***
Сперва у Шехрияра появился к диковинке интерес, который так и остался бы просто интересом, если бы отец принца не настоял на том, чтобы юноша больше времени проводил в компании Бриэля и Акиэля, и меньше среди своей свиты. Слово отца — закон, поэтому Шехрияр, не шибко сожалея о своей старой компании, принялся досаждать двум целителям своим постоянным присутствием. Кунгус оставался вежливым, но холодным, а вот Бриэль, обласканный постельный мальчик, со всей серьёзностью подошёл к желанию учителя и потому обращался с наследным принцем весьма мило и дружелюбно. На фоне обаятельности Бриэля интерес Шехрияра к кунгусу даже немного поугас, пока не произошла классическая история, какая часто встречается в бульварных романах, а именно спасение одного из героев. Правда, вопреки распространённому клише, спасённым почему-то оказался сам принц. Вышло так, что одним не очень прекрасным пасмурным утром Бриэль пригласил принца выпить чаю вместе с ним и ещё несколькими учениками-целителями, в числе которых, само собой, присутствовал и Лорд Верриари. Принц Триалин тогда был заперт в покоях его величества, выздоравливая после наказания, и сей факт скверно сказывался на дружелюбии Акиэля. Кунгус не проронил ни слова, кроме формальных приветствий, во время их чаепития, задумчиво глядя перед собой и даже не пытаясь изобразить хотя бы подобие интереса к беседе. Шехрияр же, напротив, старался не разочаровывать отца и усердно поддерживал местами скучный для него разговор. Он не помнил, в какой момент у него заболела голова и стало горько во рту. Помнил, что списал боль на утомление нудной болтовнёй. — Ваше высочество? — Бриэль первым заметил, что что-то не так. — Вы выглядите неважно. С вами всё в порядке? — Голова кружится, — глухим голосом ответил принц. — И… мутит. Пока Бриэль проверял, нет ли у его высочества жара, Акиэль молча встал, обошёл стол и, приблизившись к Шехрияру, без спроса взял его чашку с чаем. Принюхался, немного отпил, поморщился, после чего заключил: — Вас отравили. Цикута. — Боги! — ахнул Бриэль. Все целители немедленно принялись лихорадочно шарить в своих сумках-мешочках, пока старший ученик сдерживал распространяющийся яд целительной магией. Нужных для противоядия трав и снадобий ни у кого не было. — Идиоты, — бросил кунгус, затем схватил кувшин с соком, опорожнил его и с нечеловеческой скоростью метнулся к ближайшему фонтану, где набрал воды, а потом так же молниеносно вернулся. За прошедшую минуту у Шехрияра начались судороги, несмотря на то, что уже трое целителей пытались сдержать яд. — Вон! — рявкнул кунгус и, склонившись над принцем, разжал сомкнутые судорогой челюсти, чтобы немедля влить в рот воду. — Пейте. Пейте, если хотите жить, — приказал Лорд. И Шехрияр пил, хотя каждый глоток сопровождался болью, а горло сжимали спазмы. Кто-то из учеников догадался побежать за помощью. Акиэль, влив полкувшина воды в задыхающегося принца, бесцеремонно сунул два пальца ему в рот, чем, ожидаемо, вызвал рвоту. Шехрияр замарал не только пол беседки, но и своего спасителя. Все, кроме Акиэля и Бриэля невольно отпрянули, чем вызвали презрительную усмешку кунгуса, который и бровью не повёл, когда на его грудь и живот вылилось содержимое желудка принца. Убедившись, что большая часть яда вышла, Акиэль встал и хищно огляделся. Шехрияр успел заметить сквозь пелену слёз сверкнувший чёрным блеском клинок, а спустя мгновение где-то в отдалении послышался дикий вопль. Лорд, не обращая внимания на вопящего, спокойно порылся в сумке и достал пузырёк с лиловой субстанцией. — Выпейте, — протянув фиал принцу, велел