***
Сердце Фингона было не на месте весь вечер. Он в пол уха слушал Келегорма, пытаясь понять, почему Исмангиль отказалась и встретить гостя и выйти к ужину. Год назад, когда приезжал Маэдрос, она оставалась весёлой, не избегала застолий, танцев и песен, как будто гобелен прошлого потускнел и истлел. Но две недели назад Фингон известил супругу о предстоящих учениях; Келегорм тоже решил участвовать. Тогда-то погасла её улыбка, и песни затихли, пока совсем не умолкли; всё больше времени проводила Исмангиль, затворившись в своей мастерской. Передав гостей на попечение отцу, Фингон покинул раньше положенного Зал хрустальных светилен. Он шёл всё быстрее по бесконечным коридорам, по нарядно-освещённым белым лестницам. Поскорее обнять Исмангиль, успокоить. И накормить. Он нёс угощение любимой, ведь Исмэ наверняка вечер провела в самозаточении, и проголодалась. Ущербная луна, как будто большой пёс слизал немного с правого бока, всё ещё щедро разливала в спальне серебристый свет. Исмангиль сидела перед окном за вышивальным станком. Приятно шуршала нить, проходя через натянутую ткань. Фингон медленно приблизился, поставил поднос на стол. Исмангиль не обернулась. Значит, пока Фингон кормил гостей, она кормила тайно пригретую тревогу. — Я принёс твою любимую радужную рыбу под брусничным соусом. Осторожное прикосновение к осанвэ Исмангиль осталось незамеченным. Мысли её прятались. — Спасибо, родной. Я не голодна… Надеюсь, батюшка не огорчился моему отсутствию? Отец, напротив, обрадовался, и спросил не тошнит ли его лунокудрую дочь… но Фингон, как всегда в подобных случаях, не собирался говорить этого Исмангиль, чтобы не расстраивать. Он сел рядом, поцеловав оголившееся плечо, приобнял, пытаясь найти хоть маленькую лазейку к её сердцу. Нежное тело, напряжено так, словно Исмангиль натягивает тетиву, а не вышивает. — Не волнуйся, я сказал отцу, что у тебя есть причины не любить Келегорма и не оказывать ему гостеприимства. Игла белой искрой застыла в воздухе. — Прости, если я взялся говорить за тебя слишком много. Но это ведь, по сути своей — правда. — Отец охотно и понимающе согласился. А реакция Исмангиль указывала на то, что Фингон оказался к истине ближе, чем предполагал. — И пусть меня назовут хоть ревнивцем хоть узурпатором, я рад, что ты осталась здесь. Слишком много чести Келегорму видеть мою аранель. — прошептал он, покрывая поцелуями благоуханную ладонь. — Тебе хорошо бы спокойно поспать. А я пойду в швейную. — сказала она, отнимая руку. Фингон не скрывал своего огорчения, но Исмангиль конечно же не видела его из-под опущенных ресниц. — Разве не знаешь, когда ты рядом, всё получается лучше, что бы я ни делал? — Вы выступите до зари? — она будто и не слышала вопроса Фингона, занятая распутыванием узелка. Нити её не слушались, и кажется запутывались только сильнее; движения теряли обычную плавность. — Такова была договорённость, но придётся перенести на полдень. — бесцветно ответил Фингон. — Гонец сообщил, что Маэдрос прибудет, в лучшем случае, в ночь. Короткий поцелуй — глоток чудесного нектара, растворил серую унылость, превратил Фингона в чистое ощущение любви и жажды. Лишь на миг. Прохладные пальцы коснулись щеки. — Прости. Мне очень нужно завершить одно дело. Если останусь, твой сон меня соблазнит. — настаивала она. Это лишь предлог Исмангиль убежать, остаться наедине со своим переживанием. В том скорбном чертоге Фингон — нежеланный гость. Он рухнул на холодную девственную постель, смиряя восставшее негодование на Маэдроса и Келегорма; на прошлое, связавшее феанорингов с Исмангиль, когда Фингон не знал о её существовании… Если бы только он чаще бывал в Альквалондэ, если бы познакомился с ней первым, если бы выбрал корабль Эльвиона, она была бы только его Хисильмэ и только его Исмангиль, и никто не посмел бы опечалить её.***
