Альквалондис.

      Память тихо нашёптывала имена: Майтимо, Тьелкормо, Финдекано. И шёпот этот был недобрым, мурашки бежали по спине. Хисильмэ резко встала, оглядываясь вокруг. Свежесть покоев и тишина всех вещей успокоили её. Но, Финдекано! Его плащ лежит на стуле. Как он там оказался? Случилось что-то неловкое вчера! Подробности вечера неясно маячили за горизонтом памяти, затянутым плотными облаками сомнений.

***

      Запах близкой грозы. Туча брюхом ползла по хребту Эред Ветрина, зелень склонов и долины, потемнела, словно набралась воды.       Кто-то догонял Хисильмэ. — Доброе утро. Чуть не проглядел. Как ты себя чувствуешь, Хиссэ? — Золотые волосы Финдарато на фоне свинцового неба зачаровали Хисильмэ. — Позволь мне осмотреть тебя.       Хисильмэ, удивившись, подала ему руку, а сама смотрела на волосы и вспомнила ощущение от прикосновения к ним щекой. Когда бы это могло быть? — От чего ты решил проверить моё здоровье? — Не помнишь? — он всматривался в глаза, не так, как заглядывают в душу, а словно изучая диковинную форму раковины или переливы оттенков жемчуга.       Дверь памяти приоткрылась. Из-за неё сквозняком тянуло дурное поветрие. Наверное, растущая тревога отразилась на лице Хисильмэ; научная сосредоточенность Финдарато сменилась нежностью. — Ничего, даже хорошо. Ты пила лекарство, что я оставил на столе?       Хисильмэ покачала головой. — Потом не забудь… Ну… ступай. — он повернулся и сделал несколько шагов. Хисильмэ окликнула родича. — Что со мной, Финдэ?       Он как-то растерянно обернулся, приблизился на два маленьких шага и посмотрев по сторонам, будто проверяя нет ли кого поблизости, сказал. — Тебе просто приснился страшный сон. Я дал лекарство, ты глубоко уснула, но действие его ещё не закончилось, поэтому память немного замутнённая. Опасности в этом нет, скоро пройдёт. — Сон этот что-то значит? — Нет, Хисильмэ, это просто страшный сон, какой бывает у, познавших глубокую скорбь, эльдар. К сожалению ли, к счастью, нам не дано забывать, и, хотя роа пытается защититься от тяжёлых воспоминаний, они останутся частью нас до конца времён.       Объяснение Финдарато звучало неубедительно. В груди неприятно затрепыхалась горячая беспокойная птица. Хисильмэ пожалела Финдарато, видя, что слова даются ему необычно трудно, и простилась с родичем, приняв удовлетворённый вид.       Не может обманывать меня Финдарато… И потом, лекарю виднее, что и как говорить. Но стали подниматься, как тучи из-за северных вершин, обрывки странных образов, как будто её память мешалась с чьей-то чужой. Рядом Майтимо и Финдекано, совсем близко, и почему-то оба целуют её, одновременно. Смех Тьелкормо. Хисильмэ остановилась, закрыла лицо руками, стараясь отринуть странные образы и отвратительное чувство нецельности. Она сосредоточилась на ощущении мягкой травы, ласкавшей её босые стопы и побежала к конюшне.       Итиль радостно заржала. Рингасил вышел вперёд, заслоняя собой кобылу. — Ну волнуйся дружок, — жеребец позволил погладить его плешивый лоб и фыркнув, щекотно ткнулся в ладонь мокрыми мягкими губами и носом. — Я не заберу твою возлюбленную.       Хисильмэ дрожала, усилием удерживая разум на поверхности сознания, прячась от собственных воспоминаний. Она схватила щётку и стала причёсывать сначала жидкую гриву Рингасила, а потом роскошные лунные локоны Итиль, сосредотачивая внимание на каждой конской волосинке, на лысом пятнышке, запахе, шелесте сена под копытами, движении мощных мышц под тёплой лоснящейся шкурой животных. — Будете ждать вашего жеребёнка, а потом растить его вместе. — даже голос дрожал. Она погладила еле заметно округлившееся брюшко своей любимицы. — Ты ведь позаботишься о них обоих? — конь проницательно смотрел на неё своими большими глазами с тёмно-фиолетовыми продолговатыми зрачками. И казалось он понимает, что гораздо больше сейчас Хисильмэ волнуют её нолдорские принцы, чем будущее лошадиной семьи. — Конечно позабочусь. — раздался голос Финдекано за спиной.       