***
Намиилю не спалось. Невесть откуда взявшееся странное волнение не отпускало жреца, и он, желая вернуть спокойствие духа, отправился посреди ночи медитировать в облюбованную им беседку посреди пруда. Только редкий плеск рыбок и едва различимый звон фонариков на ветру нарушали сонное затишье. Стих даже далёкий гул ночного Аккада, словно весь город замер, внимая растекающейся в воздухе тревоге. Сколько людей, чутких к изменениям в круговороте энергии, будет мучиться бессонницей этой ночью? Намииль закрыл глаза, отпуская мысли и сосредотачиваясь на дыхании. Ещё не известно, получится ли помедитировать в месте, подобном Аль-Джаиру. Места хранили память о событиях прошлого, и, разумеется, не раз омытый кровью Золотой Дворец был последним местом, где Намииль мог надеяться на обретение нужного состояния покоя. Однако, попытаться стоило. Никогда прежде Намииль не погружался в транс так легко и быстро. Мир вокруг замер, а время многократно ускорилось. Перед внутренним взором сменялись эпохи, рождались и умирали вселенные, возникали и пропадали миры, кружились и пели звёзды. Музыка, неподвластная ни одному инструменту, песня, не переводимая ни на один язык, но понятная любому сумевшему услышать. Звёзды, созданные из той же энергии, что и всё вокруг, пели на языке мироздания, на языке замысла мёртвого бога. Пели его предсмертную песню. Тысячелетия истории, сотни канувших в небытие народов и бесконечное количество лиц проносились сквозь сознание, не задерживаясь в памяти, а затем быстро сменяющиеся образы замерли в одной точке времени, и Намииль увидел умирающего и уже умершего Триалина. Багровые письмена печати над грудью принца стремительно таяли. Двое кунгусов пытались предотвратить неизбежную гибель юноши, пока сидящий чуть дальше от них старец с молодым ликом собирал энергию, нарушая ритм потока энергии всего континента. Намииль резко открыл глаза. Задыхаясь, он качнулся и едва успел схватиться за перила беседки. В груди болезненно сжалось. Что показало видение? Настоящее? Будущее? Прошлое? Или возможный исход событий? Встревоженный увиденным Намииль отправил послание наставнику. Ответ не заставил себя ждать. Не успел жрец до конца перевести дыхание, как перед ним опустилась мягко мерцающая зелёная сфера, из которой нежным голосом Сириля прозвучало: «Всё уже случилось». В тоне наставника не было ни печали, ни беспокойства — только ласковое утешение своему ученику. Потребовалось немало времени, чтобы привести мысли в порядок и унять тревогу. Фонарики в саду успели погаснуть, когда вновь погрузившегося в транс Намииля прошибло невольной дрожью от удара по барьерам Аль-Джаира. Только двое во всём дворце могли его почувствовать: установивший барьеры Эрииль и Намииль, родившийся от той же матери и того же отца, что и император. Намииль не знал тонкостей ни внешней, ни внутренней политики брата, однако за те несколько секунд, что массивы барьеров трясло от чудовищной внешней силы, успел мысленно перечислить не меньше десятка потенциальных агрессоров. Не поддаваясь панике, жрец, разгоняя энергию в теле, сконцентрировался, выискивая источник угрозы, чтобы в любой момент немедля встать на защиту императора и Аль-Джаира. Кто бы ни напал на резиденцию императора, сердце Астеллы, Намииль не позволит снова пролиться невинной крови. Не теперь, когда он давно не беспомощный ребёнок, но настоятель Небесного храма, жрец, в жилах которого текла кровь древней династии. Атака прекратилась столь же внезапно, сколь и началась. Замерший Намииль прислушался к тишине сада. Тишине. Если бы на них напали, после прорыва барьеров проснулись бы все. Эрииль точно должен был уже знать о произошедшем. И всё же, не лучше ли сходить к нему? Возможно, император успел что-нибудь выяснить. Но прежде чем Намииль встал на ноги, теплом в груди отозвались два знакомых огонька энергии. Мужчина облегчённо выдохнул и тихо рассмеялся. Вот оно что. Возвращение принца Дегроуэля и его друга. Всего лишь. И этой полминуты неопределённости хватило, чтобы Намииль, считавший Аль-Джаир проклятым местом, без тени сомнений решил защищать его даже ценой своей жизни. Тихо плеснулась рыбка, встревожив холодную гладь пруда. Полумесяц заплясал в