***
Маэдрос мчался сквозь ночь; одинокий Бродяга, не отставая, мелькал в рваном плаще облаков. После объявления самой большой добычи, отряд рассыпался, по велению Фингона, якобы не все успели натешиться охотой. Но Маэдрос понимал, что истинная причина кроется в нежелании кузена остаться с ним один на один. Давить на Фингона не хотелось, но продолжать терпеть этот нарыв было невыносимо. Потому он оставил своих дружинников, поспешив на север. Не найдёт , так может раньше приедет в Дор Ломин и сможет что-то разузнать об Исмангиль. Чутьё не подвело, вскоре, вдалеке вспыхнуло серебро на синем плаще. Фингон то исчезал в низинах, то появлялся на холмах, но уже пару лиг взор не находил его. Проносились и оставались позади редкие огни жилищ; на подступах к замку всё гуще собирались их созвездия. Кровь Маэдроса кипела от безуспешной погони и противоречивых мыслей, а Воронрох под ним хрипел и исходил пеной. Недолго было загнать молодого коня и Маэдрос сдержал его, позволил перейти на рысцу, а затем и остановиться. Он спешился, отёр лицо и шею снегом, и пошёл по следам быстроногого Гваэлагора, лучшего жеребца Дор Ломина, которому сам северный ветер — не соперник. До замка оставалось не больше лиги. Воронрох, чуя его смятение, плёлся рядом, виновато похрапывая и тыкаясь лбом в плечо. — Не волнуйся дружище. К твоей службе у меня вопросов нет. — похлопал Маэдрос мокрую шею животного, исходящего паром, как и его собственное дыхание. — Если Фингон не хотел сравняться со мной, шансов у тебя не было.— накинул он капюшон и ускорил шаг.***
Воронрох довольно помахивал хвостом, хрустя сладкой морковью, и любовно косил глазом на Маэдроса, вычистившего его собственноручно и задавшего корм. Пришлось всё делать самому, в конюшне и поблизости не было ни души, кроме часовых, поскольку все собрались на пиру. Замок гудел словно улей, он на треть уступал в размерах Хитлумскому, а народу стянулось сюда не только из окрестностей, но и из чертогов короля. Отсутствие лордов нисколько не мешало подданным развлекаться. Казалось, эльдар ещё прибавилось, негде было и сливе упасть. Ещё не хватало чтобы и Финтуима, гостившая у матери в Хитлуме оказалась здесь, но к счастью Маэдрос её не встретил. Он кое-как отыскал Ламгелира, продравшись сквозь сложный густой рисунок танца, и узнал, что Фингон вернулся пару часов назад, сообщение ему не оставил, но просил без крайней нужды никому себя не беспокоить. На вопрос об Исмангиль слуга, пряча глаза в пол, ответил ожидаемо: с госпожой видеться сегодня не приходилось. Маэдрос улыбнулся было Лалитиэли, но заметив ее переглядки с Ламгелиром, решил, что от девицы правдивой разговорчивости не дождётся и поспешил в свои покои. К превеликому счастью, смесь запахов, основным из которых был кабаний, прекрасно отпугивала даже изрядно осмелевших от хмеля подданных, предпринимавших попытки соблазнить Маэдроса возлияниями и танцами. В гостевой башне было прохладно, приятнее дышалось. Тишину смущал лишь отдалённый гул празднества, и Маэдрос вдруг ощутил, к своему удивлению, что скучает по Химрингу, прекрасному в своей суровой простоте, где слух обычно услаждает гром молотов, заглушающих вой ветра, а по ночам ветру вторит чья-нибудь одинокая лютня или арфа или чеканный размер поэзии на высоком наречии; это всё, конечно, когда Финтуимы с её девами нет в крепости. Два шага оставалось до двери с медной звездой Феанора, как слух уловил невесомое движение за спиной, верно, принадлежащее легконогой деве. — Настойчивость похвальная, но бесполезная. — усмехнулся он преследовательнице с самым