Хисильмэ обернулась. Вспышка воспоминания ослепила — она целует Финдекано. Сама. Да так… Хисильмэ рассматривала знакомый узор на его сапогах. Это она, она сама по своей воле целовала Финдекано так, если бы на его месте был Майтимо. И, кажется, это произошло не во сне.  — Они буду жить своей семьёй, и никто их не потревожит.       В его голосе сквозило едва уловимое отчаяние, подтверждая худшее опасение Хисильмэ. — Разве ты не возьмёшь себе прекрасного меараса из табуна, приведённого первым домом?       Хисильмэ знала ответ, но спросила, чтобы сказать хоть что-то. Посмотреть на него всё не решалась. И искала предлог, как убежать. — Рингасил послужит мне столько, сколько сам пожелает. Итиль я буду лелеять, пока ты не вернёшься. — он замолк — Но жизнь келвар коротка. Может ли твоя питомица надеяться, что успеет повидаться с тобой?       Хисильмэ припала к белоснежной тёплой шее Итиль, ласкаясь щекой о мягкую шерсть. В сердце шевельнулась нежность. Если что-то и сделала она постыдное, неизвестно в каком припадке, Финдекано вёл себя в высшей мере учтиво. — Когда она родит жеребёнка, ты можешь привезти её в Бритомбар, если найдутся у тебя время и желание. — Если бы моё желание имело больший вес, чем обязанности… — вздохнул он. — И потом, эти двое любят друг друга, подобно квенди, и будут страдать в разлуке…. Как я по тебе.       Она осмелилась поднять глаза, продолжая держаться за спасительную шею Итиль. И стыд отступил. Нежность и усталость в его лице, любовь, и ни намёка на своё право, на ожидание объяснений и обещаний. Хисильмэ, скользя взглядом по чертам, казавшимся родными, и остановившись на губах, во всех подробностях вспомнила как целовала принца и убедилась окончательно, что это действительно происходило наяву, ведь не только картинка предстала её глазам, но и вкус и тепло, и ощущение под пальцами упругого тела, и запах его волос — запах молочной карамели и червонно-бордовой розы. Знакомое тепло оживило её роа, прогнало дрожь и сомнения. Но Финдекано был бледен. Губы, обычно как будто полные вкусного сока — бескровны. Хисильмэ сделала шаг к принцу. Финдекано грустен из-за меня, томится домыслами о моём поведении? А что я говорила? Что обещала? Надо спросить у Финдарато, может причина моего странного поведения та же, что он упоминал сегодня. Бедный Финдекано, я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Нужно как-то узнать всё, что я делала и говорила. Радует, что это происходило только между нами двоими, а не как…в этих странных видениях. — То, что вчера между нами … то… — она не знала, как лучше сказать, но даже этих слов хватило — взгляд Финдекано вспыхнул и слуха её достигло участившееся биение его сердца. В васильковых глазах вибрировало напряжённое ожидание — отчаяние и надежда боролись, не уступая друг другу. — О! Вот ты где, Астальдо! Обыскался я тебя.       Тьелкормо приближался упругой походкой, с презрением рассматривая Рингасила. Жеребец недобро заржал и сделал попытку встать на дыбы. — Тише — тише — успокоил его Финдекано. — Вижу, как ты рад. — сказал Тьелко, сторонясь неспокойного Рингасила. Я всего-то хотел попрощаться.       В Финдекано происходила едва уловимая, но стремительная метаморфоза. — Наша встреча, ранним утром, формально могла бы сойти за прощание. — от его нежности, от юношеской трепетности не осталось и следа. Анемон превратился в скалу. — Я не успел выразить благодарность за спасение моего родного брата — сказал Тьелкормо, нагло таращась Хисильмэ в глаза. — Знаешь, Астальдо, я завидую. Твоя доблесть и решительность всякий раз поспевает в самый нужный момент. Взять, к примеру, Альквалондэ. Как бы мы добрались до Эндорэ, не приди нам на подмогу доблестный Астальдо? Мы уже терпели поражение, но твоё смертоносное войско смело моряков с пристани, как ветер весенний пух.       