Попытка любить

            Волшебная музыка продолжала удерживать в упоительном плену, не отпускала. Люба закрыла глаза вспоминая волнующие звуки. Светлана склонила голову ей на плечо: - Устала? - Она кивнула, - Пересядь на переднее сиденье откинься, может уснешь. - Нет не хочу спать, хочу всё рассказать папе. Люба закрыла глаза и ещё раз попыталась вернуться в счастливые мгновения. Сегодня был их второй поход в театр. Первый, несколько недель назад Минаев организовал, чтобы Люба и Светлана сблизились, но к тому времени они были уже подругами. - Надеюсь ты не разочарована? - С надеждой поинтересовалась Люба. - Ну как Жизель может разочаровать? - Не почувствовав подвоха Люба обняла девушку за плечи. - Тем более я всё время следила за твоими переживаниями, и не обижайся, пару раз ты всплакнула. Первый раз на увертюре. - Музыка волшебная. А на сцену ты совсем не смотрела? - На тебя было интересней, - засмеялась Светлана, - тем более этот балет я видела на видео раз двадцать, в различных исполнениях. - Разве можно сравнить? Ведь театр это живые эмоции, энергетика. - Театр - да, но Жизель тут не причем. Балерины годами исполняют одни и те же партии, публика заученно аплодирует там, где ей веками определено, нет полета мысли, фантазии. - Но как же так? - Люба с досадой цокнула. Как ни странно, но споры о балете и музыке, сблизили их. Светлана дерзко защищала свою точку зрения, что современный танец - это квинтэссенция творчества, абсолютная импровизация, свобода, возможность донести своё мировоззрение, своё Я. Люба настаивала, что классика - это вершина, которую не каждый преодолеет, и здесь для танцовщика есть возможность выразить себя с помощью пластики, артистизма, это всё индивидуальные качества. Чтобы убедить Любу, Света настояла на посещение театра. В город как раз приехал известный танцовщик. Было всего одно выступление, но Минаев сумел достать билеты. Восторгу Светланы не было предела, как только она в очередной раз вспоминала испанского танцора, Люба в шутку доставала танометр, и грозила шприцем, чтобы усмирить её. Марк встретил их у ворот. Помог выйти дочери, потом Любе, и положив её руку себе на локоть, повел к дому. Светлана зацепилась за него с другой стороны и без конца рассказывала о своих впечатлениях, в основном о Любе. - То есть, примирение не состоялось? - Иронично заметил Минаев за поздним ужином, и привычно засмотрелся на Любу, долго и задумчиво. - Мы не ссорились, - его взгляды, лёгкие взмахи рукой при прощании, невесомые касания губ при встрече, ставили её в тупик. Она не могла не чувствовать интереса, но связывала его с тем, что довольно быстро нашла с Светланой общий язык, и по воле обстоятельств общалась с ней почти круглосуточно. - Но Люба, ты же не могла не заметить, что сегодня публика расходилась тихая, придавленная догмами и канонами, а в тот раз - возбуждённая, фойе гудело от обсуждений, впечатления невозможно было удержать в себе, - продолжала настаивать девушка. - Тогда были зрители, а сегодня достопочтимая публика, как ты правильно заметила. - Так, всё девочки, брейк! Света, тебе пора отдыхать, а мне с Любовь Юрьевной надо поговорить. Люба беспокойно заёрзала на стуле. В общем-то, о чём пойдёт речь она догадывалась. Светлана была практически здорова, насколько ей позволяет её сердце, и в постоянном присутствии Любы, больше не нуждалась. Дочь послушно встала и поцеловав отца направилась в гостиную. - В следующий раз пойдете на оперу, - пригрозил Минаев. - На мюзикл, - обернулась от двери дочь. - Мы же не станем сравнивать Уэббера и Вагнера? - Из чувства противоречия не сдержалась Люба. - Ещё как будем, - пообещала Светлана, и вышла. Минаев сел напротив Любы, взял её руки в свои и долго молчал, никак не решаются заговорить. Она вспомнила первые дни в этом доме. Всё казалось чужим, непонятным, очень огорчала отчуждённость девочки. Хотя Светлане было девятнадцать, из-за подростковой фигурки, хрупкости, Люба не видела в ней девушку. Пугала Ирина Ивановна, резко