выносливым обонянием. — Господин… Знакомый голос вмиг развеял безразличие Маэдроса и заставил обернулся на месте. Красавица, опоившая Артаталато, поклонилась. — Вы спрашивали… — она огляделась по сторонам, намекая, что их могут слышать. Но Маэдрос не собирался раскрывать осанвэ перед ней. Он открыл дверь. — Не согласишься ли поговорить в моих покоях? Лалитиэль уверенно вошла, обдав Маэдроса густым ароматом сахарной сливы. — Извини. Как видишь, я только с охоты… — начал он с извинений, как полагается в таких случаях. — Вы спрашивали Ламгелира о моей госпоже. — проигнорировала дева его реверансы. — Ты хочешь мне что-то поведать о принцессе Исмангиль? Она заговорила быстрым шёпотом, опасливо озираясь. — Не моё дело, какие дела у вас с госпожой, но кажется, сейчас только вы и можете ей помочь. — Почему ты думаешь, что моя помощь нужна супруге принца? — откровенность девы настораживала. — Да потому что неладное с принцессой началось, стоило вам появиться в Дор Ломине. С прошлой ночи никто госпожу не видел. Принц с тех пор пускает к себе только своих слуг, нам же не велел приходить, пока сам не позовёт. — нас? Она, верно, имеет ввиду синдар, подумал Маэдрос, пристально оценив открытый ясный взгляд, всё более наливающийся влагой. Лалитиэль, всхлипнув, опустила лицо. — Ох, говорила я, чтобы она меня к вам послала, а не сама шла. Подумать только, госпожу, как пленницу стерегла стража, пока принц был на охоте! Значит, дева действительно не знает, какие «дела» связывают ее госпожу с родичем принца Фингона. Маэдрос знал, что не его это дар — разбираться в натурах, но всё же подруга Исмангиль казалась искренней. — Успокойся, Лалитиэль. — его рука в охотничьей перчатке замерла, не решившись коснуться плеча, окутанного туманом пурпурного шифона. Дева, заметив его движение подняла голубые в зелень глаза, точно как самоцветы на золотой сетке, удерживающей её ореховые косы. — Я услышал тебя. Думаю, не нужно говорить, что наш разговор должен сохраниться в тайне. — Будьте спокойны, господин. Меньше всего я бы желала оказаться замешанной в делах Мудрых эльдар. — Мудрые слова. — хорошо бы и Исмангиль думала так же. — Можно тебя попросить? — посмотрел он на свою руку — Помоги снять перчатку, если не брезгуешь. — Конечно! Какие пустяки! — весело отозвалась она, смахнув слёзы. — Я могу помочь вам раздеться. Вы, наверное, хотите с охоты отмыться? Слышала, что одна ваша левая рука с лихвой превзойдёт в ловкости и четыре, но с такими богатыми волосами самому, наверное, не просто справиться. Когда я уже привыкну к этим нравам?.. — мысленно закатил глаза Маэдрос. Она порозовела, вложив перчатку в его ладонь и задержавшись так больше чем необходимо. — Благодарю, — поклонился он, отняв руку. — Но дальше я справлюсь сам. — Как пожелаете. Если вам хоть что-то понадобиться, я всегда рада служить. Я часто бываю в зимнем саду. Умоляю вас, дайте мне знак, если что-то узнаете о госпоже. — Знак я тебе не дам, потому что моё доверие — редкое приобретение среди тех, кто спаивает сонным зельем моего паладина. — Я понимаю — кивнула она, виновато потупившись. — И очень надеюсь на вас. Вы ведь не уедете, пока с госпожой неизвестно, что происходит? Маэдрос промолчал, давая понять, что их разговор окончен. Лалитиэль ушла. Но, сбрасывая грязную одежду, Маэдрос невольно оглянулся: в покоях, даже сквозь вонь кабана и не только, пахло женщиной, и от этого было не по себе. Он подошёл к полной купели и макнул руку в горячую воду. Большая часть смрада осталась на одежде, но и сам он нуждался в омовении. Однако слова девы торопили его пуще прежнего; представив, как ткань цепляется за влажное тело, и сколько времени понадобиться, чтобы высохнуть и облачиться, Маэдрос со стоном отряхнул руку.***
