Попытка любить

            Обида, уязвленная гордость, горьким осадком осели в сердце. С недоумением, как будто со стороны, Люба наблюдала за тем, как Тимур аккуратно собрал документы в папку, и сложил их в её рюкзак. Затем, велев ей собираться, через балкон покинул комнату. Через несколько минут принёс завтрак, и усмехнувшись на её бездействие, сам стал складывать вещи. - За мной, что, придут? - Нет. Тебя ждут за забором. - Кто? - Капитан Рогачёв. - Как он узнал? Как ты с ним связываешься? - Спросишь об этом у него. Ты ничего не хочешь мне сказать? - Что будет со Минаевым? - Его арестуют. Люба, надо спешить. Обняв, Варягин успокаивающе погладил её по спине. Оба смотрели, как открываются ворота, въезжает машина, из неё выходит Платон. Секунды летели с неимоверной скоростью. Каждый его шаг приближал расставание и осложнял побег. Наконец Варягин взял себя в руки: - Надо идти. Распахнув створку окна, он сунул Любе в руки рюкзак, и слегка подтолкнул, указывая туда, где её будут ждать. Стоило ей вдохнуть свежий воздух желанной свободы, колеблющаяся чаша весов между доверием и любовью неумолимо склонилась, опасность и обида отступили. Схватив Тимура за рукав, она всем телом потянулась к нему: - Я боюсь. Я не хочу уходить без тебя. Обхватив её лицо ладонями Варягин наклонился и прошептал в губы: - До вечера. Её тело растаяло, рассыпалось на мелкие кусочки, переполнявшие эмоции вырывались наружу. Не сдерживаясь, не нежно и не целомудренно, она отчаянно целовала его, ощущая на губах горько-соленый вкус своей любви. Машина притормозила у подъезда. За год в их дворе ничего не изменилось. Дворники чистили дорожки от снега, детвора атаковала детскую площадку, скучающие молодые мамашу вели неспешную беседу ни о чём. Но будничная безмятежная картинка совсем не успокаивала Любу. В ушах эхом грохотали одиночные выстрелы. - Пожалуйста, наберите ещё, - умоляюще попросила водителя. Он с пониманием, раз за разом набирал номера контактов. Свой телефон раскалился в её руках, всю дорогу она терзала его в бесполезных попытках дозвониться до Варягина или Рогачёва. - Любовь Юрьевна, идите, отдыхайте. Во время операций пользуются рацией, телефоны отключают. - Но вы ведь слышали стрельбу. - Вы переживаете за Варягина? Думаете его так легко убить? Водитель, молодой парнишка, с добродушной улыбкой обернулся к ней. - Да, Рогачёв мне тоже так сказал, - подтвердила она, но радости и оптимизма в голосе не было. Варягин оказался полицейским, а Минаев опасным преступником, в это невозможно было поверить, но она сама видела документы и доказательства, и Варягин... только бы с ним всё было в порядке... Ей хотелось верить, что всё хорошо, но безвестность и тревога, выматывали душу, сильнее плохих новостей. Без предупреждения, водитель проехал десяток метров, и остановился возле магазина, на первом этаже дома. Поблагодарив за заботу, Люба вышла из машины. Разглядывая ассортимент продуктовой лавки, соображала, что можно приготовить на ужин для Тимура. Прогоняя тревожные мысли постаралась сосредоточиться на покупках, чтобы ничего не забыть. Поднявшись на свой этаж, остановилась возле железного короба электрощита. Увесистый замок позволял приоткрыть дверцу ровно на столько, чтобы туда проникла рука. В уголке, на скрепке, висели ключи от квартиры. Тайник был придуман для Ники, на случай, если она потеряет ключи, но она оказалась дисциплинированной девочкой, а вот Антон пользовался пару раз, когда оставлял их на работе. Войдя, Люба остановилась на пороге, прислушалась к своим чувствам. Вдохнув до боли знакомый запах, слёзы побежали сами собой. Она обошла квартиру. Комнаты казались мрачными, похожими на склеп, сухой, пыльный воздух раздражал слизистую носа, Люба поспешила раздвинуть шторы, и открыть окна. Фотографии на стенах, обстановка, всё было на своих местах, ничего не поменялось, но всё стало другим. Или она стала другой. Мысли постоянно возвращали её к Варягину. Она не сомневалась, что он нашёл бы общий язык с Никой, они подружились бы. Это было ужасно, но Антон ускользал из её памяти. Она и не заметила, когда из беспрерывного разговора, который она вела с мужем и дочерью, исчез муж, его место занял другой мужчина, о нём