***
В грот Хауш Акиэль отправился на следующий день после ухода Триалина. Рано утром кунгус, следуя наказу наставника, уже ждал учителя во внутреннем дворике близ покоев императора. Эрииль не заставил себя долго ждать, и один только его вид обещал необычное времяпровождение. Император сменил свои длинные одеяния на белые льняные рубашку и брюки, а поверх рубашки накинул коричневый кафтан без рукавов. Вместо бархатных туфель мужчина надел высокие сапоги. Все украшения Эрииль тоже снял, ограничившись драгоценной пряжкой на поясе, тяжёлую корону заменил на простой золотой венец-обруч, какой чаще носили принцы, а длинные волосы собрал в свободную косу. Акиэль, увидев наставника в таком непривычном образе, даже не сразу его узнал. Эрииль и выглядел будто моложе. — Ваше величество? — несколько опешил Акиэль, но тотчас подобрался и с поклоном поприветствовал императора. Эрииль усмехнулся секундной заминке ученика и жестом поманил его к себе. Стоило кунгусу приблизиться, как император переместился вместе с учеником в густой туманный лес. — Где мы? — поинтересовался Акиэль, с любопытством оглядывая буйство растительности вокруг. — Эсмабарат, юго-восточная колония. Лес небесных сильфов, — ответил Эрииль. — Отсюда пойдём пешком, — добавил мужчина и двинулся вперёд, по одному ему известному направлению. Акиэль, кивнув, последовал за наставником. Приходилось продираться сквозь кусты папоротников и разросшиеся плети лиан, перешагивать через корни и поваленные деревья. На родине кунгусу никогда не доводилось видеть такого обилия растительности даже в самых дремучих чащах. Здесь же кроны акаций и пальмовые ветви, сплетаясь друг с другом, образовывали живой купол, в зелёном сумраке которого стояла влажная духота. Акиэль, стараясь не отставать от учителя, настороженно прислушивался к многообразию шорохов вокруг. Кунгусский слух позволял ему различать далёкие крики обезьян, стрекот насекомых, шипение змей, кваканье лягушек, пение птиц и ещё сотни иных звуков, издаваемых скрытыми в листве диковинными обитателями леса. Но громче всего был слышен комариный звон. Словно кто-то затянул одну высокую ноту и невыносимо долго её не отпускал. Эрииля москиты будто бы и не замечали, зато вокруг Акиэля роилось целое облако гнуса, сводящего юношу с ума настырным писком. Из-за облепивших его комаров кунгус с трудом разбирал дорогу перед собой. Глупые насекомые, не понимающие, отчего им не удаётся добраться до горячей крови, со всё возрастающей яростью окружали несчастного юношу. Откуда им было знать о регенерации, мгновенно залечивающей каждую крохотную ранку, каждый укус на теле кунгуса. Борьба разумного кровопийцы с неразумными закончилась позорным падением Лорда в грязь. Ослеплённый гнусом юноша поскользнулся на сырой траве, по инерции шагнул вперёд и, споткнувшись о корень, распластался на мокрой земле. Только тогда император, услышавший шум за спиной, обернулся и, пока Акиэль, ворча под нос, вставал и отряхивался, вернулся за учеником. — Дай руку, — протянув ладонь, спокойно сказал император вместо ехидных замечаний относительно легендарной ловкости кунгусов. Акиэль неуверенно вытянул запачканную ладошку, и Эрииль, молча взяв ученика за руку, повёл юношу дальше. Пожалуй, за всё время обучения в Астелле Акиэлю не было настолько неловко. Словно он был не Лордом Севера, а неуклюжим ребёнком, спотыкающимся на каждом шагу. И отдёрнуть руку юноша тоже не мог из опасения оскорбить наставника. За своими беспорядочными мыслями Акиэль не сразу заметил, что рой москитов куда-то пропал, а идти стало легче, будто лес расступался перед ним. Конечно не перед ним — перед императором. Эрииль, по ощущениям кунгуса, был не вторженцем в этом лесу, и даже не гостем — он был частью леса. А взяв ученика за руку, Эрииль и его каким-то образом сделал единым целым с лесом. Юноша, прислушиваясь к себе, пытался найти подходящее описание охватившему его чувству слитности с учителем и миром вокруг. Он ощущал ток энергии в себе и в теле императора, и в корнях под ногами, и в ветвях над головой, как нечто единое. Каким-то новым чувством видел сливающиеся в один поток бесконечные нити энергии и, ощущая себя частью потока, легко плыл в нём. Потому-то и казалось, что лес расступается перед ними. Привыкнув к новым ощущениям, Акиэль вновь сосредоточился на дороге и обитателях леса. Идти, держась за руку императора, всё ещё было неловко, и юноша, не придумав лучшего способа отвлечься, спросил: — А кто такие небесные сильфы? Эрииль остановился, посмотрел куда-то наверх и медленно поднял руку. Не прошло и минуты, как на раскрытую ладонь мужчины опустилась маленькая птичка с длинным сине-лиловым хвостом. — Колибри? — тихо, опасаясь спугнуть пташку, спросил Акиэль. Император кивнул, медленно опуская ладонь, чтобы ученик мог рассмотреть ближе. — Местные жители называют их посланниками богов, а этот лес считают священным. В их представлении, лес небесных сильфов — это граница между миром людей и обителью богов. Акиэль осторожно протянул руку к замершей птице, но та тут же улетела. — Ну да, нам не по пути, — хмыкнул Акиэль. — Я-то вроде как посланник демонов. Эрииль хохотнул. — Дело не в этом. Просто меня она приняла за дерево, а тебя за угрозу. Акиэль удивлённо вскинул бровь, и Эрииль продолжил: — Тебе уже известно, что энергия течёт не только в людях, но и во всём, что нас окружает. Потоки энергии находятся в постоянном движении, однако в некоторых местах они пересекаются, образуя так называемые энергетические узлы. Некоторые из них со временем искажаются, превращаясь в аномальные зоны. Но чистые, неискажённые узлы становятся сосредоточием энергии. Аль-Джаир был построен в таком месте, правда, за прошедшие столетия потоки энергии в нём успели иссякнуть. Небесный храм и тотемные рощи кхарди тоже стоят в местах энергетических узлов. Однако частое присутствие людей истощает, а порой и искажает энергетические потоки, поэтому я привёл тебя именно сюда. Здесь одно из крупнейших в мире и самое чистое в Астелле сосредоточие энергии. — Мы идём к его центру? — догадался Акиэль. — Верно. В грот Хауш. — Поэтому вы не переместились сразу туда, чтобы не повлиять на потоки здешней энергии? — Да, — кивнул Эрииль и, не отпуская руки ученика, двинулся дальше, на ходу продолжая рассказ. — Тебе известно, что маги высокого уровня, как я, например, могут обходиться без еды? — Известно. — Однако, этому можно научиться и не обладая высоким уровнем магии. Отчасти, ты уже умеешь. Научившись заменять кровь на энергию, ты, по сути, научился обходиться без пищи. Наполовину, разумеется. Думается мне, кунгусы используют два источника энергии: еду и кровь, поскольку для поддержания ваших способностей уходит вдвое больше энергии. — Кровь подпитывает магию крови, — уточнил Акиэль. — Но помимо неё вы владеете и, скажем так, обычной магией. Не все, но многие кунгусы, насколько мне известно, хорошие маги. Я веду к тому, что основные принципы любого вида магии одинаковые. Научившись заменять пищу энергией, ты заодно научишься делать то же самое с кровью. А поскольку ты уже это умеешь, осталось только отточить навык. — Поэтому мне нужно место, где много энергии, — понимающе кивнул Акиэль. — И нет людей, — добавил император. — Даже не будь я в сотню раз сильнее тебя, ты бы не сумел так просто вытянуть из меня энергию. Всё-таки раса моих предков считается противоположной расе кунгусов. Слова учителя окончательно успокоили