Она не вышила ни одного стежка. Тени стояли на месте, ночь завязла в самой себе, как Исмангиль в своих думах. Что, если Келегорм исполнит свою угрозу? Если его новелла окажется на полках и в альковах подданных Финголфина? Исмангиль представила: король смотрит на неё разочарованно, да и на Фингона тоже. Фингон, бесспорно, встанет впереди, принимая на себя весь ропот народа и гнев короля. Его пыл и отвага могут обернуться бедой и ему и Келегорму, и в конце концов отношениям двух Домов. Страшно, если Фингон прочтёт, узнает, чего был лишён все годы супружества. Не ведают и айнур, что за мука родиться тогда в его душе и как отзовётся в нём. Келегорма выдавали его белые волосы. В темноте Исмангиль часто замечала их, но возможно не всегда. Майтимо только смеялся, шутил — пусть завидует. Исмангиль отшучивалась, что Майтимо возбуждает присутствие посторонних и чувство опасности. Очарованные друг другом, они так мало заботились о скрытности. Падали на сонную траву под тёмными кронами, и чувствовали, как земля, ставшая колыбелью и брачной постелью прародителей, питает роа диким неистовым желанием; и оба не отказывали друг другу ни в одном. Келегорм всё определённо хорошо наблюдал… а потом достоверно записывал. Одни посмотрят на неё с сожалением, другие — с презрением, третьи — с ненавистью, но больше Исмангиль беспокоило, какие взгляды они обратят на своего принца. Останется ли Фингон любимым принцем своего народа? Они могут попросить изгнать её и выбрать достойную деву в принцессы. Но Фингон, скорее уйдёт с ней, чем разорвёт странный, хрупкий, не скреплённый соединением союз. И в тоже время будет страдать, ведь любит свой народ не меньше. Что делать? Исполнение условий Келегорма спасёт Фингона, но будет предательством. И никто из айнур не знает, остановится ли Келегорм, получив выкуп однажды. Он может до бесконечности писать в красных тетрадях и пользоваться Исмангиль, как только пожелает. Это — не выход. Лучше… На секунду Исмангиль представила, как лезвие входит в грудь Келегорма. Нет, я не смогу убить его. Исмангиль вскочила. Нужно было хотя-бы сегодня… хотя-бы один раз приласкать Фингона по-настоящему… первый и последний раз… Но теперь… поздно. Финьо… придётся тебе подождать, пока мы встретимся в Мандосе. Келегорм обычно возникает в самый непредвиденный момент — лучше быть готовой. Исмангиль давно изучила содержимое оружейной, припрятав подходящий клинок. Хотя у неё был свой, выкованный и подаренный королём, убить им себя было бы слишком жестоко по отношению к Фингону, да и запятнать кровью Келегорма — тоже нельзя, чтобы не провести между родственниками кровавую связь. От оружия, пристёгнутого к бедру до самого мизинца мышцы покалывало — слишком перетянула ремень. Исмангиль потрогала гладкую сталь: словно живой, набрал тепло её тела. Я могла бы отравить Келегорма… Это бескровно, почти… Но неестественная причина его смерти ухудшит отношения Первого и Второго дома… Один выход есть всегда. Исмангиль взяла лист бумаги и стала быстро писать. Руны ворочались, кривились, дрожали. Мой возлюбленный Фингон, мой Эретильдо. Прости меня, я не могла сказать тебе, что Келегорм питает ко мне тёмную страсть… Она лишила его рассудка и сгубила меня. Не вини себя. Если полюбишь пригожую деву, я останусь в Мандосе до конца Мира, не беспокойся обо мне, и живи счастливо. Но если любовь к Исмангиль, дочери Эльмиона, перетерпит и это зло, я буду ждать тебя. За морем. Твоя Исмангиль. Перечитала, подула на чернила и сложив, убрала в потайной карман на груди. Из тайника, спрятанного за рулонами тканей, Исмангиль достала крошечный фиал, покрытый синей глазурью, приготовленный сразу после свадьбы. Этим ядом покрывали наконечники дротиков. Келегорм сам говорил, что маленькой капли достаточно, чтобы вмиг свалить противника насмерть. Исмангиль надеялась, что на эльдар яд действует так же верно, как и на орков. Но для подстраховки есть обычный нолдорский клинок на её бедре. Она припрятала фиал рядом с письмом; опустила руку в ларец, с виду порожний; ухватила и потянула невидимую материю — пустота заиграла блеском водной прозрачной глади — самая драгоценная часть приданного от Мелиан. Накидка скрыла собственное отражение в зеркале. Исмангиль знала, в каких покоях устроился Келегорм.