болела душа. В её жизни была работа, семья, дочь. Ей незачем было думать любит ли она Антона, любит ли он её? Она не замечала мужчин вокруг. Слишком явное внимание к ней настораживало, она закрывалась, отгораживаясь от потенциального претендента бронированной стеной семьи. С Антоном они были вместе и душой, и телом, и мысль о том, что после его смерти она может полюбить, была как минимум странной. Она спокойно сошлась со Минаевым, найдя в нем надежду, опору, но любить... Возможно она была неправа, нужно было пережить своё одиночество, и не поддаваться на ласки Марка, не искать в них забвения и утешения. Она бы с огромным удовольствием хотела забыть всё, что связано со Минаевым. Может сейчас следует побыть одной, остановиться? Боль потери сгладилась, остались воспоминания, чистые и светлые, но судьба подарила ей встречу с Варягиным, и она не может его потерять. Отныне все печали и радости она готова делить с ним. Она любила, когда Антон возвращался домой. Их объятия, поцелуи, пылкость которых могла закончиться в постели, а могла превратится в смех, но с Варягиным всё по-другому. Видя, утром, как он, пригибаясь, торопливо, пробирается вдоль стены дома, сердце её учащенно забилось и причина - не опасность, а предвкушение, предчувствие радости, счастья, от того, что сейчас он поднимется и обнимет её. Это было совсем не похоже на неё. Добропорядочная жена и мать, скорбящая вдова, и необдуманная связь, с почти незнакомым человеком. Пытаться что-то осмыслить и понять было бесполезно. Даже отношениям с Минаевым она находила объяснение. А может быть она себя плохо знала? Антон был первой любовью, мужчиной, мужем, память о нём навсегда останется в её сердце светлой и нежной. Но как не дороги были воспоминания, она поняла, что хочет жить, и теперь особенно это чувствовала. Жгучая вина отступила перед другим чувством, перед любовью. Она любила Варягина. С ним она чувствовала себя сильной и уверенной. Время тянулось бесконечно. Никогда еще часы и минуты не были такими мучительно длинными. Тишина в доме не была умиротворяющей, напротив, безмолвие давило, отчаяние терзало с новой силой. Люба сходила с ума от бессилия, от невозможности узнать что-либо о Варягине. Попыталась включить телевизор, предполагая, что новостные каналы не обойдут стороной арест банкира Минаева, но оказалось, в квартире нет электричества, скорее всего отключили за неуплату. Вода и газ были. Открыв новости в телефоне, узнала информацию об аресте Минаева. Она удивилась своей реакции, равнодушию, насколько ей было всё равно. В душе интуитивно усилилась тоска по Варягину, их ссора, её разочарование, казались сейчас мелкими и ничтожными, в сравнении с неизвестностью. Отбросив хандру и тоску, Люба решительно направилась в кухню. Дав воде какое-то время пробежать, набрала стакан, выпила залпом, и приступила к приготовлению ужина. Аппетитные запахи наполнили квартиру, вновь напомнив, что ещё недавно, здесь жила счастливая семья. Люба с болью посмотрела на трещину на стекле, по роковой случайности разделившую её жизнь. Она не верила в мистику, и не позволила суеверным мыслям задержаться в голове. Закончив готовить, принялась за уборку. Не давая себе зацикливаться на воспоминаниях, прибралась в гостиной. С тяжёлым сердцем переступила порог спальни. Там всё осталось так же, как в последний вечер, когда... когда Минаев вывел её под конвоем. Прошло чуть больше месяца, а кажется, целая жизнь. В комнате дочери она подолгу протирала каждую из безделушек, плотно стоящих на полках, над письменными столом и кроватью. Сколько раз она просила Нику проредить строй шреков, фион, кошечек, собачек и неведомых зверушек, из глины, фарфора, стекла и чугуна, и всегда у неё находились отговорки. То не было времени, то статуэтка была значимым подарком, то просто, невозможно расстаться с такой миленькой вещицей. По мере приближения вечера тревога возрастала. В темноте Люба отчётливо чувствовала своё одиночество, воспоминания окружали её, не давая вздохнуть. Выбрав на полке сувенирную свечу, Люба зажгла её, поставила на письменной стол, и прилегла на кровать дочери. Накопленная усталость и переживания навалились разом, под их тяжестью она и уснула неспокойным