Альквалондис.

Однажды Фингон вернулся из Дренгеста: и с ним, все до единого воины, под серебристо-голубыми знамёнами. От лёгкости победы и сам Фингон придавал ей мало значения; а ещё, быть может, и от того, что Исмангиль всё время была рядом. Враг очевидно полагал, что глубокий снег  лишит эльдар маневренности и преимущества конной артиллерии. Он просчитался — Хитлум не сидел сложа руки: учения и в дождь и в снег и в туман и в зной так же обязательны, как музыкальный концерт в конце недели, с единственной разницей — ратным тренировкам уделялось времени больше. Фингон даже испытывал лёгкое чувство неловкости, наблюдая, как подкошенные орки сыпались чёрной жатвой под синими и белыми молниями мечей. Они, вероятно рассчитывали, что лучше подготовлены к бою на снегу. Но что могут неуклюжие кургузые орки, пусть и с дощечками, привязанными к ступням; когда нолдор носятся, едва касаясь снега, смертоносными вихрями. В Хитлуме давно научились делать удобные и красивые снегоходы. В Зале торжеств от сотен хрустальных люстр было светло как на праздниках Манвэ. Подданные поздравляли Фингона с победой; отец, от радости, похожий на вала, расточал заразительную веру в полную победу над Врагом и жаловал Фингону восхваляющие тосты. Она сидела с дальнего края бесконечного стола; из скромности, наверное, чтобы родичи и родичи родичей расположились ближе. Но Фингон тогда не видел и не слышал никого, отвечал отцу невпопад. И вдруг он понял — сейчас! Сейчас или ещё через сто лет! Он просто встал из-за стола, посреди чьей-то речи, извинившись; подошёл к Исмангиль и без слов подал ей руку. Слова были не нужны, да и прозвучали бы нелепо в воцарившейся тишине в окружении сотен взглядов. Они шли всё быстрее, искоса друг на друга поглядывая, и, оставив в Зале торжеств повод для разговоров, сорвались на бег, выпуская смех на волю. Под стеклянным куполом Зимнего сада они стояли объятые серебристо-голубыми сумерками. На небе небыло луны — она здесь — перед Фингоном. — В следующий раз пойду с тобой. Лучше так, чем томиться от неизвестности. Фингон подумал, что никогда этого не допустит — он ведь обещал Майтимо; но слова Исмангиль заставили его улыбаться, наверное, самой дурацкой улыбкой, из тех, что не добавляют лицу гармонии и не поддаются контролю. Он так привык во время похода соприкасаться с её осанвэ, неотступно следующим за ним; можно видеться каждый день, но не испытывать такой близости. Фингон чувствовал, что не может отпустить её осанвэ, эту диковинную птицу, что пришла сама, дала себя потрогать и не уходит. И он взял её в руки, чтобы посадить в свой уютный сад. Свадьбу решили устроить следующей весной. Фингон настаивал на нынешней, но отец был непреклонен, дескать негоже торопиться королевской чете, три месяца — слишком малый срок для положенных приготовлений. Двести пятьдесят лет ждал, что тебе — один год? Но этот год всё не кончался, петляя и медля в дебрях ожидания, ныряя в озёра сомнений и болота страхов; там Фингон встретился с гадами, которых сам же и кормил, да так хорошо, что они окрепли и выбрались на поверхность. Он держал их взаперти, не показывал ни отцу ни Маэдросу, ни Исмангиль. Должно быть она чувствовала. Исмангиль и прежде живо интересовалась всем, что делал Фингон, а теперь ещё чаще приходила сама в мастерскую, в кузницу, в конюшню, на полигон, даже заинтересовалась стрельбой из лука. Она появлялась в самый момент, когда отчаяние касалось уже рук Фингона и мешало работе. Голос Исмангиль напитывал жизнью его иссушённую сомнениями душу, как мирувор утоляет жажду. Фингон жадно искал в её глазах надежду, а страхи и сомнения искали в них запрятанную грусть, чтобы, насытившись, продолжать изнурять Фингона.