расходящихся кругах водной ряби. Ветер качнул колокольчик на фонарике, задел второй и с озорным звоном пронёсся вдоль садовых дорожек. Намииль закрыл глаза, слушая шёпот листьев и пение ветра. Верно, места хранят память. И сколько бы смертей ни видел Аль-Джаир, их число не сравнится с количеством объятых благодатных тишью ночей, шумных торжеств и незаметных в своём простом спокойствии будничных дней. Сколько бы плача и криков ни слышали эти стены, смеха они слышали гораздо больше. Когда-то очень давно маленький Намииль решил, что во всём виноват Аль-Джаир. Что это дворец превратил его старших братьев в бездушных монстров, заставив их убивать друг друга. Потому что маленький Намииль не мог найти другого объяснения тому, как беззаботная, полная детских радостей жизнь в одну ночь вдруг обратилась безумным кошмаром. Он не мог понять, почему его братья, ещё недавно евшие за одним столом, вместе выезжавшие на охоту, вместе учившиеся и игравшие с младшими принцами, внезапно подняли оружие и обратили его друг против друга. Где-то в глубине души Намииль хотел оправдать их, а во всех ужасах обвинить кого-то или что-то другое. Потому что Захвиль и Шудим, утопившие полстраны в крови и отравившие Селииля, когда-то катали младших братьев на лодке, учили маленького Намииля держаться в седле, носили его и Селииля на плечах, отчего дети восторженно пищали, радуясь высоте и пугаясь её. Потому что Румиль, изнасиловавший мать Намииля на глазах у её сыновей, когда-то водил маленьких принцев на пляж, угощал тающими во рту конфетами, а иногда читал сказки перед сном. Потому что Селииль, чью маленькую ручку Намииль держал до последнего, пока слуги не оторвали его от трупа, когда-то заливисто смеялся, любил играть в прятки и из всех игрушек предпочитал кораблики. Проще было обвинить во всём Аль-Джаир. И все эти годы Намииль, сам того не сознавая, верил внушённому самому себе убеждению, будто дворец — проклятое место, собирающее дань раз в поколение. Как глубоко в подсознание въелась эта мысль, что Намииль только теперь, спустя почти полвека, обнаружил спрятавшегося где-то глубоко внутри ребёнка. — Больше не нужно прятаться, ваше высочество, — улыбнулся жрец. — Здесь уже давно не страшно. Жрец долго сидел в тишине, позволяя так и не выросшему тридцать шестому принцу Намиилю робко вылезти из своего укрытия и с преисполненной надеждой хрупкой радостью обнаружить, что вода в пруду снова чистая и вместо мёртвых младенцев в нём плавают только рыбы, что тишину дворца больше не прорезают предсмертные крики братьев и плач сестёр. Принц Намииль, ещё до конца не веря, но уже счастливо улыбаясь, осторожно прислушивался и понемногу осознавал — всё уже закончилось. «Всё уже случилось». Давно. Обретённый покой не нарушил даже решивший прогуляться Триалин. Жреца ничуть не удивило, что юноша не поедет в Небесный храм. В конце концов, он знал об этом ещё до отбытия принца в Сиванну, где Айлин окончательно шагнул на выбранный им путь. И если Намииль не ошибся в своём предположении, то Триалин действительно выбрал этот путь сам, пусть ему ещё только предстоит об этом вспомнить. Учение о восхождении к свету основал Зхарах. Намииль ничего не дал Триалину, лишь вернул реинкарнации царя древности малую толику тех знаний, что Зхарах завещал людям. Незадолго до того, как Зхарах покинул этот мир, он завещал своим ученикам и последователям хранить и приумножать знания, но не пытаться с их помощью изменить историю. Всё создано из одной материи и энергии, из плоти погибшего бога. И вся история от рождения вселенной до её заката уже спета звёздами.***