сном. Ей снился Варягин, его улыбка, которой он провожал её. Она обернулась у забора, помахать ему. Ветер врываясь в открытое окно трепал вихры на его голове. Почувствовав холод, Люба передёрнула плечами, что-то заставило её проснуться. Открыв глаза встретила пронизывающий, колючий взгляд, выхолаживающий тепло в её душе. Осознание того, кто с ней рядом, привело в ужас. Плед с кровати, которым она укрывалась был откинут к ногам. Первым порывом было встать и бежать, но безумный взгляд приковал её к месту. - Что не нравится? А мне каково? Все меня предали. Всё, кому я доверял, любил! Ирина, оказывается записывала в блокнотик все свои обиды, но она старая маразматичка, но почему именно ты, передала документы, почему не Оксана, почему ты? Уперев колено в грудь, Минаев прижимал её к кровати, не давая встать, только когда на рот была приклеена полоска скотча, она почувствовала свободу, но относительную. Ноги были стянуты липкой лентой, а руки заведены за голову и привязаны к батарее. Она в его руках, и Тимур не ждёт у подъезда. Минаев может делать с ней всё, что угодно, и то, что он не убил её, пока она спала, пугало ещё больше. Эта мысль ужасала. Холодная струйка пота стекла по виску. Подтянув за ремешок рюкзак, он вывернул его наизнанку, вытряхивая содержимое под ноги. Со звоном рассыпалась косметика, выпала рамка с фотографией, и поверх упала ветка сосны. Минаев грубо наступил на длинные иголки, и в комнате слабо запахло хвоей, лесом, воскрешая в памяти образ Варягина. Когда он только успел её положить? Первая пощёчина обожгла щёку острой болью, последующие были не менее мощными. В голове помутилось, удары отзывались в ушах оглушительным звоном. Кровь из носа брызгала в разные стороны. Сознание покидало её, опрокидывая в глубокий темный колодец. Последнее, что она запомнила, были всё те же вопрошающие вопли Минаева: - Почему? Люба не могла понять, сколько времени она была в обмороке. Голова раскалывалась от малейшего движения, все мускулы и мышцы ныли и болели, она изнемогала в неудобном полулежачем положении. Чуть приоткрыв веки, попробовала пошевелить затёкшими конечностями. Минаев, прищурясь, смотрел на её тщетные попытки освободиться. - Не испытывай моего терпения, - угрожающе предупредил он, окинул её взглядом полным презрения. Она поменяла дорогой, японский, шёлковый халат, подаренный им, на непрезентабельные старенькие джинсы и простенькую хлопковую майку. Так было удобно прибираться и готовить. Люба опустила голову на подушку, не в силах удерживать её на весу. - Я очень разочарован. В тебе, Люба. Он что, ждёт от неё раскаяния, когда из-за пульсирующей боли, она не может сфокусировать внимание на его словах, на нём самом? Когда в глазах темно, а лёгкие разрываются от нехватки воздуха? Или из жалости, или преследуя другие цели, но Минаев аккуратно отклеил полоску скотча с её губ. - Надеюсь, понимаешь, что кричать не в твоих интересах? Вместо ответа, Люба судорожно и жадно вздохнула. Почувствовав во рту солоноватый вкус крови, нервно сглотнула. - Давно ты с ним? - Одним движением Минаев обхватил её шею широкой ладонью и сдавил трахею. Липкий холодок пробежал по спине, Люба сжалась в комок, из горла вырвался хриплый стон. - Когда ты узнала, что он мент? Неужели моё отношение к тебе, всё, что я для тебя сделал, что мы вместе пережили, не стоило того, чтобы предупредить меня? Тяжело встав, Минаев пересел в компьютерное кресло, и подъехал на нём к кровати, склонился над женщиной. От него исходила явная угроза, ставшие бесцветными и водянистыми глаза, горели безумием, намерением выместить своё унижение на Любе. Одиноко горящая свеча в полумраке комнаты, только усугубляла мрачные перспективы. - Они долго готовились. Но и я тоже. В итоге я здесь. - Тебя не арестовали? - Воздух обжигал грудь изнутри, она с болью выдавила из себя слова. Мысли вращались тяжело и медленно. Где Варягин, что с ним? Как же она была не права, что попросила Рогачёва отвезти её на квартиру, а не на дачу, туда Минаев вряд ли бы добрался. - Попробовали. Минаев самодовольно усмехнулся. Он был не в строгом рабочем костюме, а в трикотажном жакете и джинсах, так он обычно одевался дома, значит, до работы он не