***
Она спала на его плече, невесомая и такая тихая, что Маэдрос невольно взял ее тонкое запястье, чтобы почувствовать трепет маленькой пружинки под пальцами, и отвёл волосы рассыпавшиеся на лицо. Исмэ, не открывая глаз, поцеловала его руку, и теснее обвив бедро Маэдроса своей ножкой, замерла. Меч, лежавший всё время рядом, укоризненно смотрел на Маэдроса. «Так не может продолжаться. Или убей ее или забери в Химринг» Маэдрос не заметил, как она ушла. Несколько часов свободы и безумства, …когда в мире существовали лишь они вдвоём, были легче самого воздуха, полнее, чем свет Древ, длясь вечно и завершившись так неожиданно; теперь они, словно Пилори, обрушились всей тяжестью на его грудь… Не вдохнуть. «А я говорил» — шептал мечь. Далёкий голос Арталато зовёт настойчиво. Придётся проснуться. Нужно как-то объясниться с Исмангиль. Следовало бы поговорить с ней прежде, чем она ушла. Что в её сердце? Что в твоём сердце, сын Феанора? Из каких неведомых чертогов поднялся дикий животный инстинкт, когда Исмэ сделала шаг, о котором ты радел, к которому выстраивал тропы открытые, и тайные. Это было, как если бы охотник скрадывая зверя, в последнюю минуту отдал себя ему на растерзание. Эти её «верни», «она должна принадлежать одному лишь Фингону»… Сколькое ты был готов отдать за эти слова в её устах? Ныне же кровь закипает от гнева, на себя, на неё. Клинок лежит где-то рядом. И хорошо, что она ушла. Я могу лишь предположить, что у тебя в сердце, дочь Альквалондэ… Я пал перед тобой так низко; ты должна брезговать даже втоптать меня в землю, как презренного змея. Я не буду молить тебя, хотя знаю, твоя любовь больше и безумнее моего падения… Зачем длить начавшуюся агонию твоей искалеченной любви? Я видел в твоих глазах гнев и ужас, но они не остановили меня, только подстегнули грубую животную чувственность. Близок уже предел отвращения, который стерпеть не сможет даже она, твоя исстрадавшаяся любовь. Или он уже настал, и ты сбежала, проснувшись, излечившись от горячки страсти, вспомнив, что видела в моём сердце, открывшимся тебе во всём его безобразии? Что-то прохладное прикоснулось к лицу… Проступали ощущения тела под лёгким скольжением воздуха по обнажённой коже, над мышцами, набравшими упругость и лёгкость юности. — Проснись! Да проснись же, господин! — звучал голос Арталато, уже возле самого уха. Маэдрос открыл глаза, и поднялся, без желания, без воли, как бывало на вершине Орлов, зная, что он просто должен продолжать, что он не может умереть до тех пор, пока отец не отомщён, пока клятва не исполнена. Роа же, напротив, дышало силой, и просилось скорее испытать его в быстрых движениях, в ловкости и выносливости. Маэдрос чувствовал себя прекрасным кувшином, наполненным давно протухшим бульоном. Разве такое возможно? Взгляд зацепился искрой, мелькнувшей среди смятых простыней. Он взял маленький кончик и вытянул ленту, что вчера торопливо выплетал из светлой косы. — Для чего ты меня разбудил? — Не знаю, как и начать, господин. — проговорил Арталато, белёсыми губами, и его цепкий взгляд скользнул к находке Маэдроса. — Постой… — насторожился Маэдрос, сунув ленту под подушку и встав с постели, ища ещё какие-нибудь следы Исмангиль. — Ты должен был спать до вечера, но сейчас утро. Или скверный день… — за окном было бело и тихо, словно крепость подвесили в молочной пустоте… — Должен? — спросил тот робко. Краска залила мягкие линии щёк. Не может быть… пронзила Маэдроса догадка — Я бы и спал… Но, сквозь сон услышал странные звуки, и