Часовые у покоев Фингона отсутствовали. Маэдрос громко постучал, и не успел сосчитать все двенадцать звёзд позади двух серебряных лебедей, дверь отворилась. Фингон отступил внутрь, подпоясывая небрежно запахнутый длинный пеньюар. Чёрные пряди свободно спадали до талии, оставляя влажные пятна на бледно-голубом шёлке. И хотя Фингон источал гораздо более приятный запах, чем Маэдрос, он выглядел уставшим, как пленник после долгой работы в каменоломне Ангбанда. Видно тяжки были его думы за несколько часов пути, разделивших их с Маэдросом. Маэдрос, скованный неловкостью, медленно последовал за безмолвным приглашением. Уговор был встретиться завтра утром, но извиняться за нежданный визит казалось нелепым. Каждое слово, просившееся нарушить тишину, прилипало к нёбу. — Так и знал, что ты придёшь сейчас. — начал Фингон бесцветным голосом, собирая листы на столе. — Я видел тебя позади. Но, мне нужно было ещё немного времени. А ты, — выпрямился он, подняв несколько листов с пола, и смерив Маэдроса оценивающим взглядом, — Как я погляжу, торопился весьма. Даже не смыл дорожную пыль. Что ж, — он перевернул стопку листов, рисунком вниз, и придавил увесистой фигуркой орла из розового оникса. — Говори, каково твоё желание. Ты ведь пришёл за своим призом. — произнёс он утвердительно. — Давай поговорим. О том, что не должно было произойти, но …случилось. Это моё желание. Сердце моё открыто перед тобой и я дерзну просить тебя о взаимности. Лицо Фингона немного оживилось удивлением. — Хорошо. — произнёс он тихо, выдержав паузу и поднял глаза. — Должен сказать, я уже сделал свой выбор, и не представляю, о чём тут говорить, но выслушаю тебя, если хочешь мне что-то поведать. Маэдрос покосился на плотно закрытые двери опочивальни. — Исмангиль… согласна с твоим выбором? — Я сам принял решение и буду нести за него ответственность. — сказал Фингон негромко, но твёрдо. — Фингон… С ней ведь всё в порядке? — не выдержал Маэдрос. — Подруги Исмангиль беспокоятся и говорят ты не пускаешь к ней никого, а в своё отсутствие выставлял охрану под дверями покоев. Лицо его резко изменилось, накопленное внешнее спокойствие разметала вспышка гнева. — Если твоя забота о моей супруге так велика, что ты снисходишь до общения с её подругами! — упёрся Фингон ладонями в стол, разделявший их, глядя с вызовом и даже обидой. — Что же сразу!.. — тут раздался пронзительный звон разбивающегося стекла. Оба посмотрели вниз. Чернильница, задетая широким рукавом Фингона, зловеще распустилась на белом мраморе синими осколками вперемежку с кроваво-красными брызгами чернил. — Что же сразу не увёз её подальше? — закончил он спокойнее. — По многим причинам… — ответил Маэдрос, стараясь сохранять уверенный тон — Первая из которых заключается в том, что у меня нет на это права… — Ну да, права нет, как и на то, чтобы… — замолк Фингон, пытаясь подобрать слово, из редко произносимых. — И всё же, это не помешало тебе… Вам… — он не смог договорить и отошёл к тёмной, не задёрнутой гардиной, глазнице окна, как будто ему стыдно смотреть на Маэдроса или просто гадко. — Так почему мы говорим только теперь? Где был твой праведный гнев всё это время? Ведь его целью должен быть я, а я не стремился избежать возмездия. Фингон решительно вернулся к столу, захватив с маленького столика, сосуд и пару золотых кубков. — Маэдрос, неужели ты думал, я жажду излить свой гнев на тебя, как на того