Альквалондис.

      Фингон ощущал себя растянутым на пол Средиземья. Как жаль, что Эльхар* не так же стремителен, как феа эльдар. Фингон изнывал, понимая, что даже меарас нуждается в отдыхе. Этот путь тянется дольше, чем все года без Исмангиль. Вот и получается — роа увязло в пути, а сердце уже в Хитлуме. — Мой принц, не лучше ли было заехать в Дориат, ведь — по пути. Я не вмешивался… дело сердечное всегда сокровенно. Но больно смотреть на тебя, мой принц. — Да ты не болезнуй, друг. Повинный в своей беде сам должен избывать её. — Не слишком ли ты строго к себе, Фингон. — Нет, друг, я больше не хочу делать ошибок. Если сейчас же явлюсь в Дориат, Исмангиль может счесть это насилием. Да и сомневаюсь, что Тингол приветит нас дальше ворот. Пусть Исмангиль узнает из письма, что мы с Бранартаном сочетались дружеским союзом. — Да таким, что мы с десяток раз собирались в путь, а он всё останавливал тебя. — вторил Ильрин. — И даже дарами дружбы обменялись. — довольно похлопал Фингон свою грудь в том месте, где в потайном кармане лежал подарок Бранартана. — Ответ её, быть может, уже ждёт на моём столе. Поскорее бы добраться и прочесть его. Ах, какая мука, Ильрин! … Ты так молчишь, когда не согласен. — Может я ошибаюсь. Только опасаюсь, как бы не обернулись эти надежды горшей болью; ибо для меня, как для всякого твоего подданного… — Ну что ещё, говори короче?! — Не слишком ли рано для радости, мой принц? Девы бывают не скоры в ответах. А Исмангиль из таких — первая, в чём было время убедиться. — сказал он, глядя перед собой. — Если бы ты читал её последнее письмо, не говорил бы так.  — Фингон расстегнул пуговицу на камзоле и достал из потайного кармана конверт из зелёной бумаги со вкраплениями васильковых и жасминовых лепестков. — Что ж… — смутился Ильрин  — Не волнуйся, вслух читать не буду — улыбнулся Фингон. — Я запомнил каждое слово, всё послание пронизано заботой, скрытой скорбью, и, мне кажется, надеждой. Что-то произошло в Исмангиль. Я это почувствовал, как только взял в руки конверт. А потом на озеро в моём саду, который я сотворил для неё, прилетела пара лебедей. — Да, это приятное событие. И дивное, я думал им по душе жить и, тем более зимовать, в тёплых краях. Не мне судить, но разве это имеет какое-то отношение к письму? — Лебеди прилетели, потому что сердце Исмангиль обратилось к Хитлуму. Они перезимуют — этот пруд питается тёплыми источниками и не замерзает даже в самый лютый мороз.

