Кольцо демона: легенды востока

      Недалеко от портового города Нурабат, в провинции Сяну, относящейся к сатрапии Акмурзан, была маленькая рыбацкая деревушка Эрмыш. Таких вдоль побережья много, но для меня Эрмыш был особенным местом, потому что там я родился и вырос.       Всё своё голодраное детство я провёл, помогая чинить сети, латая лодку, продавая улов в Нурабате и разоряя с соседскими мальчишками чаячьи гнёзда. Море было нашим единственным источником пропитания, единственной возможностью заработать. Отцы уходили на лодках под парусами в море, мы ныряли за мидиями и устрицами, женщины следили за домом. Скот никто не держал. Только у нескольких семей, включая нашу, были мулы или ослы, которых запрягали в телегу, чтобы отвозить улов в город. Но Нурабат и сам стоял у моря, и хотя большую часть прибыли город получал от торговли и пошлин с купцов, дарами моря там некого было удивить, а потому наш труд стоил гроши. Так и жили. Не голодали и хорошо. Даже на дрова денег хватало, поэтому я бы не сказал, что детство я провёл в полной нищете. Смотря с чем сравнивать. Реньяру эти условия показались бы непригодными для жизни, а вот для жителей какой-нибудь деревни в одной из центральных сатрапий, которые сильно зависели от сезона дождей, мы жили почти роскошно. Море кормило нас круглый год. Я всё ещё помню матушкин суп из водорослей и жёлтой придонной рыбы хаш. Мне до сих пор кажется, что ничего вкуснее я в своей жизни не ел. Но да будет о моём детстве.       Четырнадцать лет моей жизни пролетели, ничем особенным не запомнившись. Нас в семье было пятеро: отец, мать, я и младшие брат с сестрой. Сестре только исполнилось десять, брату — восемь, и они были уже полноценными помощниками родителям. Остальные дети умерли либо в младенчестве от болезней, либо в совсем малом возрасте от несчастных случаев, так и не дожив до сознательного возраста. Так что было нас трое у родителей, и мне, как старшему, полагалось разделить с отцом ответственность за семью.       Всё началось в середине моего пятнадцатого лета. Рыбы в море стало меньше, устрицы у побережья почти исчезли, а водоросли стали источать несвойственный им запах. Откуда необразованные рыбаки могли узнать, что случилось с морем? Что нам оставалось кроме молитв богам? Рыбаки уходили всё дальше в море. Возвращались не все. Несколько семей потеряли своих кормильцев. Очень скоро стало не на что покупать хлеб и дрова. Кто-то бросил всё и на последние деньги уехал в Нурабат, но большинству оказалось не так-то просто оставить насиженные поколениями предков места. Настало тяжёлое для всех нас время. Я беспокоился за отца, когда он пропадал в море почти на неделю, но он не брал меня с собой, опасаясь, что некому будет кормить семью, если мы оба погибнем в море.       В очередной раз продавая скудный улов на рынке в Нурабате, я услышал разговор прохожих. Они говорили про набор в армию, обсуждали жалованье военных и то, как легко живётся солдатам на налоги простых людей. Я мало знал о мире за пределами моей деревни и портового городка. Я не умел читать и писать и все новости узнавал из разговоров на улицах Нурабата. Конечно, перспектива вступить в армию меня заинтересовала. В то время Астелла ни с кем серьёзно не воевала. В редких локальных стычках с Райкуром участвовала регулярная армия, а такой сброд как мы использовался только для поддержания порядка в колониях. В общем, я размышлял пару часов, а потом бросил лоток с рыбой и пошёл искать пункт набора. Стоя в очереди, я узнал, что по новому закону в армию берут только с восемнадцати. Это был день середины лета — мой пятнадцатый день рождения. Я не мог ждать ещё три года, моя семья не могла ждать. Когда очередь дошла до меня, я солгал о своём возрасте. Это оказалось нетрудно. По комплекции я выглядел как взрослый мужчина, небольшие усы прибавляли возраста, а постоянная работа на солнце и солёном ветру наделила меня мелкими морщинами. Да и документов в то время у простолюдин не водилось. Это сейчас его величество постепенно обязывает сатрапов проводить перепись свободного населения, а тогда любому могли поверить на слово. Вот так вот.       В тот день я вернулся домой с тремя грошами, но радостной вестью. Радостной она была, как вскоре выяснилось, только для меня. Родители ругались, грозились, уверяли, что я нужен дома, спрашивали, что станет с семьёй, если отец не вернётся с рыбалки. Пытались, значит, взять меня угрозами и мольбами. И я чуть было не поддался, но потом понял, что их страх перед неизвестностью погубит семью скорее, чем моё отсутствие. К тому же, я ведь собирался отправлять им своё жалованье. Мои доводы их не интересовали, и на следующий день я покинул отчий дом под ругань отца и слёзы матери. Только сестрёнка с братишкой махали мне рукой, и те с мокрыми глазами.       Так началась моя военная карьера. Сначала новобранцев две недели учили обращаться с копьями и арбалетами, а потом распределили по частям. Мне повезло оказаться в восточном гарнизоне, база которого располагалась близ шумного городка Лопэй, в колонии Шимшит, иначе называемой эргурской провинцией, которая была частью сатрапии Карии. Почему повезло? Много причин, встреча с Намали одна из них. В жизни не встречал столь удачливого и безрассудного человека. Потом-то Намали остепенился, а как капитаном назначили и вовсе стал почти серьёзным. Но я-то помню его ещё с восточного гарнизона, где о его похождениях старожилы до сих пор травят байки.       Намали, как и я, прибавил себе пару лет, чтобы попасть в армию. В момент нашей встречи ему было шестнадцать. Он сразу собрал вокруг себя внушительную компанию, которую я поначалу сторонился. Я пришёл в армию, чтобы заработать и не дать своей семье умереть с голода. Намали пришёл в поисках новых впечатлений. Каждый вечер в казармах, когда ему не выпадало дежурство, он собирал толпу восторженных слушателей, рассказывая о своих авантюрах. На самом деле не я один считал его брехуном, но слушать его байки было интересно. Всё это выглядело так, будто Намали жил в каком-то совершенно другом мире, где на него чуть ли не каждый день сваливалось приключение. Мне, не видевшему ничего, кроме своей деревни и портового городка, ни на миг не верилось, что кто-то может жить, не задумываясь о еде и крыше над головой. Конечно рассказы Намали были для нас как сказки на ночь. Он рассказывал о том, как плавал в море с купцами, как отбивался от пиратов тростью капитана, как сбежал из плена вместе с ручной обезьянкой, как обокрал контрабандистов и как вместе со своей обезьяной попал в слуги к богатому торговцу. Рассказывал о том, как пересекал пустыню с караванами, как купался с черепахами в прудах Небесного храма. По его словам, он видел и вулканы Эоа-Ло, и солёные озёра Вифини, и фестиваль фонарей в Аккаде, и джунгли Эсмабарата. Он работал и на корабле, и торговцем, и прядильщиком, и пастухом, и в ювелирной лавке. В общем, одна байка чудней другой. Мы посмеивались вначале, а потом стали лучше его узнавать. Из всего набора новобранцев он единственный умел стрелять из настоящего ружья, был единственным, кто мог выстоять в рукопашной с настоящими солдатами. Постепенно выяснилось, что он умеет готовить блюда любой провинции Астеллы, легко читает, пишет, свободно говорит на четырёх языках и даже немного владеет магией. Он прекрасно пел и играл на лютне, потому что когда-то путешествовал с бродячими музыкантами. Он разбирался в растениях и ядах, лучше всех держался в седле. Казалось, нет такого дела, которого он не умел и не пробовал. Удивительно, как при всём этом он не обзавёлся завистниками. Возможно, потому что Намали был рождён лидером. Он всегда и всем помогал: и советом, и делом. И меня, державшегося в стороне от всех, он заметил первым. Сначала учил меня письму и чтению, потом стал чаще выбирать меня в качестве партнёра на тренировках, а когда нам разрешили в свои выходные ездить в город, принялся таскать меня с собой. Как-то незаметно мы и сдружились.       Намали оказался тем ещё распутником. Каждая наша поездка в город заканчивалась тем, что на базу я возвращался один, а он появлялся спустя пару дней и задабривал офицеров дорогой выпивкой. За взятки и подвешенный язык ему всё прощали. Ну и за внешность тоже. Потому что Намали, вдобавок ко всем его талантам, был ещё и завидным красавцем. А на моём фоне и вовсе казался каким-то принцем. Женщины и мужчины на него так и вешались.       Тут необходимо отступить и остановиться на эргурских нравах. Эргуры давно являются частью Астеллы, но только на карте. И внешностью, и взглядами, и религией они сильно отличаются от нас, а потому нет ничего удивительного, что эта колония до сих пор остаётся самой проблемной. Каждый раз, когда очередной император пытается вмешаться в их уклад жизни, они поднимают восстания и насмерть отстаивают свою свободу. И каждый раз добиваются своего, оставаясь частью Астеллы, но сохраняя свои законы и обычаи. У них практически нет различий в статусе между мужчинами и женщинами. Женщины не покрывают голову, носят штаны и только по праздникам надевают платья и юбки, едва прикрывающие колени. Пьют эргурки наравне с мужчинами, наравне с ними работают и наравне с ними воюют, если придётся. Эргуры поклоняются солнцу и огню, верят, что в каждом живом существе заключена частица света и цель жизни каждого человека — поддерживать свой свет. Их праздники — это какое-то безумие, но Намали чуть не сменил веру, впервые побывав на одном из них. И внешность у эргуров запоминающаяся. Я слышал о них даже у себя на родине. В Астелле незнакомые с эргурами зовут их красными язычниками и огненноволосыми. Это недалеко от истины. Волосы эргуров на солнце сияют красной медью, что делает их экзотичным товаром на рынках. Ещё экзотичней эргур без татуировок. Таких ещё поискать надо, поскольку почти все эргуры делают себе татуировки-обереги на теле, а иногда и на лице. Детей воспитывают общинами в несколько семей, так что у них даже нет разделения на своих и чужих детей. В общем, эргурские нравы открытый любви и впечатлениям Намали принял всей душой.       Любовниц и любовников он менял так часто, что мы не успевали запоминать их имена. Причём каждый раз Намали утверждал, что теперь-то нашёл настоящую любовь. Самая длинная продлилась месяц. Самая короткая — полночи. За пять лет нашей службы в гарнизоне Намали шесть раз почти женился. И хотя в Лопэй все знали о его репутации, меньше поклонников у Намали не становилось. Мне тоже перепадало с его стола. Часто, отказывая очередной влюблённой особе, мой друг рассыпался в извинениях, утверждая, что недостоин столь чистой и светлой девушки, а затем, дав ей выплакаться на его плече, говорил, что знает человека благонадёжного и постоянного, но страдающего от недостатка женской нежности. Этим человеком, разумеется, был я. Так Намали и сводил меня с моими любовницами. Делить ложе с мужчинами мне не хотелось. Это Намали на спор соблазнил приехавшего с проверкой столичного генерала, да так, что этот генерал чуть его с собой и не увёз. Только у прохвоста Намали могло хватить наглости и ловких оправданий, чтобы остаться и в милости у командования, и на пригретом месте в гарнизоне. Просто чудо, что за всё это время он не подцепил ни одной срамной болезни.       Так и пролетели пять лет весёлой и беззаботной службы в восточном гарнизоне близ шумного городка Лопэй, прежде чем Намали задумался о будущем. И своём, и моём. Разгульная жизнь успела ему наскучить и, не желая всю жизнь сидеть у границы, Намали, в своих лучших традициях, замахнулся на службу аж в Серой Гвардии. — Мы станем гвардейцами, — твёрдо и бескомпромиссно заявил он одним прекрасным вечером. Я попробовал его осадить, мол, Серая Стража — это элита, туда не берут абы кого, на что Намали только рассмеялся и ответил: — Значит мы подходим.       Я полагал, что эта идея продержится не дольше его романов. Хотя я уже хорошо знал Намали и считал его другом, мне не верилось, что такой ветреный человек способен посвятить себя одному делу. И не передать словами, как я удивился, когда спустя пару месяцев он поделился со мной своим планом, благодаря которому мы должны были попасть в орден. Предполагалось, что мы должны были оставить гарнизон и перебраться в столицу, устроиться в городскую стражу и найти себе учителя, который поднатаскал бы нас в магии. План был полон рисков и во многом опирался на удачу. Конечно, я его не поддержал. Почти всё жалованье я отправлял семье. У меня попросту не было средств на жизнь в столице. Вопрос на некоторое время отложился. А потом нас, в числе лучших солдат, отправили через всю империю на западную границу, где участились стычки с Райкуром. Так и закончилась наша спокойная жизнь в Шимшите. Надо было послушать Намали и подать в отставку, пока была возможность. Я всего лишь хотел спокойной жизни и лёгких денег, чтобы прокормить семью. Однако у судьбы оказались свои планы.       На границе мы воевали три года. Не постоянно, конечно, но жили напряжённо. Там мы, наконец, узнали, что такое армейская дисциплина. Я полагал, Намали дезертирует. Он и не думал. Всё свободное время, а его было очень мало, мы посвящали тренировкам. Повышали свои шансы выжить в следующем бою. И всё-таки многое зависит от случая. В конце осени третьего года произошло крупное сражение. Погибло больше половины нашего батальона, и это мы были ещё в не самой худшей точке. Битва шла около десяти часов, нам же казалось, будто это побоище длится вечно.       Намали ранили в бедро. Мы постепенно отступали, но Намали не мог идти. А я не мог его бросить. В какой-то момент мы оказались отрезаны от своих. Намали сидел в воронке от взрыва и прикрывал меня заклятьями, а я просто пытался выжить. Кружил возле этой воронки и в каком-то нечеловеческом исступлении рубил всех подряд. Махал кулаком, рубил, бил, пинал. Как зверь. Я и был зверем. Зверем, пытавшимся когтями и зубами вырвать себе жизнь. Для формул нужны сосредоточенность и время, которых у меня не было. Я себя-то в тот момент не помнил. Даже волосы стояли дыбом от ужаса и ярости, что двигали мной. И всё же, на всякого зверя найдётся охотник. Я опомнился, когда лицо обожгло лезвие вражеского клинка. Его хозяина я тут же зарубил, а в следующее мгновение ослеп от боли и крови.       Меня спасла удача Намали. Богами клянусь, будь на его месте кто-то другой, я бы погиб. Но там был Намали — самый везучий человек из всех, что я встречал. В тот момент, когда меня повалили на землю, подоспела подмога — четыре отряда Серой Гвардии. Ну, о том, что их было именно четыре, я узнал позже, уже в лазарете, а там, на поле боя, моим последним отчётливым воспоминанием была вода. Водяное щупальце прижало меня к земле, а затем ужасающей мощи волна смыла окруживших нас врагов. Очнулся я уже в военном госпитале, переполненном стонущими раненными, пропитанным вонью крови, гноя и испражнений. Коек не хватало. Нам с Намали достались лежанки на полу. Когда я очнулся, Намали с кем-то увлечённо беседовал. Бинты покрывали большую часть моего лица — оставались только небольшие щелки для носа, рта и одного глаза. Воняло от бинтов так жутко, что мой единственный открытый глаз слезился. Но несмотря на всё это, мне удалось разглядеть собеседника Намали. Это был молодой на вид мужчина в строгой серой форме. Медно-красные волосы говорили об эргурском происхождении, но в том, как этот военный держался, в его манерах и речи угадывался настоящий вельможа. Он мягко улыбался Намали и охотно отвечал почти на все вопросы моего друга. Заметив, что я очнулся — а незнакомец заметил первым — он позвал целителя, а затем, сердечно простившись с Намали, ушёл. Это был капитан третьего отряда Серой Гвардии — Эльмир Хун Сэра ла Кария.       Встреча с ним окончательно и бесповоротно убедила Намали в необходимости идти в гвардию. Тем более, что у нас-таки выпала такая возможность. Из-за ран мы получили отпуск, а вскоре был подписан новый мирный договор между Райкуром и Астеллой, и часть армии распустили. Мы оказались в числе отставных. Прежде чем ехать в столицу, я хотел побывать дома, увидеть семью, с которой был разлучён уже восемь лет. Намали поехал со мной.       Корабль довёз нас до Нурабата, а оттуда мы наняли извозчика до моего родного Эрмыша. Все эти восемь лет моя семья жила в основном на моё жалованье. Отцу даже удалось скопить приличную сумму и купить под залог списанный баркас, на котором выходил в море с остальными мужчинами деревни. Вместе они уходили далеко в море, и только таким образом им удавалось возвращаться с хорошим уловом. А поскольку цена на рыбу в провинции выросла, продавать её снова стало выгодно, и выручки хватало на всю деревню. Рыбаки даже подумывали о покупке ещё одного баркаса. Дела помаленьку шли в гору, а затем одного за другим рыбаков стала косить неизвестная хворь. К нашему с Намали приезду несколько человек уже скончались, а отец был прикован к постели. Я не мог оставить семью в такой момент.       Намали согласился задержаться в деревне, пока мой отец не поправится. Днём мы помогали по хозяйству, ездили в Нурабат за покупками. Намали считал, что жителям деревни не мешало бы разнообразить свой рацион и загорелся идеей разбить сады вокруг Эрмыша. За деревьями и удобрениями пришлось ехать аж в столицу провинции. Там же мы нашли хорошего целителя, согласившегося съездить в Эрмыш. Два месяца мы с Намали сажали апельсиновые деревья и учили жителей деревни, как за ними ухаживать. Мой отец и остальные заболевшие стараниями лекаря стали выздоравливать, жизнь снова понемногу налаживалась. Я всё чаще грезил о том, как было бы здорово остаться в Эрмыше навсегда. Жить спокойной размеренной жизнью рядом с семьёй и Намали. Моя сестра стала уже совсем взрослой и выросла настоящей красавицей. Я часто замечал, какими недвусмысленными взглядами она обменивалась с Намали, как нервно поправляла платок, как вопреки приличиям искала повод оказаться поблизости от него. И хотя я постоянно ворчал и бранился на них, в глубине души я был бы рад породниться с Намали. Вот только его такая жизнь не устраивала. Я видел, что ему скучно, и каждый раз, когда он спрашивал, сколько ещё я собираюсь тут оставаться, я неуклюже переводил тему. Конечно, его это расстраивало, а что поделать. Я на войну насмотрелся. И так никогда красавцем не был, а с этим шрамом на пол-лица стал и вовсе уродом. То ли дело Намали. У него все шрамы были в таких местах, что только украшали его. На груди, на плечах, на бедре. Везучий, одним словом.       Однако вечно эта мирная жизнь продолжаться не могла. Мой отец поправился и уже собирался в новое плавание. Мы с Намали помогли наверное всем в деревне: кому забор починить, кому стол сколотить, и всё в таком духе. Работа, конечно, всегда находилась. За теми же апельсиновыми посадками нужен был глаз да глаз, но всё равно мы всё чаще и чаще находили время гулять по окрестностям. Видимо, так сказывалась невозможность для Намали сидеть на одном месте. Иногда мы брали с собой моих младших брата с сестрой, а иногда уходили вдвоём. Набирали полную корзину еды, разводили костёр где-нибудь на скалах, болтали всю ночь напролёт и встречали холодные рассветы в обнимку у затухающих углей. Такой и стала последняя ночь Намали в Эрмыше.