юношу. Эрииль вывел их на звериную тропку, и идти стало совсем легко. Избавившись от необходимости смотреть под ноги, Акиэль вновь переключил внимание на лес. С каким-то полузабытым детским восторгом он прислушивался к новым звукам, вдыхал незнакомые запахи и ловил острым взглядом диковинных обитателей леса. Словно волчонок, впервые вышедший на охоту с матерью волчицей. Акиэля едва не передёрнуло от такого сравнения, однако ощущение, будто он превратился в маленького несмышлёного хищника, никуда не делось. Рядом с Эриилем можно было не думать о таящихся в джунглях опасностях. Кроме того, едва ли кто-либо осмелился назвать беспомощной добычей и самого Акиэля. Тени, сливаясь с зелёным сумраком, бесшумно ползли за хозяином, часто замирая и прислушиваясь к лесным шорохам. Время от времени, обнаружив что-нибудь съедобное, тени скрывались в зарослях, и Акиэль слышал едва различимый хруст, свидетельствующий об успешной охоте демонов. Несколько раз тени порывались поймать скакавших среди ветвей обезьян и лемуров. Испуганные животные подняли такой крик, что невольно зажмурившемуся кунгусу пришлось отозвать демонов, к неудовольствию последних. Постепенно петляющая дорожка стала подниматься в гору, и, хотя утренний туман рассеялся, плотная стена зелени всё ещё не позволяла как следует оглядеться. Над головой всё чаще мелькали сине-лиловые хвосты сильфов, где-то вдалеке шумела вода, а влажный воздух понемногу нагревался. Благодаря природной выносливости, усталости Акиэль ещё не ощущал, однако в животе уже начинало неприятно бурчать — что бы ни говорил наставник, а питаться одной только энергией кунгус пока не умел. Они шли уже больше трёх часов, и юноша всё больше жалел о пропущенном завтраке — вместо того, чтобы полноценно поесть, он предпочёл дочитать трактат о болезнях души. Многообразие цветов и звуков интересовало всё меньше, и, чтобы не думать о голоде, Лорд начал повторять про себя рецепты противоядий, целебных мазей и настоек. Спустя два с половиной часа рецепты, которые юный лекарь знал наизусть, закончились. Тогда Акиэль стал перебирать в голове описания болезней. Болезни закончились через полтора часа. Солнце к тому времени стояло в зените. Яркие лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, отражались в подсыхающих каплях на мясистых листьях белой магнолии. Акиэль не сразу заметил, что деревьев вокруг стало меньше, а цветов больше. — Почти пришли, — прервав затянувшееся молчание, обрадовал ученика Эрииль. — Ты не устал? — Немного, — признался кунгус. — Что ж, пожалуй, не стоит начинать медитацию с голодного обморока, — со снисходительной усмешкой заметил император и, отпустив руку ученика, указал на заросшее мхом поваленное дерево: — Посиди здесь. Акиэль послушно сел и, переведя дух, огляделся. Шум воды стал гораздо громче, лес реже, а воздух наполнился звонкой трелью поющих сильфов. Москиты попрятались от полуденной жары или остались в сумраке непролазной чащи. Иными словами, место для привала было самое то. Акиэль ожидал, что учитель взмахом руки достанет еду из дворца, как сделал это, навестив учеников в горах, но вместо этого Эрииль свернул с тропы и скрылся в зарослях, оставив юношу гадать, что задумал наставник. На возвышенности дышалось легче, и, хотя юноша всё ещё не мог увидеть весь лес, гора, на которую он с Эриилем медленно поднимался, была уже отчасти видна. Не зная, чем занять себя в отсутствии наставника, Акиэль призвал охотящихся неподалёку теней. Одна тень, спеша к хозяину, тащила зелёный хвост недоеденной змеи, вторая пыталась на ходу дожевать огромного паука, при виде останков которого даже обычно невозмутимый кунгус поморщился от отвращения. — Вы-то точно нигде не пропадёте, — поглаживая ластившихся к ногам демонов, улыбнулся юноша. Порой он жалел, что Триалин не кунгус и у него нет таких помощников. Пусть тени и были низшими демонами, Акиэль не представлял своей жизни без них. С самого детства его защитники не раз выручали его, спасали жизнь своему хозяину и лишь однажды подвели его, не сумев отбить от врагов. В той короткой, но жестокой стычке с отрядом оборотней Акиэль потерял трёх теней. Оставшихся он сам отозвал и послал к брату, когда понял, что бой проигран. Он надеялся, что брату тени прослужат дольше. Акиэль тряхнул головой, раскидывая по плечам кудрявые волосы. Незачем вспоминать об этом. Просто он голодный, а голод часто возвращал его к воспоминаниям о войне. Наблюдая за тенями, кунгус вдруг вспомнил Бантика. Хотя юноша поручил слугам заботиться о волкодаве, ему всё равно было совестно перед псом. Но не мог же он взять его с собой? Да и учитель не сказать, что в восторге от нового питомца Акиэля. Спасибо, что не велел посадить Бантика в клетку. На самом деле, император был очень терпелив. Вспомнить хотя бы, как отвратительно непочтительно Акиэль вёл себя с учителем перед отплытием в Сиванну. Не то чтобы Лорд забыл об отношениях Триалина с императором, но даже так у Акиэля не было никакого права грубить наставнику. Что до их с Айлином связей… Акиэль старался об этом не думать. Вряд ли он мог что-то сделать, не навредив при этом себе и другу, а мысли об альковных утехах императора с учениками были не только бесполезными, но и мерзкими. Слишком противно, неприятно и… болезненно было думать о том, что Триалин делал по ночам. В конце концов, сейчас принц в пустыне с Серой Гвардией, а Эрииль с Акиэлем в джунглях. Больше нет поводов для переживаний, а всё остальное уже в прошлом, и с этим ничего не поделаешь. Эрииль вернулся с охапкой фруктов и ягод в подоле кафтана. — Предвосхищая твои вопросы, выживать в джунглях я научился ещё во время службы на корабле, — хохотнул император, налюбовавшись вытаращенными от удивления глазами ученика. — Спасибо, ваше величество, — взяв себя в руки, выдавил Акиэль. В голове вертелись сотни вопросов, задать которые Лорд не решался из опасения показаться бестактным. Эрииль сел рядом, разложил фрукты и, достав из кармана маленький нож, принялся неторопливо счищать кожуру. — Вы ведь уже были здесь? — уточнил Акиэль, наблюдая, как император чистит ему фрукты, и пытаясь избавиться от ощущения неправильности происходящего. — Да, не раз, — подтвердил император, не отрываясь от своего занятия. — Правда, уже давно сюда не наведывался. Но раньше я часто здесь медитировал, собирал лекарственные растения и древесные соки, ловил пауков, змей и древолазов, чтобы создать или усовершенствовать противоядия от их ядов. — Сами? — опешил Акиэль. — Я хочу сказать, вы ведь могли… — Приказать кому-нибудь? — усмехнулся Эрииль. — Какая радость в исследованиях, если половину работы за тебя сделали другие? Особенно это касается ядов. Чтобы изобрести противоядие, нужно понимать природу яда, а для этого необходимо знать место, где обитает его носитель, знать, какие звери и насекомые к этому яду невосприимчивы, и многое другое. Ты и сам должен всё это знать. Акиэль кивнул. Все эти процессы исследований он хорошо знал. Но представить себе императора, ползающего по лесу со склянками и инструментами было сложно. С другой стороны, Эрииль считался лучшим лекарем в мире. Само собой, его опыт был приобретён по большей части в собственной медицинской практике, просто раньше Акиэль не задумывался об этом. — Отдохнул? — поинтересовался Эрииль, когда кунгус доел фрукты — сам мужчина к еде так и не притронулся — и, дождавшись кивка ученика, встал со словами: — Тогда идём. Идти и впрямь