Черное золото

Фриск все чаще засыпала ночью. Нет. Это была уже не та ночь, что прежде. В ней не было жизни. Бесконечность черного цвета. Девушка наконец-то поняла, что такое настоящая тьма. Это и был его родной дом, место, уголок. Где он мог быть собой. Там, где видно все и не видно ничего. Но она не пугала, в ней было мудрости больше, чем ранним утром. Ей нравилось наблюдать за тьмой. Это сильно развивало воображение. Девушка знала, кто живет во тьме, но ей не было страшно. Это было его сердце. И обжигаться стало привычным делом. Она не была против кошмаров внутри снов. Но всегда просила, чтобы страхи во сне не имели ничего общего с его исчезновением. Фриск могла гореть в костре, быть эпицентром войны, мучиться от рук теней. Но тот факт, что Найтмер мог бы пострадать или исчезнуть, отнимал любое желание спать. Несмотря на ее обессиленное тело, раны и усталость в глубоких черных глазах, она была все также прекрасна и невинна в глазах Найтмера. Ее присутствие здесь делало тьму все больше похожей на дом. Она принадлежала ему. Она никуда не посмеет уйти. У нее это никогда и не получится. Одинокие слабые зверьки, птички или насекомые завидя ее легкий образ, стремились очутиться возле девушки. В этом страшном месте, Фриск напоминала уцелевшее слабое дерево, которое, несмотря на смертельное время продолжало цвести и нести доброту. Ее мирное, звонкое пение колыбельной так затягивало. Словно она пела самой темноте. Ангел, что продолжал освещать грешную землю. Навечно застрявший здесь, заключенный в цепи, утягивающие в топкое болото тьмы. Темнота имела свой звук. Совсем слабый, отдаленно напоминающий эхо. Тьма впитывала последний треск древесины, ломание тонких черных травинок, и полет пепла. Отравленная плоть. И лишь ветер, часть неживой природы, был единственным живым звуком здесь. Но Фриск наполняла эту пустоту и сама наполнялась ею. Невозможно было не любить проклятое его бремя. И как ни странно это холодное место согревало ее, позволяя утонуть в нем. Сейчас тьма была единением. Этот ледяной ад не была достойна ни одна грязная душа, что спокойно думала о приготовленной для нее дороге на небо. Стиралось их тело и имя. И душа оставалась без дома и воспоминаний. Она лишалась последней человечности… если бы можно было так сказать. Остатки становились пищей для Найтмера, его силой и энергией. Король тьмы знал, как выглядела одна из истинных обличий душа человека. Ему надоело смотреть, как она пачкает его. Ресурсы не должны были пропадать даром. Далекие высокие горы, которые закрывали горизонт, были теперь похожи на зубы. И за ними наверняка не было ничего притягивающего. Скорее всего, там тлел очередной костер смерти. Много чего поменялось, когда небо стало таким, как и его сердце. Мертвая черная пустыня могла тянуться до бесконечности, лишая всех жизни и процветания. Но где-то там, далеко в тени неба прятались звезды, певшие для усыпления земли. Иногда ей хотелось взлететь. Превратиться в птицу, отрастить крылья и утешить небо. Но ее легкая походка продолжала быть самым нежным, что осталось в этом аду. Пряча несчастных живых существ в своих карманах и за пазухой, Фриск продолжала испускать спокойствие и умиротворение. Можно будет забыть о вдохновении на время. И все равно сейчас не до него. В аду свои законы и Правитель. Можно наслаждаться тьмой до посинения. Далекие застывшие туманы напоминали рассыпавшийся уголь или даже золотой песок, взмывший в воздух. Где еще ты сможешь насладиться такими пейзажами? Даже восточные художники не придумали бы таких картин, которые пахли смерть. Может, потому что ей были открыты все дороги? Или она просто жутко любила? Мертвые земли казались ей чем-то зачарованным и непохожим ни на что. Пусть здесь не было звонких и ярких запахов с мягкими цветами, что радовали глаз. Но