фалатримского выскочку? Да, я больше звёзд люблю Исмангиль, но не давал клятву беспощадно преследовать всякого, кто коснётся моей супруги, а тем более, если это мой любимый, с нежных лет, друг. Маэдрос словно получил под дых. — Я знаю свои изъяны. — продолжил Фингон, уже совсем спокойно. — Поспешность мне не подруга. Многие вопросы вставали передо мной и требовали ответа. Сперва я должен был честно ответить себе сам. Много всего прошло через мой разум. И я понял, что когда ты для себя делаешь выбор, вопросы к другим, если и остаются, уже не имеют такого большого значения, как раньше. Скажу прямо, для меня это одно из сильнейших испытаний. И я хочу пройти его достойно. Слова Фингона удивили и успокоили Маэдроса. Это слова зрелого мужа, но не того порывистого юноши, ко вспышкам которого Маэдрос всегда относился, как к должному. Фингон налил вино в два бокала, один пододвинул Маэдросу, а свой быстро осушил. — К Исмангиль я не пускал никого, потому что она спит и не разу не проснулась, с тех пор, как вернулась… от тебя. Стражу поставил… Ты же сам знаешь, какой непредсказуемой бывает Исмэ. С этим Маэдрос не мог не согласиться, разве сам он однажды не приказал связать её. — Ты сейчас очень похож на своего отца. — проговорился вслух Маэдрос. — Тебе это не нравиться? — Мне не нравиться, что я… закрепляю традицию бесчестного отношения моего дома по отношению к твоему. Но я готов ответить на все твои вопросы. Пусть между нами не останется тайн и недосказанности ни сегодня ни впредь. Фингон отвёл взгляд, поглаживая полупрозрачное распростёртое крыло ониксового орла. — Да, я хотел бы знать, вышло ли это намеренно или оказалось нежданным наваждением, застигнувшим врасплох, и бывала ли прежде близость между вами? Как ты понимаешь, я спрашиваю о времени, когда Исмангиль стала моей женой. — голос его едва уловимо взволнованно вибрировал. — Ещё единожды. — ответил Маэдрос, заставив себя держать голову прямо. Но смотреть на Фингона было больно. Прежде никогда Маэдрос не видел его таким хрупким. Фингон молча скорбно кивнул, словно проглотил полынную горечь. — В случившимся не было умысла. — продолжил Маэдрос. — До вчерашней ночи мы и не заговорили ни разу; а в первые это и вовсе произошло без воли Исмангиль — собственный голос никогда не казался ему более жалким. — То есть как, позволь?! Ты силой взял её?! — воскликнул Фингон. — Сложно объяснить. Я не могу раскрывать чужую тайну, но тогда я не видел другого выхода. — ну вот опять… И кто здесь взывал к открытости? Но не рассказывать же Фингону про шантаж брата, ведь Келегорма тогда милосерднее будет самому прикончить. — Вот как? Тайну… А вчера…? Тоже — роковая неизбежность? Может скажешь, это предпето в Песне? В последних словах Фингона слышалась издёвка, подстёгнутая обидой, ведь он прекрасно знал, (немало разговоров было переговорено под Древами и под звёздами), что Маэдрос никогда не думал в таком ключе о Песне Айнур. Предположить, что за него давно предрешили и его достижения и падения и любовь и дружбу… означало бы что жизнь эльдар — не больше, чем музыкальная шкатулка с прихотливым механизмом. И если бы только он узнал, что это так, то проклял бы весь мир и самого Создателя. Однако, Маэдрос только радовался, что вызвал Фингона на откровенность, несмотря на желание того прикрыть неприглядность доспехом личного благородства, как поступал Нолофинвэ; но лучше вскрыть гноящуюся рану в самом начале. — Я слышу твою боль, хотя стою, и поделом, перед закрытой оградой. Никакой песней не объяснить предательство. Я страшно виновен перед тобой. Фингон, избегая