***

И вот это день настал. Нолофинвэ и Артанис призвали благословение валар и надели на головы Фингона и Исмангиль венцы супружества. Целоваться у всех на глазах было неудобно, но приятно, тревога и страх уняли свои скрипучие шепотки. Не переставая летел от всюду сливовый цвет, и грушевый, и яблоневый — благословение Яванны. Малыши, взобравшись на деревья сыпали лепестки пионов из корзин. Белые, бело-розовые, они щекотали, как детский смех. Исмангиль — убранная лунным сиянием, и обсыпанная лепестками, — словно, проснулась только что, в первый день своей жизни — всё в ней казалось ново, нетронуто горечью потерь и шрамами чужих ошибок. Она держала Фингона за руку, а он — её, и никто никогда: ни до конца времён ни после, не имеет власти разъединить их. Лишь изредка Фингон осмеливался взглянуть в лицо своей, теперь уже, супруги. Это было опаснее, чем идти по тонкому льду Митрима после первых заморозков. Мягкие линии хорошеньких чуть пухлых губ, о которых Фингон всегда запрещал себе мечтать, воспламеняли роа и напоминание о таинстве, что ожидает супругов, когда время перельётся за край вчера. Торжествуя, выползала разжиревшая липкая мысль, — ты надел чужую брачную одежду, и никогда не станешь мужем, которого Исмангиль выбрала по любви. Фингон находил взглядом Майтимо, пытающегося изображать веселый разговор с Финтуимой, потом смотрел на Исмангиль. Её взгляд, бесстрастный, не принадлежал никому. Заметив внимание Фингона, она ласково улыбалась, но под прекрасными ресницами пряталась грусть — липкое сомнение вновь ликовало, плотоядно облизываясь. Ладонь покрывалась испариной, и Фингон находил причину покинуть Исмангиль. Никогда он не чувствовал себя более растерянным и беспомощным: ни у скал Тангородрима, ни в Арамане, после предательства родичей, ни в Хелкараксе, и даже в Валиноре, когда матушка объявила, о своём решении отказаться от похода. — Сынок, ты весь в своего отца. Рядом с Анайрэ я тоже превращался в кроткого агнца. Отец ничего не знал. Не знал, что Исмангиль давно — чужая жена, а Фингона любит, как друга. Финголфин никогда не поддержал бы их союз, узнай он правду, он и так не слишком жаловал Исмангиль, и чуть не до самого дня свадьбы нахваливал, каждую деву, обронившую неосторожный взгляд в сторону Фингона. Нельзя показать слабину, иначе он может что-то заподозрить. Однажды отец спросил, почему Маэдрос избегает Исмангиль, когда приезжает на учения, а ведь она столько сил отдала, выхаживая его. Фингон только пожал плечами, пытаясь найти подходящее объяснение; к импровизации у него никогда не было таланта. Слава валар, отец попенял на, якобы возросшую гордыню, Маэдроса, заносчивость и уязвлённое самолюбие. Фингон с радостью согласился, оправдав Нэльо влиянием плена; лишь бы отец не копал дальше. — Нет отец, на твоей высоте не летать никому, даже твоему сыну. Я не смог бы увести невесту с чужой свадьбы. — Хотя, думал Фингон, он-то, как раз и женился, на чужой невесте. — Представляю, как ты был красноречив, если матушка в последний момент обратила к тебе своё сердце. — Фингон никогда не сомневался, даже в тот последний день в Валиноре, в любви Анайрэ к Нолофинвэ. Мог ли он надеяться, что когда-нибудь Исмангиль полюбит его также? Сейчас это казалось не возможнее того, если бы вся Арда перевоплотилась подобием Валинора. — Да, вообще-то, мы почти и не говорили… — молвил отец, близко наклонившись и обворожительно понизив голос, (Фингон так не умел). — Не в этом суть. Я имел в виду, — он положил ладонь поверх руки Фингона. — возлюбленная — единственная достойная причина проявить смущение. Ибо очарование ниси иногда — сложнейшее испытание стойкости. Фингону страшно хотелось знать, что же всё-таки сделал тогда отец. Может это особый секретный способ, от которого нисси влюбляются сильнее? Вопрос таинственного общения супругов лишал Фингона еды и сна в последние месяцы перед свадьбой. О нём никогда не рассказывали, и в книгах не писали, во всяком случае в тех, которые можно было найти в общей библиотеке. Лишь упоминался в книге по домоводству обычай новобрачных расплетать друг другу волосы в первую ночь. Возможно, прародители, и вообще, все учились у келвар и Фингону оставалось тоже. Но, хотя животные испытывали заметное влечение друг другу и желание соединиться, их спаривание казалось приносило им лишь боль и это смутно пугало. Фингон ждал совет по делу, хотя-бы намёк, но отец только продолжал выглядеть величественно и загадочно. Маловероятно, что он взял с собой ту книгу из их с матушкой спальни, а то мог бы, уж хотя-бы перед свадьбой, дать прочесть… (если там был ли там текст) Взглянув на Исмангиль, беседующую с Артанис, он попытался представить её и себя в похожей ситуации со страницы, увиденной в далекой юности. Получалось плохо. Исмангиль скорее запустит в его голову кувшин, чем разденется перед ним… Да с чего вообще он взял, что она позволит хотя-бы косы её расплести?! — Ты в порядке? — раздался голос Маэдроса. Он был один к счастью, без Арталато. — Выгляжу, как будто