меняющимся поведением и настроением, а также предсказаниями, или воспоминаниями, которые она перетасовывала в своей голове, и как оракул выдавала за истину. Но хуже всего было то, что на смену воспоминаниям пришли сны. Словно ужасные фотографии с места аварии, сменялись одна другой, в бесконечном калейдоскопе. Вязкое удушье обволакивало, затягивало в болото безысходности. И как приговор, голос дочери, зовущий её. Она пыталась проснуться, вынырнуть из сна на мгновение раньше, но он всегда догонял. Это смерть звала её, ей требовались жертвы, а Люба почти не сопротивлялась. Она не связывала свое состояние с домом Минаева, но надеялась, что у себя ей будет легче принять решение, ведь каждую ночь она окуналась в свою скорбь всё глубже, безмолвие и чернота уже не страшили её, наоборот именно там она надеялась укрыться от земной пустоты, и услышать голос Вероники не сквозь марево дремоты. Пусть только голос... А утром малодушно прятала глаза, опасаясь, что Светлана прочтёт в них стыдные, недостойные мысли. Эта девочка, ребёнок, борется за свою жизнь, а Люба, взвалила на плечи непосильную ношу скорби, и устала. Ненавязчиво она передавала свои полномочия Оксане, заставляла ту высчитывать дозы препаратов, расписывать по часам прием лекарств, инъекций на каждый день. Очередное утро встретило тяжёлыми свинцовыми тучами. Это состояние природы на грани поздней осени и зимы, тягучей тоской отозвалось в томящейся душе. Выпив обжигающе крепкого кофе, нацепив дежурную улыбку Люба скоро поднялась к Светлане. Оксана как всегда оккупировала ванную комнату, оставив их одних. Утреннюю тишину комнаты нарушал негромкий неспешный разговор. В такие минуты хотелось говорить о чём-то большем, чем здоровье, но Люба всячески избегала других тем. Она чувствовала опасность в карих глазах. Только открытый наивный взгляд мог отговорить ее, отступить от принятия решения. - Любовь Юрьевна, а вы как врач, разрешите мне прогуляться? - Прогуляться? - Она оценила плотность тумана за окном, - Может постоим на балконе? - Предложила альтернативу. - Я хочу показать вам одно место. - Хорошо, - согласилась Люба, - только после завтрака. - И только без Оксаны, - внесла девушка встречное предложение. Густой, сырой воздух обступил стеной, стоило им отойти на несколько шагов от дома. - Вы уверены, что не заплутаете в тумане? Девушка рассмеялась на такое предположение, и смело пошла по мокрому, скрипящему гравию. Её голос, рассказывающий, что она знает в усадьбе каждую кочку, отзывался эхом, но был ещё посторонний звук. Люба прислушалась, и придержав Светлану за рукав, заставила остановиться тоже. - Любовь Юрьевна, вы что? Это охранник за нами топает, - и на недоумение Любы, пояснила. - Папа считает, что охрана необходима. Сейчас мне просто не хочется портить себе настроение, спорами с ним, но думаю, к лету я обеспечу нам с вами свободное передвижение. - К лету?! Её настоящее никак не совмещалось с будущим. Она не могла даже думать что будет завтра, через неделю, тем более к лету. Это раньше она в начале месяца вывешивала на кухне график их с Антоном смен, и обводила красным кружком общие выходные. Потом рукой Вероники добавлялись цветочки, так она отмечала выходные матери, для неё это был праздник. Словно прочитав её мысли Светлана неожиданно предложила: - Любовь Юрьевна, расскажите о вашей дочери. Люба задумалась и поняла , что это именно то, что ей давно хотелось сделать: поделиться с кем-то не болью, а воспоминаниями. Пусть даже об этом смешном графике. Но как Света угадала, почувствовала эту необходимость? - Светлана, вы уверены? - Абсолютно. Мне интересно какой она была. Люба сглотнула жгучий ком в груди, теплая маленькая ладошка обняла ее ладонь, так стало гораздо легче. Каждое слово, каждый шаг избавляли душу от темных, безумных мыслей, освобождали сердце от неподъемной тяжести вины, прочно обосновавшейся в нём. Когда они подошли к бревенчатому срубу часовни, от серого тумана не осталось и следа. Солнце прямыми лучами