После ухода Триалина Намииль ещё долго оставался в беседке, прощаясь с Аль-Джаиром. Утренний ветер с востока разогнал затянувшие за ночь небо облака. Кромка неба затлела, предвосхищая восход. За стенами Аль-Джаира послышался нарастающий шум просыпающегося города. В саду чаще и громче запели, затрещали птицы. Жизнь, обманчиво замершая на ночь, возвращалась с уходом темноты. Ночь отступила. Короткая для жителей Астеллы и длиной почти в полвека для тридцать шестого принца, некогда носившего имя Ясмин Замир Намииль ла Астелла. Последние искры звёзд растаяли в свете разгорающейся зари, и первые лучи чистого солнца засияли в золотых куполах Аль-Джаира. Намииль глубоко вдохнул, полной грудью вбирая прохладную свежесть. Сердце Астеллы, его сердце, его дом. Прекрасный и величественный Аль-Джаир. Маленький принц останется здесь, вместе со своей семьёй, а жрец отправится на восток, к свету, в своё последнее путешествие. Эрииль почувствовал приближение брата задолго до того, как Намииль пришёл в кабинет. Императору хватило одного взгляда, чтобы понять — брат уходит. Оно и неудивительно. Триалина больше учить не требовалось, а Шехрияр уже шёл в верном направлении — дальше всё зависело только от него самого. — Пройдёмся? — предложил император. — Или ты спешишь? — Не спешу, — улыбнулся Намииль. Должно быть, его улыбка сказала Эриилю больше, потому что мужчина, сохраняя внешнее спокойствие, насторожился. Не нужно быть менталистом, чтобы понять чувства близкого человека. Братья молча пересекли внутренний двор и вышли в сад. — Я пришёл поблагодарить тебя, Эрииль. Раньше я многого не понимал, но ты… ты никогда не отталкивал меня. Несмотря на всё, что произошло между нами в прошлом. Спасибо тебе за это. Эрииль ответил не сразу. Он долго смотрел вперёд, подставив лицо свежему ветру. Длинные серебристые волосы мягко колыхались вдоль лиловых одеяний. — Все эти годы я надеялся, что ты вернёшься. Сам, а не по моему желанию. Мне жаль, что… — Я вернулся, — ласково улыбнулся Намииль, заглядывая в глаза брата точно такого же цвета моря, как и у него. Император не сказал больше ни слова. Одним шагом он стремительно приблизился к Намиилю и крепко обнял его. Украшенная перстнями кисть скользнула по серебристым волосам брата. Намииль с улыбкой обнял императора в ответ. — Прости. — Прости. Эрииль проводил его до ворот. Слова больше не были нужны. Всё самое важное они друг другу сказали, а остальное давно упустили. — Что ж, мне пора, — остановившись, улыбнулся брату Намииль. — Я буду ждать, — тихо, очень тихо ответил император. — Сколько бы ни потребовалось. — Принц Намииль останется здесь, брат. Береги его, — попросил жрец. — Обязательно, — с солёной влагой на глазах прошептал Эрииль. — Прощай, — в последний раз солнечно улыбнулся Намииль и, взобравшись в седло, направил коня прочь. Пересекая площадь, мужчина обернулся и в рассветных лучах увидел у ворот Аль-Джаира юного Эрииля. Рядом с ним, цепляясь за руки брата, стояли маленькие Намииль и Селииль, а вокруг, улыбаясь и перешучиваясь между собой, все остальные братья. Да, Аль-Джаир всё ещё помнит годы, что они провели вместе. Живые и беззаботные. Со счастливой улыбкой Намииль повернул на восток.***
Обратный путь в храм занял вдвое больше времени, чем дорога в Аккад. Намииль не спешил, хотя и стремился всем сердцем к родной тени смоковниц. Ему больше не нужно было бежать. Некуда и не от кого. Его свобода пахла раскалённым песком и жаркими ветрами пустыни, его свобода резала болью стёртых ног и горящей кожи, его свобода простиралась песчаными барханами до горизонта. И встречные торговые караваны с востока были его свободой. Один из таких караванов отбивался от стаи параку, когда Намииль на него вышел. Пустив коня в галоп — и почти отчаянно надеясь, что лошадь не сломает ногу, увязнув копытом в песке — жрец домчался до места схватки и, не спешиваясь, отогнал хищников от торговцев Лезвием Ветра. Потерявшие только двух верблюдов купцы пытались отблагодарить своего спасителя, но жрец отказался и от золота, и от дорогих товаров. Опасаясь, что параку вернутся ночью, Намииль остался с караваном до следующего утра, а когда настала пора прощаться, отдал купцам коня с одной лишь просьбой — вернуть его в Аль-Джаир, когда караван достигнет Аккада. Оставшуюся половину пустыни Намииль прошёл пешим. Он мог бы переместиться ближе к храму, сократив дорогу вдвое, но не стал. Намииль не бежал от прошлого, а значит, и не стремился ускорить будущее. Всё шло так, как должно было идти. В конце концов, это его последнее путешествие в мире смертных, а потому Намииль с одинаковой радостью вдыхал и раскалённый воздух полудня и стылый холод полуночи. Взор одинаково радовали и бескрайние дюны с редкой жухлой растительностью, и редкие оазисы вокруг пробившихся сквозь песок и камень источников. Подобно