оказалось недолго. Воздух наполнился мириадами крошечных капель, скапливавшихся на траве и листьях кустов, и вскоре одежда Акиэля совсем отсырела. А когда и под ногами стало прихлюпывать, вымокла вдобавок и обувь. Лес закончился как-то неожиданно, вдруг сменившись высокими зарослями дикого тростника, разросшегося вдоль берега небольшого озерца. Чуть выше, разбиваясь о камни, гремел водопад, кипучие струи которого стекали с огромных валунов в озеро. Приглядевшись, Акиэль обнаружил, что камни, принятые им поначалу за обломки скал, на деле оказались гигантскими каменными головами, в беспорядке сваленными под водопадом. Вода и время сильно исказили каменные лица, а водоросли и мох скрыли под собой большую часть древних изваяний. — Когда-то на вершине этой горы было святилище, — посмотрев вверх, сказал император. — Вы же говорили, это место нетронуто, — напомнил Акиэль. — В последний раз люди, не считая меня, были здесь около тысячи лет назад. Да и тогда приходили сюда редко. Святилище они построили для богов и поднимались сюда только для того, чтобы принести богам дары. — А кому они поклонялись? — полюбопытствовал юноша. — Богам природы. Верховным божеством они почитали Зараи-Захир — двуликую богиню. По легенде, в древние времена с небес спустилась женщина, прекрасней солнца и звёзд. Увидевшие её люди пали ниц пред её красой. Вместе с женщиной спустился среброглавый бог луны и неба Хани. Он повелел людям оберегать женщину, взамен подарив им мир и процветание. Женщину звали Зураи. Вождь людей взял Зураи в жёны, а после её смерти воздвиг для неё усыпальницу. Но спустя пятнадцать лет Зураи вернулась к нему в новом облике. Тогда люди узрели в ней божественный дар и нарекли её богиней возрождения, матерью жизни. Однако было у Зураи ещё одно лицо. Богиня потеряла его, но страстно желала вернуть. Зураи умирала и возрождалась и спустя много веков нашла свой второй лик, заключённый в юноше, пред красой которого меркли и луна, и солнце, и звёзды, и цветы казались сорной травой рядом с ним. Юношу звали Захир, и он обладал тем же даром возрождения, но куда большей силой, чем Зураи. И хотя его сила во много раз превосходила силы богини, он не знал о своей божественной природе. Два лика, заключённые в разных возрождениях, не могли сойтись в одном теле. Легенда гласит, что однажды Зураи и Захир родятся близнецами и станут мужем и женой, тогда вернёт свой истинный облик единое божество Зараи-Захир, и окончатся распри, и благодать единения будет дана каждому, — закончил рассказ Эрииль. — Чем-то напоминает фларцианство. Два лика, два божества. А во фларцианстве боги близнецы, — заметил Акиэль. — У всех религий мира можно найти общие черты, — согласился император. — А как небесные сильфы относятся к богам? — Пьют нектар с цветов в венках Зураи и Захира. Боги шепчут им послания, а сильфы напевают их людям. — Звучит красиво, — улыбнулся кунгус. За разговором они прошли вдоль берега к скале, где искрящиеся брызги водопада окончательно вымочили одежду путников. Эрииля сырая одежда не смущала. Он ловко перепрыгнул на торчавший из воды скользкий камень, затем на следующий, подбираясь всё ближе к краю водопада. Акиэль, не переставая удивляться ловкости наставника, осторожно последовал за ним. Оскальзываясь на мокрых и склизких от тины камнях, юноша с некоторой нервозностью прикидывал глубину под ним. Впрочем, худшее ждало впереди. Акиэль понял, куда император ведёт его, ещё в тот момент, когда мужчина спрыгнул с берега на камень, а потому совсем не удивился, увидев, как силуэт Эрииля скрывается за пенящимся водяным потоком. Лорд глубоко вдохнул и, собравшись с духом, шагнул под водопад. Плечи и макушку на мгновение сдавила тяжесть низвергающейся водной массы, ледяной холод перехватил дыхание и выбил воздух из груди, а затем Акиэль сделал ещё один шаг и оказался по другую сторону водопада. Открыв глаза, юноша увидел учителя, стоявшего в центре небольшого грота, на мокрых стенах которого, сверкая, плясали блики преломлённого света. С волос и одежды кунгуса стекала вода. Акиэль чувствовал, как холодные капли текли по спине и бедрам там, где одежда не прилипла к телу от влаги. Чёрные кудри, потяжелев, выпрямились и слипшимися прядями опустились к груди и лопаткам. Вода с волос тонкими струйками бежала по лицу, затекала в глаза, капала с носа и подбородка. Акиэль попробовал вытереть лицо рукой, однако результата это, ожидаемо, не принесло. Кровь в теле начала инстинктивно разгоняться ещё до того, как кунгус прошёл под водопадом, а теперь Акиэль, ещё сильнее подстегнувший кровоток магией крови, напоминал окутанную паром печь. — Кунгусы действительно самая удивительная раса в этом мире, — улыбнулся Эрииль, наблюдая за греющимся учеником. — То, чему люди и прочие расы могут учиться всю жизнь, но так и не добиться никаких успехов, вы умеете делать на уровне инстинктов. Сам император стоял практически сухой, хотя от его одежды тоже поднимался лёгкий пар. — Можешь идти и греться? — поинтересовался учитель. Акиэль кивнул, и Эрииль, поманив ученика рукой, направился к расщелине в противоположной от водопада стене грота. Кунгус поспешил за ним. Загоревшиеся алым глаза позволяли ему видеть в кромешной темноте. А вот как император умудрялся с такой уверенностью идти вперёд, для юноши оставалось загадкой. — Насколько я помню, ты говорил, что кунгусы в стрессовых ситуациях могут неосознанно вытягивать энергию из окружающих. — Только чистокровные, — поправил Акиэль. — Допустим, — отмахнулся учитель. — У меня было время на размышления о том, что вы называете магией крови, хотя кровью, как мы убедились, она не ограничивается. По сути, это одна из разновидностей управления энергией. Вы разгоняете кровь в теле, чувствуете друг друга, но это связь не от крови, а от энергии. Кровь вы используете, скорее, как проводник, поскольку кровеносные сосуды совпадают с энергетическими каналами. Я хочу сказать, что все кунгусы на интуитивном уровне умеют управлять потоками энергии с её минимальным преобразованием. Людям это, как правило, неподвластно. Мы используем магические формулы, чтобы преобразовывать энергию в элементы, и только потом пользуемся ею. Болевые заклятья, к примеру, получаются из преобразования энергии в так называемую стихию духа, хотя на практике это точечные удары преобразованной в полуматерию энергии по нервным узлам в теле человека. Но человека можно убить без формул, без оружия и не притрагиваясь к нему. Например, полностью остановить ток энергии в нём или вытянуть её. — А как тогда живут надорвавшиеся? — не понял кунгус. — В телах магов энергия частично преобразована. Будем для удобства называть её магией. И, надрываясь, маг разрушает каналы и узлы, отвечающие за преобразование энергии в магию. Чистая, непреобразованная энергия в нём остаётся, однако же магией он пользоваться не может. Люди могут ощущать только магию, кунгусы, допустим, только чистокровные, видят или же ощущают не только магию, но и чистую энергию. Так понятнее? — То есть, энергия есть практически везде, а магия только в магах? — Грубо говоря, так. — Вы тоже можете пользоваться непреобразованной энергией? — Да, но, в отличие от тебя, осознанно. Для этого мы сюда и пришли. Чтобы превратить твои инстинкты в практические навыки, — с этими словами мужчина вышел в круглую пещеру — колодец. Солнечный свет лился сверху через отверстие в своде пещеры. Каменные стены скрывались под толстым слоем мха и разросшихся по всей пещере вьющихся растений с красными листьями. Толстый слой мха сделал дно пещеры мягким, а шаги по нему тихими и пружинистыми. И только в центре грота, прямо под лучами солнца возвышался широкий плоский и чистый камень без мха, лишь по краям обвитый красным плющом. Эрииль опустился на него и пригласительным жестом указал на свободное место перед собой. — Начнём с основ. Дыхание, — начал урок император.***