пробивалось сквозь белые облака. За часовней было большое поле, покрытое рыхлым снегом. - Там далеко, река, она полукругом окружает усадьбу. Папа нас свозит, когда морозы устояться. Светлана взялась за тяжёлую дверь: - Вы зайдите первая. Свечи справа. Лампадка всегда горит. Я не буду вас торопить. Люба остановилась на пороге, вглядываясь в сумрак, Светлана слегка подтолкнула её войти, и окончательно избавиться от навязчивых, греховных мыслей. С этой прогулки началась их дружба. Светлана словно перенаправила вектор Любиных мыслей, обратила их к жизни. Сердце оживало, наполнялось любовью, она чувствовала потребность делиться ею, и Светлана принимала её заботу с благодарностью, и всё больше и больше тянулась к ней. Но Люба всячески старалась сохранить между ними барьер, сдерживала себя, не допуская материнских чувств, считая излишнюю привязанность предательством по отношению к Веронике. Совершенно не представляя, как вести себя в сложившейся ситуации, с кем посоветоваться? Надя, с которой она изредка перезванивались, своих детей не имела, да и вообще, Люба постоянно чувствовала в разговоре с ней её недовольство тем, что она живёт у Минаева. Ей бы не хотелось думать, что это профессиональная ревность или зависть, но всё сходилось к этому. Причин неприязни Нади к Минаеву она не видела, и не считала, что живя здесь, оскорбляет память дочери и мужа. Наоборот, всё что она делала, она делала ради них. Разработанная ею терапия помогала Светлане быстрее восстанавливаться. Пройдет совсем немного времени, и она покинет эту семью. Забота о Светлане, её ответное тепло, заставляли Любу по-другому посмотреть и на Минаева. В их семье Вероника быстро стала самостоятельной, и это воспринималось, как само собой разумеющееся. Никаких нянь и репетиторов не было. Дочь прекрасно справлялась со школьной программой, ходила на танцы, им казалось что так и должно быть у всех. Иное дело Минаев. Растил девочку один. Школу она заканчивала на домашнем обучении, и об обожаемом ею балете, могла только мечтать. Марк искренне старался заменить ей мать, одноклассников, подруг, но при этом оставался деловым человеком. Он частенько ночевал в городе и тогда, Люба была в этом уверена, работал по ночам, в то время как здесь, дочь буквально заставляла его отдыхать. Марк сдавался, но просыпаясь среди ночи, Люба подходила к окну и всегда видела луч света из его кабинета, под её комнатой. Чем занимается Минаев, ей не было особенно интересно, но со слов Светланы знала, что та проходила поддерживающую терапию почти во всех лучших клиниках мира, но именно тогда, когда ждать уже не было смысла, стало опасным, по каким-то причинам они вернулись в Россию. Светлану пришлось срочно вносить в лист ожидания, ставить на учёт и ждать сердце в порядке очереди. Деньги Минаева были бессильны. - Я понимаю, что возможно вторгаюсь в ваши планы, - наконец перестав перебирать её пальцы, и крепко сжав их, изрёк Минаев, - вы и так достаточно времени и сил отдали нам. Люба терпеливо наблюдала, как этот строгий выдержанный господин смущается как юнец. - И всё-таки, я бы хотел, чтобы Новый год вы отметили с нашей семьёй. Во многом этот праздник подарили дочери вы. Будет весело. Минаев сдержал слово. Были красочные фейерверки озаряющие ночное небо, катание на снегоходах и лошадях, и запуск китайских фонариков с загадыванием желания. Принимая из его рук бумажную конструкцию, Люба сосредоточенно думала, что пожелать себе? Предпраздничный день и новогодняя ночь пролетели незаметно, в суете и заботах она почти забыла о своем горе, вспоминала о дочери и муже, как будто они ждут её в другой комнате. Хорошо это или плохо, правильно ли? - Люба, ну что же ты? - Счастливая, раскрасневшаяся на морозе Света обняла её, и обе чуть не упали в сугроб. Здоровенный охранник придержали обеих, но шар покачнулся в руках Любы, готовый вырваться в чёрное небо, Светлана успела подхватить его в последний момент, и крикнув в горящий зёв: - Любви для Любы! - Подтолкнула его в полёт.