Альквалондис.

Деву отдал ты другу преданному, родному, Корону — отцу его, всё отдал второму дому. Сон твой станет ли спокойней без меня?

(Хисильмэ. Песнь в чертогах Феантури)       Отдалённая музыка и смех росли, приближались, накатывая волнами. Явь, растворив невидимую грань сна, впустила в него свет разгоревшегося в полную силу, дня.       Хисильмэ сощурилась — солнечный луч беззастенчиво светил ей в лицо сквозь тонкие занавески на окнах. Всё ещё праздник? Казалось протянулась бездна лет, с тех пор как…произошло что-то… загнавшее её фэа глубже, чем просто в сон. Она не помнила, как очутилась в своей постели. Обрывки воспоминаний метались пугливыми мотыльками, неохотно поддаваясь желанию Хисильмэ привести их в порядок: голос Финдекано, его арфа, Обещание. Холод. Финдекано. Тепло. Боль; за ней очертания призрачно размыты.       Многоголосый хор восклицал: «Вечные лета Королю!» Звон хрустальных бокалов, и снова — музыка. Королю?       Разум колебался — закончился ли этот странный сон? Или нырнул в один из своих бесконечных потаённых чертогов. Хисильмэ шла на голос Финдекано, никуда не сворачивала, не теряла его, но сейчас его не слышно.       Озноб пробежал по коже — попытавшись встать Хисильмэ увязла в путах. Заметалась отчаянно! Выдохнула — это всего-навсего собственная сорочка спеленала её. Она выпросталась, торопливо встала и взглянула в зеркало. Можно подумать, покуда она спала, косы истрепал гнев Уинен. На всякий случай Хисильмэ дотронулась до лица — не обманывает ли её отражение. Оглянулась на вход. Артанис ступила в её покои, нарядная и румяная. — Хисильмэ! — она ринулась, расплёскивая вокруг себя золотые волны волос и обняла, как всегда, неожиданно сильно. Отпрянула, рассматривая лицо Хисильмэ, будто читая книгу. Всё правильно — и пахнет кристальной родниковой водой, как и пологается Артанис — Слава айнур! Я была права — отдохнёшь и проснёшься! А Финдарато так волновался! Надо позвать его скорее! — Нет-нет, Артанис, погоди. Лучше помоги мне вернуть благообразный вид. Хисильмэ подверглась нарочито детальному разглядыванию. — Не вижу ничего неблагообразного. Но, как пожелаешь. — Скажи Артанис, где Финдекано? — спросила Хисильмэ то, что волновало её куда больше внешнего вида. — О! Для него ты беспокоишься о красоте? — её лучистые глаза хитро улыбнулись. — Скажи, мне надо знать. — Где ему и полагается быть, рядом со своим отцом — некоторое замешательство оттенило обычно уверенные черты. — Ты, кстати, много интересного пропустила! — тон её голоса резко сменился на возбуждённо-восторженный. — Сколько это продолжалось? — спросила Хисильмэ указывая на кровать и прислушиваясь к восхвалениям загадочного короля. — Трижды Анор всходил над Митримом, и дважды луна. Ты определённо неравнодушна к происходящему снаружи, но спрашиваешь про Финдекано. Та ночь и озеро, прости за нескромность, кажется, сблизили в вас? — спросила она, опустив ресницы, расплетая маленький узелок в волосах Хисильмэ. — Та ночь и озеро… — Видение обдало её холодом, отчаянием, и.… удивлением, когда в подводных тенях перед ней возник Финдекано. Фэа оставался единственный, последний шаг, отделивший бы её от роа, от боли, от Майтимо и от мира. — Было так холодно, Артанис! Так плохо… Финдекано вытащил меня и согрел. Артанис от чего-то игриво вскинула брови. — Я слышала, что он рядом, но, когда проснулась Финдекано не было, потому я спросила. — Я предполагала, тоска по морю сманила тебя в озеро. Ну и глупость, Хисильмэ! — фыркнула она. — Финдекано нам ничего толком не объяснил, когда принёс тебя мокрую, стучащую зубами. Хоть ты и говоришь, что он тебя…кхм, грел. Ты пребывала между сном и явью и глаза твои смотрели в другой мир. Финдарато поддался страху, он подумал дурное о Финдекано. Если Финдарато будет спрашивать, я тебе советую сказать, что Финдекано просто вытащил тебя из воды и точка. Ах, Финдекано — протянула она имя принца. — Он часто приходил, но Инголдо не пускал его к тебе. — Их ссора достойна великого сожаления, Астальдо — друг. Если бы он не пел, я бы… не вернулась. Артанис посмотрела на Хисильмэ глазами, очень похожими на глаза её матери; погладила по голове. Хисильмэ устыдилась. За всё время, что желала избавиться от боли, она ни разу не задумалась, какую подлость сделала бы своим родителям, убив их дитя. — Глупенькая. — услышала она, стиснутая так, будто Артанис удержала её от падения с обрыва. — Финдарато опасался этого. Потому он сам пел тебе, и я тоже, правда без аккомпанемента.       