и свои темные, и приглушенные цвета манили взгляд своей загадочностью. Где-то погибали, мучились, болели и плакали чьи-то души. Но так все равно… Так неважна была сейчас чужая печаль. Нет. Ее доброта и сочувствие никогда не умерли бы, но, она так устала от людской идентичности. Они были такими одинаковыми. И маленькие беззащитные дети вскоре станут точно такими же. Это одинокое место очень быстро сделалось ее домом. Земля, ставшая кладбищем тел и надежд. Она смотрела своими глубокими черными глазами на эту жизнь, которая укутывала своим серебряным пеплом и красным светом жестокой луны. Теперь ее флейта звучала гораздо протяжнее и тяжелее, разнося темную, но правдивую мелодию по умершему свету луны. Колыбельная тьмы была гладкой и тревожащей. То, что нужно для песни на похоронах деревьев и пепла. Он спокойно смотрел, как она с такой невозмутимостью принимает это место, созданное им. Ее мягкий взгляд и умиротворенная улыбка так скрашивала это место. Он утопил ее вместе с собой, но не навредил. Собственная душа с крыльями ходила по его владениям, брала его за руку, веселила и согревала. Теперь ничто не могло мешать его счастью. Она лишила его слез и подарила ему целый мир. Ее любовь была больше, чем его сила и гнев. Она навсегда останется на темной стороне, чтобы продолжать освещать его путь. Фриск называла его пыль серебром. Замечая его взгляд, она не мешкая, дарила ему свою теплую улыбку, чтобы посмотреть на его же собственную. Изгои тоже заслуживают счастья и смысла. Кто бы посмотрел на него, так, как смотрела она? Небо так устало. Медленно, будто снова умирая, оно плакало. Слезами нужды и горя. Водой тех, кто страдал. Ядовитый дождь, ударяясь о землю, не впитывался. Проникая на девичью кожу, вода сливалась вместе с девушкой, согревая ее. Фриск не могла не любить дождь. Искренность неба всегда приветствовалась ею. А теплая вода всегда очищала от негативных мыслей и вызывала умиление. — Ты сегодня молчаливая. Что-то случилось? — Ничего серьезного. Просто кошмары… — ее спокойный голос звучал слишком пусто, чтобы не заметить. — Я не увидел. О чем были сны сегодня? Она промолчала, набирая силы для голоса. Воспоминания о сне давили на горло, будто шарф, который согревал и царапал внутренности шеи. — Смерть. — Да. Слишком частое и предсказуемое явление сейчас. — Смерть моей матери, — договорила девушка. — Слишком реалистичная, слишком жестокая и прямо на моих глазах. Ее тихий спокойный голос никак не соответствовал той стене негатива, которую чувствовал Найтмер. Едкая стена негатива, клубилась облаками над ее светлой головой, изредка капая ядом прямо в душу. Это не та сладость садизма и жестокой справедливости. Это была горечь. Разъедающая и колющая. — Прости, Светлячок. — Я пойду… — девушка начала вставать, заставляя кролика, сидевшего за ее жилетом, съехать на землю. Сейчас она не хотела оставаться с Найтмером, прекрасно зная, что он видит все. — Подожди… — он взял ее за руку. Сейчас, спустя столько времени его рука была теплой. Фриск остановилась, продолжая стоять к нему спиной. — Светлячок, посмотри на меня? — ласково попросил скелет. Девушка будто и не слышала. Он встал и обошел ее. Душа болезненно сжалась. Так и есть. Она плакала. Но не теми слезами, которые вызывают страдание и отчаяние. Из ее уставших полупустых глаз спокойно лились слезы, скатываясь после каждого хлопанья ресницами. — Милая… — Я скучаю по ней, ты же знаешь. Просто… я уже приняла ее смерть. И не была готова видеть ее начало. Я не верну ее своими слезами. Но зато это даст тебе сил. Она слегка улыбнулась. Он разозлился и тут же прижал ее к себе. — Дура. Ты так и не поняла, что твои страдания вызывают лишь горечь, и я не испытываю удовольствия от твоей печали. Перестань. Не такой ценой я хочу иметь силы. Спустя пару мгновений