Альквалондис.

      В прозрачной сфере Палантира лицо Майтимо можно было рассмотреть в мельчайших деталях; и, кроме Финдекано, мало у кого остались бы сомнения в его надменности: отсутствующий взгляд, плотно сомкнутые губы; не спасали даже озорные, ещё не убранные после помывки, локоны, свободно рассыпанные по плечам. — Вижу твоё отчаяние, брат, и забываю своё. Хотел бы я промчаться на Рингасиле сквозь буйство метели, и спасти тебя. Да только не знаю, чем могу помочь. — Финьо, — вздохнул он, — Если бы ты мог забрать меня, как в тот славный час, с вершины Тангородрима… Я готов лишиться последней руки и сдать Химринг Финтуиме. — Майтимо воровато оглянулся. Бравада выглядела и звучала слишком натуральной, чтобы позволить кому-нибудь услышать её.       Выходит, для Майтимо он, всё ещё, ближе Арталато. — Не шути так, прошу. — нахмурился Финдекано притворно. — Я расскажу тебе, дорогой кузен, чтобы ты мог оценить масштаб катастрофы. — продолжил Майтимо. — Перед очередным нарядом я велел Финтуиме с её девами не выходить из крепости, покуда мы не вернёмся. Как ты знаешь, тактика простая — выследить, раздразнить и выманить главаря. Попробуй продолжить, ты, верно, уже догадался — Финдекано сложился пополам от смеха, предполагая к чему ведет кузен. — Они загнали зверя в нору, засыпав стрелами, начавших высовываться, орков. Понятно, что те отступили слишком быстро, главаря мы так и не увидели. А девы сияли от гордости, радуясь кучке перебитых тварей. — Прости, что смеюсь. Я…сочувствую. Бывало, мне приходилось вытаскивать из-подо льда не только нечаянно провалившихся, но и отважную кузину, поспешившую им на помощь, знающую конечно же, как — лучше. — Возникла и ещё одна беда, её я предвидел. Командиры жалуются о сорванных учениях, дисциплина попрана, все только и ждут свободной минуты, чтобы поворковать с эльдиэ. Нежные песни ниси, их игра на лютнях и арфах расцветили наш суровый быт, но это не то, что нужно в Химринге! — Я тебе вот что скажу, друг мой. Если кто и виноват в сложившейся ситуации, то только твоя привычка доброго старшего брата, у которого вечно все висят на шее.Но не волнуйся, даже до Хитлума дошли слухи об орках, бросающих оружие и бегущих перед принцем Нэльяфинвэ. Майтимо, тебе следует лишь чуть повысить голос и даже мышь не посмеет пройти в не назначенном тобой месте. Ниси тоже должны подчиняться общим правилам. Ты главнокомандующий гарнизона и не обязан проявлять дворцовую галантность в общении с дамами, которой тебя матушка учила в блаженном Валиноре. Нам с отцом, было проще, жестокие условия сами принуждали народ к дисциплине. Финдарато и Галадриэль повезло, у них таких проблем и вовсе не возникало; третий дом, сам понимаешь…       Нэльо, ты можешь и должен требовать неукоснительного соблюдения устава, ибо таково время и место, в котором мы живём, а твой Предел — самая сложная точка. Финтуима должна понять, что единственный способ быть полезной, — соблюдать те же правила, что и другие соблюдают. И кроме тебя, никто ей этого не втолкует. — Что ж, ценным советом ты меня одарил, друг. Вот и дожил я до времён, когда младший кузен превзошёл меня — лицо Майтимо просветлело и глаза улыбались, знакомой с детства, древней, братской любовью. — Ну что ты говоришь, родной? — Финдекано чувствовал, как горит лицо. Мог ли он мечтать услышать похвалу, больше той благодарности о спасении, от его любимого Майтимо, недостижимого в сравнении, во всëм для него бывшего высочайшим примером и наставником? — Для друга в нужде, ответ ищется быстрее, чем для самого себя. К тому же, у меня есть в управлении кое-какой опыт. Но поверь, Майтимо, те, кто видел тебя, с твоей знаменитой левой рукой в бою, навсегда останутся преданы старшему принцу первого дома. — Финдекано, ты мёд моего сердца. Жаль, не могу обнять тебя сейчас. — кузен протянул руку и Финдекано тоже коснулся шара, как будто лишь тонкая грань хрусталя разделяла их пальцы, и не было между ними бескрайних заснеженных лиг. — Поведай и ты о своём отчаянии. Правда подозреваю я, что за дева — его причина. — Верно подозреваешь.       Финдекано взял письмо, принесённое птицей пару часов назад. Бумага на уголках скрутилась, а чернила на сгибах перетёрлись, столько раз он разворачивал и складывал послание от возлюбленной. — Когда, в прошлую нашу беседу, я показывал тебе Башню цветов, тогда же написал Хисильмэ, и рисунок приложил. Я ждал, что, увидев воплощённый венец моих дум она скажет: «Наконец-то я могу вернуться к тебе», или «кажется, пришла пора нам встретиться», … или, что-то вроде этого. — Финдекано замолчал, усмиряя навернувшиеся слёзы. — Финьо, не огорчайся. Ты ведь и сам знаешь, только сердце твоё забывает, дабы умерить свою тоску, башни — отрада для нас, нолдор, но Хисильмэ любит иное. Скажу больше, может её даже и напугала эта башня, как образ грядущего конца её свободы. Подожди, весной ты достроишь свой чудесный водный сад, и когда журчание воды сольётся с щебетанием птиц в ароматной зелени, и золотые карпы станут выныривать за комашками и жучками, тогда и покажи его Хисильмэ. — Ты говоришь, и я понимаю, как ослепло от любви моё сердце и не видит ничего, кроме своего желания. Нет ни минуты, чтобы руки мои и ум знали покой, но и тогда образ её жемчужный и светлый томит меня, а я даже не могу назвать её моей Хисильмэ, ибо не связывает нас и помолвка. О, если бы не возведение города, я бы, наверное, лишился рассудка в бесконечной этой разлуке.       