Триалин не жаловался. Не потому, что, напросившись в поход с Третьим отрядом, потерял такое право — гордость прошедшего войну не позволяла ему показывать слабость. И всё-таки, как быстро он разнежился. С окончания войны прошло только два с половиной года, а ему уже тяжело провести целый день в дороге. Ну откуда ему было знать, что, покинув Аль-Джаир рано утром, отряд устроит привал только вечером. Кроме того, гвардейцы шли быстро, и к вечеру ноги принца горели, а ступни покрылись мозолями. Но Триалин не жаловался. Хотя про себя и завидовал кунгусам, которые о таких проблемах, как стёртые ноги, и знать не знали. За первый день отряд, состоящий из пятнадцати, не считая принца, человек, пересёк больше половины хребта, что разделял Аккад и пустыню. И несмотря на то, что шли они по проложенной в горах дороге, Айлин не назвал бы путь лёгким. Над путниками нависали красные скалы из мягкой, грозящей обвалами, породы. В бурой пыли под ногами то и дело мелькали крохотные прозрачно-жёлтые скорпионы, разбегавшиеся от тяжёлых сапог военных. Днём они не представляли никакой угрозы, но на первом же привале, потянувшись за сумкой, Триалин умудрился прочувствовать на себе все прелести скорпионьего яда. Ужаленный палец жгло, будто к нему приложили раскалённый уголёк, глаза слезились, а опухающая ладонь стремительно немела, пока Намали искал в аптечке противоядие. На самом деле, яд этих скорпионов был не смертельным, однако ходить с раздутой и онемевшей рукой тоже неприятно. Вдобавок, у Айлина немного поднялась температура, и, как грозился Намали, если бы она не спала, принца вернули бы в Аль-Джаир от греха подальше. Это для местных жителей укус янтарного скорпиона был не страшнее пчелиного жала, а как поведёт себя яд в не самом крепком теле северного принца, никто точно предсказать не мог. К всеобщему облегчению, этот небольшой жар спал после полуночи, и до утра юноша спал крепким здоровым сном, чтобы на следующий день стереть ноги в кровь при новом переходе. Но Триалин не жаловался. Каждый вечер, три дня подряд, что они шли до пустыни, он мазал горящие ступни травяной мазью, подаренной ему Акиэлем, перевязывал их бинтами, и к утру ноги приобретали почти здоровый вид. На третий день, ближе к вечеру, отряд достиг границы пустыни. Прежде чем развести костёр, пришлось выдрать сухую траву на довольно большом участке. И для того, чтобы не устроить степной пожар, и чтобы вовремя заметить змей, обитавших в этих обиженных влагой землях. После позднего ужина, состоящего из ломтей вяленого мяса, овсяных хлебцев и сладкого изюма к чаю, отряд лёг спать, а принц остался на свой первый караул. Вместе с ним встал на дежурство Намали. Триалин успел немного обидеться, что ему не доверили и такую малость, как полночи караула. Однако Намали успокоил юношу, заверив, что начиная с границы пустыни и до самых полигонов дежурить гвардейцы будут по двое. — А для чего усиленные меры? — шепотом поинтересовался Триалин, сидя у костра рядом с капитаном. Намали некоторое время молчал, прислушиваясь к стрекоту насекомых в траве. Где-то вдали со стороны пустыни послышалось нечто похожее на собачий лай. — Слышишь? — тихо спросил принца гвардеец. Триалин, замерев и прислушавшись, кивнул. — Это параку, — объяснил капитан. — Может, нам повезёт его сегодня увидеть. Жуткие твари эти параку. Выходят по ночам и бродят, бродят в поисках жертвы. Этот параку, скорее всего, будет преследовать нас до Долины Покоя. Они так охотятся. Преследуют караваны, отряды и ждут, когда кто-нибудь отобьётся от толпы. По одному нападать боятся. Но иногда, редко, правда, эти твари сбиваются в стаи, и вот тогда беги, как можешь. Бывали случаи, когда стаи параку опустошали деревни, уничтожали целые караваны. Поэтому, пока не достигнем полигонов, ни на шаг от отряда. Ни по нужде, ни по ещё чему-нибудь. Ясно? — строго уточнил мужчина. Принц часто закивал, настороженно прислушиваясь к пустыне. Лай стих. Похоже, этот параку тоже прислушивался. От одной этой мысли юношу пробил озноб. Убедившись, что Айлин относится к угрозе серьёзно, Намали продолжил: — Ещё у них есть одна жуткая способность — подражать человеческой речи и голосу. Помню, был у меня в начале службы такой случай. Ночью из лагеря пропал офицер. Мы его ждали и искали весь день и весь вечер, а следующей ночью услышали, как он зовёт нас. Хорошо, что пошли вчетвером. Параку ждал в засаде за барханом и подзывал нас голосом пропавшего офицера, — понизив голос, закончил рассказ Намали. — И что с ним стало? — тихо спросил принц, напряжённо вглядываясь в темноту за пятачком света от костра. — С офицером или параку? — И тем и другим. — Параку мы убили, а останки товарища нашли в пол-лиги к северу. Опознали только по одежде, от тела-то, считай, почти ничего и не осталось. — А как они выглядят? — полюбопытствовал Триалин. — На гиен чем-то похожи, только ходят на задних лапах. На голове два рога и по два глаза с каждой стороны. Пасть длинная, клыкастая. Зрачки вертикальные, хвост короткий. Окрас серый, реже — бурый. В библиотеке на полигонах есть книги про пустынных тварей. С картинками. Не встретим живого, так там посмотришь. — А как их можно убить? — Тебе пока об этом и мечтать рано. Параку очень быстрые, сильные и прыткие, а шкура у них настолько плотная, что не всякое заклятье возьмёт. Да и попасть в них без сноровки трудно. Если вдруг так случится, что окажешься вне отряда и столкнёшься с параку, — ставь щиты и зови на помощь. Ни в коем случае не позволяй параку зайти тебе за спину — хоть юлой вертись, а держись к нему лицом. Тогда он не сразу будет нападать, а может, и вовсе не станет. Но лучше всего не отходить от отряда. — Мгм, — кивнул Триалин, с опаской оглядываясь за спину. — Сейчас он не нападёт, — улыбнулся Намали, успокаивая юношу. И всё-таки, даже после смены караула, Триалин до самого подъёма не смог сомкнуть глаз, постоянно прислушиваясь к то удаляющемуся, то приближающемуся лаю, время от времени сменяющемуся обрывками мужского голоса. В какой-то книге о путешествиях Триалин однажды прочитал, что лучше всего идти по пустыне ночью, когда спадает жара. Юноша был готов к полной смене режима, но, оказалось, готовиться было не к чему. Отряд выходил на рассвете и вставал на ночлег до заката. И приходилось идти, несмотря на жару и раскалённый песок, днём, а ночью дрожать от холода и прижиматься к спине Намали. Айлин не знал, к чему такие сложности, но не спешил приставать с советами. И, конечно же, ни на что не жаловался. На восьмой день пути поднялась песчаная буря, из-за которой отряду пришлось остановиться, укрывшись воздушным куполом. С лёгким тревожным трепетом Айлин наблюдал, как стремительно горизонт заволакивало серой пылью, как огромная песчаная туча неслась на них, подобно лавине, погребая собой всё на своём пути. Жуткое и завораживающее зрелище. Только спокойствие гвардейцев не дало принцу по-настоящему испугаться. Когда буря накрыла отряд, мир вокруг окрасился в цвет ржавчины. Ржавый круг солнца