удовольствие. — Он ведь так и не взял тебя в жёны, хотя попользовал изрядно. Но мне не жалко, брат всё-таки… Стань моей, Хистльмэ, ты поймëшь со временем, что я гораздо лучше подхожу тебе, чем Майтимо. Я немного умнее тебя, поэтому заметил это сразу.       Хисильмэ отвернулась от него и положив руки на холку Итиль, спрятала в них лицо. Хотелось одновременно разрыдаться от бессилия перед его грубой настойчивостью, но она взяла себя в руки, измышляя возможные варианты побега.       Согласиться на прогулку с ним? Быть может тогда появится возможность убежать? Нет, этот жестокий охотник один равен целому отряду нолдор. К тому же, лишённый свидетелей, он может дать волю всем своим желаниям, чего Хисильмэ боялась особо. Или согласиться пойти с ним в лагерь, а потом вновь убежать за помощью Амбарусса и Амбарато?       Но ведь, она обещала Финдекано. Обещала дождаться. А что, если Турко насильно сделает её своей женой? Хисильмэ опустила взгляд. На поясе, под плащом сверкала самоцветами рукоять маленького клинка, что дал ей Финдарато для прогулок за стенами лагеря.       «Прости Финдекано, я не сдержу обещание.» Её рука скользнула под плащ и коснулась холодного металла. В это же время одна рука Тьелкормо легла на её плечо, а вторая — на талию, и Хисильмэ почувствовала, как он прижался к ней сзади. На Тьелко не было даже лёгких доспехов и тепло его тела и твёрдость, упиравшаяся в её поясницу, заставили содрогнуться. Она подумала, что снова в её судьбе сошлись вожделение и острие клинка, только в этот раз чужая страсть была горше смерти, и покориться последней. — Я заберу тебя, если ты сама пришла в мои руки. Будешь моя, хоть по любви, хоть силой, но возьму. — прошептал он очень близко от её уха. — Есть только один, у кого не сможешь забрать. Любое твоё движение, и я — в руках Намо. Ему — ты не соперник. Только переживёшь ли презрение своего народа из-за того, что сгубил беззащитную деву, одну посреди поля?       Тьелкормо отшатнулся и не сразу молвил. — Неужели я так отвратителен тебе, что ты готова с жизнью расстаться, но не быть моей? Словно я орк, а не одни из сынов Финвэ?! Что за глупость?! — Как же тебе ещё объяснять? — сказала она спокойно, на удивление себе. — Я люблю твоего брата. — Что здесь происходит, сын Феанаро, Туркафинвэ? — раздался сильный громовой голос, который Хисильмэ не сразу узнала. — Ты тоже решил прогуляться? Так езжай мимо, Финдарато, путь к морю свободен.       Хисильмэ услышала двоившийся серебряный звон двух, извлекаемых из ножен мечей. — Хисильмэ, с тобой всë в порядке? — спросил взволнованно Финдарато.       Но она не могла ответить, ибо вся её жизнь сейчас теснилась на острие клинка. — Отойди то неё! — Гневно потребовал Финдарато. — Господин, — послышался рядом вкрадчивый голос. — Нам лучше отступить. Ситуация опасная, лорд Макалаурэ будет крайне недоволен, если прольётся кровь вашего родича. — Только в этот раз. — Прошипел сквозь зубы Тьелкормо. И лучше не встречайся на моём пути, Финдарато.       Хисильмэ слышала, как звякнули его ножны о пояс, когда он вскочил на лошадь. И тут же конница подорвалась прочь.       Уже другие руки коснулись её, ласковые и лёгкие. Они успокаивали её, гладили. Одна скользнула по её руке, сжимавшей клинок, растворяя напряжение. Пальцы разжались сами собой и самоцветы Валинора заиграли в бурой траве.       Финдарато посадил её на своего коня, сев за спиной, и дал испить мирувора.       Итиль бежала рядом. Небесные слёзы изредка целовали лицо крупными каплями. Наконец-то дождь сменил водяную пыль, что неподвижно висела уже неделю.       Финдарато молчал. — Извини. — сказала она. — Почему не сказала мне; я бы проводил?! Глупая, — продолжил он сетовать, — Чуть не убила себя! Нужно использовать все возможные пути решения проблемы, прежде чем хвататься за клинок. — Ты не дева, тебе не понять.       Финдарато ничего не ответил. Верно, смутился.       Хисильме подумала, что «хвататься за клинок» превращается у неё в привычку, и неплохо было бы научиться им владеть.