Финдекано осёкся. Как Майтимо сносит не просто разлуку, но разрыв с Хисильмэ, да ещё и подбадривает своего соперника? Хотя сам Финдекано не чувствовал соперника в кузене, пусть и знал, что не охлаждение чувства вынудило его отказаться от возлюбленной. Наверное, с Майтимо он был готов разделить всё, даже их любовь к одной нис. Может и Майтимо чувствует так же? — Я говорил сразу — продолжил Майтимо. — Плохая идея — отпускать её в гавани. Море, тепло, народ фалатрим — так напоминают её дом. Придётся потрудиться теперь, чтобы выманить Хисильмэ со взморья. — Не море и тепло, нет; хуже — мерзкий Бранартан. — не выдержал Финдекано, признавшись в позорной ревности. — По подробнее… — Майтимо придвинулся ближе. — Ходит по пятам, песни поёт, украшения из жемчуга и перламутра делает… Для… нашей Хисильмэ… — Смотри, держи себя в руках, Финьо, не сделай ошибку. Но хочу тебя успокоить, для Бранартана надежды нет. Пусть ходит, пусть поёт, как ходили и пели сотни других до него. — Твоя уверенность удивляет. — Скорее уж Финдарато уведёт твою возлюбленную, чем какой-то фалатрим. — Правда?!!! — Финдекано вскочил с кресла и вплотную приблизил лицо к шару. Майтимо выглядел очень весёлым. — Это шутка? — Нет — сказал кузен, сквозь смех — Я лишь хотел сказать, что твоим опасениям подтвердиться — очень маловероятно. — И отчего такая уверенность, Майтимо? Этот, в отличии от нас, не убивал родичей Хисильмэ, он всем хорош в её глазах, а мы узурпаторы. — Твои доводы начинают звучать убедительнее. Поэтому, Финьо, делай вид, как будто его вообще нет. Хисильмэ всегда на стороне угнетённого, это я могу точно утверждать, и если фалатримский менестрель пострадает от твоей руки — считай, что сам проложил для него путь к сердцу своей возлюбленной. И ещё, мой тебе совет, так… на будущее, ограничьтесь одним ребёнком, ибо Хисильмэ всегда будет на стороне того, кто громче плачет, а не того, кто прав. — Ребёнок…       Финдекано потёр лоб. Неудобный обруч не сжимал голову, но след от разговора с отцом за завтраком, оставил чувство не менее назойливое и давящее. — Да не уж то королём овладела страсть Финвэ?! — спросил кузен, уловив осанвэ Финдекано. — Вот именно. При любой возможности я стараюсь избегать его. Темой для нашей беседы всегда оказывается какая-нибудь эльдэ и её чудесная игра на флейте, искусность в вышивке, округлость бёдер, изящность запястий и тому подобное. И, каждый раз при этом я представляю Хисильмэ, её нежный голос, её искусность в вышивке, её…кхм, всё её… — Ноло, … то есть, король, разве не знает о твоей любви? — Знает. Но говорит, что, если Хисильмэ до сих пор не со мной, значит она меня не любит и, следовательно, не стоит её добиваться. Хотя раньше отец поддерживал меня, приводя в пример себя с матушкой. — А я был на том празднестве, в честь помолвки твоей матушки с одним достойным ванио. Сие событие, как ты знаешь, не состоялось, поскольку Нолофинвэ увёз Анайрэ. — Как увёз? — обомлел Финдекано, — Силой? С торжества помолвки? — Подробностей не ведаю, меня мало интересовали такие вещи, но через месяц я пил мирувор на другой помолвке, ещё через месяц на свадьбе, и уже через год ты слюнявил и запутывал мои волосы. До той поры отец твой долгими Валинорскими годами добивался Анайрэ, а она смотрела на него с таким же интересом, с как смотрят на дерево, заслоняющее своей кроной созвездие Валакирку. Ты не знал? — Что ж, если у меня судьба отца, — тяжко вздохнул Финдекано после пропущенного вдоха, — Я с радостью приму её; я готов ждать сотни Валинорских лет, лишь бы Хисильмэ стала моей, … хоть когда-нибудь. — Я доверил её тебе, Финьо и только, а посему не быть Хисильмэ больше ничьей. И надеюсь, случится это раньше, чем через сотню Валинорских лет. — Вся моя надежда — на весеннее празднество. Кирдан прислал ответ, и заверил нас, что с радостью принимает приглашение, и его народ уже начал готовиться. Надеюсь, приехав с ними, Хисильмэ не скажет, что лишь затем она здесь, чтобы составить компанию своим друзьям и вернуться обратно в Гавани. — Тогда и покажешь ей свой сад. А мне…лучше не приезжать, чтобы не мешать вам. — сказал он, опустив ресницы. — Плохая идея! А как же горячие источники?! Я жду — не дождусь, когда мы с тобой одни, наберём мирувора и будем прогревать кости, пока не затошнит от жары! Да и отец не поймёт тебя, если не явишься. Ведь праздник этот несёт смысл воссоединения в дружбе.       Майтимо помолчал немного. — Пожалуй, не стану прогонять кузину, — сказал он, вероятно соблазнившись источниками — Только приструню её, займу делами, коли она так жаждет помогать мне. А весной, Хисильмэ встретит меня в сопровождении Финтуимы. — Думаешь Хисильмэ всё ещё надеется…? — Я…не знаю, но у неё не должно остаться сомнений, что из нас двоих, ты — единственный, страдаешь от любви к ней.