Сердце питало благодарность — Артанис и Финдарато заботились о ней и волновались. Но, всё же, во сне, если то и был сон, только Финдекано слышала Хисильмэ. И она умолчала от Артанис подробности загадочного странствия, грозившего стать последним, желанно-последним.       То было Нигде. Там не было ничего. И время одновременно стояло в одной точке и простиралось до бескрайности. Но вот, желанное Ничто начало трескаться и дрожать. Хисильмэ услышала голос Финдекано, он звал её по имени Исмангиль. Это имя она раньше не знала, но была уверенна, что оно принадлежит ей, как отражение в зеркале. Хисильмэ слабо откликнулась, не имея ни желания, ни сил искать принца. Ничто перестало быть ничем, осколки сыпались, не задевая Хисильмэ, но страшно шумя. Однако даже этот шум превосходила сила голоса Финдекано. Пробудилось Обещание, данное ею самой себе: стать преданнее подруги, нежнее сестры, добрее матери для Финдекано. Время тронулось и заструилось. Обещание, соединившее их когда-то друг с другом, натянулось, завибрировало. Вместе с ним вдохнула и запульсировала боль. Хисильмэ хотела уйти глубже, туда, где голос бы не нашёл её. Но чем больше она отдалялась, стремясь уйти к безвременью и забвению, свободному от боли, тем громче звучало Обещание, вторя голосу и арфе принца, и боль только усиливалась. Ничто, приютившее её прежде, уже не существовало. Она перестала сопротивляться. Голос манил, Обещание влекло, ведя в чертоги сна, из которых явь видна пейзажем за окном, слышна голосами за стеной дома. Фэа металась норовистым, едва прирученным диким скакуном, и свободы желающим, но уже привязавшимся к ласкам и голосу наездника. — Жаль я мало чем могу отблагодарить тебя и Финдарато. — сказала Хисильмэ. Ночная сорочка небрежно упала на кровать. Хисильмэ надела платье.       Хисильмэ чувствовала касание задумчивого — проникновенного взгляда Артанис. — Прекрасны девы и в самых простых одеждах. Мужам приходится украшать себя ожерельями, перстнями и драгоценными вышивками. — молвил она. Обе рассмеялись. — Ты потешаешься над собственным братом, Артанис? — Только любя. И не только над братом. Однако ты — знатная рукодельница, без отдыха ткала и вышивала, а себе не удосужилась наряд праздничный сотворить. А на тренировку тебя не дозовёшься, дескать ты занята рукоделием. Хисильмэ знала — если разговор коснулся этой темы, Артанис не остановиться. — Навык теряется, Хисильмэ, с каждым пропущенным занятием. А с твоим «талантом» порезаться ножом для писем, так нужно ночевать на полигоне. — Артанис, милая, я только что нагая перед тобой стояла. Ты синяки мои видела?! — взмолилась Хисильмэ, оголяя плечо, помеченное лилово-зеленоватой кляксой кровоподтёка. — Видела. И они прекрасны. Пенял мне Инголдо твоими синяками и страданиями. Но если хочешь быть сильной, не слушай моего брата и перестань себя жалеть!       Хисильмэ неохотно согласилась, из любви. Много лучшим сподвигателем её боевых навыков, нежели Артанис, был Тьелкормо. Воспоминание его наглости и тёмной похоти пробуждало воинственный пыл, терпение и усердие. Но Тьелкормо давно по близости не было, и сносить боль вовремя и после тренировок становилось всё труднее. Рука у Артанис отличалась удивительной тяжестью, наперекор своему внешнему виду.       Вдруг, волна жара прокатилась по позвоночнику. Если не успели сойти следы тренировок, то и отметины неистовой любви (ох, или как это теперь назвать?) Майтимо остались и Артанис видела! Не могла не заметить. — Дитя, что же ты бледнее алебастра сделалась? Да не потащу я тебя сегодня на полигон. Там нынче лучники и лучницы состязаются. У многих появился шанс прославится в первенстве, ибо лучший*, в эти дни равнодушен ко всему.       