***
— Солнце давно ушло за Эред Ветрин. Едва ли пару слов я услышал от тебя сегодня. — послышался голос кузена. — Ангарато… — Финдекано поморгал, возвращаясь в настоящее, давно оставившее его наедине с мыслями. — Какое лихо испытывает на прочность вашу дружбу, не знаю… Обычно ты и половины часа не выдерживал после ссоры, бежал к нему… Я никогда не спрашивал… Холод Хелкараксе всё ещё леденит вашу дружбу? — К чему слова — слабо улыбнулся Финдекано. — Ты видишь сокрытое, друг. — он тяжко вздохнул — Но лёд мы оставили в прошлом, теперь огонь испытывает нас… Прости, я и к тебе сегодня невнимателен. — Не жалуюсь, привык давно. — улыбнулся Ангарато. — Можешь ли объяснить, о каком огне ты говоришь? Слабая улыбка Финдекано истаяла под растущей тенью, сплетённой из неясной тревоги со всполохами белых и рыжих волос. — Финьо? … Не хочешь — не говори. — Извини, я должен идти — сказал Финдекано, роняя фонарик мимо рук кузена.***
Свет у Майтимо не горел, хорошо, если спит. Может все ещё обойдётся. Финдекано желал успокоить себя, поскорее увидеть друга. Он вошёл тихо. Разворошенная постель, напоминающая поле битвы, пуста. Майтимо сидит на полу, объятый темнотой, его голова покоится на коленях, согнутых и прижатых к груди, как обычно, когда он взволнован. Волны волос скрывают лицо и плечи, не понятно — спит ли он. — Майтимо… — позвал шёпотом Финдекано, —мэльдо… Кузен поднял лицо, блестящее от слёз, в руке сжата накидка Хисильмэ. Видение снова коснулось Финдекано: Хисильмэ то мелькала белой луной в прорехах тьмы, несущейся мимо, то полностью скрывалась густым сумраком. — Где Хисильмэ? — Не знаю, — прохрипел Нельо, шмыгнув носом. — Не знаю где, но в опасности, Финьо. — Тогда почему ты здесь?! — Финдекано подавлял растущий гнев, вспоминая размышления сегодняшнего дня. — Я не могу спасти её от себя. — ответил Майтимо, сунув в карман что-то маленькое. Финдекано сорвался с места, он всё понял, не стал дожидаться лишних просьб и клятв. Шатёр Хисильмэ. Темно. Прислушался — тихо. Он осторожно отодвинул полу, презрев все правила этикета, вопящие о недопустимом поведении. Лучше я прослыву нахалом, чем позволю случится лиху. Финдекано беззвучно ступил в девичьи покои, ощутив сравнимый со священным, трепет. Ложе гладко убрано, на трюмо идеально расставленные баночки и шкатулочки. От ткацкого станка тянется аккуратно разложенное полотно, голубого цвета его дома. Финдекано выбежал, оглядываясь по сторонам, ища бело-лунные косы. Искрились огни и глаза; флажки, гирлянды, ароматы цветов, звуки арфы, смех — зачем всё это, если здесь нет её? Страшная догадка поколебала свет в глазах Финдекано. Он летел, расталкивая прохожих, стараясь обогнать время. — Х-Хисильмэ видели? — спросил он у привратников, задыхаясь, не от бега, от волнения. — Видели, мой принц. Побежала вон туда. Тильвахир указал в сторону построек. Финдекано подумал о помощи, но отбросил эту мысль, ситуация слишком деликатная, чтобы впутывать посторонних. Свет полной луны ясно освещал пустые навесы и беседки. Финдекано проверял каждую тень. Послышался плеск, Финдекано кинулся к воде, ругая себя самыми гадкими словами, какие знал — мир сузился до размеров маленькой хлопковой туфельки, крутившейся в расходящихся кругах. Неподалёку, на берегу, лежала вторая. Финдекано бросился в омут. Время замедлилось. Холодная сверкающая пасть Хелкараксе поглощала его дюйм за дюймом. Это уже случалось. Он давно вырвался из ненасытной стылой глотки, пожравшей тысячи его родичей, но сейчас вода прорастает в него миллионами ледяных игл, лишая возможности