ребёнку Намииль приходил в восторг, замечая притаившегося среди голых зарослей каракула или шмыгнувшего в норку тушканчика, счастливо улыбался, глядя на бесконечный простор звёздного неба, и тяжело вздыхал, обнаруживая у пересохших русел ручьёв изнемогающих от жажды животных. Трижды жрецу приходилось задерживаться на день-два, чтобы отыскать подземные воды, магией вывести их наружу и подождать, пока пришедшие на водопой желтые антилопы и криворогие газели не напьются вдоволь. Любой путь рано или поздно заканчивается. Конец пустыни ознаменовался для Намииля двухдневным проливным дождём, посланным не то Эриилем, не то богами. Песок от воды стал вязким, липучим. К счастью, на краю пустыни было больше камней и тонкого дёрна, иначе каждый шаг мог превратиться в суровое испытание. Как-то незаметно, поначалу островками растительности, пустыня перешла в степь, сменившуюся зелёными лугами и редкими чащами, а спустя несколько дней вдалеке и вовсе показались родные Намиилю горы. Так мало времени прошло с минуты, когда Намииль покинул храм, а теперь он возвращался будто спустя много лет. Может, оно и недалеко от истины. Он уходил из храма, пряча в себе ребёнка, а возвращался самим собой, вернув маленького принца домой. Раньше Намииль полагал, что тот принц, которым он некогда был, погиб вместе со своими братьями, а оказалось, что всё это время сам прятал ребёнка. Что ж, теперь всё встало на свои места.***
В дне пешего пути до Небесного храма на берегу реки стояла деревня. Её жители были самыми частыми прихожанами храма, а потому почти все знали Намииля в лицо. Пересекая деревню, жрец то и дело останавливался поговорить с знакомыми крестьянами, просившими его совет или благословение, а то и просто предлагавшими погостить. От приглашений Намииль вежливо отказался, однако и он не нашёл в себе сил не соблазниться на корзинку шелковицы, подаренную пожилой женщиной в качестве благодарности за то, что Намииль вместе с ещё одним жрецом вылечил её дочь. Навряд ли в этой деревне нашёлся бы хоть один дом, хоть одна семья, не обошедшаяся без помощи жрецов и послушников храма. И видя крестьян, радостно махавших настоятелю храма рукой, Намииль как никогда остро чувствовал свою нужность именно этому месту и правильность выбранного много лет назад пути. До храма оставалось всего ничего, уже завтра он снова пройдёт по тропинкам в тени грабовых рощ и поднимется в свою тихую келью, а пока можно позволить себе сделать последний привал, устроившись под деревом мирта на холме на окраине деревни. Кончики пальцев покраснели от сока кисло-сладких ягод, перехваченные лентой волосы серебрились на посеревшей от дорожной пыли ткани длинных одеяний, а в груди стянуло от нежной тоски при виде простого, но любимого пейзажа, ставшего словно ещё роднее. Золотые купола Аккада остались далеко на западе, за пустыней. Там же остался принц Намииль. Но здесь, в предгорье у порога Небесного Храма был дом уже Намииля-жреца. Тёплые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви мирта, ласкали лицо вернувшегося домой странника, лёгкий ветер обнимал невесомыми ладонями, с радостью приветствуя путника, и цикады пели свой трескучий гимн, провозглашая конец пути. Из деревни доносились редкие, приглушённые шумом листьев и треском цикад, обрывки голосов крестьян и играющих детей. Намииль закрыл глаза, с блаженством вдыхая запахи диких трав и внимая разноголосому пению природы. Вдруг пробивающийся сквозь тонкие веки дневной свет померк, и перед внутренним взором жреца раскинулась пустыня. Бестелесным духом он, быстрее чем ветер, пролетел над песчаными дюнами, пересёк мёртвую, сплошь каменную долину Покоя и остановился у спрятанных в скалах древних усыпальниц. В следующее мгновение Намииль оказался глубоко в пещерах, где наблюдал за бывшим учеником, что в призрачном свете зелёных огней неуверенно тянул руку к мумии, полуистлевшую кисть которой украшало одно-единственное кольцо с чёрным треснувшим камнем. «Дарую тебе имя Нумос — желанный», — с придыханием прошептал глубокий женский голос. В мерцающем звёздном пространстве голос то приближался, то отдалялся, делаясь почти неразличимым. — Ты забудешь покой… слугой… истинный облик. Ты не