Дрожащими руками, Хисильмэ достала из- под кровати, коробку, сделанную из растений. Открыла её, немного успокоившись. — Это подарок для Финдекано — накидка. Хотела сшить и тунику. Не успела. — кивнула она в сторону станка с недотканным полотном.       Артанис провела пальцами по серебряной вязи звёзд и водных вензелей на голубом полотне, одобряюще кивнула. — Красиво. Такой дар любо дарить, любо и принять. Вынуждена признать, не напрасно клинки в ножнах томились. Но право, даже если бы ты преподнесла Финдекано ореховую скорлупу, он и тогда преисполнился бы радости. С тех пор как ты слегла, он молчаливее Оссэ, мрачнее грозового неба. Феанарионы приняли его настроение в укор себе. — сказала Артанис, продолжив аккуратно прочёсывать волосы. — Они прибыли?! — встрепенулась Хисильмэ, стараясь скрыть волнение. Цепкий взгляд Артанис, однако, ухватил его в отражении зеркала. — Утром, после ваших с Финдекано озёрных приключений. Жаром вспыхнули щёки и кончики ушей. Заметила. И подумала, что синяки — от Финдекано. — Скажи, Артанис, а кто этот король, которого там чествуют? — было бы достаточно, если им оказался бы не Тьелкомо. Спросила Хисильмэ, лишь бы отвести мысли Артанис в сторону от себя. Артанис пододвинула плетёное кресло и села рядом. — А я всё думала, спросишь или только Финдекано у тебя на уме. — Хисильмэ сглотнула. — Да что с тобой?! Не Моргота, в самом деле, короновали! Майтимо передал корону Нолофинвэ.       Хисильмэ замерла и сосредоточилась. Обманчивой оказалась вечность, разделившая, как думала Хисильмэ, их с Майтимо. Это было лишь её страстное желание. Реальность не меняется так быстро. Отметины — свидетели той злополучной ночи остались, как и трепет, рождаемый одним произнесённым именем. — При всём народе, торжественно, — продолжала Артанис, — и смиренно, Майтимо встал на колени и попросил прощения у всех. Даже о старшинстве слукавил, дескать Нолофинвэ — старший и мудрейший из рода Финвэ и по праву должен принять наследие.        Воображëнный вид Майтимо, стоящего на коленях перед Нолофинвэ, изумил Хисильмэ и в то же время пробудил надежду. — Теперь, наверное, станет легче — сказала она, рассеянно перебирая украшения для волос в шкатулке.       Спал Майтимо редко и коротко. Когда он весь покрывался холодной испариной, комкая в руках простыни, бормоча невнятно, Хисильмэ ласкала его напряжённый лоб и сведённые брови, вытирала пот, тихо пела обережные песни, что с древних времён повелось петь над младенцами. Иногда, собственный крик будил Майтимо, а бывало Хисильмэ, видя его муку, слыша отчаянный стон, преходящий в вой, сама вырывала его из лап кошмара и крепко прижимала к себе, пока дыхание его не успокаивалось. Среди сумбурных нечётких фраз часто пробивались имена кузенов и братьев его отца.       Страшно представить, чем полнятся его сны теперь, после плена. Даже тот случай, когда Майтимо едва не удушил её, давал только намëк. Но разделила бы она и эту ношу с ним, если бы позволил, как тогда, в их самый первый раз. Надежда, что прощение успокоит призраков вины, освободив Майтимо немного места для отдыха, гасила её собственную боль.       Артанис встала, вздохнув, и вернулась к своему занятию, обходясь с волосами не так нежно, как прежде. — Не знаю представляешь ли ты величие этого события. Всё это время мы рисковали развязать новую междоусобную войну, потребуй они верховенства; а в лучшем случае разделиться на веки! Мы с Инголдо, Нолофинвэ и Финдарато всегда понимали, что оба варианта ставят нас под удар Моргота, но народ толковал по-разному, слишком сильна обида тех, чьи любимые гибли во Льдах. Поступок Финдекано заставил многих задуматься, а уж когда Майтимо попросил прощения и отказался от власти, и сделал это, надо сказать элегантно… Даже Турукано теперь с ним за одним столом трапезничает и речи ведёт. По праву старшинства Майтимо мог претендовать на Венец Финвэ. Я бы на его месте так и сделала. Впрочем, — добавила она — я не считаю его трусом и не осуждаю.       