Альквалондис.

Слова Майтимо отозвались непривычной слабостью в теле. Финдекано опёрся спиной о столб, повторяя в мыслях услышанное. Всë ли понято правильно? Он припомнил, о чём толковал Инголдо. Неужели знал? Нееет, сомнительна жизнь Майтимо, если бы Финдарато знал всё , что довелось услышать сейчас Финдекано. Однако теперь очевидно, что тревога старшего родича о Хисильмэ была оправдана. И причина загадочной грусти в её глазах — не только в её непростой судьбе. Майтимо жадно пил, стоя вполоборота. Капли воды стекали по подбородку, шее, смешиваясь с каплями пота. — Всё-таки смутило, — сказал он, утеревшись рукавом. — Я… не ожидал… Не думал, что так можно. — сказал Финдекано, давая кузену возможность отдышаться и восстановить силы. — Можно? — усмехнулся Майтимо. — Это не первое, что я совершил против правил. И не последнее. — добавил он, откидывая за плечи волосы, от влаги и быстрых движений сбившиеся в тугие спирали. Голос его звучал твёрдо, но Финдекано слишком хорошо знал друга и слышал больше, чем тот говорил. Только вот что? Сомнение? Отчаяние? — Молчание твоё — красноречиво. Но лучше, говори. Я тебе противен? Финьо? Финдекано балансировал на грани спокойствия и разочарования. Он крутил на пальце перстень, прислушивался к дыханию Майтимо. Почти выровнялось, можно продолжить.  — Зачем это, Нельо? Ты не слепой, знаешь ведь, что Хисильмэ для меня…особенная. — сказал Финдекано, выпрямившись. — Что особенная — и от слепого не скрыть. Слухи, стихи и баллады, коими полнится ваш лагерь, конечно не в счёт… Когда она рядом, ты светишься, как майа. А если добавить венок Финтуимы, так и вовсе… — он смолк. Финдекано не оценил шуточного тона. Поигрывая мечом, рисовал в воздухе замысловатые фигуры. Сейчас он понял, что всё время прятал от Майтимо свои чувства к Хисильмэ. — Теперь ты знаешь, что она была… очень близка со мной, она — не дева. — Майтимо, Моргот побери! Я побью тебя! Прекрати бесчестить свою возлюбленную! — не выдержал Финдекано и на всякий случай воткнул меч в землю. — Бей. Мы здесь ведь для этого. Бей. Только сначала скажи… Ты любишь её настолько, что взял бы в жёны, несмотря на всё, что случилось… с ней…со мной? Тебя не смутил бы её…опыт? — Ну всё! — прошипел Финдекано, прыгнул, замахнувшись мечом. Майтимо едва успел отбить удар; описав круг, нанёс ответный. Финдекано увернулся, ослепляя противника кончиками взметнувшихся волос. В следующее мгновение мнимое острие деревянного меча лежало на лебединой шее под покрывалом багряных локонов. — Запрещённый приём, Финьо. — сказал он, замерев, как будто меч настоящий. — Но ты не ответил. Финдекано медлил, не торопился убирать «оружие». Гнев и смятение улеглись. Теперь он лучше владел собой, ровно настолько, чтобы не покалечить кузена. — Видишь, я тоже нарушаю правила. Но я не понимаю, что значит любить «настолько» или «ненастолько». Я просто люблю, Нельо: её, тебя. А ты говоришь о Хисильмэ, о своей, … о моей возлюбленной… — он не нашëл подходящего слова — так… так нельзя…—  осёкся, не смея закончить слишком гадкую мысль. —  Если облака затмевают свет звёзд, он не перестает быть! Разве не такова и любовь, Нельо? — Ты невинен, Финьо. — сказал Майтимо, всё ещё тяжело дыша. — Ты — единственный, кому я могу доверить Хиссэ. — Так ты, что же, предлагаешь… мне… Хисильмэ? — спросил Финдекано, не в осанве, в голос. — Да. — подтвердил Майтимо, обернувшись, и смотря прямо в глаза. — Майтимо! Как?! — Финдекано отбросил меч и отшатнулся от друга, понимая, что рано обрадовался своему спокойствию. — Тише, говори в осанвэ. — Я не узнаю тебя, Нельо! Что Моргот сотворил с тобой?! Майтимо тихо рассмеялся странным не весёлым смехом. — Много всего. Как-нибудь, на сон грядущий, могу рассказать. Правда, мы поклялись друг другу — не вспоминать. Помнишь? Моргот тут не причём. Почти. Я…люблю её. Но… не могу взять в жёны. — Что значит не можешь? Уж не Финтуима ли тому причиной? Сначала любил одну, потом полюбил другую, как Финвэ? Ну что глаза горе возводишь? — Кузина не волнует моё сердце, Финьо. Я был с ней ласков для вида, на всякий случай, чтобы Хисильмэ подумала так, как только что ты сказал. — он немного помедлил, опустив ресницы. — Хотя я и сомневаюсь, питает ли она прежние чувства ко мне. — Что ты хочешь сказать? Я совсем запутался. — Посмотри на меня, Финьо. Какая дева сможет любить такого…такого калеку, такого грязного, извращённого, изувеченного годами, Финьо! беспрерывными годами мерзости и боли?! Финдекано покачал головой. — Мне кажется одно из двух: или ты пытаешься повысить свою самооценку, или ты не совсем понимаешь в девах, Нельо. — Само… что?  —Очевидно же, что Финтуима, например, льнёт к тебе, как телёнок к мамке. Она ищет любой предлог, чтобы коснуться тебя, она не сводит с тебя глаз, соглашается с каждым твоим словом; её декольте, глубже всякий раз, как она навещает тебя, а в другое время редко кто её пальчики-то видит, не то, что…кхм…       Что же до Хисильмэ… Майтимо, она не отходила от тебя сутками напролёт, засыпала рядом с твоей постелью, держа за руку. И если Инголдо удавалось её выпроводить, она не выпускала из рук иголку, торопясь дошить вот эту одежду. — указал он на липнущую к груди Майтимо сорочку, и штаны, закатанные почти до колен. — И она ревнует к Финтуиме. Я только теперь понял, что причина её страданий не Солнце, нет, но ты, «Солнышко»! Вы же были так близки, Нельо! Как ты не видишь, не понимаешь её боль?! Как можешь думать, будто её чувства изменились?! — Финьо. — М? — Ты ответишь на мой вопрос? — Прости… Я устал… — сказал Финьо чувствуя редкую усталость, желание уединиться, закрыть глаза, пробыть с мыслями среди прохладных тиссовых аллей Лориэна. — Да и тебя загонял сегодня. Инголдо сказал, мы меры не ведаем. — Как скажешь. Похлопав Майтимо по плечу, Финдекано пошел прочь. Их разговор в Альквалондэ, подумал он, и тот был легче.