***

— Эта ещё не дожарилась, — перевернув рыбу на шпажке, заметил Самал. — Ай, не могу больше ждать. Наливай уже, — отмахнулся Намали. Самал обречённо вздохнул и, откупорив флягу, налил вина себе и другу. — Хорошо до чего, — залпом осушив чарку, сыто улыбнулся Намали, проводил взглядом сорвавшуюся со скалы чайку и сощурился, глядя на тонущее в море солнце. — И я о том же. Хорошо же здесь. Тихо, спокойно, — осторожно начал Самал. — Тоска смертная, — фыркнул Намали. — Как ты здесь не помер со скуки? — Ну, знаешь ли, — Самал оскорблённо поджал губы, — не у всех жизнь — сплошное приключение. Кого-то и в родное гнездо тянет.       Намали тихо усмехнулся, перевернул несколько рыбёшек на углях, выбрал одну и отложил остывать на камень. — Нет у меня родного гнезда, — спустя некоторое время тихо ответил мужчина. Самал, разливавший вино, поднял изумлённый взгляд на друга. Казалось, Намали собирался с духом чтобы рассказать нечто важное. Самал, посерьёзнев, молча протянул другу чарку. Намали снова залпом выпил, закусил лепёшкой и, собравшись с мыслями, продолжил: — Я не помню свою мать. Мне было пять лет, когда отец продал меня, чтобы покрыть свои долги. Две серебряные монеты. Не знаю, чья это была валюта. Не наша. Две серебряные монеты, Самал, — мужчина усмехнулся и протянул чарку за добавкой. Самал молча подлил. Их последнее жалованье было в сто двадцать золотых дигр и четыреста серебряных каланов. — Меня купил не слишком богатый купец. Всего три корабля было. С капитанами, командой. Но на слуг он сильно скупился. Меня купил, потому что сам был в возрасте, требовался помощник. От меня немного требовалось: держать каюту в чистоте да стол накрывать. Потом по велению хозяина один из капитанов стал учить меня чтению, письму и цифрам. По счётным книгам. Других ни на одном из трёх кораблей не было. У хозяина глаза уже плохо видели, и я должен был перепроверять счета и выписки, читать ему вслух. Со мной на самом деле хорошо обращались. Не баловали, конечно. Кто ж рабов балует? Но и не наказывали без вины. Я прожил в море три года. Когда останавливались в портах торговать — обычно на несколько недель — хозяин везде брал меня с собой. И к своим друзьям, и в весёлые кварталы. Один раз проиграл меня в карты, но через пару дней выкупил обратно. Так я узнал, что цена на меня выросла аж до двадцати каланов, — Намали горько рассмеялся, чуть не расплескав вино. — Подождал бы отец пару лет и разбогатеть бы смог, а? Дети дешёвый товар. То ли дело подростки и молодые мужчины.       Самал не нашёл что ответить, да и не знал, стоит ли. Впервые друг открылся ему с совершенно незнакомой стороны, и Самалу стало совестно за все короткие моменты зависти насыщенной жизни товарища. Намали снова выпил, зажевал остывшей рыбкой и продолжил: — Мы шли на восток, в Эсмабарат, когда на нас напали пираты. Восемь кораблей. Пять из них с пушками. Бой был коротким. Хозяин решил сдаться, надеялся откупиться. Их всех повесили у меня на глазах. Тела скинули за борт. Меня оставили за смазливое личико. Хотели продать или себе оставить. Второе, скорее. Команда… хозяин… Не сказать, что я любил их, но и чужими они мне не были. В любом случае, кроме них у меня никого и не было. И когда их вешали, одного за другим, а я ничего не мог сделать… — Намали замолчал, взял у друга флягу и выпил из горла. — Вот так вот в восемь лет я попал к пиратам. На наших кораблях было много дорогих товаров, шёлк, золото, а ещё вино. Шестьдесят бочек отборного красного вина. Эти ублюдки не могли не отпраздновать такую добычу. Перепились и передрались друг с другом. Я сидел в клетке. В соседней сидела обезьянка. Очень умная обезьянка. Она открыла свою клетку, уж не знаю, как умудрилась. Потом мою. Так мы с Нали и сбежали. Без еды, без карты, без обуви даже. Через два дня меня поймали контрабандисты. Оказывается мы были недалеко от одного из крупнейших в стране чёрных рынков. Жёлтая бухта. Ты о ней и не слышал поди?       Самал покачал головой. — Мало кто из непосвящённых знает о ней. Пираты, контрабандисты, нечистые на руку купцы, да и знать съезжаются туда, потому что там можно достать всё что угодно. Хоть жгученосов, хоть императорские опалы, хоть свежевырезанное сердце младенца. Любой запрос за ваши деньги. Ну а живого товара там, понятное дело, самый богатый выбор. Я попался как раз работорговцам. Они в основном кунгусами торговали, но и эти бледные люди с севера тоже были. Женщины крастские или с Дегроуэля, хер их разберёшь, и дети чуть старше меня. Мы в клетках сидели, ноги в колодках. Люди вперемешку, кунгусы по одному в тесных и очень толстых клетках. Потихоньку нас разбирали. На пятый или шестой день появились пираты, мои знакомцы. Они меня узнали. Из-за Нали скорее всего. Наверное это было дело принципа, получить меня обратно. Так что цена на такую подкильную зелень как я выросла до золотой дигры. Вечером они пили все вместе. Я сидел на привязи, рядом в клетках — ещё не распроданные рабы. Одна девушка, кунгуска, спровоцировала этих ублюдков. Щебетала им что-то на своём, жеманничала, ластилась. Ну они и вытащили её из клетки. Пустили по кругу. Всю ночь пили и трахали её и ещё нескольких женщин, не самых красивых. А под утро, когда все уже на ногах не стояли, девчонка эта, кунгуска, всех убила. Призвала своих чудищ и устроила резню. Еще и сама крови напилась. Потом взяла ключи, вернулась к клеткам. Сама голая, вся в крови, лицо каменное. В клетках сидели двое её младших братьев. Она выпустила всех, забрала мальчишек и сбежала. — Прям голышом? — не удержался Самал. Намали закатил глаза. — Не знаю. Нет, скорее всего. Я на неё не смотрел. Мы с Нали немного задержались набрать припасов в дорогу. Да и не успели бы мы за кунгусами-то. Ещё и по сумеркам. Хоть яснилось, а всё ещё темно было. Кое как с загона того выбрались в порт. Прокрались на корабль под райкурским флагом — мы с Нали, то есть — и через неделю уплыли так никем и не замеченные. Потом-то нас, разумеется, нашли. Мне удалось купить себе место на корабле краденым кольцом и умением читать и писать. Райкурцы они дельцы, лишних вопросов не задают, лишь бы нажива была. С этими купцами я доплыл до Аккада, а там уже попросился слугой в дом торговца за жалованье в четыре калана в месяц. Мне было девять. Налей ещё.       Самал с нечитаемым выражением на лице откупорил ещё одну флягу и, наполнив свою чарку, передал флягу другу. На горизонте затухал закат. Зыбкая полоса света на водной ряби тускнела. Внизу, разбиваясь о камни, шумел прибой. Ночной бриз холодил спину, раскидывал искры от костра и норовил сдёрнуть полотенце с корзины. Намали, не отрывая взгляда от горизонта, молча прикладывался к горлышку. Самал убрал рыбу с огня. — Ты всегда так весело рассказывал о своём прошлом, — неуклюже начал мужчина. — Я и подумать не мог…       Намали усмехнулся. — Когда за спиной нет хорошей истории, только и остаётся, что приукрашивать то, что есть. Да и кому интересно слушать жалостливую историю сиротки-раба? — Мне, — почти шепотом ответил Самал. — Тебе и рассказываю. На чём я остановился? — Как ты пошёл в слуги в девять лет. — Ага, точно. Ну, я предполагаю, что мне было девять. Я и теперь-то точного своего возраста не знаю. Считал с пяти лет, потому что когда отец продавал меня, он сказал торговцу, что мне пять. Ни день, ни даже месяц своего рождения не знаю. Перед армией только придумал. А, неважно. У того хозяина я недолго работал. Он разорился и мне пришлось искать новую работу. Года четыре скитался с места на место. Где-то работал просто за еду. В тринадцать — или около того — мне вроде как повезло устроиться к богатому торговцу. Год я ходил в домашних слугах. Знаешь, какое счастье ходить в чистом, не голодать и высыпаться? А жалованье! Почти двадцать каланов! Я думал, что вот оно, наконец-то всё наладилось, большего и желать нечего. А потом хозяин взял меня с собой в Карию. Наш караван пересёк пустыню, мы остановились в Небесном храме отдохнуть. Красивое место, спокойное. Я подумывал там остаться. За две недели подружился со всеми послушниками и послушницами. С одной сблизился слишком сильно. Потом я узнал, что её продали в наложницы в двенадцать лет и она ненавидела вообще всех мужчин. Болела одной заразной дрянью и старалась заразить как можно больше мужчин. У женщин эта болезнь развивается годами, у мужчин — в считанные дни. Жрецы храма спасли меня, но к тому времени, как я встал на ноги, наш караван ушёл. Никто бы не стал полтора месяца ждать какого-то мелкого служку с ручной обезьянкой. Я их понимаю, — Намали улыбнулся и снова выпил. — Настоятель храма сказал, что для избавления от этой заразы мне нужно омыться в источниках Эоа-Ло. Жрецы дали мне в дорогу травы и настои, чтобы держать болезнь в узде некоторое время, и я отправился к хребту. Вдвоём с Нали. Дорога заняла несколько месяцев. Нали заболела и умерла. От старости скорее всего. Но… она была моим единственным другом. Обезьянка, — Намали усмехнулся, однако в этом смешке не было ничего, кроме горечи. — Опуская подробности, мне удалось вылечиться. И почти сразу я попал к контрабандистам. Родился видать под особой звездой, — хохотнул Намали. — Выбор был невелик: или работать на них или быть снова проданным на чёрном рынке. Четыре месяца я жил с ними, выполняя самую грязную работу. Потом мне стали доверять дела посерьёзнее. Дошло до сбора личинок жгученосов. На одном из таких сборов меня укусил огненный червь. К счастью, маленький. Но ноги всё равно парализовало, и я стал бесполезным. За усердную работу мои благодетели не стали бросать меня в горах. Довезли до ближайшей деревни и оставили на дороге, мол, если повезёт — кто-нибудь подберёт. Повезло. Меня подобрал странствующий жрец. Правда, на деле оказалось, что он дезертир из райкурской армии и под видом жреца скрывался в Астелле. Он выходил меня и мы долго путешествовали вместе. Иногда задерживались в крупных деревнях, чтобы подработать. Городов он избегал. Меня это не волновало. Казалось, я наконец нашёл друга, хотя дружбой наши отношения не ограничивались. Он был моим учителем. Отчего-то я не задавался вопросами, откуда он столько знает о политике, почему так хорошо владеет оружием и магией, откуда такие манеры. Ты уже догадался, верно? — Он был из райкурской знати? — Изменник. Вроде как. Я до сих пор не знаю, что он натворил на родине, но даже в Астелле за его голову была назначена награда. В Карии мы напоролись на охотников за головами. Моего учителя убили, а меня взяли в плен и сдали властям в качестве сообщника. Меня должны были повесить, но мой покойный учитель был замешан в каком-то крупном политическом скандале, и в дело вмешалась Серая Гвардия. После тщательных допросов меня отпустили. В городе, где я на тот момент находился, проходил набор в армию. Я устал скитаться по миру, хотел хоть ненадолго где-нибудь осесть, может, даже жениться. Не знаю. Я долго не думал. Записался и был отправлен в восточный гарнизон. А дальше ты и сам всё знаешь. — Почему бы тебе не остаться здесь? Моя семья тебя любит, — осторожно предложил Самал. — Боюсь, здесь слишком спокойно, — хохотнул Намали. — До таких кардинальных перемен в жизни я, пожалуй, не дозрел. — Так хочешь в гвардию? — Да. А ты нет?       Самал тяжело вздохнул, подбирая слова. Намали понимающе улыбнулся. — Как хочешь. Если ты и впрямь счастлив здесь, тебе незачем идти дальше.       Самал настороженно повернулся к другу. — А ты? — А я уеду завтра утром.