доехал. - Знаешь эти таблеточки? - Он достал из кармана пузырек. - Для учащения сердцебиения. - Но их нет в свободной продаже. - Не для меня. В общем, вместо ареста вызвали реанимацию, с подозрением на инсульт, а дальше дело техники и подготовки. - Ты сбежал? - Просто не позволил себя арестовать, и отправил вместо себя адвоката. Не знаю, что тебе наговорил Варягин, но предъявить мне нечего. Незаконный тотализатор? Так это клуб по интересам. У каждого он свой. - В папке... те люди... - ... для них - азарт. - Но их шантажировали, толкали на самоубийство. - Неужели ты думаешь, я бы стал этим заниматься? По тому, как Минаев вытащил из-за пояса джинс мешавший ему пистолет и положил его на стол, Люба поняла, что пользовался он этим предметом убийства не часто, и скорее всего, говорил правду. - Да я и задержался, только потому, что они же меня и просили передать это подпольное казино в надёжные руки. Максимум, что мне могли бы предъявить, это сокрытие налогов, но завтра меня не будет в этой стране. В своё время банк сослужил мне службу, это было выгодное вложение капитала, нужные знакомства и легальная прибыль. И моё право было распоряжаться своими деньгами правильно. Продажа банка была прикрытием, отвлекающим маневром, я не настолько мелок, чтобы держаться за тонущий бизнес. Хотели мой банк, пусть забирают, я получил с его помощью самое главное - перспективу. У меня акции мировых корпораций, свои проекты. Я в здравом уме, у меня есть всё. Кроме тебя. Скажи, что ты сожалеешь о том, что сделала! - Потребовал Минаев. Люба отвела глаза и принялась изучать тени на потолке. - Я жду ответа. Я ведь могу свернуть тебе шею. Кто бы знал, как она это чувствует, каждая клеточка трепещет от страха, но он не торопиться осуществить угрозу. Выжидает время? - Зачем ты сказал, что у Антона была любовница? Я перебрала все бумаги в его столе, никакого намёка. И деньги с карты не сняты. - А по последнему взносу твоего мужа, вопросов не возникло? Как только заглушки перестали воздействовать на телефон, Люба, ещё в машине, открыла банковский счёт. Деньги были, для неё это стало доказательством вранья Минаева. - Я не смотрела поступления. - И напрасно. Пока ты искала компромат на меня, компромат на твоего мужа находился у всех перед глазами. Достаточно поднять в архиве документы на операцию Светы, и тогда обнаружится, что у сердца, которое я лично доставил, фальшивый протокол сопровождения. Люба отчаянно дернулась, чем вызвала улыбку на холеном лице Минаева. - Твоему Антону, только и нужно было проследить за тем, чтобы сердце досталось моей дочери. И закрыть глаза на его происхождение. - Я тебе не верю, Антон не мог так поступить. - Она отказывалась в это верить, но пока противопоставить Минаеву было нечего. - А что ему оставалось? - Минаев развёл руками. – Попробовал бы он поступить иначе. Я доступно объяснил, с кем он имеет дело, и сердце, с нужными параметрами, стало неоспоримым доказательством, моей серьезности. - Где ты его взял? Ты убил человека? - Купил. Разве ты не знаешь, про черный рынок органов? - Это ужасно, теперь я понимаю, почему Антон так переживал, почему его не радовал блестящий результат. Ты заставил его поступиться честью. А любовница? Если деньги на месте, значит её не было. - Свете понравился Антон. На первом же приеме. Она была согласна и на дикий эксперимент, который он предлагал, поставить ей искусственное сердце, только бы операцию делал он. Я был против, но ради дочери согласился с кандидатурой твоего мужа, но с куском силикона, нет. После операции, всё мысли и разговоры Светы сводились к Антону. Несколько раз, я его, почти насильно привозил к ней, и каждый раз это был скандал, с его угрозами. Девочка очень тянулась к нему, мне не могло это нравиться. Про тебя она знала, тогда я придумал любовницу, и это помогло. Он перестал быть её кумиром. В общем-то, и тебе я сказал это по той же причине, чтобы ты вернулась с небес на землю, поняла, что твой муж такой же как все, не лучше других. Ещё и трус, - глумливо усмехнулся Минаев. - Я ненавижу тебя. - Я тебе не верю. Люба, ты не из тех женщин, которые испытывают сильные чувства. Такие живут на пол ноги. Не было Антона, был бы другой, такой же как