кунгус. — Что это? — прохрипел Шехрияр, принимая флакон. — Настой зорецвета? — догадался Бриэль. — Вы сумели его приготовить? — с восхищением в голосе ахнул юноша и повернулся к принцу: — Пейте, ваше высочество. Это нейтрализует оставшийся яд. Шехрияр послушно выпил. И именно в этот момент в беседку вбежали двое привлечённых шумом стражников. — Раб, что подлил яд принцу вопит в тех кустах, зачем вы бежите сюда? — поинтересовался Акиэль. Едва он закончил фразу, как в беседке материализовался император с бледным учеником, принёсшим ему весть об отравлении принца цикутой. Эрииль присел возле сына, и сердце Шехрияра замерло от неуместной радости при виде беспокойства на лице отца. Император бросил взгляд на лужу рвоты и прижал окутанную голубым сиянием ладонь к груди наследника. Спустя мгновение с губ мужчины сорвался тихий вздох облегчения. — Я полагал, что ты хранил настой зорецвета для другого принца, — с улыбкой обратился к Акиэлю Эрииль. — Так и есть, — согласился кунгус. — Сделаю ещё. Я уже научился. Император кивнул и, сдёрнув с лица улыбку, обернулся к стражникам. — Где этот смертник? Стражники немедля втащили в беседку раба с пронзённой клинком ногой. Эрииль смотрел на него ровно две секунды, после чего сделал жест, увидев который, раб побледнел. Император даже не стал тратить слов для вынесения приговора. — Приведите Набарзана в мой кабинет. Если окажет сопротивление, разрешаю применить силу, — бросил мужчина. Набарзан был пятым принцем. — Проводите его высочество в его покои, — приказал ученикам Эрииль, кивнув в сторону сына. — Проследите, чтобы в течение двух дней он был в покое. Ученики дружно поклонились, но, прежде чем исполнить приказ, один из них тихо спросил у Акиэля: — Как ты узнал, что это цикута? — Чай был приторно-сладким, а его высочество всегда кладёт лишь одну ложку сахара, — ответил кунгус. Прежде Шехрияр не сомневался, что гордый Лорд никогда не обращал на принца внимания, а оказалось, Акиэль был единственным, кто знал, сколько ложек сахара наследник кладёт в чай.***
За попытку отравить старшего брата Набарзан получил десять ударов розгой. Причём Эрииль даже не стал утруждать себя, как это было в случае с его высочеством Триалином, и поручил исполнение наказания палачу, что делало порку ещё более унизительной. И как только Набарзан отлежался, император созвал всех своих сыновей для серьёзного разговора. — В прошлый раз я говорил, что это последнее предупреждение. В позапрошлый — тоже. Каждый раз я запрещаю вам причинять друг другу вред, обещаю пресекать ваши попытки избавиться друг от друга, и каждый раз вы выставляете меня дураком, игнорируя угрозы. Что ж, предупреждения закончились. Набарзан, ты выйдешь замуж в качестве младшего супруга за сатрапа Раприи. Глаза принца потрясённо округлились, лицо вытянулось, побледнело. Юноша рухнул на колени и непослушным голосом взмолился: — О…отец, умоляю тебя! Этого больше никогда не повторится, клянусь! — Я помогу тебе сдержать клятву, — холодно усмехнулся император. — Слышал, эмир Джинал сечёт своих мужей за малейшее неповиновение. Я даже облегчу ему задачу, лишив тебя прав на престол. Всё-таки, ему может показаться не с руки пороть принца. Ужас сковал горло Набарзана. Он не мог вымолвить ни слова. Шехрияру стало жаль младшего брата. Он ведь и так был позорно высечен розгой, а теперь его ещё и отдают замуж младшим супругом. Это… слишком жестоко. Шехрияр шагнул вперёд и обратился к императору. — Отец, прошу тебя, смилуйся над ним. Я прощаю его. — А я не прощаю, — ледяным тоном ответил Эрииль. Правда, Шехрияру показалось, что