a story never told

— Приведите его в чувства, черт побери, — прогремело во мраке чернеющего подземелья. Здесь почти не было света: толстые каменные стены и цепь петляющих коридоров, до жуткого походивших один на другой, преграждали путь лучам солнца и с яростной настойчивостью хранили пыльную темноту промозглых карцеров. Схороненная под землей тюрьма — незримые оковы для истлевающих тел и истерзанных душ, стягивающие тяжестью ржавого свинца. Попав в подобное место, осознаешь, что отныне останешься в нем навечно. И пока ледяные прикосновения заскорузлых цепей прожигают синеющие запястья, ты — узник этих глухих стен, что однажды послужат твоим надгробьем, а мрак и немая пустота станут единственными участниками погребальной процессии, со временем поглотив разложившиеся кости. Вокруг — оглушительная тишина, наполняющая затхлый воздух, пока ее вдруг не нарушит громогласный голос, сотрясающийся от ярости: — Введите ему подкожно пару миллиграммов атропина. Не очнется — увеличьте дозу до четырех единиц, я не намерен проводить в этой камере всю ночь. Джерард ощутил острие иглы, резко проникнувшее во взбухшую на локтевой впадине вену, и к его горлу моментально подступила тошнота. Несколько минут он боролся с застилающей глаза темнотой, а затем сердце яростно забилось в опавшей груди, и юноша, судорожно поведя головой, дрогнул, точно бы через его тело провели электрический разряд. Зрачки расширились, дыхание сбилось, и Джерард громко закашлялся, выплевывая воздух из стиснутых легких. Танцующее пламя зажженных свечей слепило резким светом, и потому сперва юноша смог различить лишь три силуэта, стоящих напротив него: двое из них находились на расстоянии вытянутой руки, а один, самый высокий, неподвижно стоял у закрытой железной двери, и Джерард, хоть и не мог рассмотреть глаза того, кому он принадлежал, из-за почти кромешной тьмы, ощущал пристальный взгляд, впивающийся в кожу, точно шипы с сочащимся ядом. Юноша с шумом втянул воздух, пытаясь успокоить дыхание, и тут же получил увесистую пощечину от одного из стоящих перед ним людей, явно вложившего в удар всю свою душу и извращенное упоение садиста. Дернувшись вновь, Джерард огляделся вокруг, щурясь от пламени белесо-гнойного цвета, и осознал, что его запястья и щиколотки намертво заковали в фиксационные блоки пыточного стула, а вокруг шеи кольцом затянули железную цепь, давившую на вздувшиеся от учащенной пульсации вены. В то же мгновение триплет теней зазмеился вокруг юноши, и до него долетели фразы, наскоро и чуть приглушенно брошенные в промерзлый воздух. — Άvαψε τα κεριά. — Aλλά θα δει τα πρόσωπά μας. — Oυσιαστικά, αυτό το κάθαρμα ήδη νεκρός, έτσι δεν θα είναι πρόβλημα. Βιάσου.* В кованых подержанных канделябрах, размещенных на низком металлическом столе, крошечными огоньками по очереди зажглись свечи, и воздух еще сильнее наполнился запахом паленого парафина так, что начинала кружиться голова. Однако вместе с тем комната мгновенно вспыхнула ярким светом, и сгустки тьмы поспешно разбежались по углам, затаившись в терпеливом ожидании. Липкий холод страха моментально пробежался по позвонкам, заставив Джерарда вновь вздрогнуть: знакомые застекленные глаза пристально и неподвижно смотрели на него с мертвенным блеском. На мужчине было надето то же пальто с раскинутыми в стороны полами, однако теперь перчатки не скрывали кистей рук, и в трепещущем пламени дюжин свечей юноша увидел, что вплоть до самых кончиков пальцев их покрывал гладкий каменный слой с точечными вкраплениями цвели. Между фалангами был зажат уже опустевший шприц, а острие иглы влажно посверкивало в мерцающем свете. В наступившей тишине вновь зазвучал голос. Ярость, прежде наполнявшая его, плавно переросла в холодную настойчивость, и, несмотря на тягучесть произнесенных слов, терпкой сладостью меда стекающих с языка незнакомца, воздух карцера мгновенно наполнился ее стальным лязганьем. — Где фолиант? — тот, кому принадлежал самый высокий силуэт, вплотную подошел к Джерарду, опираясь рукой на спинку пыточного стула. Незапятнанную голубизну его глаз оттеняла ахроматичность застывших на радужках стылого презрения и колющей ненависти. Левую сторону лица затянула тонкая пленка холодного камня, изредка сменявшаяся чуть посиневшей кожей, а когда мужчина принимался говорить, из его рта, точно бы невидимым огнем, вырывались потоки разгоряченного воздуха. Лязганье повторилось вновь: — Куда он направился? Джерард, совершенно не понимая, что происходит, мотнул головой, пытаясь бороться с оглушающим действием двойной дозы атропина. Из груди вырвался лишь легкий хрип, и юноша зашелся в очередном порыве кашля. — А ты, я вижу, несговорчив… — протянул мужчина и, чуть отступая назад, подал стоящему рядом неспешный сигнал рукой. Тот мгновенно оторвал от пленника немигающий взгляд и направился к столу, на котором, помимо нескольких стоявших тут же канделябров, двумя