По велению Дьявола

Лишь тот будет действительно удовлетворён, кто отринет эмоции, откажется от чувств, перестанет считать себя человеком. Иронично? Возможно. Неприятно? Очень. Но для человеческой жизни человеческая душа слишком хрупкая.

      Листки календаря смятые лежат в корзине под столом среди прочих скомканных листков. С каждым таким оторванным лиском мы комкаем день своей жизни. Отрывные календари всегда наводили на Альфреда уныние. Они просто кричали об уходящем времени. Жизнь с каждой секундой не становится длиннее. И даже пока ты молод и горяч головой, ты чувствуешь это. Разве нет? Время только уходит. Времени плевать. Специально для кого-то оно не останавливается. Календарь говорил, что прошла ещё неделя.       Всегда наводили уныние, но в последнее время отпустили англичанина. Сейчас ему не до грустных мыслей. Сейчас у него есть мистер Петерсон. Нет, не так. У него есть Кельвин. За последнюю неделю Альфред полностью поменял мнение о нём. Какой же он на самом деле добряк. Они часто гуляли, болтали о всяких пустяках. У него оказалось очень много интересных мыслей, что удивительно для человека, не любящего чтение. Его знания основывались на глубоком жизненном опыте. У Кельвина было своём мнение по поводу всего. И иногда Альфред невольно с ним соглашался. Чертовски умён. И оказался ужасно обаятельным. Они гуляли даже в самую плохую погоду и Альфред совершенно не испытывал неудобств по этому поводу. Какая разница, дует ли ветер, идет ли дождь, если ты занят интересной беседой?       С мистером Петерсоном пребывать было очень приятно, и Альфред с нетерпением ждал встречи с ним. Выходной. Он буквально ёрзал, поглядывая на часы, чтобы не пропустить время. Ёрзал как маленький мальчик перед Рождеством, когда можно будет уже наконец открыть подарки. Как давно это было в последний раз. Лет в десять, наверное. Сегодня они с Кельвином собирались просто пройтись по улицам, потому что погода сегодня опять более-менее располагала. Не было ветра, хотя и было облачно и холодно, и небольшой снежок хрустел под ногами. Такой слой в несколько миллиметров даже не убирают, он всё равно растает очень скоро.       На место встречи он прибежал очень счастливый. Через некоторое время появился и Кельвин с суровой миной, как обычно. Альфреда его хмурость уже не смущала. Всё же когда он начинал разговаривать, то улыбался и шутил. Кельвин говорил, что это лицо у него просто такое. Брови сами хмурятся, чтобы отпугнуть нежелательных личностей.       (Один из немногих раз, когда он говорил практически правду.) — Эй, Альфред, — поздоровался Кельвин. — Здравствуй! — Альфред помахал ему рукой.       В груди Альфреда разливалось странное тепло. И теперь он это заметил. Кельвин ему нравился. Сейчас нравился, в эту самую секунду, когда он стоял, опустив руки в карманы, в своём полосатом шарфе и чуть улыбался уголком рта, хотя всё ещё хмурился. Глаза цвета коньяка были невесёлые, но даже это ему сегодня нравилось. Нравится. Как это странно, ему нравится. И, о боже, какие глупости. Об этом стоит промолчать. Это наваждение какое-то. Сейчас прекратится, просто должно.       Они пошли вдоль улиц. Сегодня точного плана действий снова не было. Они решили просто уделить время друг другу. — Как продвигается твоя работа? — спросил Альфред беззаботно. Он всё ещё полагал, что Кельвин находится в командировке. — Потихоньку, — уклончиво сообщил мистер Петерсон, смяв в кармане носовой платок.       Альфред уставился на дорогу под ногами, замолчав ненадолго. Затем тише спросил: — Скоро вернёшься в Америку, да? — он улыбался, но как-то это было совершенно печально.       