этот пробирающий до костей холод в голосе отца предназначался не ему, а им всем. — Я не прощаю и следующего ослушавшегося не только лишу прав на трон, но и подарю в качестве наложника своему визирю. Названный вельможа стоял по правую руку императора, весьма удивлённый и, признаться, немало обрадованный возможной перспективой. Глядя на пожилого мужчину с тонкой бородой, достигающей обтянутого в атлас круглого пуза, принцев одновременно передёрнуло от отвращения. Сатрап Раприи был хоть и стар, но, по крайней мере, в отличной форме бывшего вояки и с остатками былой красоты на лице. Если сравнивать их перспективы, то Набарзану, можно сказать, ещё повезло. Впрочем, сам принц своего везения не оценил и тем же вечером попытался покончить с собой, а поскольку его дворец обыскали после покушения на старшего брата, то ничего столь же быстродействующего навроде цикуты у него не оказалось. Потому Набарзан пробрался в лекарские сады, не подозревая о защитных барьерах отца, нарвал ягод белладонны и даже успел их употребить, прежде чем в саду появился император, почувствовавший, как через охранную границу прошёл кто-то без магической метки-пропуска, которую носили его ученики-целители. Тут рассказы сплетников разнились. Одни говорили, будто его величество в гневе отвесил принцу пощёчину и только потом, ругая негодника, принялся его лечить. Вторые утверждали, якобы Эрииль с исказившимся от страха лицом бросился к сыну, боясь потерять хоть секунду драгоценного времени, а вылечив, ласково успокаивал раскаявшегося юношу. Третьи же заверяли охочих до слухов в том, что император спокойно стоял неподалёку, оценивая ущерб, нанесённый его ободранной белладонне, и, не говоря ни слова застывшему на месте преступления принцу, дождался, когда яд подействует, чтобы Набарзан на собственной шкуре испытал, на что чуть не обрёк родного по отцу брата. По мнению Шехрияра последнее больше всего походило на правду. Целительная магия его величества была столь сильна, что он вполне мог позволить сыну почти умереть в воспитательных целях. Более того, это было бы очень похоже на привычного Шехрияру отца, который внушал всем своим сыновьям, кроме любимчика Раяна, благоговейный ужас и глубокое почтение. Слово отца не оспаривалось, его намерения не обсуждались, и единственный, кто мог изменить решение императора, был он сам. Неизвестно, о чём в ту ночь Эрииль говорил с пятым сыном, но на следующее утро Набарзан пришёл во дворец Шехрияра. Один, без свиты. Поклонился наследнику и тихо попросил о разговоре наедине. А когда они остались вдвоём, Набарзан попросил прощения у старшего брата и, захлёбываясь слезами, рассказал, что цикуту он выбрал потому, что это самый быстрый яд из тех, что он смог достать, что он не хотел, чтобы Шехрияр долго мучился, потому что убить наследника было не его решением. Шехрияр сразу же простил Набарзана. Он и до этого не слишком злился на него, понимая, что братоубийство веками устилало путь к трону каждого монарха. Единственное, что его задело — это метод. Шехрияр считал яд трусливым способом избавиться от соперника. С другой стороны, борьба за трон всегда начиналась с яда и сомнительно несчастных случаев, прежде чем перейти в открытое кровопролитие. Но здесь имели место совершенно иные причины. Набарзан был пятым принцем с неплохими шансами занять престол. Самый красивый из сыновей Эрииля, самый спокойный, уравновешенный, склонный к меланхолии, более тяготеющий к арфе, чем к палашу, начитанный для своих двадцати с небольшим лет. От такого и впрямь стоит ожидать скорее яда, нежели открытого вызова на дуэль. Но