получишь забвения… я алчу. Сотканная из миллиардов миров ненасытная Тьма целовала белокурого юношу в губы и, обнимая его лицо, шептала: — Желанный. Свет и мрак танцевали под пение звёзд, разворачивая полотно бесчисленных историй бесконечного множества вселенных. Тонкие нити окутывали миры, связывали эпохи, переплетали судьбы. Намииль видел пропитанную кровью сражений землю и слышал плач новорождённого ребёнка, видел вытоптанное поле маков, красное от опавших цветов и павших солдат, слышал ржание испуганных лошадей и лязг конной сбруи, видел искры от скрещенной стали, огненные вспышки выстрелов из орудий, дикую пляску белого пламени, слышал звон металла, крики бравады и вопли умирающих. Война пожаром охватит континент, и смерть пожнёт богатый урожай. И на пьедестале из костей и мёртвых цветов сойдутся в последней битве и последнем танце два божества — сила и воля бога единого. И лишь тогда звёзды запоют новую песню, закружатся в новом танце, и история взойдёт на новый круг. Намииль открыл глаза и тут же зажмурился от яркого дневного света. Деревенский покой контрастом ударил по напряжённым нервам. Жрец глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Последнее видение показало ему чистый холодный свет.***
В храм Намииль пришёл в сумерках. Большинство обитателей храма ещё спали, и Намииль поднимался в свою келью в предрассветной тишине. Белые шапочки рододендронов искрились росой в тусклом свете наливающегося медью и золотом неба. — С возвращением, — навстречу настоятелю храма с радостной улыбкой вышел Ханзи, высший наставник лекарей. — Здравствуй, — улыбнулся в ответ Намииль, чувствуя, как в своих кельях просыпаются и собираются выйти поприветствовать своего главу все остальные наставники, ощутившие возвращение Намииля. Сердце дрогнуло и в груди растеклось тепло глубокой нежности к своим братьям и сёстрам по храму. К своей семье и своему дому, тихому и безмятежному. Небесный храм столетиями был прибежищем для беглецов, сирот и калек. Последней надеждой, где любой чистый помыслами находил новый дом, новую семью и новую жизнь. Мальчик-горбун, выброшенный на улицу за своё уродство и долго скитавшийся по стране, стал здесь высшим наставником лекарей, обретя дар исцеления. Проданная в рабство за долги отца девочка, сумевшая сбежать от торговцев и чудом пересечь в одиночку пустыню, стала здесь учителем музыки и поэзии. Осиротевший, в одну ночь потерявший почти всю семью принц стал здесь настоятелем храма. У них были разные истории, трагичные и не очень — каждый нёс своё бремя. Но всех их объединяла чистота души, сохранённая несмотря на все тягости и страдания. Жрецы, насилу стараясь держаться благопристойно и сдержанно, обнимали Намииля, расспрашивали о путешествии, рассказывали последние новости, а Намииль стоял с улыбкой на лице, смотрел на своих братьев и сестёр и видел некогда покалеченных, но всё равно счастливых детей, нашедших свой путь, свой дом и свое назначение. Первые лучи восходящего солнца позолотили вершины гор и первый удар колокола поторопил обитателей храма к утренней молитве. Наставники отправились в молельни, следить за порядком среди своих учеников. — Увидимся в трапезной, — не прощаясь, улыбнулся Ханзи и зашагал вниз по тропе, а Намииль отправился в свою келью помолиться и привести себя в порядок после долгой дороги. Каменная тропка под ветвями смоковниц огибала чашу фонтана с красными карпами и вела мимо кустов рододендрона к келье настоятеля. Белый каменный домик с чёрной черепичной крышей. Рядом с ним, меж зарослей синей акации, начиналась тропа в храм бессмертных. Намииль не удивился, увидев ожидающего его у тропы Сириля. — Наше время пришло, — улыбнулся учитель, протягивая ладонь. Намииль ответил ему мягкой улыбкой, в последний раз обернулся, с высоты окидывая храм прощальным взглядом и, приняв руку наставника, под утренний звон колоколов пошёл вверх по древним, обточенным ветрами и временем ступеням. По бесконечной лестнице в небо, минуя заросли синей акации, лиловые цветы родиолы и жёлтые кисти ракитника, поднимаясь выше сосновых лесов и кедровых рощ, выше каменистых склонов с голубыми маками и дикими ирисами, туда, где вечные снега сияли в золотом сиянии рассвета.