Лабиринты непонимания

Дорога «сломанного» лагеря изобиловала сгустками теней, которые приходилось обходить, опасливо проверяя, не является ли тень от лавочки ещё одним сгустком. Но всё хорошо. Если можно было применить это слово. Отряд шёл по коридору из рассыпающихся строений и гибнущей (хотя чего бы ей не жить, когда человек перестал мешать?) растительности. Наконец показался треснувший безголовый памятник с будто отсечённой кистью. Вожатая в прострации так и сидела на лавочке. – Мать твою! – крикнула Алиса. И не без оснований: путь до Ольги Дмитриевны преграждал сплошной чёрный сгусток, лишь в центре которого зияла дыра, будто проделанная ради сохранения рации. Все остановились в нерешительности. – И что теперь? – спросила Ульяна убитым голосом. – Что-что… – прорычала Алиса и, сжав зубы, занесла ногу над чернотой, готовая или пройти, или стать хотя бы временным мостом от человека к боту. Спасти падающего. В общем, Ницше ею был бы недоволен. В последнюю секунду сильная рука Слави остановила девушку и оттащила назад. – И зачем? – глазами побитой собаки уставилась Двачевская. – Так хоть какой-то прок от меня будет… Она попыталась вырваться, но её тут же с другой стороны схватила Лена. – Лучше я. Даже не так: я хуже, потому лучше без меня… Всем лучше без меня. Даже, наверное, мне… Со вздохом она сделала шаг, но тут же чуть не упала, потеряв равновесие из-за Жени. – Вы ещё хоровод устройте, – буркнул Пионер. – Сейчас я сделаю, что смогу. Славя, как будет проход, тащи. Одна нога здесь, другая там. – Но… – Заткнулись, – прорычал парень. Спорить после такого не принято. Присев на корточки, Семён потянулся к черноте на асфальте. Вокруг руки роились тени и чёрная дымка. Медленно-медленно опускаемая ладонь. А затем резкое движение, когда стало понятно, что нельзя рубить хвост по частям. Парень застонал. Кости ломило, пальцы непроизвольно согнулись от боли. Вздулись вены, кожа посерела, на ней выступили крупные поры, за ними – вспухли волдыри. Потом кожа начала трескаться, обнажившиеся мышцы на глазах превращались в какое-то бурое желе, облезающее с желтеющих костей. Но главное – асфальт был чист, дорога – свободна. Славя поняла, что это её шанс. Два прыжка – и она у вожатой. Потянув женщину за собой, девочка сумела её оторвать от лавки, но тут же вместе с ней чуть не упала в пугающую черноту, смыкающую круг. – На! Жри! Пионер положил на землю руку до локтя, и жестокая метаморфоза тут же захватила её. Раздался стон. Кисти уже не существовало, вместо неё был неясный силуэт. Женя закрывала себе рот, чтобы не кричать. Семён – тоже. Славя выпрыгнула, утянув за собой вожатую. Парень приподнял руку, и его тут же, подхватив под мышки, оттащили. Ни жив ни мёртв, он лежал и смотрел в небо, где появились первые звёзды. – У меня вызывают восхищение… – он потерял сознание. Прежде чем Семён исчез, девочки заметили, что его рука вернулась в нормальное состояние. – Сейчас же на связь по рации! – крикнула Славя на вожатую. Та ответила пустым взглядом и кивнула, готовая повторять всё. Ольга Дмитриевна нажала на кнопку. – Семён, приём! Семён! В ответ послышался голос, искажённый помехами: «Да!» – Семён, тут такое! Возвращайся скорее! – Такое? Что такое? Что случилось? – вопросы дежурные, без особого интереса. Голос был тише. То ли парень удалялся физически, то ли «Совёнок» всё меньше места занимал в его душе и мыслях. Интонации Ольга Дмитриевна передавала верно, на удивление. – Семён! Скорее! Нет времени объяснять! Беда! Славя зажала уши от шипения, а вожатая будто и не заметила ничего. Было ясно, что больше ничем рация не поможет. Словно в подтверждение этой мысли пластик промялся под пальцами, и ветер унёс лишь серую струйку песка. – Пионеры! Все на остановку! – скомандовала неожиданно Ольга Дмитриевна. Следом за ней пошли девочки и оставшиеся в лагере пионеры. Даже десяток нечётких теней присоединились к процессии. Всё это говорило об одном – даже в сломанном лагере есть какой-то запасной скрипт. В голове всплыло слово «эвакуация». За спинами смыкался мрак.