извиняло Набарзана другое. Его мать была из очень знатной и влиятельной семьи, соперничающей с семьёй матери Шехрияра. Даже не так. Эти две семьи объединяла давняя вражда друг с другом. Разумеется, родственники Набарзана по матери не могли допустить, чтобы к власти пришёл Шехрияр и стоящий за его спиной древний род. Пока наследником был Раян, чья мать вышла из семьи какого-то сатрапа одной из новых колоний, враждующие семьи жили в худо-бедном мире, злорадно довольствуясь тем, что, по крайней мере, их соперникам влияние на будущего императора не светит. Как только Раяна казнили, внутриполитическая обстановка во дворце резко поменялась, а напряжение среди знати стремительно возросло. Из всего выходило, что веками не принцы боролись за трон, а знатные семьи за власть. В таком случае, почему император наказал Набарзана, а не его родичей? Этот вопрос терзал Шехрияра. Он не хотел сомневаться в действиях отца, но… сомневался. Сомневался до тех пор, пока Намииль не задал ему простой вопрос: — Кто оказывает влияние на его величество Эрииля? — Никто, — сразу же ответил Шехрияр, не понимая, к чему клонит учитель. — А оказывал раньше? — попытался подсказать принцу жрец. — Вроде бы нет, — задумавшись, нахмурился юноша. Акиэль, присутствующий при их беседе, устало закатил глаза, демонстрируя своё отношение к тугодумию наследника. — Вы же только что рассказали, почему Набарзан отравил вас, — вздохнул кунгус. — Потом возмутились тем, что император воюет со слабыми принцами вместо того, чтобы противостоять знати. Учитель спросил вас, кто оказывает влияние на вашего отца. Что, не дошло? — Лорд говорил таким тоном, какой до Акиэля Шехрияр прощал только отцу. — Что до меня должно было дойти? — с раздражением отозвался принц. Акиэль снова вздохнул и принялся разжёвывать. — Бесполезно бороться с дворянами. Даже если они сейчас утихнут, никто не может гарантировать, что после смерти его величества они не примутся за старое. Куда проще и эффективнее научить вас, принцев Астеллы, сопротивляться давлению своих родственников, научиться быть беспристрастными. Император выше родственных уз. Он правит всеми одинаково. По крайней мере, должен. — Тогда почему он об этом никогда не говорил? — попытался оправдаться Шехрияр. — Потому что слов недостаточно, — улыбнулся Намииль. — Если вы сами к этому не придёте, его слова не задержатся в ваших сердцах. В конце концов, родственники ваших матерей тоже умеют говорить.***
Обучение принца Триалина у жреца сводилось к двум вещам — медитации и разговорам с учителем. Почти всё время юноша проводил в одиночестве, в отличие от своих товарищей по ученичеству. Шехрияр не понимал, кому из троих юношей уделено особое внимание — жрец умудрялся быть со всеми ними и при этом зачастую оставлял их одних, предаваясь уединённой медитации в горах. Вместе с Триалином наставник гулял по окрестностям, беседовал, попутно собирая грибы к ужину. Вместе с Акиэлем искал редкие травы. Учил кунгуса дыхательным практикам и лечебному массажу. А вместе с Шехрияром скрещивал клинки, убирался в доме и разговаривал о прошлом принца, помогая племяннику отыскивать ответы на мучившие его вопросы. Спустя две недели Шехрияр стал чаще находить эти ответы сам по ходу своих рассказов и начал удивляться тому, что не мог делать этого раньше. Он так и не понял, чему конкретно учил их Намииль. Казалось, что всех он учил разному, но вместе с тем одному и тому же. Шехрияра гармонии с собой и окружающими, умению видеть и понимать. Триалина искусству видеть, контролировать свои желания и эмоции. А вот Акиэль, похоже, и так всё