ровными рядами растянулись орудия для бесконечного количества пыток, какие только мог применить в безжалостном исступлении нещадный истязатель. Мужчина легким движением подхватил карманный нож и, сжав рукоять в ладони, темной тенью скользнул за спину Джерарда, грубо схватив того за нижнюю челюсть. Поднеся лезвие к щеке юноши, он надавил на плоть и, резко дернув рукой, с точностью опытного санитара оставил на поверхности кожи змеящийся порез. Из открытой раны тут же заструилась кровь, и Джерард, почувствовав ее липкое тепло, вновь ощутил рвотный позыв. На радужке бирюзово-нефритовых глаз вспыхнули искры подлинного наслаждения, несмотря на то, что маска, заменявшая мужчине лицо, сохраняла непроницаемую холодность. Он вскинул руку, останавливающим жестом предупреждая нанесение повторного увечья, и, вновь подступив к Джерарду, плавно заговорил, точно объясняя некий трюизм непонятливому ребенку, приторно смягченным взглядом скользя по лицу юноши: — Продолжишь молчать, и я прикажу увеличить дозу атропина, а после, — мужчина выдержал короткую паузу, — когда ты начнешь задыхаться, мы внутривенно введем тебе физостигмин, и, пока он будет действовать, приступим к пыткам чуть более болезненным. Ежели и тогда откажешься говорить, придется повторить все вновь, а ты, как я понял, до жути боишься иголок, верно? На мгновение его губы искривило подобие блеклой улыбки, больше походящей на животный оскал, затем мужчина глубоко вздохнул и вздернул голову Джерарда вверх, произнеся с напускной усталостью: — А потому повторю свой вопрос, и лучше бы тебе дать на него незамедлительный ответ. Где сейчас скрывается твой наперсник с фолиантом братства на руках? Джерарду наконец удалось ненадолго взять контроль над своим телом: резорбтивное действие алкалоида вызывало непроизвольные мышечные сокращения, и юношу трясло, точно в лихорадке, однако, на мгновенье он с мучительным усилием поднял голову и встретил затухающим светом своих глаз неистовый огонь горящих напротив. — Я не знаю, о ком вы говорите, — прохрипел Джерард, вложив в эти слова всю ненависть, какую еще мог испытывать своим затерзанным сердцем. На миг воцарилась тишина, — отчаянно-дерзостная безмолвность жертвы перед беспощадным стервятником, — непроницаемым полотном задушив слабый отголосок фразы, а затем мужчина вновь вздернул руку, не отрывая от юноши испепеляющего холодом взгляда. Мышцы снова свело судорогой, и Джерард сжал глаза в ожидании укола, однако, его терзатель лишь опустил руку в карман пальто и извлек оттуда наспех сложенный лист бумаги, протягивая его своему клеврету, чьи голубые глаза тут же вспыхнули темным пламенем. Разгладив обрывок тонкими пальцами, мужчина поднес его к лицу узника и, прожигая молчание кислотой голоса, бросил со вновь подступающим гневом: — Выходит, этот человек тебе не знаком? Может, приглядишься повнимательнее? Огненные язычки бросили свой свет на поверхность листа, и Джерард смог различить изображенную на нем фотографию молодого парня. Со снимка, видимо, взятом из архива открытого доступа некоего учебного заведения, натянуто улыбался юноша. Его угольно-карие глаза, на сей раз сверкающие хрустальной чистотой, смотрели в объектив фотокамеры, и на их роговицах размытыми пятнами отражались полупрозрачные взблески. «Фрэнк Энтони Томас Айеро» — выплясывали крючки замысловатых букв по нижнему краю снимка. Имя показалось Джерарду знакомым, хотя он готов был поклясться, что при их поспешных встречах парень, оживленно смотрящий с фотографии, ни разу его не называл. Однако неограненные осколки распаленной горячности, заключенные во взгляде брюнета, мгновенно возвратили Джерарда в тот день, когда незнакомец впервые переступил порог магазина, упорно пытаясь сохранить ясность рассудка, и впились остриями углов в его замутненное сознание, всполошив ворох уснувших воспоминаний. Сделав усилие над ослабленным телом, юноша проговорил, еле справляясь с повторившимся вновь судорожным спазмом: — Под конец ноября этот человек зашел в нашу книжную лавку, и я продал ему дешевый роман, но не более того: мы не знакомы. К воспаленному раздражению во взгляде мужчины примешалась дымка недоверчивости. Какое-то время он молчаливо наблюдал за Джерардом, точно бы пытаясь прожечь насквозь мысли, наполняющие его рассудок желеобразной субстанцией, а затем издал короткий, язвительный смешок. — Что ж, так, пожалуй, даже интереснее, — пробормотал он в напускной задумчивости и обратился взором к своему приспешнику: «Попробуем возродить твою память иным путем. Полагаю, для начала хватит и небольшой дозы». Мужчина вновь расплылся в картонном подобие улыбки, и тут же острие иглы почти по самое основание вонзилось в вену Джерарда. В ушах загудели потоки крови, зрачки глаз закатились, обнажив покрасневшие склеры, и, — точно бы ознаменовывая окончание трагической пьесы, — взор юноши затуманил чернеющий бархат тьмы.