тревога за тебя, господин, подняла меня на ноги. Если бы только я мог предположить, что мне нужно лишиться слуха и уснуть до вечера, до смерти, до Последней песни, я бы так и поступил… Я… лишь…подумал, что ты страдаешь от маринованных грибов, или от чрезмерно-выпитого вина, и нуждаешься в моей помощи… — опустил он ресницы, казалось тоже покрасневшие. — Что ты видел? — поднял Маэдрос его лицо за аккуратный подбородок, чувствуя как собственные уши начинают гореть. Как много он успел рассмотреть и с какого момента? — Что бы ни видел, уже забыл! — выпалил Арто скороговоркой. — Ни под пыткой, ни колдовством, никто не выведает от меня того! Но, господин, случилась беда! И может случиться, я боюсь, ещё большая! Смущение быстро перерастало в гнев, только усилием воли не схватил Маэдрос своего паладина за шею. — Господин… Ночью… приходил принц Фингон. — Куда приходил? — у Маэдроса внутренности похолодели. По взгляду Арталато и осанве уже и так всё ясно: Фингон приходил в спальню и видел их с Исмангиль. — Он тебя видел?! — Нет… Кажется… Нет — Что он делал?! — Господин, тебе нужно скорее одеться. К обеду уж звали. — пятился он назад. — Что Фингон делал, отвечай! — сжал Маэдрос плечо Арталато. Какой уж, к Морготу, обед?!!! — Смотрел. — Ну же, Арто. Как он выглядел? Расскажи мне всё! — Я испугался, что он убьёт вас с госпожой, но принц Фингон… его лицо не было гневным. — Но каким? — прошипел Маэдрос, понизив голос. — Он смотрел с удивлением и…интересом — закусил губу Арто, краснея уже самими волосами. — Стало быть, точно, как ты? И долго он смотрел? — Не знаю, долго ли. Я потерял счёт времени. Но клинок мой был наготове. Клянусь, если бы принц Фингон поднял меч, я бы… — Клинок, говоришь — зло усмехнулся Маэдрос, отпустив дрожащего Арталато. — В следующий раз держи свой клинок при себе и закрывай глаза перед тем, что тебе не по чину! — пять шагов до стола, пять — обратно; спокойно, спокойно, Маэдрос Высокий… Обед. Был договор об охоте. Обед… Фингон не отменил ничего. Это хороший знак. — Фингон не причинил бы вреда ни мне ни своей принцессе. Но, если такое всё же случится, пообещай мне, что не причинишь ему вреда. Только не клянись… — добавил зачем-то. — Х-хорошо. Но, как теперь быть? — трясся Арталато осиновым листом, глядя исподлобья круглыми глазами. — Полагаю, тебе нужно срочно жениться. Тяжко будет одному по ночам, после увиденного. — Маэдрос сгрёб волосы на затылке, пытаясь ослабить тиски, сковавшие голову. — Господин, как ты можешь шутить сейчас? Ты возлежал с супругой принца Фингона! — Да… — обернулся к нему Маэдрос, немного успокоившись, как ему показалось, но Арталато отпрянул назад, как перед диким зверем. — Если это оскорбило тебя, прошу прощения, но не я, заметь, пялился твоими глазами, да так, что счёт времени потерял. — Прости… — Арто упал на колени, склонив голову и затрясся плечами. Маэдрос сорвал с постели покрывало, намотал под грудью и, придерживая предплечьем правой руки, налил мирувор, приготовленный заботливым Арталато, на столе вместе с лёгким завтраком. Напиток растёкся в груди слабым теплом, но спокойствия не добавил. — Я не хотел… — всхлипывал Арто. И Маэдрос сожалел бы больше о загубленной до срока невинности, но сожаление об Исмангиль и о Фингоне застило внутренний взор. И о Фингоне — больше, как будто от сердца отрезали ломоть и он болтается на тонкой жилке, готовый вот-вот оторваться. — Успокойся. Я больше не буду винить тебя. Прости мою грубость. И, помоги одеться, будь так добр, если не передумал служить старому искаженцу. — он допил мирувор из горлышка бутылки и швырнул ее в зеркало над камином, прямо в своё отражение. Ты, Феанарион, поставил под удар дело своей жизни, и всех твоих братьев. Твоя судьба уже была в руках Фингона, а теперь ты сам отдал её в руки кузена. Кто поможет тебе, если Фингон, а за ним и все Дома отвернуться от тебя вновь? Многого добились твои братья с горсткой верных? Никто из них даже не носа не сунул в Ангбанд. А ты, хоть один Сильмарил вынес ли оттуда?***