это знал, оставалось только развить в нём заложенные умения и, по ходу дела, ещё больше улучшить его навыки лекаря. Последнее радовало не только кунгуса, но и Шехрияра. Поскольку Триалин редко бывал в усадьбе, практиковаться в массаже Акиэлю приходилось на астельском принце. Неизвестно, что чувствовал по этому поводу Лорд — к задаче он подходил с бесстрастием целителя. Его занимали только указания наставника и собственный опыт. А поскольку мастерство кунгуса с каждым разом становилось всё лучше, то стремительно приближался день, когда услуги Шехрияра ему больше не потребуются. — Учитель, — обратился к жрецу принц. — Вы не могли бы и меня научить делать массаж? Пожалуйста. — Мог бы, — улыбнулся Намииль. — И научу, раз ты просишь. Но не мог бы ты взамен указать причину своего порыва? Просто чтобы удовлетворить моё любопытство. — Ну, мало ли, может, пригодится, — замялся юноша. — Будущему императору, — усмехнулся Акиэль, вытирая руки влажным полотенцем. — Может, я захочу сделать приятное любимому человеку, — чувствуя, как горят уши, полусолгал Шехрияр. — Когда хочешь приступить? — поинтересовался наставник. — Как можно скорее, — ответил принц. — В таком случае, — Намииль обратился к Лорду, — не окажешь ли Шехрияру ответную услугу? Акиэль пожал плечами и легко стянул тунику, оголив молочно-белую грудь, а затем лёг на кушетку, которую совсем недавно занимал астельский принц. Шехрияр едва сдержал желание немедленно огладить узкую талию и покатые плечи кунгуса, потрогать шелковую на вид кожу без единого изъяна. Он вполуха слушал наставления Намииля, с нетерпением дожидаясь, когда уже можно будет прикоснуться к Акиэлю. Тёплая кожа кунгуса и впрямь оказалась шелковистой наощупь. Шехрияр, смакуя момент, неторопливо провёл ладонью вдоль спины юноши, остановился на пояснице, пожалел, что рядом учитель и нельзя опустить шальную руку ещё ниже к скрытым тканью брюк округлостям ягодиц. Все движения принц делал нарочито медленно, любуясь тем, как под его руками белая кожа розовеет, румянится. Совсем как тогда, в источниках, где Шехрияр впервые имел удовольствие увидеть объект своего интереса нагим. Это произошло вскоре после наказания Триалина. Поскольку император не стал полностью залечивать рубцы на спине юноши и запретил это делать своим ученикам, боль в ранах от плети ещё долго причиняла неудобства принцу Дегроуэля. Проблематичным стало и купание. В тот день, непривычно жаркий для сезона дождей, Шехрияр решил ополоснуться в горячих источниках Аль-Джаира, смыть с себя пот после тренировки и дать отдохнуть перетруженным мышцам. В бассейне источника уже кто-то был. Приблизившись, принц увидел морщившегося и шипящего Триалина, спину которого осторожно тёр ворчавший Акиэль. Шехрияр поздоровался и, скинув одежду, опустился в горячую воду напротив гостей с севера. При появлении постороннего юноши стали вести себя сдержаннее, но к беседе оба не располагали. Шехрияр не стал навязываться. Позиция наблюдателя его вполне устраивала. А наблюдать было за чем, ведь один приглянувшийся ему кунгус сидел на каменных ступенях по пояс в воде всего в паре ярдов от астельского принца. Кудри Лорда потяжелели от влаги и немного выпрямились, превратившись в густые волны, спадающие до лопаток. Бледная кожа порозовела, приняв сходство с человеческой. Ясные синие глаза, несмотря на ворчание их обладателя, лучились тёплой заботой, а тонкие, обманчиво хрупкие ладони обтирали мягкой губкой зарубцевавшиеся раны на исполосованной плетью спине Триалина. Весьма приятное зрелище. Шехрияр даже не надеялся, что в скором времени сможет вновь