***

      На следующий день Намали действительно уехал. Я проводил его до Нурабата, где он нашёл корабль до Аккада, и вернулся в Эрмыш. Впервые родная деревня показалась мне чужой. Я не понимал, почему с отъездом пришлого здесь Намали, деревня стала пустой и скучной. И жизнь с его уходом стала пустой и скучной. Мне не хватило решимости поехать за ним сразу же, пока позволяли средства. Думал, пройдёт немного времени и всё вернётся на круги своя. Не вернулось.       Месяц за месяцем невзрачной деревенской жизни пролетали, не отпечатываясь в памяти. Вот только теперь спокойствие и размеренность Эрмыша не успокаивали меня. После восьми лет службы такое затишье ощущалось застоем. Ничего не менялось, ничего не происходило. Значимого, я имею в виду. Спустя полгода закончились мои деньги, и нам вновь пришлось во всём полагаться на милость моря. Я выходил на рыбалку вместе с отцом. Мы уплывали так далеко, что берег пропадал с горизонта. В одном из таких плаваний мы обнаружили огромный, но пустой дымящийся остров. На мили вокруг него на поверхности плавала дохлая рыба. Сам остров был окутан густым дымом и пеплом, оседавшем на палубе нашего баркаса. Оценить размеры острова мы так и не смогли, разумно решив держаться от него подальше. Суеверные мужики прозвали остров «Проклятым». Даже не зная, что это такое, все сразу поняли, что этот остров повинен в наших бедах. Позже, хотя мы и старались обходить его как можно дальше, мы нет-нет да видели на горизонте столбы дыма, и, вернувшись на берег, всегда молились богам, не понимая, что за знаки они посылают нам. Так в тревожном ожидании прошло ещё полгода. С очередной многодневной рыбалки мы вернулись с богатым уловом, даже большим, чем в старые добрые времена. Настроение у всех было прекрасное, погода стояла пригожая, а дома меня ждала ещё более радостная новость — стоило войти, как я увидел Намали. Намали в строгой серой форме гвардейца.       Как же я был рад видеть этого засранца. Мы крепко обнялись и тут нас словно прорвало. Болтали без умолку, спрашивая обо всём на свете. Ну, болтал больше Намали, мне-то и поделиться толком нечем было. Но шум мы подняли знатный, такой, что мать после ужина выставила нас за дверь. Мы отправились на наше место на скалах.

***

      На чернеющем небе проклюнулись первые звёзды. Шум прибоя внизу стихал. Яркий костерок весело трещал, освещая мерцающим светом уступ в скале. Намали, прислонившись спиной к камню, сидел, вытянув ноги, и курил трубку. — Я за тобой приехал, — вдруг заявил гвардеец. Самала эта новость не удивила. Где-то глубоко внутри он понял это ещё в тот момент, когда увидел друга. Немного подумав, мужчина кивнул. — Что, больше не будешь спорить? — Я уже давно об этом думаю. Если мне удастся поступить в Серую Гвардию, то потом я смогу забрать семью в Аккад. Отец раньше грезил о собственном деле. Может, откроет свою лавку. В любом случае, в столице больше возможностей. И сестре родители хорошего мужа найдут. И брат сможет выбрать: остаться с родителями или пойти подмастерьем к кому-нибудь. — Это верно. — Ну а потом, даже если не возьмут в гвардию, всё равно можно пойти в городскую стражу, — рассудил Самал. — Не-не-не, ты планку не понижай. Гвардия значит гвардия. Закис тут за год поди? — Ну… — Самал, неловко улыбнувшись, почесал затылок. — Вот что мы сделаем. Завтра же выдвигаемся и… — Уже? — Уже. А то ты снова передумаешь. — Не передумаю. — Ну а раз решил, так чего тянуть? — Ну… не знаю… с семьёй попрощаться. — Ты уже год с ними прощаешься. Едем завтра. — Ладно, — сдаваясь, вздохнул Самал. — Я провожу тебя до тренировочного лагеря. Там ты потренируешься, вспомнишь, в какой руке саблю держать, а через четыре месяца я за тобой вернусь. Как раз будет новый набор в гвардию. Чтоб с первого раза прошёл, понял? — Постараюсь как-нибудь. — Не как-нибудь. Ты главное вступительные пройди, а дальше я устрою, чтоб ты в наш отряд попал. Я с капитаном на короткой ноге, да и помнит он тебя. — Тот самый?! Эргур который? Как его там… — Эльмир. Он был на моих вступительных, сразу узнал, — улыбнулся Намали. — Жаль, что ему скоро в отставку. — Почему? — Сорок девять лет уже. — Да ну, — Самал потрясённо округлил глаза. — Мне тоже было трудно поверить. Так что нельзя терять времени. Если хочешь со мной в одном отряде служить, выдвигаемся завтра. — Хорошо, — выдохнул Самал.       Ночь окончательно вступила в свои владения.

***

      Всё прошло именно так, как планировал Намали. На следующий день мы покинули Эрмыш. Чтобы я поменьше волновался за семью, Намали оставил моему отцу внушительную сумму. Отец долго отказывался, но заверения Намали, что я с ним потом рассчитаюсь, отца всё-таки убедили. Напоследок Намали попросил моих родителей прислать ему апельсинов, когда наши посадки дадут первый урожай.       Можно опустить мою жизнь в тренировочном лагере и вступительные экзамены в гвардию — они ничем не отличались от тренировок и экзаменов других новобранцев. Как Намали и обещал, меня взяли в третий отряд. В первое время было тяжело. Я конечно не ждал от гвардии беззаботной жизни, как в приграничном гарнизоне, но и представить не мог, что будет так трудно. Всё свободное от миссий время было посвящено тренировкам и учёбе. И если изматывающие тренировки я переносил легче большинства рекрутов, то вот об учёбе нельзя было сказать то же самое. Учить приходилось много. Очень много. За первые месяцы в гвардии я узнал, пожалуй, больше, чем за предыдущие двадцать пять лет жизни. И если бы не Намали я бы наверное безнадёжно отстал от сверстников. На самом деле, кроме физической силы у меня не было никаких преимуществ. Я был одним из лучших среди рекрутов в рукопашном бое, но сильно уступал всем по части магии, владения оружием и в знаниях. Мои первые миссии прошли ужасно. Я оказался совершенно бесполезен. Вскоре среди новобранцев пошли слухи, что меня выгонят из гвардии до второй присяги. Я был на грани отчаяния. Только поддержка Намали, тренировавшегося и занимающегося со мной по ночам, не давала мне опустить руки, ведь больше всего я боялся подвести поручившегося за меня друга.       Потом ушёл в отставку Эльмир и новый капитан, выбранный из старших офицеров отряда, весьма прозрачно намекнул, что мне стоит начать вспоминать, как вязать канаты и смолить лодку. Спасти меня могло только чудо. Чудом, как всегда, стал Намали.       По приказу его величества в гвардии ввели курсы для целителей. Любой мог попробовать и узнать, есть ли у него способности к целительной магии и, если есть, по желанию развивать их. С трудом Намали уговорил меня попробовать. Вот уж не знаю, откуда у него было столько веры в меня. Мне казалось смешной сама мысль, что сын рыбака вроде меня может быть целителем. Но я пошёл. Скорее для того чтобы Намали от меня отвязался. И чудо случилось. В потенциале у меня ожидался третий или даже второй уровень целительной магии, что сделало меня сокровищем для гвардии. Так учёбы стало втрое больше, но вопрос о том, оставлять ли меня в гвардии, закрылся раз и навсегда.       После второй присяги, когда я начал получать внушительное жалованье, я попытался расплатиться с Намали. Он, конечно, и слушать не стал. Тогда я стал откладывать деньги на дом в Аккаде. Часть зарплаты отправлял родителям через ростовщиков, а остальное копил. И уже через два года сумел приобрести симпатичный дом в два этажа с небольшим внутренним двориком и садиком. Не в центре, разумеется, но и далеко не на окраине. На первом этаже было помещение под лавку, и у меня даже остались деньги на хорошую мебель и всякую утварь. Оставалось только дождаться отпуска и съездить за семьёй. Всего полтора месяца разделяли меня от исполнения мечты.

***

      Чуть не столкнувшись с зазевавшемся гвардейцем, Самал пробрался к столу своего отряда. Этим утром в столовой было людно — почти все отряды в штабе. Стоило Самалу приняться за завтрак, как по правую руку от него опустился поднос с яичницей и крепким чаем, а над головой прозвучал голос Намали: — Подвинешься?       Самал убрал локти со стола и насколько смог потеснился, давая другу возможность сесть рядом. — Ты чего так рано? Или не выходной сегодня? — дожевав, спросил Самал. — Я попросил перенести выходной на завтра. — А чего на тренировку не вышел? — Спал. Только проснулся и сразу к капитану. По пути в штаб перехватил.       Самал кивнул. У него самого выходной обещался на следующий день. — Я с тобой в бордель не пойду, — сразу предупредил мужчина. — Да знаю я, — отмахнулся Намали. — Дела у тебя. Все уши прожужжал.       Самал хмыкнул и вернулся к завтраку. — С тобой хочу сходить, — продолжил Намали. — К травнику этому. Мало ли где пригодится.       Самал одобрительно кивнул. Когда-то он наивно полагал, будто после первого года в гвардии станет легче. В каком-то смысле это было правдой: к тренировкам привыкаешь, к смертям товарищей тоже. Но постоянное совершенствование являлось основой мировоззрения всех членов ордена. Самал сосредоточился на двух своих сильнейших сторонах: рукопашном бое и целительной магии. Само собой, об остальных навыках он тоже не забывал и уделял им достаточно внимания. Однако свободное от тренировок и учёбы время тратил на оттачивание разных стилей рукопашного боя или изучение медицинских трактатов. Вот и свой выходной он решил посвятить открытой лекции известного травника, приехавшего из далёкой восточной страны. Это Намали всё давалось легко, и в свои выходные он обычно гулял по кабакам и борделям, что Самал осуждал, но запретить не мог, а потому искренне обрадовался, когда друг наконец взялся за ум.       Напротив приземлился Акмар, осторожно опустив переполненный поднос. — Рыбка на завтрак, конечно, не мясо, но тоже ничего, — довольно потёр ладони Акмар, бережно переставив миски и тарелки с подноса на стол. Самал в очередной раз поразился прожорливости товарища — Акмар взял всё, что предлагалось на завтрак. — Вот кому для радости много не надо, — ворчливо усмехнулся мужчина. — Лишь бы пожрать.       Акмар замечание не пропустил. Потрясая вилкой на манер указки, гвардеец громко заявил: — Пожрать — есть самое святое и естественное для человека! Ты, мракобес и еретик, тоже жрёшь. Все в этом мире жрут. Муравьи жрут, черви жрут, император жрёт, даже боги и те поди жрут. — Полегче, — вставил Намали. Акмар, не обращая на него внимания, продолжал тыкать вилкой в сторону Самала. — Ты, как и все здесь, начал жрать раньше чем трахаться, раньше, чем своё имя узнал. Все, мать твою, жрут! Его величество уж какой маг, может и не жрать, а ведь всё равно жрёт. Потому что жрать — это святое! — Да понял я, понял! Уймись, — отпрянув от вилки, поднял руки Самал. — То-то же. И нечего мне тут из себя строить. Сперва прекрати жрать, потом глаза закатывай. — Конфетку хочешь? — примирительно улыбнулся Намали и положил сладость на край подноса Акмара. Самал возмущённо обернулся к другу. — А это тебе, — хохотнул Намали, достав из кармана ещё одну.       Заметив, что Самал от сладости не отказывается, Акмар одарил его снисходительным взглядом «что и требовалось доказать». Последний день смены обещался пройти спокойно и непринуждённо, за рутинными тренировками и несерьёзными перепалками с товарищами.       К столу отряда подошёл капитан. — Тренировки отменяются. Быстро завтракайте, через двадцать минут сбор у арсенала. — Ну что за кощунство? — горестно оглядывая недоеденный завтрак, вздохнул Акмар. — Куда миссия хоть? — Провинция Сяну, город Нурабат. — А что там стряслось, в провинции-то? — спросил один из гвардейцев. — Цунами, — отчеканил капитан. Сердце Самала ухнуло куда-то вниз, зато только что съеденная каша поднялась тошнотой к горлу.