***

— Ну вот мы и дома, дружище, тебя ждёт вкусный обед, а меня отец. Только сначала я одним глазком взгляну на лебедей. Как ты думаешь, они остались? Если так, это хороший знак. Понимаешь? Если я увижу их на озере, значит Исмангиль думает обо мне.        Эльхар важно кивнул мордой, издав благородный низкотембровый храп. — Спасибо, друг. А вот Ильрин не понимает меня.       Фингон раздавал приветствия направо и налево и даже наверх — детям нравилась манера лесных эльфов строить дома на деревьях. — Накормите самой сладкой морковкой моего славного друга. — Даже кое-что получше имеется для достославного меараса — овсяное печенье — сказал Агларон, уводя скакуна, заинтересованно прядущего ушами по поводу угощения.       Перед тропинкой, ведущей через сад к озеру Фингон помедлил. Волнение щекотало под сердцем, как перед прыжком в неизведанную бездну. Пожалуй, чрезмерное волнение перед встречей с парой птиц. Эх, надо было попросить у Агларона овсяного печенья и для них.       Шаг ускорялся наперегонки с сердцем. Фингон выбежал на берег. Листья кувшинок на сонной водяной глади подёрнулись тёмным золотом, а коробочки с семенами потемнели ещё больше. Под пологом раскидистой плакучей ивы, частью полоскавшей свою гриву в озере, Фингон разглядел белое оперение и… деву в белом. Сердце замерло. Кто это? Волосы светлы… Он принялся припоминать всех дев с подобным цветом волос, их было немного, но ни одна не подходила… Не может же это быть Исмангиль? Фингон подбежал, поднял густой занавес золотых плетей. — Исмангиль? — он не был уверен, видение перед ним или явь. Легка и нежна она была, словно сотканная из облака на рассвете. — Свет звёзд осиял час нашей встречи. — молвила она и слегка поклонилась.       Фингон осторожно приблизился, боясь спугнуть, если она всё-таки — видение. — Только не исчезай быстро, прошу… — Я пришла, чтобы остаться.       Финдекано возликовал от услышанного, но всё ещё опасался сказать что-нибудь, что заставит её исчезнуть, как бывало не раз во сне или в дрёме.       Исмангиль приблизилась. Даже команда к срочной обороне не смогла бы оторвать взгляд Фингона; он насыщался желанной красой, как иссохшая земля влагой; всё угнетённые чувства буйно пускались в рост сильными побегами.       Лук упал на землю с плеча. Финдекано расстегнул плащ, сердцу не хватало места в груди. — Я исполнил твою просьбу, точнее то, что должен был сам сделать ещё сто лет назад. Но ты пришла прежде… — Чтобы положить конец неопределённости между нами. Кажется, нам обоим это необходимо.       Её слова всё больше убеждали Фингона в реальности происходящего. Но казалось, всё происходит странно быстро, в сравнении с бесконечным столетним ожиданием. — Да… Необходимо. — Фингон достал из-за пазухи свирель. — Это флейта Бранартана! — обрадовалась Исмангиль. — Дружеский дар собрату по любви. — Мой принц… — её глаза заблестели слезами. Настоящими.       Фингон сделал последний шаг, разделявший их, опустился на колени, слегка касаясь ладонями её одеяния, не смея обнять. — После всех моих дерзкий писем, после стольких лет я не смогу, прости, не смогу скрывать мои чувства к тебе… Но прошу, не думай, что они чем-то обязывают тебя. Помнишь, я говорил, что мне достаточно и одного твоего присутствия рядом? Сейчас я чувствую, словно дышу впервые за сто лет. Ты…останешься в Хитлуме, не исчезнешь снова?       Молчание, разделявшее жизнь и погибель Фингона, тянулось, словно зимняя ночь. — Останусь мой принц, если ты желаешь. Только мне неудобно, когда ты стоишь на коленях.       Фингон посмотрел на неё снизу-вверх, как эльдар смотрят на звёздное небо; поднялся, ища в лице примету грусти или боли, но не нашёл. Глаза — любимейшие на свете звёзды, смотрели ясно и добро; и всё в её облике, от драгоценных волос, нежных линий лица и до последней ресницы, выражало спокойствие погожего летнего утра. — Так долго я мечтал услышать эти слова из твоих уст. И теперь — растерян. Исмангиль… — проговорил он сладчайшее имя. Когда называешь её по имени, как будто прикасаешься. — Хорошо, что ты не враг мне, ибо я, кого мой народ считает отважным, чувствую себя смущённым и побеждённым перед тобой. — Мой бедный принц. — её глаза снова наполнились слезами, — Мой Чудесный Eretildo*, прости, что тебе пришлось ждать так долго; прости, что любовь превратилась в яд. Я не хотела сокрушать тебя!       Фингон взял её за руки, тонкие пальцы трепетали. Eretildo — улыбнулся он, так его ещё ни кто не называл. — Нет…не волнуйся. — Фингон заключил её озябшие ладони в своих, радуясь сердечному отклику, чувствуя единение в осанвэ, так близко она прежде не допускала — Это делает меня ещё сильнее перед лицом всех моих врагов. Но… только, если ты рядом. — Я буду…рядом.       Счастье, поднимавшееся стремительным приливом, в один миг подхватило волной, смывающей скорбь прожитых лет и ошибок. Казалось, Фингон мог лететь, но старался умерить пыл, давно осознав свою слабую сторону. Ещё не время, нельзя получить всё и сразу, хотя так хочется прямо сейчас ворваться с Исмангиль к отцу и попросить его благословения. Нельзя. Ещё не было речи ни о свадьбе, ни о помолвке, и Фингон смирил буйство своей радости.       Пальцы Исмангиль всё не согревались. Фингон сдержал себя снова, чтобы не поцеловать их, чувствуя, как жар бросается в лицо. Интересно, почему Eretildo? Когда-нибудь она непременно расскажет. Но мне уже нравится, Фингон Eretildo.       О, как приятно снять плащ и накинуть на плечи Исмангиль… Милый знак дружбы, близости. И сколько теперь будет рассыпано этих драгоценностей в его жизни. С ней, с возлюбленной, желанной, выстраданной, как самая великая победа. — Ты ведь ещё не встречался со своим батюшкой. — сказала она, улыбнувшись. — Должно быть он в нетерпении ждёт тебя. — А тебе нужен горячий ежевичный чай; я сам приготовлю, особый чай принца Фингона Эретильдо. — смеяться с ней в унисон — ещё одна драгоценность.       Исмангиль подняла и подала лук. Фингон просто не хотел разъединять с ней рук, от того сам не торопился поднять его. Но только тогда вспомнил, зачем спешил сюда, прежде встречи с родным отцом. Пара лебедей уже покинула шатёр плакучей ивы. На золотое одеяние сада сумерки набросили синеватый туман. Высоко в ильмене белые птицы ловили последние краски осеннего заката.