Хисильмэ предпочла и на этот раз не говорить Артанис, что она имела в виду благо для самого Майтимо, хотя не могла не радоваться выгоде для всего народа эльдар. И все же Хисильмэ удивилась: — Даже при угрозе войны или разделения, Артанис, ты желала бы властвовать?       Взгляд Артанис простёрся в невидимую даль и глаза её засверкали величаво и гордо. Так смотрят на великие свершения, на процветающий народ, на достойные плоды своей власти. Белое платье подернулось золотом, сжимаясь и превращаясь в лёгкие доспехи, тесно облегающие тонкими пластинками статную фигуру Артанис. На голове её сиял шлем с высоким белым султаном. — Я добилась бы мира без потерь и насилия. — завибрировал её звучный низкий голос. — Под своё начальство собрала бы я все три дома нолдор и дома квенди Средиземья. А может и не только квенди удалось бы мне призвать под наши знамёна. — она вздохнула, опустив ресницы. Образ золотой королевы- воительницы осыпался, мерцая исчезающими хлопьями потали. — Не я владею правом старшинства. Будь хотя бы Финдарато старшим из наследников короны, мы правили бы вместе. — Вы младшие, но не в мудрости и не в силе. И я уверена, Нолофинвэ не пренебрежёт сокровищем, доступным ему, то есть вашим советом. — сказала Хисильмэ, поражённая чаяниями Артанис. Собственные помыслы её вмещали только двоих нэри, да и их казалось, было слишком много для истерзанного сердца. — В эти дни мы держали много советов, Хисильмэ. Перед нами открылась настоящая возможность сражаться, вместо того, чтобы прятаться; и грамотно организоваться в Эндоре вместо того, чтобы выживать! — У Майтимо уже могли быть свои дети — ровесники Финдекано. — проговорила Хисильмэ, хватаясь за кончик призрачной мысли, дразнившей её среди слов Артанис гораздо больше, чем честолюбивые порывы.       Гребень громко звякнул о столешницу. Артанис отвернулась на несколько мгновений. Послышался тяжкий вздох. От Хисильмэ не укрылось тщательно скрываемое раздражение. — Не могли, Хисильмэ — продолжила та, смягчившись. — Майтимо никогда в сторону дев не смотрел. Финтуима, бедняжка из роа вон лезла, на что только не подвязалась, тщась заполучить сердце нашего старшего кузена. (Не представляю, как можно так унижаться, пусть и ради возлюбленного.) А уж сколько его отец приложил усилий, чтобы на брачное ложе сына уложить. Они с Финвэ, если не знаешь, были одержимы жаждой потомства и умножения рода. Да Илуватар с ними, с его детьми, Хисильмэ! Первый дом лишился первенства! Вся надменность и спесь слетела с них, как …       Речь Артанис бежала мимо Хисильмэ шумным потоком. Слова о Майтимо и Финтуиме захватили всю её душу, они казались странными и расходились с теми, что слышала Хисильмэ от самого Майтимо. — Сказала ты, что Финтуима старалась понравится Майтимо. А разве ей не удалось? — спросила Хисильмэ, не без опасения всколыхнуть волну гнева, когда Артанис закончила свою тираду. Артанис рассмеялась. Она выглядела разгорячённой, и уж точно не романтическими подробностями жизни своих кузенов, но всё же ответила. — Финдекано в этом больше преуспел. Бедный Майтимо не знал, к каким друзьям податься, в какой кузнице от нежностей кузины спрятаться, когда возвращался из экспедиций. Они с Финдекано часто просто сбегали в Лориэн. Ты была в Лориэне? В чертогах Ирмо невозможно пройти и выйти одним и тем же путём. — Как это — Финдекано…больше преуспел? — удивилась Хисильмэ. И была удостоена такого снисходительного взгляда, словно она малое дитя, покуда не ведающее всей картины мира. — Артанис, разве возможно, чтобы юноши друг друга так любили? — Когда Майтимо бывал в Тирионе они редко расставались, и если и общались с кем-то ещё, то непременно вместе. Их невозможно было разделить ни на пиру, ни в мастерских. Да и, скажи, кто бы отважился пойти в Тангородрим один… — С арфой. — перебила Хисильмэ. — Один с арфой в логово Моргота! Кто, если не любящий за возлюбленным? — Другом, кузеном. — продолжила Хисильмэ. — И по просьбе одной девы.