В один миг зародившееся тепло внутри проросло шипами льда, Хисильмэ сделала шаг, чтобы уйти, но Финдекано взял её за руку. — По странной случайности судьбы, Майтимо оказался твоим родным братом. Но не для благодарности я избавил его из плена, и тем более, не для твоей. Что до Альквалондэ — не стоит славить меня тем роковым часом, если не желаешь себе жестокого врага, нет времени, чтобы червь совести не точил сожалением моё сердце, и не душил по ночам, ибо никогда и ничем не искупить мою опрометчивость.       Рука Финдекано удерживала запястье стальными оковами. Раскаяние и сожаление не могли исправить прошлое. Но можно было, наверное, упасть замертво, если испить всю боль и отчаяние в его побелевших глазах.        В глазах же Тьелко ехидное довольство росло, как предчувствие лакомого куска у хищника, прижавшего благородного оленя.       Нет, я не доставлю тебе такого удовольствия. Хисильмэ обхватила пальцами ладонь Финдекано и поцеловала его в щёку. — Твоя накидка всё ещё у меня. — сказала она ласково, шёпотом, рядом с его ухом, но так, чтобы Тьелкормо слышал. И пусть шипы всё ещё раздирали её грудь, и пусть разум не на её стороне, сердце не противилось поцелую и нежности. — Я хочу попрощаться с Тэлу и Питьо. Раздосадованное лицо Тьелкормо не принесло особой радости.       Хисильмэ брела, неведомо куда. Итиль понуро шагала рядом, иногда тыкая в плечо мордой и фырча. Мелкие брызги кропили лицо. Небо ворчало отдалёнными раскатами грома. — У тебя есть немного времени, прежде чем небо разродиться дождём. — Хисильмэ поцеловала белую тёплую морду — Не ходи за мной.       В какую ловушку я сама себя загнала, на какую боль обрекла, дав обещание нэру, не просто убивавшему моих сородичей, но тому, кто управлял сокрушительной силой против них. И ведь ни Артанис, ни Финдарато не рассказали всей правды о Финдекано. Почему? Сами они примирились с убийцами, у них одна цель, им нужно объединиться, так говорила Артанис. Но мне не нужно. Это не моя война. В чём же ваша мудрость, нолдор, если вы не понимаете очевидного, тщась противостоять Стихии? Это безумие, как и любое другое, я разделила бы с Майтимо, а ведь его меч тоже обагрён кровью моих родичей… Но Финдекано… Когда румянец играет на его щеках от смущения, когда мелодия его арфы и тихая песня, особенно та, про скитания вокруг Тангородрима, пробираются в моё сердце тайными путями, я готова отдать ему мою жизнь. Но стоит голосу рода Финвэ пробудиться в Финдекано, я начинаю чахнуть, как мотылёк на солнце. Ах, малодушная Хисильмэ! Любовь, дружба и зло так тесно переплелись, а ты увязла в этих сетях, как безнадёжная рыбка; тебя приготовят на обед по своему вкусу. И то, что тебе позволят поплавать в бассейне, нужно лишь для продления твоей свежести до подходящего момента. — Идём! сколько можно тянуть единорога за хвост?! — раздался резкий голос Карантира.       Хисильмэ ждала, когда близнецы заметят её. Сама подойти не хотела, там был Майтимо. Арталато, увидев её, подмигнул, и сказал своему господину. На миг глаза их встретились, но Майтимо сразу отвёл взгляд и направился в сторону главных ворот, крикнув что-то про Тьелко.       