Обед подавали в оранжерее под высоким стеклянным куполом. Маэдрос следовал за Ламгелиром, отпускал формальные приветствия, не разбирая кому, иногда наклоняясь и отводя, спускающиеся сверху плети растений. Исмангиль нигде не видно. Взгляд путался в толпе, в кущах, пышущих цветами, приютивших мраморные статуи и, вполне живых эльдар, желавших чуть большей приватности. Стоило на ком-то задержаться взгляду Маэдроса, улыбки сходили с лиц. Фингон, что-то говорил Кулимдилю, но смотрел вниз, теребя в пальцах кольцо для салфетки. Рядом с Фингоном только два пустых места. Стало быть, нет даже малейшей вероятности, чтобы принцесса Дор-ломина присутствовала на обеде. Маэдрос, заметив собственное напряжение, расслабил плечи. Да, ревность Фингона известна, как и его стремительность, опережающая здравый смысл. Но известна и его великая любовь к супруге. Разве смог бы он проявить к ней жестокость, на какую способен? Но если Исмэ пожелала оставить его? И Маэдрос пытался искал ответы в чертах кузена, поблёкших, как склон Эред Ветрин в ненастный день. Если это случилось, он ведь никогда не простит себя, он не сможет жить… — Давайте начнём, друзья. — молвил Фингон необычно тихо. — Да будет благословенна эта трапеза и руки, её приготовившие. Прекрасно выглядишь, — чуть склонился он к Маэдросу, цокнув его бокал своим — Я же говорил, почаще тебе надо отдыхать в моём чертоге. — у Фингона довольно плохо получалось выглядеть весёлым, бледность его лица и тени под глазами говорили о беспокойной ночи. Но всё же его слова совсем немного успокоили сердце. — Да. Благодарю, друг… — ответил Маэдрос и, сжав под столом кулак, сказал. — Принцесса и сегодня предпочла обед свежему воздуху? — не то…нет, не нужно было так в лоб. Он поспешил занять рот мясным рулетом, не почувствовав его вкус. Как неестественно натянута его речь и он сам, заметил бы и ребёнок. — Моя госпожа ещё спит. Вчерашний день был переполнен для неё заботами и радостями, …как и ночь. — ответил кузен, глядя в пустую тарелку. — Нам нужно поговорить. — Мысль ударилась о стену аванирэ. Фингон только после продолжительного взгляда Маэдроса обернулся к нему. — Ты что-то спросил? Извини… мне тоже не удалось отдохнуть. Но это, конечно ничто по сравнению с блаженством, какое дано знать женатому мужу. Что поделать? — улыбнулся он краешком губ — Переусердствую с ним, как иные…с вином. Маэдрос попытался улыбнуться. Слова Фингона отчасти, а может и вполне, правдивы и искренни, ведь Исмангиль умудрилась вчера угодить обоим. И возможно Арталато был не в ладу с собой, потрясённый увиденным, и одурманенный сонным зельем. И Фингон на самом деле не приходил в гостевую спальню. А Исмангиль сейчас действительно отдыхает. Маэдрос прочистил горло. — Мне показалось, я слишком вторгся в ваш семейный… уклад. — выдавил он и снова прокашлялся, отпив мирувор. — Быть может, сегодня ты желаешь не ехать на охоту, а провести больше времени с… — Почему же?! — горячо прервал его Фингон — Сразу же после трапезы. Лошади уже готовы. Твой кабан ещё маринуется, но сегодня вечером наши славные повара запекут его. Нужен новый. Впереди у нас ещё много весёлых вечеров. — он улыбался и смотрел перед собой, загадочный, как Ирмо. Маэдрос подмечал каждое его движение, каждую фразу, просеивая их в поисках истины, но Фингон был словно оборонённая крепость, обнесённая рвом, и единственная очевидность — это его закрытость и усталость.***