на ржавом, затянутом пылью небе, ржавая, пришедшая в движение пустыня, и даже воздух стал тяжёлым и ржавым. Наверное, за пределами воздушного купола дышать и вовсе было невозможно. — Надолго это? — поинтересовался у ближайшего к нему гвардейца Айлин. — Как повезёт. Бывает за несколько часов проходит, а бывает и несколько дней, — флегматично ответил рослый широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и кривым шрамом на гладком лице. Это был Самал. — А идти под куполом нельзя? — не удержался от вопроса принц. — Чтоб пойти на корм аракарну? Нет уж, помилуйте, идти по пустыне вслепую — верная смерть. Не аракарн, так ещё какая тварь поменьше. — Что такое аракарн? — полюбопытствовал Триалин. — Аракарны — это хозяева пустыни. Пустынные демоны. Самые прожорливые существа в Астелле. Обычно они сидят в песке. Выкапывают неглубокую воронку и зарываются в неё, а потом ждут, пока кто-нибудь сверху пройдет, караван али стадо антилоп. Стоит песку рядом с ними прийти в движение — аракарны раскрывают пасть и подгребают жертву к себе ногами на дно воронки. И хрен ты из этой песчаной лавины выберешься. Ноги увязают, что хоть отрезай. А потом пасть хлоп и всё. Даже кости не выплюнет. Днём аракарны тихо сидят, потому что солнце не больно любят. Пока солнцепёк стоит, они и вовсе спят, зарывшись в песок поглубже. Зато ночью, если шибко голодные, могут и сами выйти на охоту. А вот в такие бури выходят всегда. Ветер сдувает с них песок и будит их, вот и приходится им, злым и голодным, бродить в буре в поисках добычи. Поэтому мы и не разбиваем покамест лагерь. — Ждёте, когда появится аракарн? — Надеемся, если быть точнее. Мы уже достаточно глубоко в пустыне, чтобы попасть на территорию какого-нибудь аракарна. Они стараются не выходить за пределы своих охотничьих угодий, каждый своё стережёт. Ну, если это, конечно, не сезон спаривания, но сейчас не он. Поэтому легче убить одного и выдохнуть, чем часами, а то и сутками сидеть в напряжении. — А как он выглядит? — не унимался Триалин. — Как огромный паук, — зачем-то понизив голос и внимательно вглядываясь в пылевую завесу за куполом, ответил гвардеец. Триалин, тут же замолкнув, повернул голову по направлению взгляда офицера. В грязно-буром, ржаво-сером пространстве, где земля и небо сливались и перемешивались друг с другом, в тусклом свете красного солнца едва-едва очерчивался гигантский силуэт. Нечто неторопливо плыло в потоке песка, медленно переставляя длинные тонкие конечности. Силуэт то пропадал в песчаной пелене, то вновь явственно проступал, каждый раз оказываясь всё ближе и ближе к островку спокойствия, ограниченному воздушным куполом. — Отойди к капитану. Без шума, — нагнувшись к принцу, шепнул Самал. Айлин кивнул. Взгляд намертво прилип к пустынному чудовищу, и юноша, пятясь назад, не мог заставить себя перестать смотреть. Только когда ладонь Намали опустилась на плечо, Айлин вздрогнул и обернулся. Капитан без слов запихнул принца себе за спину, тем самым, закрыв обзор на приближающегося аракарна, а Триалин, наконец, смог взять себя в руки и оглядеться. Гвардейцы бесшумно перегруппировались, сформировав два круга, один внутри другого. Солдаты стояли спиной к центру кольца, внутри которого стоял принц с капитаном, и каждый смотрел в свою сторону, несмотря на движущегося с юга аракарна. И хотя все выглядели сосредоточенными, Айлин, даже не имея возможности видеть лица гвардейцев, мог сказать, что страха не испытывал никто. Непоколебимое хладнокровие военных передалось и принцу, сумевшему окончательно успокоиться, наблюдая за действиями отряда. Очевидно, Серая Гвардия не в первый раз сталкивалась с пустынным демоном. Не зря же Самал сказал, что проще убить аракарна и расслабиться. Самал, стоявший прямо напротив чудовища, поднял руку, подавая остальным какие-то знаки. Кольца пришли в движение. Четверо гвардейцев, включая Самала, остались на месте встречать аракарна, остальные, заполнив брешь, отступили, чтобы не мешать товарищам. Намали, убедившись, что бойцам достаточно места для манёвров, жестом дал сигнал, и в следующее мгновение двое, поддерживающих купол, гвардейцев изменили формулу. Купол в секунду расширился, охватив собой огромное пространство вместе с аракарном. Где-то на противоположной стороне купола мелькнул и тут же скрылся чей-то силуэт. — Наш преследователь, — усмехнулся Намали, заметивший поспешившего нырнуть за пределы купола параку. Аракарн тем временем замер, словно удивлённый внезапному затишью, и Триалин, высунувшись из-за спины капитана, смог нормально рассмотреть хозяина пустыни. Это действительно был огромный, просто гигантский паук грязно-жёлтого цвета, с подрагивающими жвалами и четырьмя парами тёмных глаз, внимательный взгляд которых был теперь прикован к людям. Должно быть, до этого аракарн их не видел и из-за шума ветра не слышал, просто его путь по какому-то стечению обстоятельств пересёкся с отрядом. Аракарн чуть присел, готовясь наброситься на добычу, и в ту же секунду вокруг него материализовались четверо, обнаживших клинки, гвардейцев. Атакующие двигались так быстро, что Айлин не мог уследить за их перемещениями. Принц заметил короткий отблеск лезвия, а в следующий миг аракарн качнулся, лишившись одной ноги. Стрекочущий визг чудовища заставил принца зажмуриться и, зажав уши ладонями, присесть в надежде приглушить сверлящий голову крик. Аракарн визжал ещё несколько минут, а когда он умолк, и Триалин открыл глаза, вместо грозного чудовища юноша увидел угловатую груду из торчащих в разные стороны ног, в центре которой лежала огромная туша. Гвардейцы уже чистили сабли, почти любовно протирая их замшей. — Десятый на счету нашего отряда, — хохотнул Намали. — Пожалуй, можно и отметить. Отмечали убитого аракарна горьким отваром из верблюжьей колючки — очень полезным для здоровья, как заверял принца Акмар, старший лейтенант третьего отряда — жареными змеиными яйцами, найденными под камнями, и солёными маслинами, которые капитан приберёг на особый случай. Посмотрев на неохотно цедящего отвар принца, Намали смилостивился и разрешил достать из припасов баночку сушёных слив в сиропе. — Через неделю уже будем на месте. Скоро дойдём до Долины Покоя, а там и до полигонов рукой подать, — подсев к принцу, утешительно похлопал его по плечу Самал. — У нас там и сад небольшой имеется. Финики и бананы растут. Пробовал когда-нибудь банановый хлеб? — Нет. — У нас Акмар его умеет готовить. Пальчики оближешь. — Если только восьмой отряд нам что-нибудь оставил, — хмыкнул сидевший рядом Акмар. — Хоть бы финики не все ободрали, может, и на вино хватит. — Ты на вино шибко не рассчитывай, — тихо хохотнул Самал. — Опять в дежурство вне очереди пойдёшь. — У меня повод был, — подняв палец, заметил Акмар и, отхлебнув остывающего отвара, уточнил, скорее, для принца: — Племянник родился. — Как назвали, кстати? — Саир-Зари. На мать похож. Я ему с последнего жалованья игрушек накупил, слоники там, обезьянки. Целый набор. Он ещё, правда, маленький для таких игрушек, дак дети же растут и оглянуться не успеешь. Глядишь, скоро вместо игрушек саблю потребует, — с гордостью рассказывал о маленьком племяннике Акмар, а Триалин, задумчиво глядя перед собой, с тоской вспоминал своих оставшихся в Дегроуэле детей. Может, и прав был Акиэль, говоря, что отец из принца никудышный. Какой родитель будет вспоминать, что у него есть дети, только при виде игрушек или если разговор зайдёт о чьём-нибудь