Тебе удалось сотворить чудо, это многие заметили. Я имею ввиду не просьбу твою. Финдекано бы и сам пошёл за Майтимо. Чудо, что твой Свет затмил Майтимо в сердце Финдекано. Хисильмэ не нашлась, что сказать, удивлённая услышанным. Неужели не только Финтуима, но и Финдекано делит с ней любовь к Майтимо?       Хисильмэ хотелось указать на удивительную особенность нолдор знать о чужих чувствах лучше, чем, предмет их рассуждений, но смягчилась, понимая, что и Артанис многое прощает ей. — Майтимо — вздохнула Артанис — У него странная извращённая судьба, благодаря безумному отцу. И поверь мне, он никому не даст спасти себя. Хисильмэ не ожидала, что Артанис поведёт речь о Майтимо. Клинок, с того горького вечера засевший в груди, — повернулся ключом, впустив боль, сторожившую под сердцем и дремлющую в ожидании подходящего момента. — Финдекано ведь удалось спасти его. — сказала Хисильмэ, желая оставить себе хотя бы тень надежды. Ничего не прося и не ожидая, просто оставить. Артанис покачала головой. — Избавление из плена и спасение. — разные вещи, Хисильмэ. — безжалостно вынес вердикт низкий голос. — Его связь с Феанаро, крепче, чем ты думаешь. И из плена отцовских убеждений ему никогда не выбраться. Майтимо не может желать и стяжать себе судьбы лучшей, чем отмерил в своём эгоизме Феанаро.       Перед Хисильмэ возникли пронзительные, надменные глаза Феанаро. Пока она была лишь попутчицей, они смотрели сквозь неё. Но связь с Майтимо проявила пристальный интерес Феанаро. Нет, конечно не к ней, мотыльку-однодневке, в его понимании, но к отношениям, поколебавшим его единовластие над сыновним сердцем. Хисильмэ боялась его и старалась избегать, хотя открыто и, особенно, в присутствии Майтимо, он скрывал свою неприязнь. Несколько раз Феанаро пытался избавиться от неё: случалось подсылал своих подданных, а однажды договаривался с местным квэндо, которому Хисильмэ приглянулась. Сам Феанаро всегда оставался в стороне и перед Майтимо делал вид удивлённый и даже негодовал напоказ, выражая сыну притворное сочувствие. Так погибло немало эльдар, ибо Майтимо обладал удивительным чутьём и успевал найти Хисильмэ, куда бы её ни запрятали, прежде чем могло случится лихо. Гнев его наводил ужас даже на Хисильмэ. Были бессильны её мольбы за жизнь тех, кто покусился на неё по наказу Феанаро. Но никогда тень не могла упасть на отца в глазах Майтимо. Хисильмэ казалось, судьба обидчиков ожидает и её, позволь она себе рассказать нелицеприятную правду. Теперь она поняла, почему так скор и ужасен был гнев Майтимо — он не хотел узнать то, что клином разделит их с отцом. И только в мгновения наивысшей близости Хисильмэ видела Майтимо свободным и настоящим. Однако после смерти Феанаро болезненная связь между сыном и отцом упрочилась. Майтимо, казалось, возвёл отца в ранг самого Манвэ, и с тех пор не открывался ей.       Хисильмэ смотрела на Артанис в отражении зеркала. Та, опустив ресницы, сосредоточенно нанизывала жемчужины на её волосы. — Достаточно. — заключила она. — Айнэ позавидуют сегодня твоей красе. А платье?.. Нет в красивом платье большого прока, ведь все будут смотреть только на твои волосы, — сказала Артанис расправляя по плечам преобразившиеся локоны. — Послушай меня Хисильмэ, как послушала бы мать. — сказала она, серьёзно. — С тобой связаны оба: один стремится к тебе, другой — от тебя. Он потерян, Хисильмэ. Потерян прежде вашей встречи, прежде твоего рождения; быть может в тот день, когда Феанаро впервые отвернулся от Нерданэль. Надеюсь твоё сердце не дрогнет перед выбором. — Однажды я сделала выбор и больше у меня его нет. Всё что ныне мне доступно — служить счастью того, для кого моя жизнь ценна, ибо для меня она — сосуд пустой, который мне нечем наполнить, только и вместить чьё-то благородное вино. Артанис помрачнела, желая, как видно, что-то сказать, но промолчала. — Так и до утра проговорим. Идём, если ты не передумала.