ты, ровный. Ты и мне не отказала, потому что предпочла не включать свои чувства. Ты прячешь свои эмоции, держишь их при себе, в этом мы с тобой похожи. Было мучительно осознавать, что Минаев прав. Слишком гладко всё было в её жизни. В семье Люба утонула, растворилась, не задавая вопросов: надо ли, правильно ли это? Ей самой было комфортно, значит правильно. У них с Антоном, не было кризисов в семейных отношениях, жизнь их не трепала и не испытывала. Да и некогда им обоим было сосредотачиваться на проблемах. Работа забирала всю энергию. В голове постоянно готовились планы нескольких операций. Дома они старались не говорить о работе, но это не значит, что они о ней не думали. Они были вместе, семьёй, но каждый жил в своем мире, и возможно, ей, как женщине, матери, жене, не хватало эмоций, времени, для выражения своих чувств, она привычно прятала их за тактом, и сдержанностью. Дочь росла бесконфликтной, самостоятельной, и была достойным олицетворением их с мужем отношений. Горе и скорбь склонили голову Любы, но тоже были тихими, не рвала она волосы на себе, не кидалась в могилу. Минаев ввел её в свою семью, вот за неё она пыталась держаться, прилагала усилия. Ошибочно ища опору в новых отношениях, сама не заметила, как стала вещью Минаева. Любимой, но бессловесной, и безвольной, которой он мог распоряжаться. Удивительным образом, но только Варягин сдвинул её характер. Выпуская негатив на волю, обрушая его на него, она, как ни странно, освобождала место для более сильного чувства, чем ненависть. Душа её просыпалась. Люба закрыла глаза и тяжело вздохнула. Она не знала, что будет дальше, но про ночь с Варягиным, и про него самого ей не забыть никогда. - Люба, ты разбила мне сердце, стала причиной моей боли, но я не виню тебя, а благодарю. Ты стала всем в моей жизни. Достаточно было увидеть твоё фото, чтобы понять это. Она не чувствовала, не находила в себе силы противостоять убежденности Минаева, он как помешанный говорил, почти кричал о своей любви и страсти, вспоминал их ночи, домысливая, придумывая, преувеличивая её отношение к нему. - Не знаю, что ты себе навоображал, но я никогда не потеряю уважения к себе, не буду подстраиваться и подлаживаться под твои запросы, нет такой силы заставить меня. - Но я люблю тебя такую... - Такая - я тебе не по плечу. Ты можешь нашпиговать меня наркотиками, по-другому быть не может. - Но ты была беременна от меня, дети не появляются просто так, для меня это важно! Затихшая боль вновь вспыхнула, острой иглой пронзая сердце. - У этого ребенка не было шансов. Её голос дрожал, слёзы оставляли прозрачные дорожки на лице. - Ты не права. У нас ещё будет шанс, ведь я люблю тебя. Мне ничего не нужно от тебя, только ты - Ты лукавишь тебе нужно моё повиновение, и так было всегда - Ты не справедлива. - Да, ты шёл на уступки, если это не шло в разрез твоим планам. Внезапно голос Минаева стал жестким, лицо осветила вспышка гнева. - Кстати, о планах, ничего не может их нарушить. Вставай. Ей стало холодно, но холод был другого рода, чем, когда она замерзала в сугробе. От него невозможно было защититься никаким теплом, и согреться тоже невозможно, он был вызван страхом, жутким, паническим. Полоснув ножом по липкой ленте на запястье и щиколотках, одним рывком Минаев поднял её. Преодолевая головокружение, Люба покачнулась, и едва не упала. Ноги одеревенели и не слушались. Опираясь на его руку, она покрутила стопой. Взяв со стола свечу, Минаев повёл её в гостиную. Открыв шкаф для документов, сунул Любе небольшую картонку: - Вот тебе шпаргалка, выучи, как Отче наш. Здесь адрес, код и номер банковской ячейки, где на твоё имя лежат акции, активы, и правоустанавливающие документы на владение огромным участком земли на дальнем востоке. Это не просто земля, это золото. Всем этим ты можешь распоряжаться, как захочешь. Только карта приисков, пока останется у меня. Заметь, я не вынуждаю тебя дожидаться моей кончины. Всё твоё. - Мне ничего этого не надо, - Люба брезгливо отбросила от себя бумаги. - На всех документах твоя подпись, зная тебя, я обо всем позаботился. Достав два паспорта, Минаев продолжил: - Мы с тобой супруги из Финляндии. Никому бы и в голову не пришло, искать что-то в