взгляда Маэдроса, шагнул к распростёртой на белом мраморе бывшей чернильнице и, как-то по детски, носком туфли размазал красную широкую полосу. — Когда был тот… другой раз? — спросил он. — Перед весенними учениями двухсотого года. — голос Маэдроса звучал хрипло, словно осколки под подошвой Фингона царапали горло ему. — Ты уверен? Накануне? — Фингон потрясённо замер. Грудь его часто вздымалась, а взгляд затуманился видениями прошлого. — Так вот почему… — он издал непонятный звук, толи смешок толи стон, — Впрочем, чему я удивляюсь? Ах, Исмангиль… — он поднял на Маэдроса несчастные глаза. — Значит, тебе я обязан и своим первым любовным…опытом. — Первым? — смутился Маэдрос. — Но, это ведь сорок четвёртый год со дня вашей свадь… - Маэдрос осёкся. Стёкла хрустнули под подошвой Фингона, светло-голубой шёлк взметнулся, и уже в другую секунду кузен оказался на расстоянии локтя, подняв руку. Маэдрос закрыл глаза, приготовившись к оплеухе, но почувствовал только лёгкое прикосновение к волосам. — Представь, даже, чтобы сойтись со мной, ей нужен был ты. — почти шептал Фингон. — Я принял за страсть ко мне лишь отблеск вашего соития. Она была горяча, а я так давно хотел обмануться… и поверил, что наконец-то Исмангиль сама желает меня. Маэдрос открыл глаза и увидел, что Фингон рассматривает в своих пальцах кусочек сухого дубового листа. — Знал бы я раньше, так обратился бы к тебе за помощью в первую брачную ночь. - вспыхнул Фингон и стёр лист в порох. — Но ты ведь сам хотел… забыть вашу любовь… Я не спрашиваю, как вышло, что страсть оказалась сильнее скреп разума и законов, став разорительницей, забравшейся в чужой сад. До сих пор не могу понять, зачем ты напридумывал столько сложностей, когда их и без того хватает. Но, тоже не спрашиваю. Где-то глубоко в сердце я предвидел такой исход с самого первого дня свадьбы, или ещё раньше. — Однако, и для меня самого это вопрос не праздный. Я надеялся, что ваш союз разделит меня с Исмангиль, но кажется я разделился сам в себе. И не могу сказать, что имей я возможность прожить заново эту ночь, не поступил бы так же. Фингон тяжело сглотнул. Он был бледен как мраморный пол под ногами. Но Маэдрос хотел откровенности до конца, пусть даже это положит конец их дружбе; лучше сейчас. — Что ж, спасибо хотя бы за честность — произнёс Фингон тихо, отступив на два шага назад, опершись бёдрами о столешницу и заложив руки на груди — Ты ведь пришёл, чтобы забрать ее? — поднял он глаза. — Нет! — воскликнул Маэдрос, удивлённый таким предположением и увидел ответное изумление в расширившихся глазах Фингона. — Я пришёл, чтобы рассказать тебе всю правду. Не хочу, чтобы из-за меня ты потерял свою любовь. Фингон тяжко вздохнул. — Маэдрос, сегодня мне очень сложно понять тебя. — Да, я знаю. Но ты попробуй понять, не меня, а её. Если бы я не разделил жемчужину, не украсил ею свой пояс и твои ножны, Исмангиль никогда не пришла бы ко мне. Но, правильно сказал Маглор, я нарочно полез на тонкий лёд. Прости. Фингон смотрел на него, жадно ловя, каждое слово. — Хочешь сказать ты желал её, несмотря на обратное намерение? Но при этом хочешь, чтобы всё осталось, как прежде? Он длинно выдохнул и продолжил. — Знаешь ли, как это трудно, даже сейчас, хотя выбор сделан? Слабый голос надежды шепчет: если это у вас бывает изредка, может всё можно оставить как есть и позволить вам раз в 150 лет утолять тоску друг по другу? Я, наверное мог бы выдержать это. Пережил ведь вчерашнюю ночь и небесный полог не рухнул мне на голову. — Что ты говоришь? — удивился Маэдрос, почувствовав как волосы