***

— Наша задача оказать поддержку местным вооружённым силам. Третий отряд займётся поиском выживших на указанной территории к востоку от Нурабата, — объяснил капитан, встретившись с командующим брошенного на эвакуацию полка. — Выживших мало, а к востоку от Нурабата одни мелкие деревни. Так что искать нам придётся трупы, — вздохнул мужчина. — Выдвигаемся. Чем скорее начнём, тем скорее закончим. — Штабные совсем рехнулись? — проворчал Ясмин, младший лейтенант третьего отряда, служивший в гвардии уже третий год. — Мы гвардейцы или могильщики? Вечно грязную работу на нас скидывают. Вот ещё охота с топляками возиться, — гвардеец сплюнул. — Рот захлопни, — прохладно посоветовал Намали. — Я тебя сейчас захлопну, — оскалившись, пригрозил Ясмин. Капитан поспешил вмешаться. — Отставить жалобы. Дан приказ — выполняй. — Слушаюсь, — пробубнил Ясмин, буравя Намали недовольным взглядом.       В глубине души Намали был с ним согласен. Как и все в отряде, включая капитана. Никому не хотелось разгребать мусор из остатков смытых волной лачуг и сараев и вытаскивать оттуда раздувшиеся в воде трупы. Но Серую Гвардию привлекли к операции не потому что это была грязная работа. Подводный вулкан, вызвавший цунами, продолжал извергаться и мог вызвать вторую волну. Если это произойдёт, быстрее всего цунами достигнет именно того участка, куда направили гвардейцев, у которых есть все шансы спастись.       Чёрный столб дыма и пепла над морем на юге висел в небе проклятой меткой в аккурат напротив Эрмыша. Намали тревожно поглядывал на друга. Самал до сих пор не проронил ни слова. Он хранил молчание и абсолютно бесстрастное выражение лица с того момента, как капитан объявил о миссии, и Намали не знал, как к нему подойти. Не хотелось напрасно обнадёживать, но и для утешений время ещё не настало. Впрочем, после того, что они видели в Нурабате, надежды, что семья Самала выжила, практически не оставалось. Разве что отец Самала был в море в момент цунами. Тогда он вместе с другими рыбаками вполне мог остаться в живых. К тому же существовала вероятность, что отец Самала взял с собой второго сына, уже подросшего для того, чтобы помогать отцу на лодке. Намали очень хотел на это надеяться. Мать и сестра друга почти наверняка погибли, но отец с братом могли быть живы, и это лучше, чем потерять всех.       На подходе к Эрмышу отряд наткнулся на развороченные молодые деревца. — Они тут апельсины выращивали? — пнув тонкий выдранный с корнями ствол, удивился Ясмин. — Рыба с апельсинами, хах, а ведь недурно жили.       Самал поднял на товарища тяжёлый взгляд. Намали предостерегающе опустил ладонь на плечо друга.       От деревни остался только разбросанный по берегу мусор, большую часть которого уходящая волна утащила в море вместе с кровавой данью. — Непохоже, что тут кто-то выжил, — покачал головой Акмар. — Похоже или нет — неважно. Дан приказ выяснить, — отрезал капитан. — Рассредоточиться.       Намали не сомневался, куда в первую очередь отправится Самал. Под сапогами хлюпала грязь, то и дело приходилось отпинывать с дороги поломанные доски и прутья, ещё недавно бывшие частями заборов в деревне. Лачугу Самаловой семьи по крайней мере не унесло в море. Две стены дома обрушились, перемешавшись обломками с сараем, крыша обвалилась, но отчасти жилище ещё можно было узнать. Самал осторожно приблизился к развалине и тихо позвал мать и сестру. Затем громче и увереннее, принимаясь голыми руками раскидывать завал. Намали подошёл ближе. — Давай вместе подни… — мужчина осёкся, заметив, как друг замер с только что поднятой доской в руках. Между обломками показалась часть головы. Длинные мокрые волосы разметались по сырым камням и дереву. Самала затрясло. Намали, прикрыв глаза, сжал кулаки. Он был готов узнать, что мать и сестра друга погибли, однако легче от этого не становилось. Не говоря ни слова, он принялся разбирать завал дальше. Опомнившийся Самал тут же к нему присоединился.       Дыхание спирало от тяжёлого, напитанного дымом и пеплом воздуха. Южную половину неба заволокло грязно-серой пеленой, прорезанной чёрным расползающимся в стороны столбом дыма. Солнце, едва-едва пробивающееся сквозь смог, висело тусклым, бледным шаром, готовым в любой момент погаснуть, задохнувшись в ядовитом дыхании вулкана. На севере небо ещё оставалось чистым, но и туда постепенно проникали пухлые щупальца пепельного облака.       Вдвоём подняв и откинув балку, прижимающую труп, Самал и Намали быстро раскидали обломки, под которыми обнаружились два тела. Мать Самала даже после смерти продолжала обнимать и защищать дочь. Череп женщины проломило, а ногу по колено раздробило куском стены, но дочь почти не пострадала. По крайней мере от разрушенного дома. Смерть настигла её на несколько мгновений позже матери, когда вода, снёсшая жилище, заполнила лёгкие девушки. Спрятанная в объятьях мёртвой матери, зажатая обломками дома, она захлебнулась в этой смертельной ловушке. Синюшно-бледной щекой девушка прижималась к матери, словно спала у неё на груди.       Намали, чувствуя, как щиплет глаза, прикрыл лицо ладонью. Вторую положил другу на плечо. Самал, продолжая неподвижно сидеть на коленях перед трупами, смотрел на них широко вытаращенными глазами, почти не моргая. — Давай унесём их отсюда, — сиплым голосом предложил Намали, расстёгивая свой плащ.       Он осторожно оторвал девушку от матери и, бережно обернув тело плащом, взял её на руки. Самал с всё тем же безумным взглядом проделал то же самое с матерью. Губы мужчины дрожали, будто он силился что-то сказать. — Эй, вы чем там занимаетесь? — сердито окликнул один из старших офицеров. — Вам форму не для того выдавали, чтоб вы в них дохляков заворачивали!       Самал офицера проигнорировал, продолжая свой безмолвно-бездумный путь в сторону от деревни. — Куда потащили?! Трупы здесь оставить, в куче! Потом сожжём! — взвился офицер. Самал содрогнулся всем телом, медленно обернулся. Его пустое выражение лица вкупе с загорающимся в глазах безумием не понравилось Намали и, прежде чем друг сорвался, он поспешил объяснить: — Это его мать и сестра!       Услышали почти все. Вопросы сразу отпали. Придравшийся гвардеец вздохнул и пошёл подгонять остальных, а Самал с прояснившимся взглядом снова посмотрел на свою ношу. — Матушка? — Удивление напополам с ужасом. — Самал, — позвал Намали, всерьёз опасаясь за рассудок товарища. — Если твой отец ушёл в море, он может быть жив. — Море, — тихо откликнулся Самал, прижимая тело женщины к груди. — Море их убило. Оно не могло их спасти.

***

      Кто бы мог подумать, что мои слова, сказанные в беспамятстве горя, окажутся пророческими. Намали тоже оказался прав — мой отец с другими мужчинами из деревни и впрямь был в море, когда началось извержение. И цунами действительно не нанесло им никакого вреда. Через два дня баркас сел на мель в пятидесяти милях к востоку от Эрмыша. Баркас, полный мертвецов. Ошпаренная до мяса кожа сделала их неопознаваемыми. Неизвестно точно, умерли они от ожогов или от мгновенного удушья, после того как лодку накрыло облако выброшенных вулканом ядовитых газов. Отца я опознал по одежде. Брата на лодке не оказалось, как и среди погибших в Эрмыше. Это вселило в меня напрасную надежду. Похоронив сестру и родителей, я бросил все силы на его поиски. Каждый вечер, осматривая трупы перед сожжением и не находя среди них брата, я всё больше цеплялся за надежду. Капитан попросил содействия в поисках основные войска. Моего брата не нашли ни в Эрмыше, ни в Нурабате, ни среди мёртвых, ни среди живых. Многие пропали без вести, скорее всего унесённые волной в море. Раздутые и объеденные тела время от времени вылавливали в море или на отмели. Но спустя две недели, выловив больше шестидесяти трупов, мы не нашли моего брата и среди них. Даже сейчас во мне теплится слабая надежда, что мой брат покинул отчий дом вслед за мной. Я посылал родителям деньги, но не письма. Никто в семье не умел читать и писать, а потому и я писем не получал. Мой младший брат мог пойти на корм рыбам, а мог жить где-то в другом месте. Я и по сей день ничего не знаю о его судьбе.       Поддержка Намали и поиски брата помогли мне не потерять голову во время той миссии. По возвращению в Аккад мне дали отпуск. Я отказался. Больше он не был мне нужен. Дом в столице я продал. Теперь моей единственной семьёй была Серая Гвардия, а единственным домом — штаб в Аль-Джаире. И если раньше я всё делал ради семьи, то с её потерей я больше не видел смысла куда-то стремиться. Я оставался в гвардии, потому что принёс присягу и больше не мог покинуть орден. Работа стала единственным смыслом существования. Я продолжал учиться, учил других, получил повышение до лейтенанта, потом до старшего лейтенанта. Шли годы, мы с Намали теряли товарищей на миссиях, но старались сберечь друг друга. Намали хотел стать следующим капитаном, а стоит ему что-то захотеть, как это непременно сбудется. Мне оставалось только идти за ним. Не имея своей мечты и своих целей, я мог, по крайней мере, помочь другу, единственному близкому человеку, что у меня остался. К новобранцам я старался не привязываться и сводить общение с ними к минимуму. Почти все в ордене так делают. Большинство гвардейцев погибает в первые два года службы, особенно в первый год. Тяжело терять товарищей, с которыми ел за одним столом, спал под одной крышей, тренировался вместе. Это не ко всем относится, но военным целителям, как я, приходится тяжелее. Это на нас смотрят с надеждой зелёные мальчишки с разорванными брюхами, оторванными конечностями, вскрытыми рёбрами. Это на наших руках они плачут, не желая умирать, и умирают. Это мы засыпаем с вопросами: а была ли надежда спасти, если бы я приложил больше усилий? Мог ли я сделать ещё что-нибудь? Поэтому у целителей в гвардии больше выходных и чуть больше привилегий. Потому что мы чаще всех накидываем верёвку себе на шею.       Со временем перестаёшь запоминать их лица. Не привязываешься, не сочувствуешь, не жалеешь. Но тренируешь так сурово, чтобы они или сами ушли, или заматерели достаточно, чтобы выжить на следующей миссии. Спасаешь их, чтобы спасти себя.       В уставе нет правила, обязывающего обращаться с новобранцами жёстко. И нет такой традиции в ордене. Так сложилось естественным образом. Даже те новобранцы, что принося вторую присягу, клянутся себе поддерживать следующее поколение, потеряв нескольких учеников, перестают относиться к рекрутам как к людям. Легче думать, что это пушечное мясо. Легче не запоминать их лиц, глядя только на нашивки на груди. Однако лицо Реньяра не из тех, что сливаются с общей массой. Если только он не в кругу своей семьи.       Впервые я увидел его во время охранной миссии в Эсмабарат. Мы сопровождали его семью и нескольких принцев, включая наследника, в одно из императорских поместий на отдых. Тогда все принцы казались мне одинаковыми: серебряные волосы, голубые глаза, светлая кожа. Раян и Реньяр постоянно находились вместе, и для меня, коренного астельца, были совершенно неотличимы. Один повыше, другой пониже, а где который — кто их разберёт.       Это была лёгкая миссия. Индара месяц отдыхала у себя в поместье, окружённом джунглями с трёх сторон и белоснежным песчаным пляжем с четвёртой. Мы тоже отдыхали. Половина отряда стояла на постах, четверть — на патруле, а оставшиеся отдыхали на пляже. Иногда капитан устраивал тренировки в джунглях: две трети отряда оставлял в поместье, треть брал с собой на пару дней. Потом менялись. Родственники императора не обращали на нас внимания. Взрослые точно нет, а вот дети иногда подходили с вопросами. Совсем маленькие канючили поиграть с ними. Дважды в поместье приезжали гости. Тогда мы дежурили всем отрядом — император хотел знать, с кем и о чём общаются его родственники. Так что мы одновременно защищали и шпионили.

***

— Вам здесь не жарко? — осведомился один из сребровласых принцев. Впрочем, приглядевшись, Самал отметил, что у этого в серебре волос проглядывало и золото. Значит, не Раян. — Не жарко, — ответил гвардеец, продолжая стоять прямо. Ну а что ему оставалось делать? Жаловаться что ли принцу? Да и мальчишка мог бы подумать, прежде чем приставать с глупыми вопросами. Конечно жарко стоять на открытой террасе в мундире. Рубашка под курткой насквозь вымокла от пота и прилипла к спине.       Реньяр недоверчиво склонил голову набок, приглядываясь. В ясных глазах блеснули озорные искры. Юноша, улыбнувшись, кивнул и ушёл с террасы, чтобы через несколько минут вернуться с хрустальным графином, полным фруктовой воды. Стекающие капли исчертили прозрачными линиями запотевшие стенки кувшина. Среди ломтиков апельсинов и лимонов плавали кусочки льда. — Это вам, господин офицер, — протянув графин гвардейцу, солнечно улыбнулся принц.       Самал удивлённо вскинул бровь, и юноша объяснил: — Вы нас защищаете, поэтому должны оставаться полными сил. Дядя говорит, что Серая Гвардия — это опора трона, но любая опора может рухнуть, если неправильно с ней обращаться.       Самал усмехнулся и молча взял графин. Холодная кисло-сладкая вода обожгла горло льдом, но в такое пекло о большем и мечтать не приходилось. Наивные представления мальчишки, конечно, смешили, но зачем его разубеждать? Он жил в совершенно другом мире, и их миры никогда не пересекутся. Реньяр родился в императорской семье, приходился племянником его величеству. В будущем он либо пойдёт на государственную службу, либо станет младшим супругом в политическом браке. Скорее, второе.       Мужчина, залпом осушив графин и вытерев губы, протянул кувшин обратно, попутно окинув принца пристальным взглядом с головы до ног. Пока Самал парился на посту, исполняя свой долг, Реньяр гулял в белой полупрозрачной тунике, подпоясанной золотым шнуром, и в таких же лёгких бриджах. На ногах блестели драгоценными пряжками сандалии, а голову прикрывала изящная плетёная шляпка с белой лентой. Забрав графин, принц отвесил лёгкий вежливый поклон и, ярко улыбнувшись, убежал по террасе в дом.

***

      Позже я стал видеть Реньяра чаще. Он проводил много времени со своим кузеном Раяном, за которым Серая Гвардия внимательно наблюдала. Первый отряд раскрывал один заговор за другим, мы предотвращали покушения на императора, но его величество, наказывая соучастников, оставался слепым к зачинщику.       Наш капитан ушёл в отставку, отправив перед уходом рекомендательное письмо по назначению следующего капитана отряда. Капитанов назначают в командном штабе. Предыдущий капитан может оставить своим рекомендации относительно кандидатур, что, конечно, имеет значение, но не обуславливает выбор командования. Как оказалось, в рапорте были два имени. И меня и Намали рассматривали на место капитана третьего отряда. Намали служил на год дольше, я был целителем. У обоих был свой набор преимуществ. Но когда нас вызвали в штаб для беседы, я сразу отказался от повышения. Не только и не столько потому что это была мечта и цель моего друга, сколько из нежелания навешивать на себя дополнительные обязанности и ответственность за отряд. Ответственности за их жизни в качестве целителя мне вполне хватало. Кроме того, иметь лучшего друга капитана намного лучше, чем самому быть капитаном. Намали без каких-либо препятствий продвинулся по службе, а я стал его правой рукой. К тому времени я уже имел определённую репутация в ордене и пользовался уважением боевых товарищей, большего мне и не требовалось.       Первой миссией с Намали во главе отряда стал перехват контрабанды оружия из Райкура.