Шли верхами, понуро, молча, кутаясь в капюшоны от колючего ветра с мокрым снегом. Ближе к вечеру снег стих и сыпался неторопливо, цепляясь за ресницы и брови. Арталато косился всё время то на Маэдроса, то на Фингона; его правая рука была неизменно под плащом. — Перестань! — рявкнул Маэдрос ему в осанвэ, всё больше склоняясь к мысли, что Арталато Фингон пригрезился. Настораживала лишь необычная скрытность кузена. Но может, действительно Исмангиль хорошенько утомила его… Кому, если не Маэдросу знать, как легко сдаться в плен ее ласк и оставить в нём все силы… «Два раза подряд» не проходили бесследно и для него, хотя случалось это не часто; и Фингону нужно было бы побольше времени отдать отдыху. Но даже если Фингон всю ночь спал, не подозревая о предательстве, Маэдрос больше не сможет спокойно дышать, до тех пор, пока между ними не состоится откровенный разговор. И Маэдрос надеялся, что удастся поговорить здесь, в глуши леса: если Фингон пожелает, сможет спокойно ударить его, или даже убить, что менее предпочтительно, ведь без него у братьев уменьшаться шансы на исполнение клятвы и обещаний отцу. Воздух, сгущаемый тишиной, застревал в лёгких. Из дружины даже командиры не смели говорить. Лицо Фингона было скрыто капюшоном. Тириссион и Кулимдиль стали переглядываться, когда кони перешли ручей, а деревья зачастили. Давно пора было спешиться. Маэдрос в пол глаза примечал высоко ободранную кору и припорошённый снегом свежий помёт. Но запах эльдалиэ и особенно, лошадей, распугал зверьё. — Мой принц, не желаешь ли начать охоту? — спросил наконец Кулимдиль Фингон словно очнулся от дрёмы, подняв глаза, поражавшие, на фоне унылого бесцветного вечера и его бледного лица, пронзительной сапфировой синевой. — Разделимся. Задание моё таково: пусть каждый охотиться в одиночку и принесёт добычу, какую, и сколько сможет. — он покосился на Арталато и уточнил — Каждый. — С тебя хватит и вороны. — сказал Маэдрос в осанве, пока Арто прятал его волосы под платок. Лошадей отослали к ручью у кромки леса. Дружина бросилась в рассыпную. Каждый хотел добыть того большого зверя, чьи следы попадались на пути. Но, Маэдрос не привык мешкать и давно оставил привычку поддаваться младшим братьям. В его сторону не пошёл даже Тириссион, за что Маэдрос любил этого нолдо, так, за то, что тот понимал без слов и в то же время в душу не лез; он понял, что лордам нужно потолковать без свидетелей. Но Фингон лишь удостоил Маэдроса косым взглядом, отвернулся и и направился на восток; он не подал никакого знака, ни единой мысли в осанвэ. Это раскачивало весы сомнения — видел или нет. Вскоре заприметились подранная кора и примятая полоса подлеска. Маэдрос лёг на землю и хорошенько выкатался в сырых прошлогодних листьях, разящих резким, перехватывающим дух, запахом. Арталато будет особенно рад, чистя одежду. В прошлый раз обошлось без этого, но сейчас животное, напуганное чуждыми лесу запахами и звуками, будет проявлять особую бдительность. Тропа вела вверх по склону, и Маэдрос чуть свернул от неё в сторону, подстраивая шаги под шёпот леса, останавливаясь, если наступало