зашевелились на затылке. — Но, нет. Нет. К чему тянуть агонию? Я должен отпустить. Как ты отдал право на венец Финвэ моему отцу, потому что любовь народа давно не принадлежит сыновьям Первого дома, так я должен отдать Исмангиль, потому что её сердце не принадлежало Фингону Отважному никогда. Оно принадлежит тебе. — произнёс он тяжко, словно проклятье самому себе. — Фингон… Это невозможно… — Маэдрос был потрясён и растерян, он совсем не ждал, что Фингон сам инициирует расставание с Исмангиль, не потому что так никто никогда не делал, но потому, что любовь подобной силы редко можно увидеть и в Валиноре и в Эндорэ. — Маэдрос, я не понимаю тебя совсем. Ты хочешь, чтобы и волки были сыты и овцы целы? Но это невозможно! — Послушай, я не знаю, что именно ты видел и слышал, но судя по всему — не всё! Исмангиль привела ко мне лишь жемчужина, твоя жена просила меня, чтобы я вернул ей ту половину, что осталась у меня, но я…не смог! Фингон… Даже в ту ночь, Исмангиль выбрала тебя. Я заполучил ее нечестно, можно сказать — силой. — Хотел бы я, чтобы твои слова отражали действительность. Но, поверь, то что я видел между вами было прекрасным и правильным. Уж точно в поцелуях ваших нельзя было, при всей внимательности, найти ни противления ни насилия. Твоя ласка рождала в ней ответную природную страсть. А моя любовь питала в Исмангиль только дружбу и снисходительное терпение. — Но что дурного в дружбе? Ты говоришь — сделал выбор, так позволь и ей сделать свой, — не сдавался Маэдрос — Пусть её выбор и от разума, а не от сердца, как бы тебе хотелось! — Не могу. Пойми же. Я хочу — от сердца. — проговорил Фингон, взяв Маэдроса за плечи. — Не узнаю Фингона, который не сдаётся. Где же те времена, когда Исмангиль даже смотреть на тебя не желала, но ты не отступал, выбрав любить её несмотря ни что? — Всё это осталось в твоей спальне, когда я увидел, как она пылает в твоих руках. Тогда моя надежда истлела. — он скользнул руками по рукам Маэдроса, отпуская его. — Представь, теперь, каждый раз лаская Исмангиль, зная как это бывало у неё с тобой, я буду видеть, что пламя её теплиться едва под моими прикосновениями. И Маэдрос не нашёлся с ответом. Лицо Фингона прояснилось, словно высказанное, решение перестало давить на него. Зато не на шутку потяжелело на душе у Маэдроса. Впрочем, разговор не закончен и можно ещё надеяться, что любовь Фингона к Исмангиль перевесит его невесть откуда взявшуюся рассудочность. В крайнем случае Исмангиль придётся отправиться в Нарготронд. Но этот вариант самый худший, поскольку, в таком случае проблемы с Финродом будут и у Маэдроса и у Фингона. Пока оба они думали о своём, Фингон медленно наполнил свой бокал и подал Маэдросу его, так и нетронутый. — Раз уж у нас сегодня особый разговор, поведай мне, что скрывается за жемчужиной. Почему она так важна для Исмангиль и для тебя? — Фингон взглядом указал Маэдросу на кресло. — Друг мой… Имею ли я ещё дозволение обращаться к тебе так? — Пока я знаю, что я — первенец Нолофинвэ, ты — мой друг. — сказал Фингон и отпил лимпэ. Маэдрос отвернулся к камину. Последний раз он плакал…в ночь, когда решил по живому отрезать от себя Исмангиль. На сердце стало легче, как будто дружба Фингона делала Маэдроса чище. Нет. Но защищала границей светлую неиспорченную область. — Друг мой, нужно ли продолжать терзать твоё сердце? — Ты сам сказал, что хочешь полной откровенности между нами. И я хочу. Я тебе много раз рассказывал, как полюбил Исмангиль, расскажи и ты. Маэдрос вдохнул поглубже, насилу заставив себя сесть, и смочил пересохший рот. — Хорошо.