***

— Левый отсек зачищен, капитан, — доложил Акмар. — В трюме трое грузчиков. Все сдались без сопротивления, — отрапортовал Наджи.       Намали кивнул. — Всех задержанных на палубу. Самал, Акмар, пересчитайте оружие. — Так точно, — отсалютовали гвардейцы.       Корабль контрабандистов, зашедший в порт под видом торгового судна, вместо продажных таможенников встретила Серая Стража. Устраивать бой на корабле с полными трюмами пороха и оружия бандиты не осмелились, и миссия по перехвату прошла гладко. — Совсем страх потеряли, — усмехнулся Самал. — Хоть бы прикрыли свои богатства. — Мужчина пинком опрокинул ящик с пачками патронов. — Сам же собирать будешь, — фыркнул Акмар. — А считать ты их как собрался? — Ну-ка, тут у нас что? Это ещё что такое? — Акмар выудил из длинного плоского ящика небольшую склянку в соломенной оплётке. — Эликсиры, — пожав плечами, предположил Самал и, достав ещё один флакон, аккуратно откупорил и принюхался: — Горючее. Положи-ка обратно. — То-то отдельно от пороха лежит. Там ещё такие ящики. Ох ты ж мать твою проклятущую!       Самал поднял голову. Свет разгоревшихся магических шариков выхватил десятки штабелей длинных плоских ящиков. Мужчина сплюнул и выругался. Корабль стоял в оживлённом порту столицы. Половина трюмов забита порохом, а тут ещё и горючее. — Интересно, а зачем его по склянкам разлили? — потёр подбородок Акмар. — Чтоб удобно было метать. Зови Намали. Похоже, это дело для первого отряда.       Самал оказался прав. Допросы контрабандистов провели их по цепочке посредников до заказчика, и уже через неделю на столе императора появился толстый отчёт о раскрытом заговоре и предотвращённом покушении. Все сообщники были арестованы, но для взятия под стражу инициатора требовалось особое разрешение. — Я конечно всё понимаю, это его сын, но до каких пор он будет его прощать? — громко возмущался один из старших офицеров за столом первого отряда. — Его величество снова не стал подписывать приказ? — уточнил кто-то у своего соседа за столом шестого. — Вот третьему наверное обидно. Первому-то не привыкать, — шептались за столом седьмого.       Самал, слушавший обрывки разговоров, пока стоял в очереди в столовой, подошёл к своему столу. С одного взгляда оценил не расположенную к праздным разговором атмосферу за столом своего отряда. Устало выдохнул. Пространство по правую руку Намали как обычно пустовало — никто не покушался занять место Самала. — Есть новости? — без особой надежды спросил Самал. — А то сам не знаешь, — кисло отмахнулся капитан. — Дело закрыто. Всех кого могли наказать — наказали, а организатор гуляет на свободе. Как обычно. — Его величество издевается над нами? — Нет. Нашему отряду велено следить за его высочеством и его окружением. Обо всех перемещениях наследника докладывать в штаб. — И долго они будут танцевать друг с другом? — Самал не удержался от ядовитой насмешки. — Очевидно, пока один из них не перейдёт черту, — Намали, прикрыв глаза, потёр переносицу. — И где эта черта? — А вот это, похоже, известно только им. — По приказу Раяна в город ввезли почти двадцать кантар [1 тонна равняется примерно 7 кантарам] пороха и горючего, — зло зашипел Самал. — Этого хватило бы чтобы подорвать весь Аль-Джаир и половину Аккада. Тебе не кажется, что черта давно пройдена? — А что я могу сделать? Командование ничего не может сделать, чего ты от меня хочешь? — взвился капитан и, выдохнув, спокойно добавил: — Его высочество заявил, что ничего не знает о контрабанде. — Пока его не допрашивали, он может заявлять что угодно. Только не говори, что его величество в это поверил. — Конечно нет. Иначе нам бы не приказали следить за наследником. — Нам и раньше приказывали. — Теперь по-другому. Четыре отряда должны обеспечить круглосуточное наблюдение. Полагаю, принц теперь заляжет на дно, чтобы отвести от себя подозрения. — Какие там подозрения. Все доказательства у нас. Какой по счёту приказ об аресте отклонил император? Пока эти двое играют друг с другом в догонялки, страдают другие люди. — Придержи язык, — предупреждающе нахмурился капитан. — Не забывай, о ком ты говоришь. — Не забываю, — огрызнулся Самал. — Вот и хорошо. Наше дело предотвращать покушения. — Знаю я. Намали вздохнул и, придвинувшись вплотную, склонился к уху друга. — Чисто между нами, какие политические мотивы могут руководить его величеством? — Понятия не имею. — А ты подумай. Кто больше всех страдает от их, как ты выразился, танцев? — Прихвостни Раяна. — Его высочество обладает талантом собирать вокруг себя сброд. — Может, плодить? — Промывать мозги он в определённой степени умеет, но самые сильные фигуры в его окружении оказались всё-таки притянуты, а не выращены им самим. Большая часть крамольщины, независимо от партий и родовых интересов, так или иначе стекается к кронпринцу. Удобно, не находишь? — Так он приманка что ли? — Самал едва не поперхнулся от снизошедшего озарения. — В некотором роде. Хотя я не думаю, что это единственная причина милости его величества. Возможно, даже не основная. — А какая?       Намали задумался, подбирая слова. Сокомандники за столом продолжали ужинать и даже обмениваться ничего не значащими фразами, но по обманчиво расслабленным позам, рассеянным взглядам и замедленным движениям Самал догадался — они тоже слушают, сопоставляют с собственными домыслами, делают выводы. То ли въевшаяся под кожу привычка вынуждала собирать информацию всегда и везде, прислушиваясь к разговорам, подмечая детали и досконально изучая не только врагов, но и товарищей, то ли одним из критериев хорошего гвардейца было природное обострённое любопытство, но они даже не слишком скрывали, что подслушивали. Намали, разумеется, сразу заметил. Хотел бы полной приватности — нашёл бы место получше. А так у Самала складывалось впечатление, что друг с ним «секретничал» как раз-таки ради привлечения внимания отряда. Чем ходить за каждым, убеждая и успокаивая, дал подслушать важный разговор старших офицеров. Ещё и друга ненавязчиво припряг. Самал, мысленно обозвав товарища засранцем, хмыкнул и поторопил того с ответом: — Ну так? — Тебе не кажется, что принц как-то неуверенно пытается убить отца? — Может, он просто тупой? — скептично изогнул бровь Самал, озвучив самую распространённую среди младших офицеров мысль. Надо же подыграть капитану. — Может. А может не уверен в своих методах. Если подумать, все прошлые покушения были слабоваты и организованы будто спустя рукава. Словно Раян сам боится довести дело до конца. Это конечно только моё предположение, но, возможно, его величество тоже видит это и надеется, что его сын одумается, потому и оставляет ему пути отступления. Так же как и Раян оставляет бреши в своих интригах. — Бред какой-то. Зачем ему вообще убивать отца, если он и так первый в очереди престолонаследования? — Надеюсь, однажды мы это узнаем, — беззаботно пожал плечами капитан, возвращаясь к ужину.

***

      Разумеется Раян знал о слежке. Знали о ней и его ближайшие соратники. Реньяр не входил в их круг, к счастью или нет. Но за ним тоже следили. Некоторое время Раян держал Реньяра при себе. Переживая повышенную слежку, Раян стал проводить почти всё время в увеселительных заведениях, пьянствуя и развлекаясь со своими друзьями. Тут-то и выяснилось, что гуляя по борделям, Намали налаживал собственную сеть доносчиков и соглядатаев среди шлюх, сутенёров, трактирщиков и подавальщиков. Знали об этом только бывший капитан и несколько человек из первого отряда. Позже узнал и я. Вот уж не скажу, чего во мне было больше: восхищения другом или обиды за то что о своих ресурсах он не рассказал сразу. Даже удивился, почему у командования вообще возникла дилемма с выбором капитана. Сколько ни ломал голову, ответа не нашёл. Поинтересовался у Намали. Тот юлить не стал и без обиняков ответил, мол, я был бы для командования куда более удобным и предсказуемым капитаном, но раз уж я сам отказался, им ничего не оставалось, кроме как назначить Намали. Оказалось, что за Намали наблюдали. Серьёзных опасений конечно не было, иначе повышения не дали бы, но присматривали. Тем более, что в его личном деле значилась поросшая мхом пометка о связи с изменщиком из Райкура. И пусть никакой вины за Намали не обнаружилось ни тогда, ни позже — руководство такие детали в биографии из виду не упускает. Намали об этом прекрасно знал, но ущемлённым себя не ощущал и продолжал работать в своей привычной манере.       Шпионы и шпионки моего друга снабжали нас подробностями разговоров и интересными деталями относительно времяпровождения наследника и его окружения. Примерно тогда Реньяр и стал отдаляться от принца, не желая тратить время на гулянки. А когда он заявил о своём желании вступить в гвардию, Раяну это сильно не понравилось. Много позже, когда мы наконец получили разрешение на его арест после инцидента с принцем Триалином, во время допроса я спросил Раяна, зачем ему нужен был Реньяр. Запуганный болевыми заклятьями и демонстрацией пыток его подчинённых бывший наследник престола выложил всё. Он действительно собирался разрушить старую систему, и после убийства отца, ознаменовавшего крах прежнего порядка, он собирался короноваться и взять себе одну жену и одного мужа. Женой должна была стать принцесса Лириан, мужем — Реньяр. Нынешняя императорская власть во многом опирается на индару с помощью политических браков. Семьи индары отдают своих сыновей и дочерей в качестве младших супругов и жён императора, тем самым обеспечивая свою лояльность трону и ограничивая фактическую власть императора, будь то недовольство реформами или требования снижения налогов для знатных родов. Раян собирался избавиться от этих пут, возвысив императорскую семью над индарой, сделав её божественной в глазах подданных, а потому и кровь должна была быть чистая. Из всех братьев и сестёр выбор пал на кузину и кузена. Лириан, прекраснейшая из принцесс, в глазах Раяна вполне соответствовала требованиям к единственной жене нового императора. Но на неё, в силу её возраста, он обратил внимание гораздо позже, чем на Реньяра. А вот на кузена планы были давно, потому-то желание Реньяра вступить в гвардию взбесило принца. Азар, уже служивший в гвардии в качестве шпиона наследника, должен был присматривать за Реньяром, чтобы никто из гвардейцев не опорочил честь будущего супруга императора, и по возможности добиться ухода Реньяра из ордена.       Когда Реньяр всё-таки пришёл в гвардию, у нас имелись подозрения, что его ссора с принцем была фальшивой, а сам Реньяр шпион принца. Про связь Азара с Раяном мы тогда не знали. Наш соотрядник никогда не светился в компании наследника, и именно это позволило ему беспрепятственно влиться в наши ряды. Чего нельзя сказать о Реньяре. Впрочем, подозрения быстро развеялись. Реньяр не актёр — тогда не был — а потому его намерения и наивные убеждения были кристально ясны. Мы даже немного разочаровались. Однако, оставалось ещё одно обстоятельство, не позволявшее нам и, в первую очередь мне, принять его. Реньяр был принцем. Пусть меня он и не помнил, но перед моими глазами так и стоял беззаботно играющий на пляже мальчишка в белой тунике и соломенной шляпке.       Я не пытаюсь оправдать себя, только объяснить. За десять лет службы в гвардии я насмотрелся достаточно смертей. По той же причине его величеству не нравилось желание Реньяра вступить в орден. Принц совершенно не понимал, что мы собой представляем, не понимал, что быть опорой трону — это не только маршировать на парадах и совершать подвиги на передовой. Его наивность раздражала. И ещё больше нас бесила мысль, что этот ребёнок скорее всего умрёт на наших глазах. Такие идейные первыми и умирают. Первыми бросаются в бой, стремятся выделиться, проявить доблесть. Видели, знаем. И ладно бы это был очередной выскочка из низов, как большинство из нас. А то ведь принц, племянник его величества. Большинство воспринимало появление Реньяра в ордене как блажь его высочества, многие не верили, что он попал к нам своими силами, а потому воспринимали само его присутствие как оскорбление чести Серой Стражи. А я просто хотел, чтобы мальчишка настолько благородной крови не помер под командованием Намали. Проще всего воплотить это — если мальчишка сам уйдёт из гвардии. Но когда моя цель почти осуществилась, больше всего я стал бояться, что она действительно станет явью.

***

— Наджи в лазарете. Его временно заменил Азар, — доложил Акмар. Самал нахмурился. — Что случилось? — Отравился чем-то. Точно пока не знаем. — Капитан в курсе? — Вот как раз его искал. — Я сам его найду. Иди в главный зал. Кто вообще додумался поставить Азара на место Наджи? — Я так понял, он сам вызвался, — Акмар пожал плечами. — Перед кем? — брови Самала сомкнулись на переносице. — Эсу. — И этот идиот поставил двух новобранцев из чужого отряда охранять императора? — Ну, выходит, что так. Сами разбирайтесь. А Азара-то куда отправить? — К капитану. Будет мне ещё своевольничать. И восьмой пусть в наше расписание больше не лезет. Камрана видел? — У главного входа дежурил. — Ладно, ступай.       Самал, раздражённо оглядевшись, пошёл в сторону внутреннего дворика, где должен был дежурить друг. Осторожно лавируя между нетрезвыми гостями, мужчине то и дело приходилось отбиваться от принимавших его за слугу молодых господ. Форма Серой Гвардии этой пьяни ни о чём не говорила. Кое-как пробравшись к капитану, Самал только начал рапорт, как в толпе мелькнула светлая макушка Реньяра. Юного гвардейца никто не задерживал. Напротив, даже те гости, что впервые видели его, по одной только внешности признавали в нём благородную кровь высшей индары и расступались перед ним с почтительными кивками. — Кто разрешил покинуть пост? — холодно поинтересовался Самал, стоило юноше подойти. — Пьянство на дежурстве? — глаза старшего офицера опасно сощурились. — Ни… никак нет, старший лейтенант, — запинаясь от страха и волнения, пробормотал Реньяр, ещё крепче сжав в ладонях бокал с вином. Гвардеец переводил беспомощный взгляд с капитана на учителя. — Дай ему сказать, — осадил друга Намали. — Что случилось? — Е…его величество послал меня.       Намали чуть нахмурился и, кивнув, дал разрешение продолжать. Реньяр глубоко вдохнул и медленно выдохнул, успокаиваясь. — Я стоял на своём посту, когда увидел, как Азар что-то подсыпал в кувшин с вином, который раб нёс его величеству. Раб успел налить вино в кубок, но мне удалось предупредить его величество. Его величество отдал это вино мне в качестве доказательства. — Где Азар? — спокойно уточнил Намали. — Скрылся пока я предупреждал его величество.       Намали забрал кубок из рук юноши и передал Самалу: — Отнеси в штаб, доложи о случившемся, пусть выделят подкрепление.       Самал кивнул и исчез в толпе. Намали создал четыре десятка красных сигнальных шариков, разлетевшихся по всему дворцу в поисках дежуривших гвардейцев и уже через несколько минут на коротком собрании два капитана разделили обязанности своих отрядов: восьмой продолжает дежурство на празднике, третий отправляется на перехват дезертира. Самал вернулся с людьми из первого. — Рассредоточиться, — приказал капитан, дав начало миссии по перехвату.

***

      Мы ни в чём не подозревали Реньяра. Наш отряд то есть. Но приказы сверху не обсуждаются. И как бы мы ни относились к требованию проследить за ним, в конечном итоге Реньяр всё же вывел нас к Азару. Старший лейтенант из первого приказал ждать. Следователи надеялись, что Реньяру хватит сообразительности пойти за Азаром и вывести нас к сообщникам дезертира. Мы с Намали с самого начала понимали, что это напрасная затея, и боялись, что Азару удастся уйти. Чего мы никак не ожидали, так это последующего боя. Первый отряд не позволил нам сразу вмешаться. Оценив неравные силы сражающихся и заинтересованность Азара в Реньяре, они понадеялись, что предатель захватит Реньяра живым и попробует сбежать с ним. Для дисциплинарно-следовательского отряда главное раскрыть заговор и переловить как можно больше к нему причастных. Неважно какой ценой. Намали первым понял, что Азар не собирается брать Реньяра с собой. А потом и я увидел зарождающуюся формулу белой молнии. Мы с Намали дружно наплевали на приказ. Я вмешался, обездвижив Азара, а Намали попытался остановить Реньяра. Я успел. Все остальные опоздали на долю секунды, которая изменила всё. Выучка помогла мне остаться спокойным и хладнокровно исполнять свой долг, но внутри… внутри всё свернулось в липкий студень от осознания, что Реньяр чуть не погиб. Ни где-нибудь в горячей точке, ни в гнезде разбойников, ни на секретной миссии заграницей, но в Аль-Джаире. Считай, что дома. А ведь судя по интересу к его персоне, что-то подобное могло произойти и раньше. И не будь Реньяр гвардейцем, у него не было и шанса дать отпор. Никогда прежде меня не посещала мысль, что дома принцу может быть опаснее, чем с нами.       Не знаю, где я витал, что будучи медиком не заметил рану Реньяра. Не до того было. Нас с Намали сразу потащили в штаб на допрос, как старших в отряде, а когда мы вернулись за Реньяром и я увидел залитую кровью постель, мне впервые за всю целительскую практику поплохело. Как Реньяр оставался в сознании, потеряв столько крови, мне до сих пор непонятно. И без того мелкий и щуплый, он мог умереть от кровотечения. Второй раз за вечер. В Аль-Джаире… Не берусь вспомнить, какие мысли тогда мной овладевали, но мне отчего-то казалось, что стоит мне отойти и Реньяр погибнет. От чего угодно. С того момента страх его смерти мучил меня постоянно. Поначалу я пытался объяснить его себе тем, что смерть Реньяра в штабе вызовет гнев императора и доставит серьёзные проблемы нам с Намали. Долго эти убеждения не продержались. Доставлять проблемы Намали стал уже я, теряя голову каждый раз, когда с Реньяром что-то случалось. Я винил себя в том, что плохо за ним присматривал и совершенно незаслуженно издевался над ним, тем самым подтолкнув к общению с Азаром. В сравнении со мной Реньяр куда мужественнее снёс все выпавшие на его долю невзгоды. Больше не требовалось испытывать и проверять его. Он доказал, что в гвардии ему самое место. Жаль, что я понял это позже всех.       Расследование измучило весь отряд. Предатель в ордене — это не просто серьёзный случай, это нечто из ряда вон. Потому что предатели в организации, цель которой защищать императора — это нечто немыслимое. Долгие недели разбирательства, бесконечные допросы, в центре которых стоял Реньяр. Намали тоже крепко досталось, а я, вместо того чтобы поддерживать друга, доставлял ему ещё больше хлопот. Но, в конце концов, мы всё пережили. Это тяжёлое для отряда время сплотило нас всех. Особенно меня и Реньяра.       Помню наши первые прогулки в городе. Неловкие, напряжённые. Я чувствовал себя чурбаном, не знал, что делать и что говорить. Мы бесцельно и молча слонялись по улицам. Реньяр всё ещё опасался меня и не проявлял желания пойти в какое-нибудь определённое место, а я не знал, как мне себя с ним вести после всего, что между нами было. Как-то я набрался смелости пригласить его в чайную. Он пошёл, и мы молча пили чай.       Позже, когда оба немного привыкли друг к другу, молчаливые прогулки прекратились. Реньяр первым заговорил со мной. Он вообще говорил больше. А я слушал. Слушал и не верил, что он хочет со мной общаться. Только потом я понял, что дело было вовсе не во мне — просто кроме Азара у Реньяра никого в отряде не было, и раз уж я постоянно ошивался рядом, ему ничего не оставалось, кроме как начать общаться со мной. Понемногу я узнавал его с другой стороны, с той недоступной мне стороны индары. Оказалось, что моё представление о беззаботной жизни индары тоже было ошибочным. Реньяр рассказывал мне о строгих правилах этикета и иерархии, о долге индары перед родиной, о том, сколько всего он учил и изучал дома, пока его будущее не было определено. Он играл для меня на арфе, водил на выставки, рассказывал о великих художниках, учёных, об искусстве. Реньяр открыл для меня иной, непонятный и странный прежде мир. О чём бы он ни рассказывал, мне всегда было интересно. Но в то же время, я начал опасаться, что ему со мной скучно. Я не мог процитировать классиков, не знал красивых баллад, ничего не смыслил в поэзии и живописи. Все мои знания были практическими, необходимыми для успешного выполнения каждой миссии. Исправить это оказалось не легче чем освоить медицинские трактаты нашей библиотеки. Реньяр на полную выкладывался на тренировках, в то время как я старался расширить сферу своих интересов, чтобы быть для него не только благодарным слушателем, но и собеседником. Должно быть, мои попытки приобщиться к высокому умиляли Реньяра, но он никогда не смеялся и не пытался подчеркнуть своё превосходство. Его терпение и понимание ранили сильнее любых жестоких слов. И чем больше мы общались, тем сильнее во мне крепчало восхищение этим маленьким, но сильным принцем. Зачерствевшее сердце обливалось кровью, изгрызаемое виной, и вновь воскресало, окрылённое надеждой. Страх потерять Реньяра пересиливал желание оградить его от грязи нашего мира, а потому я продолжал учить и тренировать его. Строго, жёстко, но больше никогда не переходя грань. Теперь Реньяр сам требует долгих и сложных тренировок, сам доводит себя до предела, и я не знаю, как удержать его.