полное затишье. Поток воздуха нельзя было назвать ветром, но он нёс всё более отчётливый дух, его не спутаешь с запахом меток, это запах самого животного, с примесью влажной тёплой шерсти, хотя и не менее скверный. Этот кабан особенно вонюч. Придётся же поварам Фингона изощриться в своём искусстве, чтобы избавить мясо от вони. Уже несколько часов скрадывал Маэдрос зверя, не торопясь, надеясь, что Фингон где-то поблизости, может с другой стороны тропы; поступь кузена хотелось услышать больше, чем басистое хрюканье будущей добычи. Не видел, значит поговорить откровенно. Пора, наконец прекратить щадить его, как ребёнка. Вот так и сказать: я не смог забыть, я хочу её, всякий раз, как вижу; это влечение к ней сильнее нашей с тобой дружбы. Если ты любишь меня, если хочешь сохранить то, что ещё, быть может, я не до основания разрушил между нами — не зови в Дор-ломин и не обижайся, когда не приезжаю. А видел — просить лишь оставаться верными союзниками, и на завтра уехать, или сегодня же. Повторял Маэдрос в голове, как гимн звёздам. Маэдрос остановился, осознав, что грохот его сердца и шумное дыхание лишают маскировку смысла. С Исмангиль нельзя видеться… Разговоры, увещевания бесполезны… Проще двум магнитам договориться не соединятся, чем нам с ней. Трус? Признаться в трусости лучше, чем потерпеть поражение; это правило давно написано кровью многих потерянных жизней. Маэдрос Высокий не может потерпеть поражение, ещё слишком далеко до цели. Ещё слишком нужна помощь всех, у кого есть руки, ноги и свободная воля. Если раньше Исмангиль была проблемой только личной, то теперь — она — проблема куда более серьёзная — политическая. Она должна остаться с Фингоном. Во всей Арде трудно найти что-то или кого-то менее нужного в Химринге, чем Исмангиль Альквалондская. Она, как порох; одной искры достаточно, чтобы сделать её источником опасности. Лучше держать её на расстоянии. Костяшки хрустнули в пальцах, сжимающих копьё. Уши Маэдроса напряглись быстрее чем он осознал это. В лиге, чуть левее от тропы копошился кабан. Уже можно было разглядеть его клыки и блеск шкуры. О том, что он велик, говорили высокие метки на могучих дубах и ширина вытоптанного подлеска, но прикинув воочию его размер, Маэдрос изумился, Вепрь, в холке, был ему выше пояса. Он поглубже натянул капюшон, у Арталато от волнения руки тряслись — волосы уже успели выбиться из-под платка, а животные пугаются красного цвета, во всяком случае цвета его волос. Завалить одним ударом, иначе хлопот не оберёшься, особенно учитывая, что Маэдрос ниже по склону. Меньше всего сейчас хотелось кровавой бойни и крепких объятий с вонючим кабаном. Он подкрался близко, дыхание сшибло от острой вони; жирный, каждая шерстинка лоснится. Нужен лишь один точный удар. Копьё срослось с кистью, став её продолжением. Почему-то в мыслях мелькнула Исмангиль с клинком, щекочущим основание его шеи. Маэдрос сморгнул воспоминание, замахнувшись широким движением, и в следующую долю секунды лунные сумерки взрезал дикий раскатистый визг, хотя копьё было всё ещё в руке. Огромный Вепрь летел сверху, сверкая одним глазом, из второго торчала стрела. Маэдрос успел подпрыгнуть, разбежавшись несколькими шагами навстречу, и перекувыркнулся через широкую меховую спину. Вепрь пробежал полсотни ярдов и круто развернулся, мечась, подпрыгивая, взрывая и подкидывая комья земли. Маэдрос метнул копьё и прыгнул в сторону, слыша рёв и удар туши о могучий ствол дуба. Не вышло с одного раза, Вепрь вставал и падал на передние