твоей квартире, и я этим воспользовался. В этом и проявляется моя дальновидность. Пока менты будут обыскивать усадьбу, мы с тобой, уже завтра вечером будем в Финляндии. Варягин недооценил меня, молод ещё тягаться со мной, хотя расчёт на моё доверие, был правильный, за это и поплатился. - Что с ним? Что ты с ним сделал? - Что делают с предателями? Невыносимая боль скрутила душу ржавой проволокой. Сердце часто забилась готовое выпрыгнуть из груди, она отчётливо слышала его стук. Хватаясь за косяк, Люба искала точку опоры, но руки тряслись и соскальзывали, она не удержалась и упала. - Ты убил его?! - Голос сорвался, она потеряла контроль над собой, давая волю слезам, не сдерживая громких всхлипов. Внезапная догадка заставила Минаева сжать кулаки. - Люба, скажи, что ты сделала это мне на зло! - Нет. Я люблю его. Её больше не пугало его спокойствие, холодный блеск в глазах, его власть над ней. Что-то надломилась в ней Она больше не могла ему противостоять. Убей он её сейчас, сказала бы спасибо. Ведь смерть, это всего лишь черта, а за ней Ника и Тимур. Ворвавшись в комнату Тимура с двумя охранниками, Платон явно не ожидал отпора. В короткой схватке Варягин расстрелял охрану, и ранил его самого, но и ему прострелили плечо. Оксана оказала первую помощь, но от участия в дальнейшей операции Рогачёв его отстранил, больше того, не смотря на возмущение Тимура, отправил его на скорой. Болевой шок сделал свое чёрное дело и в больницу его доставили в бессознательном состоянии. В редкие промельки ясности, он умолял врачей обойтись местной анестезией. С трудом открыв глаза, он сконцентрировал взгляд на пластиковых жалюзи, отделяющих палату от черной ночи, и волевым усилием попытался взять контроль над ситуацией, и вернуть здравость сознания. Туман в голове постепенно рассеялся, появилась координация движений, большего не требовалось, чтобы встать. Плечо не болело, мешала перевязка, но снять её сам, Тимур не смог. Оставив бесполезное занятие, отцепив присоски и катетеры, встал, обернулся простыней, и под изумлённые возгласы медсестёр, пошёл искать кабинет заведующего. Первое, что сделал, прочитал, на возвращенном ему телефоне, сообщение Рогачёва о бездарно проведенном задержании Минаева. Набрав несколько номеров, с досадой отложил телефон. Поддержки от своего ведомства он не дождался, Рогачёв не отвечал, пришлось полагаться на своё природное обаяние, и благодушную наглость, с которыми он убеждал миловидную женщину, что с ним всё в порядке, и такие ранения он получает чуть не раз в месяц, и на нём всё заживает, как на собаке, и обходиться без последствий. Видя, что никакими увещеваниями и сотрясаниями инструкций, борзого молодого человека не остановить, врач сдалась, предварительно взяв с него расписку, и обязательство прийти утром на перевязку. Кое-как подобрав на свой рост более-менее приличную пижаму, из небогатого ассортимента клиники, Тимур покинул её. В планах, было заехать домой, переодеться и ехать к Любе. Но самостоятельное переодевание оказалось делом не простым. Наркоз отходил, уступая место боли. В больнице его снабдили упаковкой обезболивающего, предупредив, что принимать нужно не более двух таблеток в день, и Тимур решил, что сейчас они ему необходимы как никогда. Варягин поднимался по лестнице, жгучая боль отстреливала в плечо при каждом шаге. У дверей остановился, перевел дыхание. Электросчетчик явно указывал на то, что в квартире никого нет, и Варягин молился всем богам, чтобы Люба просто спала. Рука автоматически потянулась к кобуре, но ни её, ни пистолета не было. Набрав номер Рогачёва, услышав привычные длинные гудки, прервал дозвон. Если Рогачёву можно было найти оправдание, то молчание Любы напрягало и тревожило. Открыв замок отмычкой, Тимур приоткрыл дверь. В квартире было тихо, в одной из комнат мерцал тусклый свет. Внутреннее чутье оперативника не могла обмануть идиллическая картинка. Ощущение опасности вибрировало в воздухе. Лишь на миг слабое свечение поглотила тьма, этого хватило, чтобы Варягин крадучись, оказался у двери. Первое, что увидел в полумраке комнаты - связанные руки Любы и её пустой, отсутствующий взгляд. Он проклинал себя, за этот взгляд, за серые тени под глазами, за