ребёнке? Видимо, плохой родитель. Откровенно говоря, отцом Айлин себя не ощущал. Даже когда он возился с собственными детьми, ему больше казалось, что это его младшие братья и сёстры. Может, это от того, что Айлин плохо себе представлял, какими должны быть родители. Людьми, что вырастили тебя и воспитали? Принца растили учителя и слуги. Теми, кто любит тебя, несмотря ни на что? Акиэль любил принца, несмотря ни на что. Триалин помнил, как часто в детстве скучал по матери и близнецу, и по отцу тоже, но чуть меньше. И по дедушке с бабушкой. Помнил, какими радостными и волшебными были для него редкие встречи с родителями. Но прежде принц никогда не задумывался, а вспоминали ли о нём родители, когда его не было рядом? Часто ли думали, как там поживает их оторванный от семьи сын? Раньше, приди в голову подобная мысль, Триалин не сомневался бы в родителях и был бы абсолютно уверен, что они всегда о нём помнили. Но теперь… В бок толкнулся локоть Самала. — Ты чего загрустил? — Нет, я просто задумался, — спрятал за вежливой улыбкой беспокойные думы Триалин. — Будешь витать в облаках — какой-нибудь параку тебя хвать за бок, — с этими словами Самал несильно ущипнул Айлина, — и утащит. — Держи-ка, пока остальные не видят, — шепнул Акмар, незаметно сунув в ладонь принца конфету. — Эй, а мне? — шёпотом возмутился Самал. — А ты уже взрослый, — усмехнулся Акмар, закидывая другую конфету себе в рот, и, обращаясь к Айлину, добавил: — Знаю я их. Только покажи что-нибудь вкусное — тут же выпросят. — А то сам не такой, — фыркнул Самал. Глядя на их дружескую перебранку, Айлин невольно вспоминал жизнь среди солдат, которые относились к нему точно так же. Как к ребёнку. Может, потому солдаты и были ему роднее, что, будучи простыми людьми, вчерашними крестьянами по большей части, не обращали внимания на титул Триалина. Айлин был для них не принцем, не его императорским высочеством, а просто ребёнком, которого можно подразнить или угостить припрятанным печеньем. Быть может, маленький Айлин напоминал солдатам их оставленных дома детей, напоминал, за что они воюют. Учителя и слуги относились к мальчику как к принцу и будущему императору. Скорее всего, именно поэтому Триалин их не особо слушался, следуя какому-то необъяснимому стремлению доказать всем вокруг, что он не только принц, но ещё и человек. — А у вас есть дети? — спросил у сидевших рядом гвардейцев Триалин, чтобы отвлечься от невесёлых мыслей. — Нет, — улыбнувшись, покачал головой Самал. — Ни у кого в гвардии нет. — Ну, если только внебрачные у кого имеются, — пожал плечами Акмар. — За весь орден говорить не буду. А вообще, не положено нам. — Почему? — удивился принц. — Мы свою жизнь посвящаем службе императору и ордену. Раньше служба пожизненная была, сейчас в пятьдесят лет можно либо в отставку уйти, либо стать штабным командиром, либо, если и репутация безупречная и заслуг хватает, можно податься в министры или советники императора. Если в отставку уходишь, как большинство и делает, получаешь от императора землю, а от ордена обеспечение до самой смерти. У нас фонд есть, куда идёт процент с жалованья. С него старики и те, кто раньше срока в отставку ушёл по инвалидности, получают пожизненное обеспечение. Это его величество ввёл. Сказал, что старики в Гвардии ни к чему, но и за годы службы корона их отблагодарит. Когда постановление то вышло, ох и возмущались старики-то. Ордену уж сколько столетий, никогда ещё императоры в наш устав не лезли, а его величество придумал, мол, реформы. Ну, поругались, поплевались, а что поделаешь. Никого его величество не обделил. Жалованье с казны получаем, и в фонд, стало быть, деньги с казны идут. А время показало, что идея хорошая. Охочих вступить в Гвардию куда больше стало. Считай, отслужил двадцать пять лет и можешь до самой могилы ни о чём не волноваться. А с нашими тренировками, знаешь ли, и в пятьдесят здорово смотреться будешь. Так что женятся все преспокойно. Больше скажу, спрос на эту старую гвардию, — Акмар хохотнул с собственного каламбура, — высокий. — Эти двадцать пять лет ещё отслужить надо, — усмехнулся присоединившийся к троице Намали. — Сколько новобранцев гибнет в первые годы службы? Да что там в первые. Вот в том году только случай был. Помните Фархада из четвёртого отряда? Ему два месяца до отставки оставалось. И что же? В Раприи землетрясение, вместе с ним в двух городах и в десятке деревень оползни. Нас с четвёртым отрядом отправили на помощь военным эвакуировать население. Само собой, Гвардию в самую горячую точку. В Шакраз. Уж не знаю, какие идиоты додумались ставить арсенал под горой, видать, думали, что с естественной защитой надёжней будет. Да только гора на арсенал и сползла. Это потом уже выясняли, отчего там пожар случился, а тогда бочки с порохом взорвались, и уцелевшую после оползня половину арсенала разметало на полгорода. Фархада тоже по окрестным улицам собирали. Вот вам и отставка, товарищи. — Ты его не слушай, — отмахнулся Самал. — Намали у нас любит пугать байками да жуткими историями. Я не спорю, конечно, не все до отставки доживают. Дак и на гражданке, и в других частях армии случаи всякие бывают. У нас, наоборот, больше до старости доживают, потому как не абы кого в Гвардию берут. — Тут соглашусь, — кивнул Акмар. — Его величество когда условия такие перспективные ввёл, от желающих просто отбою не стало. И сейчас очень много. Так что пришлось отбор ещё строже сделать, чем раньше. Из сотен претендентов только единицы проходят. — И из них не все надолго задерживаются, — добавил Намали. — Потому что самое лучшее, на мой взгляд, в нашем ордене это то, что будь ты хоть сыном ремесленника, хоть принцем, а правила для всех едины. — И попасть к нам через своих дядюшек да батюшек нельзя, только самостоятельно, — заметил Самал. — В армии оно как: есть деньги — можешь купить себе и броню понадёжнее, и саблю качественнее. А у нас всё у всех одинаковое. И форма стандартная, и оружие только лучшего качества, и работа у всех общая. Едим за одним столом, спим в одних казармах, убираемся вместе, готовим по очереди. А ежели кто носом начнёт вертеть, родственниками, деньгами хвастаться, так тому пинок под зад и на прощанье никто не помашет. Желающих служить в Гвардии хоть отбавляй, никто особым отношением баловать не станет. Вот посмотри на нас — ни за что не угадаешь, кто в какой семье вырос. Оно у нас и не важно. После присяги мы все друг другу братья, все одна семья. И господин у нас один — император. Кроме него никто не имеет права нами командовать. Ни министры, ни сатрапы, ни сам наследный принц. — Потому Серая Гвардия и считается эталоном, — улыбнулся Триалин. — А я вот спросить хотел… почему серая? — Мы же тебе только что о том и рассказывали, — по-доброму усмехнулся Самал. — Ничем не выделяться, быть преданными одному делу — это наши основные принципы. Быть серыми. — Это звучит немного странно, учитывая, как сильно Серая Гвардия выделяется среди всех военных частей мира, — неловко хохотнул Айлин. — Гвардии выделяться можно, гвардейцам — нельзя, — уточнил Акмар. — Наш орден не всегда так выделялся, — улыбнулся Самал. — Тут во многом следует поблагодарить его величество, — добавил Намали. — Видишь ли, орден служит только императору. Ни богам, ни людям, ни стране — одному лишь трону. А потому именно император определяет, какого мы будем цвета: чёрного или белого. Сами по себе мы серые. Ни хорошие, ни плохие. Конечно, есть