Кельвин напрягся. Он почувствовал некоторую опасность ситуации. Если он скажет, что Дьявол его никуда не отпустит, заподозрит ли Уокер его в лицемерии? Ему никак нельзя было потерять его доверие. — Нет. Работы ещё много. Домой я попаду очень не скоро. — Скучаешь, наверное? Ты ведь действительно давно здесь уже. — Нет. Не по чему там скучать, — отрезал Кельвин тоном, не допускающим возвращения к этой теме. — Потеряли они тебя там? Не знал, что командировки могут длиться так долго, — Альфред будто выключил голову и совершенно не хотел услышать его нежелание продолжать. — Я так думаю, меня решили перевести сюда, — ложь, снова ложь, одна лишь ложь. Он даже начал уставать от этого. — Сразу в течение командировки? Американцы чудны́е.       Кельвин заскрипел зубами. — Это в любом случае не твоя забота, пока я ещё здесь. — Ты злишься? Чего ты так разнервничался? Ты сказал неправду. Да? — Я не хочу говорить правду. — Почему? — хорошее настроение Уокера медленно испарялось. — Потому что. — Кельвин, если у тебя проблемы…       Американец резко остановился, на его лбу появилось красное пятнышко, означающее, что он закипел и вот-вот готов взорваться. Альфред давно не видел этого пятнышка. И сейчас ему становилось немного страшно. — Проблемы?! — захлебнулся в гневе Петерсон. — У меня проблемы! Да, чёрт тебя возьми, у меня большие проблемы! Я потерял работу! Я застрял в этой чёртовой Англии с её идиотской погодой!       Внутренний голос велел Кельвину остановиться, так что он чертыхнулся сквозь зубы, зажмурившись, а затем прерывисто выдохнул облако пара, замолчав. Пятнышко на его лбу не исчезало, он всё ещё стоял на месте, но не проронил больше ни слова. И ничего не сказал об Альфреде. Ему нельзя было потерять доверие.       Уокер смотрел на него, поджав губы. А затем неуверенно приблизился и в порыве какого-то странного чувства… обнял его. В абсолютном ступоре Петерсон даже перестал злиться. Он непонятливо шевелил руками в воздухе, пытаясь вроде заставить себя обнять его в ответ. Но, почувствовав невероятную усталость, он опустил руки.       Как же он ненавидел этого прокля́того англичанина. — Кельвин, не трать свои нервы на это. Я знаю тебя не долго, но я уверен, ты легко решишь эту проблему, — Альфред говорил приглушённо и сердце его колотилось. — Ты действительно очень сильный. Ты справишься.       Щёки американца раскраснелись из-за жуткого клубка эмоций, который он испытал в тот момент. Вперемешку со злостью и ненавистью было удивление, даже смущение ребёнка, растерянность человека, живущего без ласки, негодование взрослого мужчины и какой-то лёгкий оттенок уязвимости. И последнее его доканывало особенно сильно.       Он сглотнул, а затем хрипло подал голос, всё ещё потеряно разглядывая его светлую макушку: — Что это… ты делаешь?       Не отпуская мужчину, Альфред через паузу тоже мягко ответил: — Поддерживаю тебя. Мы же… Друзья. Правда? — он поднял голову, посмотрев на Кельвина. — Я уверен, это делается как-то не так. — Ну… Вполне может быть, что это как-то по-гейски. — Немного есть. — Но я ничего такого не имел в виду, я просто хочу поддержать тебя, вот и всё. Как друг. — Ты всё ещё меня обнимаешь. — Ты вкусно пахнешь… — Альфред снова уткнулся лицом в его грудь, потому что настала его очередь краснеть. — Какого, блять, чёрта? — тихо спросил Кельвин.       Альфред не ответил. И тогда Кельвин положил руки ему на плечи, собираясь отстранить. Но передумал. Парень был тёплым. Можно ненадолго использовать его как обогреватель. Всё равно более гейским этот момент не станет. Оправдав себя таким образом, Кельвин обнял его в ответ. — Я с тобой. Никаких проблем, — сказал Альфред.       «Ты и есть моя главная проблема,» — подумал Петерсон, но не стал говорить это вслух. Ему ведь абсолютно не хотелось потерять доверие.