ссадину на щеке, за высохшие струйки крови у носа и рта. Что эта скотина сделал с ней? Со стороны могло показаться что Минаев просто обнял Любу, но Варягин видел с каким напряжением и силой его пальцы впиваются в мягкость её предплечья. Как её зрачки расширяются от страха и боли. Кровь прилила к голове, Тимур решительно шагнул вперёд, и заметил дуло пистолета, нацеленное Любе под ребро. Это остановило и отрезвило. Незнакомый страх пронзил всё его существо, на мгновение отнимая волю и силу. - Ты жив, - в глазах Любы блеснули слезы, слабая улыбка оживила лицо. - Это было ужасно, думать, что ты умер. Варягин был бессилен перед лицом опасности угрожающей не ему - Любе. Ясно, что терять Минаеву нечего. Если он пришел сюда за Любой, это может сыграть на руку Тимуру, но он мог просто прийти, чтобы отсидеться какое-то время. А это уже хуже. Платон, которого Тимур убил, бросил ему обвинение не только в предательстве, но и в прелюбодеянии. Значит Минаев тоже мог это знать. И может убить Любу. - Медленно положи на пол свой пистолет и телефон, - донёсся до Тимура скрипучий голос. - У меня нет оружия. Предпочитая не демонстрировать свое ранение, он поднял левую руку, на сколько смог, и правой быстро постучал по карманам, поясу. Вынув из нагрудного кармана телефон, подпнул его в сторону Минаева. - Наручники? - Я не на службе. - Тем хуже для тебя. Стой на месте. Достав из заднего кармана железки, Минаев кинул их Тимуру: - Пристегни себя к двери. Руки назад. И поторопись. Люба наблюдала, как Варягин открыл замок, просунул цепь через скобу дверной ручки. Как бы он не храбрился, она видела, что любое, даже незначительное движение, причиняет ему боль. Над верхней губой блестели капельки пота. Её гипнотизировал взгляд его потемневших глаз, в которых плескалась боль. Была ли она связана с её ужасным состоянием, или своя боль не давала ему покоя, она не знала. Послышались два щелчка, и он оказался прикованным. Холодная волна паники закрутила Любу в водоворот, накрыв с головой, утягивая на дно. Всё её тело сотрясла крупная дрожь, надежда на спасение исчезала, вместе с маленьким ключом, небрежно откинутым ногой Минаева под кровать. - Какого черта ты не сдох? - Всегда уступаю место пожилым. - Где Платон? - Ждёт тебя на том свете. - То, что не сделал он, сделаю я. - В твоём возрасте нельзя быть таким оптимистом. - Отсюда уйдет кто-то один... - И это буду я. В короткой дуэли непримиримые слова рассекали воздух. Выпады острых шпаг доставали соперника, пронзая самолюбие. - Ошибаешься. Ничто не остановит меня, - прерывая поединок, Минаев говорил медленно, растягивая каждую фразу, подчёркивая значимость. - Я пришёл сюда за этой женщиной, она моя. Я увезу её. - Какое совпадение, я тоже пришёл за ней. - Ты проиграл, тебе меня не остановить. - Вокзалы, аэропорты - для тебя закрыты. - Я не идиот, у меня готов план отступления. - Я не поеду с тобой. Подала голос Люба. - Ты же умная женщина, и уже должна понять и смириться, с тем, что будет так, как хочу я. Видишь, я и ментам оказался не по зубам. Достаточно одного маленького укольчика, и ты станешь покладистой и сговорчивой. Минаев провел ладонью по её волосам. По коже пробежал озноб от его ласки, Люба вжалась в подушку. Она уже знала, этот его холодный, властный тон, не терпящий возражений и протеста. Не выдержав его взгляда, опустила глаза. - Потом ещё спасибо мне скажешь, оценишь, что я рисковал свободой и жизнью, чтобы быть с тобой. Прошло несколько тягостных минут, прежде чем он продолжил, полагая, что этого времени достаточно, чтобы Люба образумилась. - Вспомни Свету, как нам было хорошо всем вместе. - Видимо я не принадлежу к тем, кто живёт воспоминаниями. Мучительную беспомощность услышал Тимур в голосе, её боль передалась ему. Пронзительный звонок ворвался в напряженную атмосферу комнаты. Телефон Тимура дребезжал на полу. Звонить мог только один человек - Рогачёв. Некоторое время понадобилось Минаеву, чтобы крепко обхватив связанные запястья Любы, привязать их обратно, к батарее и наклеить скотч на рот. - Замечательное изобретение. - Затем ногой сдвинув аппарат, он наклонился. - Начальство твоё. Я думал они меня ищут, ты то им зачем? Взяв со стола