устав ордена, и каждый император старается давать приказы, не противоречащие ему. Впрочем, воля императора превыше всего. Если император прикажет вырезать чью-то семью, включая стариков и новорождённых детей, — мы беспрекословно выполним приказ. Если велит отправиться на чужбину, много лет шпионить в стане врагов, работая, скажем, дворцовым поваром, и подсыпать в чай соперника медленно действующий яд — любой из нас пойдёт на это. Но, как я говорил, императоры считаются с нашим уставом. Даже его величество Румиль не отдавал Серой Страже приказов, порочащих честь ордена. Потому что Серая Гвардия существует почти столько же, сколько императорская династия. Мы последняя и самая надёжная опора трона, — не без гордости закончил гвардеец. Триалин не ответил. Ему доводилось слышать о резне в Аль-Джаире, предшествующей правлению Эрииля. Неужели Серая Гвардия и была главным оружием в той бойне? Не то чтобы это обстоятельство изменило бы отношение принца к гвардейцам — всё-таки юноша прекрасно понимал, что дисциплина и беспрекословное подчинение приказам — это главные достоинства солдат. К тому же, трагедия произошла так давно, что никто из нынешних гвардейцев не мог в ней участвовать. Однако, деяния прошлого поколения могли лежать тенью на нынешнем. Как бы то ни было, а спросить о подобном Триалин не осмелился. — Я догадываюсь, о чём ты подумал, — хмыкнул Акмар, доставая из внутреннего кармана плаща трубку. — Многие по незнанию думают, что Серая Гвардия участвовала в Багровой ночи. Да, у той резни даже название есть. А те, кто знают, что мы были в стороне — винят нас в бездействии. Вот только по нашему закону, после смерти императора весь орден держит трёхдневный траур и несёт службу у гроба почившего императора. При необходимости охраняет тело: тоже всякие случаи были. — Мужчина неторопливо раскурил трубку и продолжил рассказ: — Присягу новому императору мы приносим только по истечению этих трёх дней. Без исключений. — А всё равно без неудобных моментов не обходится, — вздохнул Намали. — Хоть его величество обосновал реформы в ордене заботой о подчинённых и улучшением качества гвардии, мы все прекрасно понимаем, что главная причина другая — его величеству было неприятно осознавать, что его охраняют те же люди, что охотились на него. Это Серая Стража нашла его после побега и привела к его величеству Румилю. — Хвала богам, императоры у нас, как правило, живут долго, и война между наследниками случается примерно раз в столетие, — улыбнулся Самал. — Кажется, буря стихает, — вглядевшись в светлеющее небо, заметил Акмар. Намали кивнул и кликнул остальных: — Собираемся, ребята.***
Оставшиеся четыре дня до Долины Покоя ничем особенно интересным не выделялись. Барханы становились всё ниже, полусухие кустарники встречались всё чаще, и песок под ногами постепенно сменился камнями. Помимо сухого пайка на привалах жарили саранчу и ящериц, варили змеиные яйца на завтрак, запекали змей в ямах на ужин. На самых подступах к Долине Покоя росли колючие кустарники с чёрными ягодами. Отряд остановился собрать их про запас, но есть ягоды никто не стал. Принцу тоже разрешили попробовать только одну. — Много съешь — плохо станет, а потом долго спать не сможешь, — объяснил Намали. — Мы из этих ягод эликсиры бодрости готовим. — Забавно, что они растут возле Долины Покоя, — хмыкнул принц. — Ну, если съешь слишком много, тоже упокоишься, — хохотнул Акмар, быстрее всех наполнивший ягодами свою бутыль. — Так «Долина Покоя» — это в том же смысле, что и… покойники? — удивился принц. Когда он до этого слышал название долины, ему представлялись зелёные луга — этакий огромный оазис посреди пустыни, где путники могут отдохнуть после тягот дороги. — Да-да, в том самом смысле, — весело кивнул Акмар. — Покойников там много. Завтра сам всё увидишь. Айлин увидел. Увидел и понял, что «Долина Покоя» — это слишком романтизированное название для каменистой пустоши, где не росло ни одного чахлого кустика. До самого горизонта были лишь острые камни да чёрные руины древних могил под душным небом. — Одно здесь хорошо — аракарны и параку сюда почти не заглядывают. Разве что забредают на окраины. В долине ничего живого не водится, потому и хищников тоже нет. Даже птицы здесь не гнездятся, — вздохнул Акмар. — Жаль, конечно. Я вот на побережье вырос. Всё детство на столе были чаячьи яйца. Змеиные тоже ничего, да тут и змей не водятся. С другой стороны, можно вещи оставлять без опаски, — улыбнулся гвардеец. Преимущество было не слишком обнадёживающее. Чем глубже отряд продвигался в долину, тем хуже чувствовал себя принц. Потоки энергии в теле бесконтрольно завихрялись, отчего конечности часто сводило судорогой. Но Триалин не жаловался. Гвардейцы знали, что принц не так давно надорвался, и юноша опасался, что из-за странного поведения магии в его теле отряд может развернуться и экстренно доставить проблемного подопечного обратно во дворец. Его затруднения раскрылись на привале тем же вечером. Намали молча провёл ладонью вдоль спины принца, вздохнул и отвесил его высочеству подзатыльник. Затем подозвал Самала, а сам, порывшись в сумке, достал пузырёк с бледно-лиловой жидкостью и вручил его неловко потиравшему затылок Триалину. — По одному глотку три раза в день, пока не дойдём до полигонов. Айлин кивнул, тихо поблагодарил, а когда капитан отошёл, шёпотом спросил у лечившего его Самала: — Что со мной? — Это аномальная зона. Без должного уровня контроля энергии здешние искажённые энергетические потоки могут влиять на организм. У взрослых это обычно приводит к быстрой утомляемости или сонливости, но ты ещё слишком маленький. Мы сами виноваты, что не учли это и сразу тебя не предупредили. Нам-то здесь привычно, не первый год ходим, — улыбнулся Самал, выравнивая энергетические каналы в теле принца целительной магией. — Но ты тоже в следующий раз, если почувствуешь себя плохо, говори сразу. Нам за тебя перед его величеством отвечать, — строго отчитал принца гвардеец. — Хорошо, — тихо согласился пристыженный юноша и незаметно через рубашку сжал медальон на груди. Впрочем, занимало его совсем другое. Подумав, Триалин осторожно поинтересовался: — Его величество говорил, что здесь есть гробницы. Это они и есть? — мотнул подбородком в сторону давно развалившихся каменных насыпей принц. — Нет. Это когда-то были усыпальницы древних сатрапов или кого-то вроде них. Королевские гробницы к северу, в скалах. Завтра будем проходить недалеко от них. А послезавтра уже дойдём до полигонов. А ты что, покойников боишься? — поддразнил юношу Самал. — Только тех, что покидают могилы, — отшутился Триалин, стараясь прогнать непрошеные воспоминания о восставших по воле отца Акиэля мертвецах. Впрочем, с наступлением темноты стало не до шуток. Могильная тишина, окутавшая долину с приходом сумерек, заставила бы поволноваться и человека с куда более крепкими нервами. Даже звук собственного голоса казался тише, приглушённее, словно проходил через слой толстый ваты. А стоило разговорам у костра смолкнуть, как в животе всё свернулось от холодного, липкого ужаса. И если в пустыне, где водились змеи, скорпионы, аракарны и параку, Триалин, полагаясь на гвардейцев, почти ничего не боялся, то теперь, без каких-либо видимых причин, он не мог сомкнуть глаз от необъяснимого страха не проснуться. Будто этот тяжёлый воздух, сам дух этого места, задушит его во сне. У костра дежурил Намали. Триалин, устав вертеться, оставил