пошевелиться… Россыпь пузырьков воздуха рассеялась, явив перед ним Хисильмэ. Лунный свет льнёт к ней, парящей в ореоле светлых волос и полупрозрачных голубоватых одежд. Она кажется, застывшим в самоцвете, чудесным мотыльком. Её странный взор устремлён в иной, невидимый Финдекано, мир. Краса, бесстыдно разоблаченная водой, плавила ледяные иглы, возвращая привычную гибкость и сноровку. Финдекано уверенно приблизился к Хисильмэ. Она взглянула удивлённо, заметив его. — Уходи! — сказала она в осанвэ. — Только с тобой. Не дожидаясь согласия, Финдекано обхватил тонкий стан, толкнулся к поверхности. Хисильмэ брыкалась ножками, упиралась в его грудь руками. Финдекано с горечью сожалел о вынужденном насилии, но время ускользало изворотливой миногой*, не оставляя возможности для доверительного разговора. Он с трудом удерживал вдох. — Пусти! Пусти! Ты мне не отец и не брат! Оставь меня! Уходи! — билась она, вынуждая применять больше силы. Сопротивление её ослабевало, движения замедлялись, только не от согласия — она потеряла чувства и безвольно поникла в руках Финдекано, колышась по воле вод. Нет, нет, я не отдам тебя ни Митриму ни Мандосу! Финдекано легко вынырнул, хватая воздух; надёжно удерживая возлюбленную, выбрался на крутой берег. Наклонился к ней, бездыханной, холодной, белее мраморных дев в саду Лориэна. Дрожащими от волнения пальцами нашёл место между грудей, чуть ниже, надавил основанием ладоней. Изо рта её хлынула вода, ещё и ещё, и ещё. — Хисильмэ… — он взял в ладони бескровное прекрасное лицо, тщетно ища приметы жизни. Финдекано знал, что следует делать, иного выбора не осталось, справившись с робостью, он накрыл её рот своим, вдохнул. Хисильмэ закашляла. Слава Ульмо! Финдекано смущённо слез с её бёдер, помогая повернуться на бок, гладил по спине, покуда кашель не прошёл. Он привлёк её к себе, обнимая, желая отдать ей всё своё тепло. Хисильмэ не сопротивлялась. Близость нежного девичьего тела взволновала Финдекано, но столь же быстро боль усмирила страсть, боль Хисильмэ, льющаяся в самое его сердце через открытое осанвэ. Он принимал её откровение величайшим даром, признаком доверия. — Зачем? — спросила она слабым хриплым голосом, устроив голову у него на плече, сжавшись в зябкий, дрожащий комочек. Много раз звёзды и луна были свидетелями этого ответа, что шептал он, лаская лебедей с золотыми клювами, что вышиты на круглой игольнице. Ночь, обнимающая двоих, прислушалась, замерла; пение соловьёв, доносившееся из высоких трав, смолкло. — Я…люблю тебя, Хисильмэ. — произнёс он вслух. Звёзды и луна улыбнулись, благословляя его слова чистым белым светом. Она ничего не ответила, уткнулась лицом между шеей и плечом. Показалось? Нет. Хисильмэ плакала и теснее льнула к нему. Финдекано ласкал её, гладя, по спине, по мокрым волосам, осторожно и учтиво. Он не мог вспомнить, когда держал в руках нечто более желанное, когда чувствовал себя счастливее — это было впервые. Финдекано давно понял, почему ни с одной девой не мог представить себя героем той иллюстрации из родительской книжки, почему ни одна из его многочисленных подруг не смущала его сны, не трогала сердца, хотя многие ровесники давно блаженствовали в объятиях жён. Он даже подумывал, что причина — в страсти к Майтимо, и только кузен способен воспламенять его чувства. Всё просто — Хисильмэ не являлась на пиры Тириона и Валимара. Она в это время нежилась в морских туманах, танцевала в пене прибоя, и вторя песням морских дев, украшала своих подруг и друзей венками из водяных цветов; свет древних звёзд зацеловывал её до перламутровости.