нет? — Выглядишь… Как жених только что ставший мужем. Фингона ослепила мысль, что Майтимо, всё знает. И всë умеет. — А ты, Нельо? Как ты? Кузен прятал глаза и скрывал осанвэ, стало быть, мучается не меньше… Он наполнял бокалы вином, как будто заданный вопрос требовал осмысления, прежде чем ответить. Фингон видел красивое лицо, с крапинками на скулах, опущенные пушистые ресницы, упругие медно-красные локоны, скользившие по плечу, но он не мог заглянуть за, чтобы почувствовать, что чувствовал Майтимо когда-то с Хисильмэ, что чувствует сейчас. Одновременно Фингон и желал этого и нет. — Теперь сердце моё спокойно… — наконец молвил Майтимо. Подал бокал — Ты и Исмангиль… я люблю вас обоих — он говорил все время пряча глаза, — вы достойны самого лучшего… и … вы сможете найти это друг в друге, я знаю… Постой — сказал он, как будто едва не забыв о чем-то важном, — поднырнул рукой под руку Фингона и поднëс бокал к губам — получилось подобие скрепленных звеньев. — Вот так. За ваше вечное счастье. — Чистый звон бокалов продолжал вибрировать в жилах. Фингон долго пил до дна вино, цветом похожее на праздничную одежду Майтимо; слушая, как сбитый ритм их сердец, словно удары нескольких молотов к кузне, постепенно настраивается один на другой, переходя в унисон. Майтимо допил первым и Фингон почувствовал уверенный поцелуй в щёку, точно вино - терпкий и хмельной: голова закружилась сильнее, приятное тепло в груди — жарче. Ещё немного и от сомнений не осталось бы и следа. Но… навозной мухой в мед, влез голос Келегорма. — Кто бы мог подумать, что между двумя возлюбленными кузенами встанет любимая, обоими при том, эллет. — Иди куда шёл. — процедил Майтимо. — Пора закругляться, друзья, а то — он оглянулся, наигранно выискивая кого-то, — твоя супруга убежала, увидев вашу идиллию и посчитав себя лишней. Вид Маэдроса намекал на вероятность стремительного братского кровопролития. — Не обращай внимания. Его слова для меня — что жужжание мухи. — успокоил его Фингон в осанвэ. Фингон попятился — придвинувшаяся Келегормовская физиономия разила вином и изображала редкую противную слащавость. — Удачи на брачном ложе, кстати. Она тебе пригодится… точнее, удача тебе, Фингон Отважный, необходима, — обрадовать Исмангиль, познавшую моего старшего брата, будет не просто. Даже такому очаровашке, как ты, придётся вспотеть. — Пошёл вон, Келегорм, пока ещё Прекрасный… — пророкотал Майтимо, тихо, но грозно, как приближающееся ненастье, и приобнял Фингона, должно быть посчитав, (и справедливо), что самообладание его может подвести. Руки, действительно так и зудели попортить слишком уж расхваленную красоту Келегорма, но Фингон не собирался проливать кровь родича на собственной свадьбе. Как бы Турко не брызгал ядовитой слюной, Исмангиль сегодня будет… Он оглянулся, бросив мысль на полуслове, ища свою Жемчужную луну. Где же она? — Не волнуйся, должно быть пошла отдохнуть. Где-нибудь в укромной беседке, или в Саду воды… кормит рыбок. — Ведь она действительно, не задерживается долго ни на концерте, ни на ужине, всегда уходит незаметно словно звёзды на рассвете. А я сегодня совсем не тот, кем обещал быть. — Молодец, так хорошо держался, ещё больше повзрослел— продолжал подбадривать Маэдрос. — Этот процесс, когда-нибудь закончится? Взросления, имею ввиду? - Фингон продолжал просматривать округу в поисках Исмангиль, но и с Нэльо не мог закончить беседу. — Может, когда вырастут дети твоих детей? — Думаешь, у меня… у нас будет дети? — почему-то раньше Фингон не думал об умножении рода, возможно потому что за него о его детях постоянно думал отец, и говорил. — Не видел ни одну семью, которой удалось бы избежать появления детей. — Если бы не знал тебя, подумал бы, что ты первый в Арде эльдо — детоненавистник. — Просто у меня их было слишком много в юности. — оба прыснули, но вернувшаяся серьёзность горчила. — Расскажи. Что тебя гнетёт. - сказал Маэдрос, когда они очутились на уединенной, тускло освещённой аллее . Его взгляд и тон располагали по-настоящему открыться. Но Фингон так и не решился задать самый волнующий вопрос. — Я чувствую себя, как накануне великой битвы, только хуже. Пока время не перелилось за край вечера — вероятность, что всё сложится хорошо, велика, но когда мы переступим брачные чертоги… если она отвергнет меня… — Послушай, — прервал его кузен, — никакая это не битва…хотя — он задумался, что-то восстало в памяти Нельо, столь живое и сильное, что светлые глаза заволокла ночь и румянец не скрывали даже сумерки. — Ты дорог Исмангиль. Я видел, как она смотрит на тебя. — ночь в его глазах отступила. — Правда?! Как?! — С нежностью, с почтением. — Майтимо ободряюще улыбался. Фингон предпочёл бы — с интересом, надеждой, восхищением, любованием, кхм, с вожделением — совсем бы хорошо, но и так тоже неплохо. Он осёкся, взглянул на Майтимо — можно терпеть боль и улыбаться, это Фингон теперь точно знал. Каково это — утешать того, с кем должна разделить брачное ложе твоя возлюбленная? Как ты можешь улыбаться Нэльо?