Хисильмэ убежала в свои покои и принялась собирать вещи, постоянно что-то роняя. Она не стала просить близнецов привезти оставшиеся в южном лагере вещи, не осмелилась, так они были грустны. Особой привязанности к красивым творениям рук, как например, Финдарато, Хисильмэ не питала. Жаль только тех сапожек, что Майтимо сшил для неё, когда даже судно скрипело от холода, следуя мимо Хелкараксе. Но там, в гаванях, тепло, и в, кожаных с мехом, сапожках нет нужды. Мысль схватилась за спасительную соломинку и Хисильмэ уже неслась навстречу тёплому ветерку, вдалеке показались верхушки резных башен, послышался крик чаек и отдалённый плеск волн. Запах солёной воды наполнял лёгкие блаженством. Но вдруг конь под ней остановился, и сколько бы она не умоляла его и даже не била по бокам, он лишь переминался с ноги на ногу и недовольно ржал. Тогда она спрыгнула, намереваясь дойти пешком, осталось всего-ничего. Но собственные ноги не слушались, шагали на месте. Тогда Хисильмэ развернулась и пошла назад.       Она сидела в опустевших тёмных покоях. Границы времени размылись, Митрим поглотил сумрак, не ведомо, утра ли, вечера ли. Возле входа стояли две котомки, готовые быть закинутыми за седло.       В лагере было тихо, мокро и пустынно, как будто Феанарионы забрали с собой и веселье и большую часть жителей, и саму жизнь. Воздух похолодел, напитался запахами мокрой земли и камней.       Покои Финдекано выглядели сонными, как и многие. Но Хисильмэ решилась войти.       Принц сидел за столом перед пустым листом. Какие тяжкие думы лишили его лицо привычной юности? — Я не помешаю?       Он посмотрел на Хисильмэ как будто на бесплотное видение, но тёмная поволока начала рассеиваться, открывая лучистый взгляд и улыбку. — Как не может помешать свет звёзд. Я только надеюсь, чтобы свет остался подольше.       Хисильмэ опустила глаза, думая, как сказать и не огорчить принца. В покоях, как и в прошлый раз, царил целомудренный порядок, но одна деталь зацепила взгляд. Хисильмэ не сразу поверила глазам, но, посмотрев снова на прикроватный столик, узнала свою любимую игольницу, потерянную в суматохе с Майтимо. Их с Финдекано взгляды встретились. Принц густо покраснел, но Хисильмэ не подала вида, что заметила. Как же возможно, что вот этот трепетный юноша мог командовать смертоносным войком? — Я пришла попросить…       Финдекано встал, не отрывая взгляда, всё более разгорающегося вниманием. — Отпусти меня. — Разве я могу удержать? — Можешь. Иначе, я бы просто попрощалась и уехала. Я… не могу уйти дальше, чем ты согласишься отпустить меня. — А я думал — это лишь мои глупые мечты — принц с трудом сдерживал улыбку и от этого лицо его приобрело забавное выражение — Я не должен злоупотреблять нашей связью. — сказал он, как будто убеждая себя самого. — Позволь мне уехать. Чтобы когда-нибудь я вернулась. — Хорошо. Езжай… чтобы вернуться. Только…могу ли я попросить? — Да. — Хисильмэ была готова сделать всё, чтобы принц ни пожелал. И даже повторить тот поцелуй и не просить отдать её игольницу. Лишь бы он отпустил. — Не оставляй меня одного в море неведения. Рассказывай, что тебя радует, что печалит, с кем хорошо молчать, а с кем петь, что в твоих мечтах, и чем полнятся твои сны. Хотя-бы иногда шли мне весточку. Я дам тебе моего кречета. Напиши, как устроишься. — Конечно. Не было нужды просить меня о таком пустяке, я бы и сама написала тебе.       Финдекано опустил ресницы. — Хочешь сказать, я мог бы попросить что-то другое? … Я бы хотел, но не могу осмелиться.       Непогода быстро приблизила темноту. Теперь Хисильмэ не сомневалась — это вечер. Крупные капли тарахтели о крышу шатра, как будто сверху бросали пригоршни жемчуга.       Как и в тот вечер праздника: перед ней, в сумерках, сияющий Финдекано и его красивые губы. Как в тот вечер, Хисильмэ сама поцеловала. Не страшно и совсем не противно. Может когда-нибудь для них возможно будет счастье? Рассудок её оставался спокойным. Уютная теплота и никакого пожара, как с Майтимо. Может так даже лучше, когда ты не боишься обжечься, или, вовсе, сгореть?