***

      Самал закончил отчёт и, выкроив немного времени, решил пройтись до тренировочной площадки. Реньяра впервые поставили в качестве куратора для новобранцев. В третий отряд Намали снова никого не взял, но от участия в обучении рекрутов их это не освобождало. Самал считал, что трёхлетнего стажа в гвардии маловато, чтобы брать себе учеников. Намали считал, что Реньяру этого более чем достаточно. И хотя другу Самал доверял, за Реньяра он всё равно беспокоился. Юноша только расправил плечи, только начал ощущать себя на равных с остальными. Будут ли неотёсанные рекруты воспринимать всерьёз такого молодого гвардейца. Кхардская кровь императорской семьи тоже давала о себе знать — в свои двадцать восемь Реньяр выглядел едва ли на двадцать. И если новобранцы не будут видеть в нём авторитет, не пошатнёт ли это его уверенность в себе.       Обуреваемый тревожными мыслями, Самал пересёк сад, разделяющий казармы и тренировочные площадки. Как оказалось, вовремя. Все новобранцы были выше и на вид крепче Реньяра. Опьянённые вступлением в элитный орден, только-только приступившие к тренировкам, они не ожидали, что их будет учить мальчишка. Двое особенно наглых требовали другого учителя. Остальные всё увереннее их поддерживали. В груди сжалось от вида надвигающихся на Реньяра громил. Сам Реньяр со скучающим лицом выслушивал крикливые жалобы своих учеников и спокойно стоял, скрестив руки на груди. — Мы не для того столько горбатились, чтобы нам какого-то сопляка поставили в учителя! — Вы за кого нас принимаете? За шутов базарных? — Да мы тебя самого поучим! — Ты, малец, поди сам первый год в гвардии.       Разбушевавшиеся рекруты окружили Реньяра. Юноша продолжал флегматично смотреть перед собой, ещё больше раздражая учеников отсутствием реакции. Намереваясь вмешаться, Самал сделал было шаг в сторону разгорающегося конфликта. Один из новобранцев схватил Реньяра за грудки, а в следующее мгновение отлетел на два ярда в сторону со сломанной челюстью. Никто ничего не успел понять, как вся группа оказалась разбросанной по площадке. — Будем вам другой учитель, если сумеете хоть раз достать меня, — усмехнулся Реньяр и, заметив товарища, махнул ему рукой.       Выдохнув, Самал вышел на площадку. — Больно нежно ты с ними. — Это чтобы скучали по мне, когда ты за них возьмёшься, — хохотнул младший офицер. Самал мрачно усмехнулся: — Они будут скучать, не сомневайся.

***

— Как первый день тренировок? — поинтересовался Намали, подсев к Реньяру в столовой. — У них спроси, — юноша с улыбкой кивнул в сторону подбитых новобранцев. — Они меня не интересуют. Всё равно ничего нового не скажут. Все через это проходили. — Таких наглых я давно не видел, — вставил Самал. — О, успел познакомиться, значит. Но твоё мнение, дружище, мне сейчас тоже неинтересно, уж прости, — Намали дружески хлопнул товарища по плечу и вновь повернулся к Реньяру: — Так как?       Юноша задумался, прислушиваясь к ощущениям. Капитан не торопил с ответом. Спустя пару минут Реньяр не слишком уверенно ответил: — Кажется, я начинаю понимать, как я выглядел в ваших глазах, когда только пришёл в гвардию. — Совсем не так! — поспешил возразить Самал. — Помолчи, — одёрнул товарища Намали и вновь обратился к Реньяру: — Думаешь, из них выйдет толк? — Из меня же что-то вышло, — хохотнул Реньяр. — Они не ты. — Думаю, пока рано судить. В любом случае, моё дело учить, а оставлять их в гвардии или нет решат уже их капитаны. — Не спорю. Тогда давай сделаем ставки, кого из них выгонят, кто уйдёт сам, а кто останется? — Да разве сейчас это можно понять? — возмутился Реньяр. — Хорошо. Дам тебе неделю форы, чтобы приглядеться. — Ладно, — не вполне понимая, зачем ему этот спор, но загораясь азартом, согласился младший гвардеец.

***

      Ночь опустилась на город. Сотни стеклянных фонарей освещали сады и площади Аль-Джаира. Двое гвардейцев сидели на каменных ступенях склада — вдали от казарм и лишних ушей — и курили трубки. — Лепишь из него своего преемника? — нарушив затянувшееся молчание, поинтересовался Самал. — Так заметно? — улыбнулся Намали. — Не то чтобы. Просто я тебя знаю — любишь ты всё держать под контролем. — Почему бы и нет? — Нам до отставки ещё больше десяти лет. Не рановато ли? — В самый раз. — Уже решил, что будешь делать потом? — Есть кое-какие мысли, — Намали задумчиво затянулся. Самал не стал расспрашивать — придёт время, друг сам расскажет, а до тех пор от него всё равно ничего не добьёшься. Сам Самал пока не задумывался о том, чем будет заниматься после отставки. Вполне вероятно, Намали подумает за него. Как обычно. — Почему Реньяр? — Сам не понял? — Говори нормально, не беси меня. — Амбиции. — Все приходят в орден с какими-то целями. — Он другого полёта и берёт выше остальных. — Как ты, да? — Не совсем, но в чём-то он и впрямь напоминает мне меня.       Самал на это заявление недовольно фыркнул, но ничего не сказал. — Только не говори, что ревнуешь, — хохотнул Намали. — Не говорю. И с чего бы? — Ты долго тянуть будешь? — С чем, Намали? Кто он и кто я. Мы… — Вы оба гвардейцы Серой Стражи. Ваше происхождение больше не имеет значения. — Мы друзья, — возразил Самал. — И на всех друзей ты так смотришь? — гадливо улыбнулся капитан. — Прекрати. — Смотри же, будешь ходить кругами, он сам тебя прижмёт.

***

      Задорная музыка зазывала в открытые двери питейных заведений. На пыльной брусчатке, освещаемой красным светом фонарей, танцевали нетрезвые мужчины, ближе к стокам валялись уже готовые. Самал смущённо поглядывал по сторонам, пытаясь ненавязчиво увести своего спутника. Из окна очередного борделя высунулась потрёпанная женщина с голой грудью и, высматривая себе клиентов внизу, смешливо приглашала их подняться. Заметив в праздной толпе двух гвардейцев, шлюха перегнулась через подоконник ниже, высунувшись по пояс и, обхватив ладонью одну грудь, крикнула: — Не хотите отведать, господа?       Самал одарил проститутку свирепым взглядом. Вот смешно будет, если это одна из шпионок Намали. Реньяр откровенно пялился. — Баб голых чтоль не видал? — раздражённо фыркнул Самал и, схватив юношу за руку, потащил его прочь. — Не видал, — покорно следуя за старшим, ответил Реньяр. — Ну и нечего там смотреть, — пробубнил Самал, расталкивая толпу и всей душой жалея, что поддался уговорам Реньяра сходить посмотреть этот квартал. Обернувшись через плечо, он заметил, как Реньяр с интересом провожает пьяного моряка, тискающего закутанную в муслин рабыню-проститутку. — Ну, посмотрел? Можем идти? — нетерпеливо поторопил Самал. — Зачем? — улыбнулся младший гвардеец. — Мне теперь не нужно беречь взгляд и избегать таких мест.       «Нужно!» — завопил про себя Самал, а вслух сказал: — Сдались тебе эти потасканные шлюхи. Подцепишь ещё какую-нибудь дрянь от них.       Реньяр чуть склонил голову набок, пытливо и чуть насмешливо глядя на учителя, и, смилостивившись ответил: — Как скажешь. Давай поищем более… уединённое место.       Самал чуть крепче сжал ладонь юноши. — Куда? — чуть осипшим голосом уточнил мужчина. — За верхним портом есть торговый ряд. Он упирается в гостиничную улицу. Там красиво по вечерам. Здания старые, ещё при моём прадеде строились в качестве гостевых домов для послов, — поделился Реньяр. — Вполне тихое, я бы даже сказал, укромное место, — тон юноши снизился почти до шёпота.       Самал сглотнул, дёрганно кивнул, но пошёл, так и не отпустив руки едва заметно улыбающегося юноши.       Старый квартал и впрямь оказался неожиданно тихим. Эдакий оазис тишины почти в центре Аккада. Фонарей здесь оказалось значительно меньше, пустующих лавочек и зелени больше, а от почти одинаковых кирпичных зданий с затейливыми фестонами веяло западной экзотикой. — Завтра дежурство, — напомнил Самал, напрочь разбив прогулочную атмосферу. Реньяр поморщился, ответил возмущённо: — Только с обеда. В Аль-Джаир можно вернуться и утром.       «И чем ты хочешь заниматься всю ночь?» — чуть не ляпнул Самал. Вслух же выдавил бесцветное мычание, которое при желании можно было принять за согласие. — О, здесь я ещё не был. Зайдём? Я угощаю, — указав ладонью в сторону открытой чайной лавки, позвал Реньяр. — Я и сам могу… — начал было Самал. — Моя очередь платить, — перебил младший гвардеец и, взяв учителя на буксир, дотащил его до дверей лавки.       Чаем и закусками ассортимент лавки не ограничивался. Реньяр с восторгом выслушал подавальщика и заказал две порции мяса в гранатовом соусе, вино, чай из апельсиновых цветов и засахаренный миндаль.       Самал до сих пор не мог приучиться к мысли, что на еду можно тратить такие деньги. Даже имея жалованье втрое превышающее зарплату Реньяра, он с умом и бережливостью относился к каждой покупке. Не то чтобы у гвардейцев имелась нужда шибко тратиться. Форму выдавали, питанием, лечением и жильём в общежитиях обеспечивали, большинство книг или их копии можно было найти в библиотеках ордена, оружие, в том числе расходное, выдавалась из арсеналов, а на какое-нибудь затратное хобби у гвардейцев просто не находилось времени. Вообще наличием личных интересов мог похвастаться не каждый. Постоянные тренировки, дежурства и учёба заполняли свободное от миссий время. Уникумы конечно находились. И третий отряд не был исключением: обжора Акмар любил готовить и вкусно покушать — вот уж кто точно никаких денег на еду не жалеет; флегматичный как удав Наджи выращивал собственный садик под окнами общежития; зубоскал и проныра Ясмин коллекционировал обереги всех религий и культов — неизвестно, действительно ли верил в их эффективность, но собирал фанатично. Но всё это, скорее, исключения. В основном, гвардейцам и впрямь не на что было тратиться. Алкоголь и бордели? Не так уж и много выходных у гвардейцев, чтобы тратить их на развлечения плоти. Само собой были и такие, из молодняка в основном, но подавляющая часть членов ордена предпочитала в выходные выспаться, навестить родню, если та обитала в столице, отмокнуть в горячих источниках или просто прогуляться по городу. Некоторые имели постоянных любовниц, но большинство предпочитало не светиться в одном месте и не связывать себя с гражданскими. Годы службы навязывали вполне себе здоровую паранойю по части шпионов и наёмников. Насмотришься таких случаев, наслушаешься, и больше не тянет пить в незнакомых местах. Напиваться до беспамятства тем более. И небезопасно, и для репутации вредно. Один донос от гражданских о неправомерном поведении гвардейца и нехорошая пометка в личном деле обеспечена, не говоря уже о наказании. Выгнать из ордена не выгонят, не после второй присяги, но дисциплинарное наказание можно схлопотать суровое. Серый мундир обязывал членов ордена помнить о своём статусе. Конечно носить форму в выходные никто не обязывал. Однако многие носили. Серый мундир хотя и накладывал обязательства, служил и во благо: открывал любые двери и оберегал от мелких неприятностей, вроде карманников и подобной шушеры. И городская стража с вопросами не приставала — тоже приятно. А то ведь некоторые бывалые гвардейцы без формы могли сойти и за бандитов с большой дороги. Так что многие носили форму ордена постоянно, за исключением конечно же членов тех отрядов, что специализировались на миссиях повышенной секретности и светиться за пределами штаба не имели права. Но они и в штабе не светились. Самал хоть и входил в негласную элиту гвардии и имел третий уровень доступа к секретам ордена, а членов отрядов-невидимок почти не знал даже на лицо. Намали обладал, как и все капитаны, вторым уровнем доступа, но знал лично только капитанов спец.отрядов.       И вот, прослужив в гвардии почти пятнадцать лет, дослужившись до старшего лейтенанта, поднявшись во внутреннем ранге ордена с двенадцатого по третий уровень доступа, иначе называемый уровнем доверия, и зарабатывая по две с половиной тысячи золотых дигр в месяц — сумма, на которую можно купить приличный дом с собственным садом почти в центре столицы — Самал продолжал трепетно относиться к бездумным тратам. Счёт в чайной лавке нисколько не смутил Реньяра, зато его наставнику, стоило услышать сумму, едва не поплохело.       Не обратив внимание на смущение спутника, Реньяр деловито поинтересовался: — Куда дальше?       Самал неопределённо пожал плечами, привычно оставляя выбор за Реньяром. Всё равно ученик знал город гораздо лучше. Однако уходить за пределы выбранного квартала Реньяр не спешил. Дойдя до конца улицы, они заняли лавочку под раскидистой магнолией. Шум города, несмотря на поздний час, и не думал стихать, хотя в гостиничном квартале было относительно тихо. Даже удивительно для Аккада.       Реньяр сидел, задрав голову. Смотрел то ли на небо сквозь ветви, то ли на свернувшиеся к ночи нежно-розовые цветы. — Нравится? — спросил Самал. — Что? — вынырнув из своих мыслей, уточнил Реньяр. — Цветы. — А… да, нравятся.       Самал поднялся и, отломив веточку с несколькими бутонами, протянул юноше. — Спасибо. — Удивлённо вскинутые брови. Самал чуть заметно кивнул и вернулся на скамейку, пока его спутник задумчиво разглядывал цветы. — Знаешь… — начал было Самал и запнулся. Слова застревали в горле, ворох мыслей превращался в какую-то бессмысленную ерунду, как и всегда, когда он пытался сказать Реньяру что-то, не относящееся к работе. — М? — Мо… может посадим магнолию возле нашего общежития?       «Что я несу?» — мысленно завопил Самал. Реньяр удивлённо хмыкнул, повертел в руках веточку и непринуждённо ответил: — Было бы прекрасно. Нужно спросить у Наджи, какой сорт лучше посадить. — Да… верно.       И снова долгая, мучительная тишина. Обычно Реньяр начинал говорить первым и задавал тон беседе, но в этот раз он молчал и разговор не клеился. И чем дольше длилось молчание, тем сильнее нервничал Самал. Зачем Реньяр привёл его на эту улицу? Зачем угостил вином? Зачем они ходили в квартал красных фонарей? Лёгкий хмель в голове выстраивал разговор между ними с виртуозностью фокусника, воображение рисовало логичное продолжение интимной беседы на лавке под магнолией с их плавным перемещением в одну из гостиниц. Да взять хотя бы даже ту, что напротив. Вот они зашли в старинное здание, заплатили хозяину, поднялись на третий этаж в дорогой номер и… А дальше воображение пасовало. Отступало от мерзкого ощущения неправильности и невозможности представляемого. Самал тихо выругался. Почему в его фантазиях всё это выглядит так… так низменно и неуместно, совершенно недостойно Реньяра. — Что-то случилось? — обернувшись на приглушённое ругательство, поинтересовался Реньяр.       Самал, лихорадочно придумывая оправдания, отвёл взгляд. А оправдание летело к нему на полной скорости алой сигнальной сферы. — Кончился наш выходной, — усмехнулся Самал с таким видом, будто из-за этого он и выругался.       Реньяру, тоже заметившему подлетающую сферу, оставалось только удивляться, как Самал ощутил такую маленькую и слабую точку энергии на таком расстоянии. Алый шарик тем временем приблизился и замерцал в такт голосу Намали: «Миссия. Срочно в штаб»,