пистолет, прицелился в телефон. Раздался негромкий щелчок, глушитель скрыл звук выстрела. Люба вздрогнула, парализующий страх растекался по телу, леденя кровь. Варягин хмыкнул. Маячок на его трубке не связан ни с интернетом, ни с аккумулятором. Экран Любиного телефона подсветился, Минаев со злость сбросил его на пол. Тимур проклинал себя за то, что не предупредил Рогачёва, и оказался лицом к лицу с врагом. Ответственность за это. будет вечно лежать черным пятном на душе. Остаётся надеяться, что капитан сложит два плюс два, и скоро будет здесь. - Я не забываю, и не прощаю обид, и твоё предательство нелегко простить, но, если ты постараешься, я смогу. Ведь ты по-прежнему - моя Люба, которую я люблю. И ты по-прежнему сводишь меня с ума. Его движение были резкими порывистым, жёсткие поцелуи блуждая по её лицу, шее, спустились вниз. Лёгкая ткань майки поддалась, легко растянулась и соскользнула, обнажая грудь для похотливого взгляда, для влажных ладоней, бесцеремонно сминающих плоть, для мерзкого горячего рта, терзающего сосок. - Не смей прикасаться к ней, - вместо крика вырвался хрип. Варягин задыхался от бессилия, до ломоты сжав челюсть. Было смешно надеяться, что Минаев прислушается, но каждая секунда отсрочки была на счету, могла стать решающей. - А то что? - Я убью тебя. Не обращая внимания на угрозы Минаев стянул с Любы майку и закинул её ей на руки. - Ты не в том положении, чтобы угрожать. От Любушки невозможно оторваться. Сам же знаешь, какой она может быть. Её запах, губы, нежная кожа, грудь, такая полная, словно создана для поцелуев, а её соски, розовые, трепетные, я на смертном одре буду вспоминать их сладость. Люба извивалась, отбивалась свободными ногами, пока Минаев грузно не придавил их собой - Я тебя верну на землю, а то вознеслась со своим защитником, - сорвался он на крик, - будешь мягкой и податливой и тогда он умрет быстро. А ты Варягин, насладись перед смертью. Я позволяю. Времени у меня много. - Ты не представляешь, как далеко ты зашёл, - прошипел Варягин. Грудь разрывала жгучая бессильная ярость. Багровая пелена, перед налитыми кровью глазами, не могла скрыть ужас, того, что предстало перед его взором. Остатки самообладания наталкивали на мысль, что разорвать на части, и свернуть шею Минаеву, он сможет, только если освободит руки. Резко дёрнув Любу на себя, Минаев что-то шептал ей на ухо, руками грубо стаскивая с неё джинсы. Он явно медлил, наслаждаясь бессилием Варягина, жадно впитывал страх Любы, пожирая глазами тело, упивался безнаказанностью. Его рука скользила по её животу, заставляя Варягина с остервенением освобождаться, чтобы защитить любимую женщину. В исступлении он расшатывал болты дверной ручки, казалось косяк ходит ходуном. Неудержимый поток ненависти закручивал в бурную стремнину. Дикая боль, кровь, содранная клочьями кожа, не останавливали попыток вырваться. Он глубоко вздохнул, чтобы болевой шок не лишил его рассудка. Люба тяжело и прерывисто дышала, из горла вырывались приглушённые скотчем крики. Она звала Тимура. В её глазах отчаяние и страх, просьба о помощи. Бессильную ярость сменила холодная решительность. Больше не существовало ничего, только вырывающаяся из тисков Люба и враг - Минаев, а что делать с врагами он знал. Увлекшись процессом укрощения строптивицы, насильник беспечно перестал обращать внимание на лязг наручников. Издав предсмертный рык раненного, измученного зверя, Тимур вырвал скобу. Одним прыжком оказался рядом с Минаевым, не имея возможность снять наручники, развернулся к нему спиной и молниеносным движением закинув руки ему на шею, сдавил кадык цепью наручников, прежде чем тот понял, что произошло. Удерживал до тех пор, пока тело Минаева не осело и не содрогнулось, только тогда, подтолкнул его, чтобы оно скатилось с кровати на пол. Зубами разорвав скотч, Тимур прижался к Любины холодным пальцам губами, пытаясь успокоить. Слова благодарности застряли у неё в горле, слезы обожгли глаза. - Всё закончилось. Плечи её сотрясали рыдания, она часто всхлипывала, заливая благодатными слезами раны Варягина. Прибывшая опергруппа, оттащила тело Минаева из-под ног, совершенно потерявшего ощущение реальности, Варягина, не потревожив ни его, ни Любу.