ноги; вопил; из пасти стекала розовая слюна; заметив движение Маэдроса, он бросился в атаку. Маэдрос отскочил и с силой выхватил копьё из мясистой шеи, кабан не пробежал прежнего расстояния, храпя и спотыкаясь, и когда он развернулся, искалеченный, но полный отчаянной решимости уничтожить противника, Маэдрос, соболезнуя зверю, всадил копьё ему в глотку и отпрыгнул в сторону, успев ухватить стрелу. Вепрь упал замертво. Стрелу с Дор-ломинским наконечником Маэдрос тут же бросил на землю и загрёб жухлыми листьями. Кто-бы ни желал сорвать его охоту или даже подвергнуть опасности, а этот Вепрь опасен для однорукого пешего нолдо, находящегося ниже по склону, но в том, что это не Фингон Маэдрос не сомневался так же, как в том, что он — старший сын Феанаро. — Прости дружище, скверно вышло с моей стороны. — он сел на тёплую меховую гору, исходящую паром, и похлопал рукой. — Да уж, никакой вежливости — второй раз подряд излавливать самую крупную добычу. — раздался вдруг за спиной спокойный голос Фингона. — Кабан Кулимдиля поменьше будет. О, зверь попался строптивый, не хотел сдаваться? А ему давно пора, глянь какой откормленный, а вонючий… Ты, кстати, тоже… Уже вижу нахмуренный лобик твоего …Арталато. — Хороший зверь. Моё ему уважение. Да я сплоховал. — сказал Маэдрос пропуская расхожее, почему-то, глумление над его оруженосцем. Фингон снял с плеча косулю, осторожно, даже любовно уложил под дуб, и принялся задумчиво рассматривать тушу и раскуроченное место побоища. — Что это у него с глазом? — Должно быть на ветку напоролся, видишь, как гарцевал, бедолага. — Хм. Неужели и ты можешь промахнуться? Жаль, я не подоспел увидеть твой промах воочию. — Фингон посмотрел на Маэдроса, но не в глаза, а куда-то на фибулу плаща, и помедлив, добавил. — Мне хотелось побыть одному. — Понимаю… Поверь, зрелище было не из приятных. — Но, это не отменяет того факта, что и сегодня ты — лучший…охотник. — сказал он, достав из-за спины рог, сверкающий каймой из адамантов. Значит, говорить он не желает. Тишина ещё волновалась некоторое время, после того, как стих чистый плотный звук. — Я должен наградить тебя. Что желает Маэдрос Высокий? Из чащи послышалось приближающееся многоголосье. — Ничего я сейчас не хочу больше, как отлить. —Хорошо, я даю тебе моё дозволение, сказал он, закатив глаза; слабо, но всё же улыбнулся, и отвернулся. — Но если серьёзно, Маэ? — Я уже получил от тебя больше, чем заслужил. — И всё же перевес клонился в сторону слов Арталато. Тишина леса, проявляла спрятанные чувства, как призма раскладывает белый свет на составные части. — Ты предлагаешь мне оставить без награды лучшего охотника? Как мои подданные будут смотреть на меня после этого? Победившему полагается приз. — настаивал Фингон, слишком неестественно настаивал. Его голос до того спокойный, теперь был полон возбуждения и какого-то надрыва. — Это может быть что угодно? — спросил Маэдрос, освободившись от природной нужды. — Что угодно. Тебе помочь? — Нет, благодарствую. И ты не откажешь мне? — Что бы это ни было. — сказал он таким тоном, возвышенным и печальным, словно готов отдать даже Исмангиль. — Хорошо. Тогда, я хочу «что угодно». Завтра утром я приду к тебе и назову своё желание. — сказал Маэдрос, пальцами одной руки затягивая пряжку пояса. — Договорились! Все слышали, Лорд Маэдрос выбрал «что угодно» — крикнул Фингон, резко зашагав прочь, не оборачиваясь. Его косуля так и осталась лежать под дубом. Маэдрос не старался догнать кузена, а тот не стремился поравняться.