увидеть что-то подобное, поэтому с такой медлительностью растягивал своё и, как он надеялся, Акиэля удовольствие, массируя плечи и спину кунгуса. Кто мог ожидать, что вместо благодарности за подобную заботу, которую принц впервые к кому-то проявил, Акиэль просто-напросто заснёт на кушетке. — Эм… — почесал затылок Шехрияр. — Акиэль? — юноша осторожно потряс Лорда за плечо. Кунгус не проснулся. И не успел принц проявить настойчивость, как к нему подошёл учитель и, перехватив запястье племянника, тихо сказал: — Не буди. Шехрияру не понравилось выражение лица наставника. Обыкновенно улыбчивый с лукавыми искорками в глазах Намииль хмурился и, поджав губы, задумчиво смотрел на спящего ученика. — Нужно отнести его в спальню, — после минутного молчания решил жрец. — Позвольте мне, — вызвался Шехрияр. Помимо интереса личного характера, он так же учитывал и то, что был выше учителя и крепче сложен, а значит, поднять взрослого юношу ему будет легче, чем дяде. Однако, стоило ему аккуратно перевернуть спящего мальчишку на спину, как тот открыл глаза. Не резко распахнул, а словно постепенно переходя из дремоты в сознание. Несколько мгновений Шехрияр имел счастье наблюдать за растерянным, несколько беспомощным со сна личиком кунгуса, прежде чем холодный взгляд загоревшихся алым глаз не припечатал его к месту. — Что вы делаете? — ровным тоном поинтересовался кунгус. — Я попросил его отнести тебя в постель, — вступился за племянника Намииль и сел на кушетку рядом с учеником. — Скажи-ка, дружок, как часто и как давно это с тобой случается, — с тревогой в голосе спросил жрец. — О чём вы? — изумлённо вскинул бровь кунгус, спина и плечи которого тут же напряглись. Намииль вздохнул. — Прежде чем вы ушли со мной, мы с его величеством разговаривали о вас троих. Несмотря на положение Шехрияра, несмотря на склонность к неприятностям Триалина, больше всего Эрииль беспокоится о тебе, Акиэль. — Со мной всё в порядке, — отчеканил Лорд. — Разве кунгусов приходится будить со второй или третьей попытки? — полюбопытствовал наставник. — А вы знаете много кунгусов, чтобы утверждать обратное? — огрызнулся Акиэль. — Немного. Но кое-что о вас знаю. А вот чего я не знаю, так это того, сколько кунгусы могут прожить без крови, сохраняя трезвый рассудок и способности к магии. — Хотите сказать, я схожу с ума? — прошипел кунгус. — Нет. Вовсе нет, — улыбнулся Намииль и, тут же сделавшись серьёзным, добавил: — Но тебе всё сложнее контролировать эмоции. Эрииль тоже это заметил. Заметил так же и то, что ты стал больше спать, стал рассеянным, вспыльчивым, легко выходишь из себя и, порой, застываешь, глядя в одну точку. Он боится, что ты близок к предшествующей спячке апатии. — Его величество ошибается, — спокойнее ответил Акиэль. — Это просто усталость. — Которой не должно быть, — заметил наставник. — Император и так облегчил твои нагрузки насколько это возможно без ущерба для учёбы. Продолжишь отрицать? — И что вы посоветуете мне делать? Пить кровь? Я и так знаю, что она мне нужна, но пока что не могу её пить. Причину я уже объяснил его величеству. — Догадываюсь, что это связано с его высочеством Триалином, — вздохнул Намииль. — Да, — подтвердил Акиэль. — И у меня к вам просьба, к вам обоим, — юноша бросил взгляд на Шехрияра, — не говорите ему о том, что произошло. Прошу вас. Намииль снова вздохнул, но молча кивнул, а Шехрияр втайне был готов грызть стены, только теперь осознав, что все его любовные планы с самого начала были обречены на гибель, ведь его желания не стоили ровным счётом ничего в сравнении с жертвой Акиэля ради своего принца.