попытки уснуть и, бесшумно проскользнув мимо спящих гвардейцев, подсел к капитану. — Без привычки тут мало кто может уснуть, — улыбнувшись, успокоил принца Намали и протянул жестяную кружку с чаем: — На-ка попей, а то замёрзнешь. — Спасибо, — прошептал Триалин и не услышал самого себя. — У тебя в аптечке есть энергетические эликсиры. Два глотка раз в шесть часов. Не больше двух суток подряд с твоим телосложением. Иначе голова будет сильно болеть и кружиться. Об остальных побочных эффектах я тебе рассказывал. Триалин понятливо кивнул. Подробный инструктаж о составе отряда, о внутренних порядках, о расписании, о комплектации обмундирования и, конечно же, о лекарствах и их применении он получил ещё в первый день похода, пока отряд шёл от Аль-Джаира к горной цепи. Детали гвардейцы уточняли уже по мере необходимости. Или напоминали, как теперь, беря в расчёт, что принц мог и не запомнить всего сразу. А запоминать приходилось много. В первую очередь Айлину нужно было запомнить расписание, чтобы не тормозить отряд. Подъём в половину шестого, затемно. Быстрые сборы, умывание, бодрящий согревающий отвар, приготовленный ночным дежурным. Затем небольшая молитва-присяга, больше напоминавшая мантру, в которой гвардейцы повторяли, что служат императору и призывают богов покарать их, если они нарушат клятву. Триалин в гвардии не служил, поэтому участия в общей молитве не принимал, но поскольку веру исповедовал в общем-то ту же, он взял привычку молиться по утрам Флааргусу, верховному богу и Отцу всего сущего. Не то чтобы Айлин действительно надеялся на его помощь, но с раннего детства его учили, что короли и императоры превыше всего должны чтить Флааргуса, поскольку тот был царём богов и покровительствовал монаршей власти. Отец Триалина тоже поклонялся Флааргусу. Может, и правы были кунгусы в мнении о том, что боги оставили этот мир и правят в нём только демоны. Однако же кунгусам и демоны не помогли. Ни в прошлой войне, ни в последней. А потому, выходит, только и остаётся, что верить в самого себя. Триалин продолжал молиться и посещать храмы по праздникам, потому что этого от него ждали окружающие. Сам же принц считал, что уповать на помощь богов или демонов, просить защиты у высших сил — это как-то не по-взрослому. Может, боги и существовали, вот только с чего люди взяли, что таким всесильным существам есть дело до сует смертных? И даже теперь, зная о своей настоящей сущности, Айлин всё равно молился и сам не знал зачем. Иногда, разнообразия ради, он обращался в молитвах к Ханаю, богу неба и вестнику мира. На языке кхарди он звался Ирауки — миротворец, и был единственным богом, которого кхарди признавали и почитали. Забавно, что кунгусы относились к нему прямо противоположно. В древних книгах они называли его Ханис — раздор. И как же тут разобраться, кто из всех рас прав, какая религия верна? Все эти философские размышления, возникавшие у принца во время утренних молитв, напрочь выветривались во время тренировки. Тренировки для Триалина и лёгкой разминки для остальных гвардейцев. Юноше хотелось плакать при виде даже не запыхавшихся солдат, в то время как принц после интенсивных упражнений готов был упасть на песок и долго лежать, не в силах пошевелиться. Впрочем, так тяжело было только в первые дни. Потом принц, пообвыкнув, уставал всё меньше и меньше. За тренировкой следовал лёгкий завтрак, после которого с первыми лучами солнца отряд выдвигался в путь. До пустыни лагерь ставили только на ночь, но в самой пустыне устраивали часовой привал и днём, когда солнце стояло в зените, а воздух нагревался так, что дышать становилось больно. Отряд располагался у подножия высокого бархана, затем кто-нибудь из гвардейцев, подняв песок в воздух, создавал песчаную крышу без стен и, тем самым, обеспечивал всех тенью. Потом устанавливался защищавший от ветра купол, внутри которого воздух быстро остывал до приятной температуры, и отряд, выставив двух дежурных, устраивался на отдых. Кто-то спал, кто-то играл в карты, а кто-то, лёжа на песке, неторопливо курил трубку. Триалин спал. Как бы ему ни хотелось побольше со всеми пообщаться — всё-таки долгая ходьба и лицо, наполовину закрытое тканью, к праздным разговором в пути не располагали — а тело требовало сна. Айлин так и не узнал, что эти дневные привалы гвардейцы внесли в своё расписание только ради него, поняв, что дневные переходы в пустыне принц не выдержит. Гвардейцы тактично сделали вид, что не заметили кровавых мозолей на ногах юноши в первые дни похода, и оценили, что их маленький протеже ни разу не пожаловался, не попросил идти медленнее или сделать привал, мужественно вынося боль и трудности. Они ждали, что принц будет ныть или хотя бы ворчать, и были готовы идти ему на уступки — в конце концов, это был не просто принц и ученик императора, а гость страны и наследник союзной империи — но никак не ожидали, что гордый мальчик ни словом, ни вздохом не выкажет слабости. Прослужившим много лет в одном отряде мужчинам не нужно было договариваться, чтобы в едином молчаливом согласии изменить предписанное расписание. Они вставали чуть позже, ложились чуть раньше, меньше тренировались и устраивали полуденный привал. И делали всё это так естественно, что принцу и в голову не пришло, что ради него суровый поход в пустыне превратился для гвардейцев в пикник с прогулкой. Незачем Триалину было знать, что обычно отряд останавливался на ночлег раз в два дня. Незачем было знать, что обычно гвардейцы специально шли более долгим маршрутом, обходя гнездовья аракарнов, чтобы можно было идти и ночью. И хотя император велел не делать Айлину сильных поблажек, гвардейцы прекрасно понимали, что Эрииль ждёт от них абсолютной сохранности принца. А потому приходилось исподтишка приглядывать за юношей так, чтобы сам Триалин ничего не заметил. А поскольку Триалин ни на что не жаловался и молча терпел все тяготы, следить приходилось внимательно. Не перегрелся ли северный принц на солнце, не надышался ли дымом, не отравился ли непривычной едой, не получил ли солнечный удар. Сколько вещей, незначительных для закалённых солдат, могли стать фатальными для ребёнка. Присмотр за ним тоже был своего рода тренировкой. Экзаменом на внимательность и предусмотрительность, самое сложное в котором — сохранить хрупкий баланс между опекой и обучением. С одной стороны, нельзя заморить подопечного до смерти, с другой — нельзя позволить ему заметить, что с ним нянчатся. Подобное открытие стало бы ощутимым ударом по гордости для любого, не говоря уже о принце, который в столь юном возрасте был ветераном войны. К счастью, Триалин обо всём этом не знал и спокойно спал на дневных привалах, чтобы набраться сил перед следующим переходом. На ночлег отряд останавливался незадолго до заката. Солдаты разбивали лагерь, выставляли дозорных, готовили ужин, устраивали небольшую вечернюю тренировку, немного отдыхали и травили байки у костра за ужином, а затем шли спать, чтобы на следующий день повторить всё по новому кругу. Даже привыкнув к новому режиму, Айлин уставал за день так, что засыпал, стоило ему только лечь. За две недели в дороге он даже почти забыл о своей настоящей цели. И потому теперь чернеющие в призрачном свете звёзд руины древних захоронений с такой силой напомнили юноше, для чего он здесь. Принц сидел у костра возле Намали, вглядывался в сумрак ночи за кругом света и впервые за последние годы хотел по-настоящему помолиться.