***

— Это с каких пор мы дипломатией занимаемся? — скрестив руки на груди, поинтересовался Самал. — С тех пор как квалификация стала позволять. И это не просто дипломатическая миссия, — листая документы, отозвался Намали. — Все в сборе? — откладывая документы, уточнил капитан.       Самал обвёл отряд взглядом, кивнул и повернулся к капитану. — Ну-с, ситуация у нас деликатная. На границе с Раухызом произошла стычка между нашими военными и их патрулями. Судя по отчётам, в конфликт оказались замешаны гражданские, есть погибшие со стороны княжества. Дело мутное. Задача — провести полноценное расследование и не позволить княжеству использовать этот повод для начала военных действий. — Надо думать, они в этом заинтересованы? В военных действиях. Не подавятся? — фыркнул Акмар. — Раухыз претендует на часть территории Вифини. Исторически это когда-то были земли одного народа, — объяснил капитан. — Лет эдак тысячу назад, — хохотнул Самал. — Не скажи. Эта область всегда была спорной. — Только до этого Раухыз не осмеливался покушаться на земли империи.       Намали потёр переносицу. — У них там князь — не князь, если за годы своего правления не завоюет княжеству новый кусок. На юге предыдущие князья дошли до моря, на востоке тоже, а на севере — вплотную к сиванским болотам. Осталось только на запад, к нам. И недавно у них на престол взошёл новый князь. — Ну и к чему эти пляски с дипломатией? Дать им по носу вместе с ихним князем и всё, — усмехнулся Самал.       На помощь капитану пришёл Реньяр. — Раухыз — ценный торговый партнёр Астеллы. А война потребует не только человеческих ресурсов, но и денег. Что выгоднее? Поддерживать мирные отношения и торговлю или тратиться на войну, в абсолютном успехе которой никто не может быть уверен? — Пф, ихнее княжество на карте хоть видно? — фыркнул один из гвардейцев. — Видно, — спокойно ответил Реньяр. — И на тех же картах видно, что там сплошные горы. Раухыз славится своими городами-крепостями, неприступными для наземных атак. Горы, ущелья — на своей территории им гораздо легче воевать. Это была бы очень, очень и очень долгая война. И неизвестно сколько времени понадобится, чтобы она окупилась и окупится ли вообще, — закончил юноша, ловя на себе изумлённые взгляды соотрядников. Намали улыбнулся. — Теперь я уверен, что со своей частью миссии ты справишься. — Я не совсем вас понял, капитан. — Его величество назначил тебя первым послом. Ты будешь возглавлять дипломатическую делегацию. — Я? — Да, ты. Сейчас командование отбирает индару из других отрядов тебе в сопровождение. Как только группа будет сформирована, отправитесь к его величеству — он даст более подробные инструкции. — А своих послов он отправить не может? — снова возмутился Самал. — Дай мне закончить, Самал, — строго оборвал друга капитан. — Как я уже сказал, это деликатная миссия. Она состоит из трёх частей, соответственно, будут сформированы три группы из разных отрядов. Первая группа — дипломатическая, во главе с Реньяром. Их задача — переговоры. Чиновников император не посылает, чтобы не были нам обузой. Поскольку вероятность провокации со стороны Раухыза весьма высокая, есть риск, что дипломаты могут быть атакованы. Согласись, у офицеров Серой Гвардии больше шансов выжить и не дать противнику нас спровоцировать. — Иными словами, их предлагают сделать живой мишенью. — Что с того? Это наша обязанность. Прикажут умереть — умрём. Прекрати перебивать меня. И нет, как раз-таки мишенями они быть не должны. Их задача не погибнуть и не вызвать скандал, как минимум. В идеале — добиться мирного решения вопроса. Вторая группа будет их подстраховывать, выступая в роли формальной охраны. Наш отряд будет во второй группе. Третья группа займётся непосредственно расследованием инцидента. Наша задача — оказывать помощь первой и третьей группам, а также поддерживать связь между ними. Документы с вводными к миссии будут готовы к утру. Выдвигаемся, скорее всего, ближе к обеду. Пока что все кроме Реньяра свободны. Штаб не покидать.

***

      Я успел забыть, что Реньяр принц. Когда он в сопровождении остальных новоиспечённых дипломатов вышел к нам, одетый как и подобает принцу, наверное мы все ощутили эту глубинную, въевшуюся в кости разницу. Серые мундиры и внутренние ранги уравнивают нас, но стоит сменить одежду и как-то само вспоминается, кто и кем родился. Может, не у всех так, я больше за себя и Реньяра говорю.       На этой миссии Реньяру и его группе полагалось забыть, что они военные и вспомнить, что они господа. Выбор на Реньяра пал не случайно. Княжество Раухыз, хотя и считалось довольно сильной страной, не являлось империей, а потому появление на переговорах императора, его сыновей или мужей, часто выступавших в качестве послов, было бы слишком большой честью для ещё не заслужившего наше доверие князя. Однако, возглавь посольство кто-то не относящийся к императорской семье, и это могло бы быть воспринято как оскорбление для гордых горцев. Реньяр же подходил идеально. Родной племянник императора, формально даже один из наследников на трон, пусть и стоящий почти в конце очереди, он был не слишком крупной, но и не слишком мелкой фигурой в политических играх. Обучение в гвардии позволяло не беспокоиться за его жизнь, а сопровождение, собранное из самых знатных гвардейцев, подчёркивало его статус.       Для миссии нам открыли портал в одну сторону. Возле границы нашим ряженым дипломатам выдали экипажи, а нам, ряженой охране, лошадей. Некоторым пришлось взять на себя роли извозчиков и слуг. Я же, пользуясь дружбой с Намали, выбрал себе роль личного телохранителя принца, что позволяло мне ехать рядом с «извозчиком» Наджи на облучке и, не отвлекаясь на дорогу, наслаждаться горными пейзажами, попутно выглядывая в пёстром ковре цветов предгорья лекарственные травы и подумывая о том, что было бы неплохо задержаться там на пару дней после миссии и набрать трав для лазарета. До места встречи с райхузским князем мы добрались без происшествий. Эрдар Железный, как нам представили молодого князя, держался с нами подчёркнуто холодно и общался словно бы неохотно, испытывая терпение посланников империи. Но Реньяр, несмотря ни на что, оставался безукоризненно вежливым и доброжелательным, и знакомство прошло гладко. После первой формальной встречи развернулась полномасштабная операция. Реньяр мог бы рассказать обо всех тонкостях политической игры, но я как сторонний наблюдатель не могу передать дипломатические выверты с полной точностью, а потому расскажу в общих чертах, опуская подробности.       На первом этапе миссии было необходимо оказать на Эрдара и его свиту самое благоприятное впечатление, с чем подкованная в этикете высшего сословия первая группа успешно справилась. Пока Реньяр сближался с самим князем, его помощники «дипломаты» делали то же самое со свитой князя, выявляя самых влиятельных из них. Согласно плану, на первом этапе Реньяр всячески заверял князя в мирных намерениях Астеллы, повторял, как наш император сожалеет об этом неприятном инциденте, но ни словом не заикался о компенсации. Тем временем остальные офицеры из индары старались максимально сблизиться с подчинёнными князя, некоторым даже удалось добиться доверительных отношений. Тогда план перешёл во второй этап. Двое гвардейцев-дипломатов из тех, кто сумел больше всех втереться в доверие к свите князя, якобы случайно проговорились о том, что в империи закончили подготовку нового войска, но пока отношения с Райкуром стабильны, этому войску негде получить боевой опыт. Как только угроза дошла до Эрдара, Реньяр заявил что княжество получит компенсацию в том случае, если расследование подтвердит вину астельских военных. Вслед за этим наши агенты распространили слухи уже о размере возможной компенсации. Князь начал сомневаться. С одной стороны им грозила война с сильным и могущественным соседом, с другой — щедрая выплата за незначительный ущерб. Мы, конечно, ждали результатов расследования, но независимо от того, с чьей стороны оказались бы виновники, целью первой группы являлось недопущение войны. Поэтому спустя почти три недели переговоров Реньяр во время приватной встречи с Эрдаром неслучайно обмолвился под вино о желании императора заключить, помимо торгового, военный договор. И если бы Раухыз обзавёлся приличным флотом, он мог бы оказать Астелле поддержку в грядущей войне с Райкуром. В свою очередь Астелла помогла бы княжеству в строительстве флота, предоставив своих корабельщиков и договорившись с Сиванной на временное снижение цен на древесину. Так Реньяр направил желание князя проявить воинскую доблесть в иное русло. Дипломатическая миссия шла к успешному завершению.       Параллельно с переговорами шло расследование, и хотя наши две группы не принимали в нём участия, мы ежедневно получали рапорты о ходе следствия, а потому имели о нём представление. В ходе допросов была установлена примерная картина событий. Всё началось с лазутчика, обнаруженного райхузскими пограничными патрулями и распознанного ими как шпиона Астеллы. Военные Раухыза быстро обезвредили, то бишь убили, шпиона и отправили свою группу разведчиков в Вифини, замаскировав их под местных, благо гражданские достаточно свободно перемещались между Вифини и княжеством. Новость о шпионах через доносчиков дошла до начальника форта в Вифини, и он, не дожидаясь ответа из столицы, приказал устранить лазутчиков. Арестовали и допросили больше пятидесяти человек. Ну, как допросили. Это у нас в ордене допросами занимаются разные специалисты, способные по задержке в ответе на долю секунды определить ложь, менталисты, работающие с профессиональными ментальными щитами и прочие натасканные на разговоры шакалы. Пытаем мы только тех, чья вина уже доказана и неоспорима, и как правило для того, чтобы узнать имена всех сообщников и детали заговора. И всё это при условии, что допрашиваемый матёрый менталист и стандартным методам допроса не поддаётся. Остальные подразделения не отличаются нашей щепетильностью. Даже городская стража в столице, что и говорить о пограничниках на другом конце империи, далёком от ока закона. Само собой, ни о какой справедливости не шло и речи. Своей задачей начальник форта видел своевременную реакцию на выпад со стороны княжества, а тех ли поймали его подчинённые — дело десятое. Главное, что «меры были приняты вовремя». На «ловле» шпионов начальник форта не остановился. Под пытками семеро арестованных признались во всём, в чём их обвиняли, и засидевшийся на границе полковник устроил показательную казнь, повесив семерых несчастных прямо у границы и не забыв пригрозить солдатам княжества, что их ждёт та же участь, если они осмелятся снова пересечь границу. Неимоверно глупый поступок, который сам старый дурак и его подчинённые считали проявлением воинской доблести.       Повесив псевдошпионов и осыпав противников пустыми угрозами, начальник форта нарвался на вполне объяснимую реакцию. Оскорблённые горцы открыли огонь, не пересекая границы. Обе стороны в течение нескольких дней периодически обменивались угрозами и магическими атаками, из-за чего погибло шестеро гражданских, рискнувших пересечь границу в зоне боевых действий. Ответственность за их гибель несла скорее сторона Раухыза, не предупредившая людей о возможной атаке. Вот только князя такими доводами убедить не удалось. Он считал, что во всей этой ситуации в любом случае виновата Астелла, пославшая своего лазутчика. Мы находили это смешным. Разведкой занималась Серая Гвардия, и мы никогда не посылали одиночек. Да, наши братья по ордену из спец.отрядов частенько шпионили в других странах, в том числе и в княжестве Раухыз, но за последние пару десятков лет не было ни одного случая их обнаружения. Трудно даже представить, чтобы кто-то из наших мог так глупо попасться на границе. Но не могли же мы рассказать князю, что наши шпионы куда сильнее и ближе к нему, чем он может вообразить. Оставалось искать какие-то другие способы доказать, что это не наш разведчик.

***

      Лейтенант первого отряда Саргон Яфи, посланный с несколькими своими сокомандниками на полевое расследование, лежал лицом на документах, вытянув руки на столе. Время играло против них, и они пренебрегали сном и отдыхом, чтобы успешно закрыть дело. Они всегда боролись со временем. Время стирало улики, искажало людскую память, всеми силами мешая докопаться до истины. Это другим отрядам кажется, будто в дисциплинарно-следственном легче всего, мол, что им жаловаться, они же в штабе сидят. Саргон выдвинул бы на эти претензии два аргумента. Во-первых, на полевые расследования их тоже отправляют, как сейчас, например. А во-вторых, в первом отряде нет молодых. В дисциплинарно-следственный можно попасть только переводом из какого-нибудь другого отряда с определённым стажем и особыми заслугами. Само собой, многие члены первого отряда уже близки к отставке по возрасту — хотя некоторые кадры столь ценны, что их оставляют в качестве следователей и наставников даже после формальной отставки. Но это не отменяет того простого факта, что все они немолоды. Сила и мощь ещё оставались, но не было той лёгкости в мышцах, той подвижности в суставах, что были ещё каких-то восемь лет назад. Саргону оставалось три года до отставки. Через неделю его ожидало повышение до старшего лейтенанта первого отряда, что навсегда освободило бы его от полевых миссий. Но он здесь, в Вифини. Дышит душным и влажным воздухом юго-восточного побережья, мёрзнет по утрам от спускающихся с гор туманов и каждый раз, выходя из кабинета, обливается потом. Телу определённо не нравилась смена среды. Дыхание стало тяжёлым, а утренние тренировки на холоде невыносимыми — сказывалась старая травма, полученная ещё в первые годы службы, когда он был младшим лейтенантом пятнадцатого отряда. Разведчиком, иными словами. И как бывший разведчик он прекрасно знал, что пойманный райхузскими пограничниками лазутчик не имеет никакого отношения к разведке Астеллы. Потому что разведчики Серой Гвардии никогда не сдавались живыми. В случае обнаружения и отсутствия путей отступления разведчики ордена активировали формулу, печать которой наносилась на спину между лопаток. Для её активации требовалось совсем немного энергии, зато она позволяла исключить даже мизерный шанс утечки информации. За три секунды она превращала тело разведчика в лужу неопознаваемой массы. Даже под барьерами. Само существование этой формулы-печати хранилось под строжайшем секретом, что и говорить о самой формуле. Впрочем, такая участь только казалась страшной. В первое мгновение после активации формулы отключалось сознание разведчика, а уже потом тело вместе с одеждой, оружием и всеми уликами, способными скомпрометировать императора, превращалось в бесформенное желе. И поскольку лазутчик не самоуничтожился, а напротив, позволил себя поймать и убить — он не мог иметь никакого отношения к разведке Астеллы. Теперь задача следователей выяснить кто это был, а для этого нужно получить доступ к телу и разрешение на осмотр места его поимки. Было бы гораздо проще, будь расследование тайным. Им ничего не стоило незаметно проникнуть на территорию княжества и самим всё посмотреть. Однако, руководствуясь миротворческими целями, расследование проводили открыто, что создавало уйму бюрократических проволочек. Благо, хотя бы их посол сам из гвардии и изо всех сил торопит вторую сторону конфликта, иначе получение всех разрешений могло бы затянуться на несколько недель. Но даже так каждый час промедления играет против них. Тело лазутчика солдаты сбросили в ущелье, и мало того, что оно гниёт — его поедают мухи и их личинки, жуки, черви и прочая трупная живность, терзают на куски птицы и красные волки, высушивает солнце и забрасывает песком и пылью ветер.       Саргон оторвал голову от столешницы, встал, потянулся и, пройдя к тазу с водой, ополоснул лицо. Легче не стало. На столе дожидались задокументированные допросы свидетелей и обвиняемых, отчёты двух менталистов о каждом допрашиваемом, свидетельства райхузских пограничников и описи всех погибших. Всё это надлежало укомплектовать в один короткий, но всеобъемлющий рапорт для начальства.       Саргон обвёл кипы документов тоскливым взглядом, взялся за перо и подвинул к себе чистый лист, как в дверь коротко постучались. В кабинет вошёл Намали, переодетый в командующего охраной принца. С довольной улыбкой капитан третьего положил на стол коллеги подписанное Реньяром и князем разрешение. — Они поставили условие, — отбросив улыбку, начал Намали: — С этого момента люди князя будут присутствовать на всех этапах расследования. Боятся, что вы уничтожите улики, и Астелла оставит княжество без доказательств преступления. — Когда это взаимный шпионаж стал преступлением? — усмехнулся Саргон. — Пусть смотрят. Лишь бы под ногами не путались.       Намали кивнул и, пожелав удачи, вышел. В любом случае, соглядатаи не помешают гвардейцам общаться тайно, если потребуется.       Место обнаружения лазутчика рассказало не много. Пять миль от границы, двигался обходными тропами в сторону горной дороги, на патруль нарвался случайно, выдал себя попыткой убежать. Ну какой из него разведчик? Следователи это прекрасно понимали, а райхузские военные совершенно не верили. Оставалась последняя улика — сам труп. Сброшенный в ущелье и изрядно потрёпанный птицами и зверьём, он был уже давно неопознаваемым. Неопознаваемым для всех кроме специалистов Серой Гвардии. Гвардейцы спустились в ущелье, набросили на тело стазис, запаковали его в «третий карман» и быстро доставили во временный штаб, расположенный в форту. Подготовили комнату, стол, выложили покойника, надели перчатки, повязали на лица платки и сняли стазис. Наблюдавшие за процедурой райхузские военные задохнулись в рвотных позывах и поспешили ретироваться к дальней стене с окном. Гвардейцы прятали ехидные улыбки под тканью. Их запах разложения не смущал. Дело было в пропитке, в которой вымачивались перчатки и платки — тоже маленький, но облегчающий работу секрет ордена. Целителя в их группе не было, пришлось позаимствовать Самала.       Труп пролежал на открытом воздухе почти месяц. На самом деле пик активного разложения уже прошёл. Тело подсохло на солнце, иссушилось, почернело, отдалённо напоминая мумию. И насекомых практически не осталось, только жуки-кожееды да не успевшие окуклиться личинки мух. Работа предстояла кропотливая. Пока двое следователей занимались вещами, отобранными пограничниками у псевдолазутчика, остальные занимались телом. С поправками целителя им за несколько часов удалось воссоздать внешность покойника — сначала на рисунке, а затем в натуральную величину на иллюзии. Пограничники свою жертву опознали. Это был несомненно астелец, скорее всего с южного побережья. Оставалось лишь определить его род деятельности.       На поиски свидетелей ушло ещё несколько дней. Местные относились к представителям закона настороженно, а присутствие в городе принца вызывало тревожную суетливость, хотя почти никто не видел его вживую. Всё-таки птицы такого полёта редко появлялись в этих краях. Не знающие, что от него ожидать простолюдины не слишком охотно общались с гвардейцами, а недавняя стычка на границе ещё больше усиливала их беспокойство, и люди, не желая оказаться на виселице за неосторожное слово, предпочитали отмалчиваться. И всё-таки упорные поиски дали результаты. Псевдолазутчиком оказался всего лишь мелкий контрабандист.       Саргон неторопливо приводил бумаги в порядок. Миссия его группы подошла к концу. Рапорт отправлен в столицу, а подробным отчётом они займутся уже в штабе. В кабинете сидели ещё двое следователей, капитан третьего, принц и его телохранитель. — Подумать только, из-за такой мелочи… — тихо проговорил Реньяр, дочитав копию рапорта. — Войны развязывались и по менее значительным поводам, ваше высочество, — пожал плечами следователь. — Теперь дело только за вами.

***

      Мы расслабились. Этого нельзя было делать, но мы расслабились. Окончание затяжной миссии уже маячило перед носом, князь и Реньяр пришли к взаимовыгодным компромиссам, на встречах обсуждались только детали, после которых осталось бы только подписать предварительный договор и доставить его в столицу для императорской печати, а остальная бюрократия была бы уже не нашей заботой. Вещи собраны, рапорты написаны, миссия, считай, выполнена. Поэтому мы расслабились. Впрочем, ещё может быть потому, что прежде нам не приходилось выполнять миссии такого рода, дипломатические то есть, и привычка всегда быть начеку как-то ослабла. Я не говорю про всех — кто-то и впрямь оставался настороже до конца — но общая атмосфера изменилась. Исчезла дотошность, притупилась подозрительность. Здесь не обратил внимание, там не задумался — вот вам и небрежность. Кто-то другой мог бы сказать «ничто не предвещало беды». Мы так сказать не можем. Для нас это непозволительная роскошь. Не бывает так, чтобы не было ни единого намёка. Другое дело, что немногие могут эти намёки разглядеть. Мы могли. И мы не разглядели. Только Намали и старый следователь Саргон о чём-то беспокоились, но у следователей была другая миссия, которую они успешно завершили, а Намали не имел прямого контакта с людьми князя и не мог с чужих рапортов отследить предпосылки. Проще говоря, мы недопустимо расслабились. И осознали свою ошибку в тот короткий грохочущий миг, когда ноги обожгло жаром взорвавшегося в подвале пороха.       Ещё до того, как я успел понять, что произошло, тело рефлекторно бросилось вперёд, ближе к Реньяру, а в мыслях уже сформировалась формула щитовой сферы, укрывшей нас от огненного вихря и разлетевшихся со страшной силой обломков. Щиты лопались, я только успевал ставить новые, не имея возможности переместиться из барьерной зоны. Кто-то снаружи догадался обрушить на горящие развалины потоки воды. Вероятно, наши. А потом началось месиво. Со всех стороны стреляли из винтовок, обстреливали формулами. Всё в едком дыму, ни шагу ступить. Это потом мы узнали, что среди подчинённых Эрдара были те, кого союз с Астеллой категорически не устраивал. Уже давно недовольные новым князем они хотели повесить вину за его гибель на Астеллу и развязать войну. Войну в масштабах княжества и мелкий приграничный конфликт в масштабе империи. Смешно, если смотреть со стороны. А вот когда лежишь под обстрелом фанатиков-патриотов совсем не до смеха. Но это всё мы узнали позже, а тогда, припав к земле, вернее к горячим и сырым обломкам, нам с Реньяром оставалось только ждать, когда обстрел закончится, и молиться, чтобы очередное заклятье не разбило все щиты разом. Едкий дым и сырые обломки. Камень, дерево, чьи-то тела. Я лежал, закрыв собой Реньяра, а перед глазами разворачивалась совсем другая картина. Вместо разрушенного форта в Вифини я вдруг оказался посреди руин Эрмыша, рядом с собственным разрушенным домом, под балками которого меня ждали мёртвые мать и сестра. Ужас парализовал мышцы. На миг мне представилось, что под этими балками я найду не мать и сестру, а Реньяра. Его лицо посинеет, а мутные глаза будут смотреть сквозь меня. Пахло гарью и порохом, кричали люди, но я отчётливо ощущал солёный запах моря и слышал шум прибоя. Кажется, я даже перестал дышать. — Самал… Самал! — голос Реньяра доносился будто сквозь толщу воды.       Словно сумасшедший — хотя возможно в тот миг я и был сумасшедшим — я крепче обнял его и, не обращая внимания на взрывы и крики вокруг, разразился длинной тирадой бессвязных признаний. Не помню, что именно я говорил, а Реньяра никогда об этом не спрошу — слишком стыдно — но помню, как боялся не успеть сказать всё. Вроде бы я постоянно просил у него прощения и умолял его не умирать. Хорошо, что я по крайней мере не забывал ставить новые щиты. Скорее всего, большую часть моего бреда Реньяр не услышал из-за грохота вокруг, но общий смысл он уловил. Уловил, понял и не нашёл лучшего способа заткнуть и успокоить меня, кроме как повернуть ко мне лицо и поцеловать.       Действенный метод, надо признать. Трудно представлять смерть и разрушения, когда тебя целует тот, о чьей взаимности ты даже не мечтал. Тогда мне казалось, что поцелуй был долгим, на деле он длился лишь пару мгновений, но и этого хватило, чтобы отрезвить меня, чтобы я вспомнил, где нахожусь и какой я размазня, и что было бы неплохо попытаться выбраться из зоны обстрела.       Прикрываясь щитами и припадая к земле, мы медленно двинулись в сторону меньшего шума. Вскоре бой стал стихать. Разумеется, наши победили. Эрдар чудом выжил, хотя и был серьёзно ранен. Я два дня лечил его, зато он больше не заводил речи о компенсации, так что, несмотря на ещё один кровавый инцидент, миссия завершилась успешно и уже через неделю мы были в столице. Нас с Реньяром первыми отправили на выходные. Меня как целителя, Реньяра за дипломатические заслуги.       Стоило нам выйти за пределы Аль-Джаира, как Реньяр с удивительной решимостью потащил меня в ближайшую гостиницу. На этом закончилась моя история и началась наша.

***

      Светает. Ещё темно, ближе к ночи, но чернота неба постепенно выцветает. Там за окном дома и деревья сереют в предутренних сумерках, но в комнате ещё долго будет темно. Свежий ветер колышет занавески сквозь приоткрытое окно. В заплывшем воском подсвечнике осталась одна ещё не потухшая свеча. Тихо. Только в это время суток и можно застать тишину в Аккаде. Но я люблю это время по другой причине.       Рука немного онемела. Ещё бы ей не онеметь, когда одно ненасытное существо не признаёт никаких подушек кроме моей руки. Я люблю это. Люблю, когда немеет рука под его щекой, люблю, когда мне в бок упирается его острый локоть, люблю, когда он закидывает на меня ноги, люблю любоваться им спящим. Я не всегда ограничиваюсь любованием. И сегодня не собираюсь этого делать. Это наш компромисс. Результат долгих дипломатических переговоров. Вечер и ночь его время. Раннее утро — моё.       Он любит быстро, жёстко и жарко. Любит в неудобных местах и странных позах. Любит, когда его волосы в моём кулаке. Любит ногтями по моей спине. Любит задыхаться, выламываться до глухих хрипов. Любит на столе и прижатым к стене. Ему всё равно, что мне страшно. Не просит — приказывает мне заламывать ему руки, удерживать за шею, толкаться резко и глубоко. На мои опасения случайно сломать ему что-нибудь смеётся, мол, всё равно я целитель. И я не знаю, всегда ли он был таким или это какая-то изощрённая месть мне. Но я подчиняюсь. Подчиняюсь за редкую милость моего маленького господина и пленителя.       Эта милость доступна мне лишь в час тишины между ночью и утром. Порой я чувствую себя вором, хотя знаю, что не взял бы ничего, будь он хоть немного против. Достаточно даже не слова — одного недовольного мычания, не останавливающей ладони — пальца, любого малого жеста, и я не притронусь. Но он ни разу не остановил меня. Это и есть его милость мне: надежда, что ему так тоже нравится. Нравится сонно-лениво, медленно, томно, находясь где-то между грёзами и реальностью. Нравится, когда я выцеловываю на нём прозрачные узоры, затирая следы его безумных приказов, нравится, когда я прячу своё уродливое лицо в его драгоценных волосах, нравится, когда я опускаю его на подушки словно хрупкую куклу и скольжу воровскими руками по шёлку кожи, не веря в свою вседозволенность. Я надеюсь, что всё это ему тоже нравится, потому что я люблю так. Люблю любить его со всей нежностью, что есть во мне. Люблю ловить его тихие вздохи, целовать уголки блаженной улыбки и прикрытые глаза, люблю горячее и немного тесное, несмотря на ночную подготовку, нутро, люблю размеренный скрип пружин в звенящей тишине сумерек. Люблю, когда спину немного холодит из открытого окошка, а в груди зарождается трепещущий жар. Люблю, когда гладкие бёдра лежат на моих коленях, когда он мягкий и податливый. Люблю переворачивать его на живот, подложив подушку, и ложиться сверху, опираясь на локти, дышать золотистым серебром его волос, прижиматься к тёплой коже и слушать тихие стоны-выдохи. Люблю ловить губами кончик уха, зарываться носом в изгиб шеи, накрывать своей ладонью его стиснутый кулак.       Свеча потухла. В заплывшем воском подсвечнике дымит огарок. И небо наверное посветлело на тон или два. Я не вижу. В моих руках тёплая мягкость и сонная нежность. В моих воровских руках расплавленное серебро и алебастровый шёлк. Наполовину сползаем на пол, коленями на ковёр. Он лицом на простыне, я шрамами в его волосах. По ночной привычке сжимаю тонкие запястья и тут же отпускаю, скольжу пальцами вдоль рёбер вниз, раздвигаю округлости ягодиц, чтобы войти глубже. Мой рваный выдох продолжение его судорожного вдоха. Одной рукой обнимаю его вдоль живота, притягивая к себе, второй ласкаю меж бёдер.       Он просыпается окончательно, но молчит. Помнит — это моё время. И я буду любить его так, как люблю. А он будет растекаться по простыне и сонно улыбаться. И в комнате станет светло задолго до рассвета.