непонимания, она ласково улыбнулась, взаимно обнимая его. — Да. Прости. Я и впрямь дурочка. Несмотря на всю смертность земли, она могла найти живые места. Те, объекты что остались красивыми. Те, что не загрязнит никакая тьма. Кристальный пруд. Обыкновенная вода, что не впитала в себя ни единую частицу пепла, ни единую каплю крови. Отражая серебро луны, оно жило посреди пустыни смерти. Храня тайну жизни и чистоты. Ее новое любимое место. Она будто зачарованный ребенок перекатывала прозрачное озеро в своих ладонях. Это умиротворение затягивало, как естественная лень. Обхватив, кулон правой рукой, Фриск повернулась к Найтмеру, спокойно сидевшему рядом. — Слушай, я знаю, тебе не будет приятен этот разговор, но я бы хотела узнать… Найтмер повернулся. Черные матовые глаза, в который захлебывался блеск звезд, смотрели на него. — Почему ты так зол на Дрима? Он ведь не сливался с толпой. Он не был против тебя. Никогда не хотел, чтобы ты чувствовал боль… Черная душа протяжно выдохнула. Фриск не изменилась. Все такая чувствительная. — Как ты обосновываешь свою ненависть? Ты ведь не можешь быть обычным грязным завистником… Яркий спокойный свет в его глазу сузился, отражая явное недовольство. — Прости, но это не твое дело. Пускай радуется, что я не убил его. Если не за его отличие, то, по крайней мере за то, что ты отравилась. — Никто не заставлял меня… Это было так глупо. Пруд все также слабо двигался. Еле заметный силуэт Дрима размазывался по глади воды. Повернув свои глаза, скелет улыбнулся, грустно пряча взгляд. Она все помнила. Прямо сейчас он стоял перед ее глазами, мило улыбаясь и говоря о прекрасном. Глупые шутки снова звучали из его уст, пытаясь рассмешить ее. Но смотря туда, прямо в его душу, в искренность, которая сблизила их, Фриск становилось страшно. Ведь она не хотела улыбаться в ответ. Она не радовалась тому золоту, что светило ей. Дрим превратился в воспоминание. Но в-ведь… Разве не должны хотя бы воспоминания о друге греть? Давать помечтать о тех, веселых деньках? Разве они не должны быть желанными из-за этих ценных мгновений? Она снова подняла глаза на стертую гладь. Дрим снова посмотрел на нее. И грустно улыбаясь, стер свою улыбку, исчезая подобно закату. Она заплакала, свесив волосы на лицо. Неужели в жизни все так просто и жестоко? Вот так просто вычеркнуть из нее когда-то дорогого человека? Разорвать те теплые воспоминания, что связывали вас будто бумагу? Найтмер равнодушно смотрел на ее слезы. Она плакала не из-за него. — Неужели ты сожалеешь о тех трупах? Фриск покачала головой. — Нет. Я все никак не могу простить себя. — Запомни, я не жалею о своем нынешнем положении. Меня все устраивает. Но несмотря на его необходимость в виде негатива, ему все же не была приятна ее грустная мина. — Я не спрашивал. Как тебе черное яблоко на вкус? — Честно, я думала, что на вкус оно будет горьким, как лечебная трава. Но на удачу и мое удивление оно было сладким и немного кислым. Так что единственный минус от него лишь приступы кашля от смоли. Дурацкая шутка, ударив в шальную девичью голову, мгновенно вызвала странную похотливую улыбку. — Слушай? — М? — А я вкусная? — ее хитрые девчачьи глаза увеличились втрое. Она весело засмеялась, хватаясь за шишку, которую Найтмер в смущающем гневе оставил ей на голове. Пепел все также парил в воздухе, покрывая землю своеобразной пылью смерти. Ему нравился этот пейзаж. Нравился цвет разрушений. Оттенок, которого не добьешься простым смешиванием. Цена была безразлична. Результат, что можно было увидеть самому, завораживал, вызывал его странную жуткую улыбку. Она любила его картины. Всегда видела в них смысл. Но сейчас она просто любовалась. Не понимая, цели, не понимая истинный смысл этой картины на земле. Заметив краем глаза мягкий оттенок синего, глаза девушки заблестели. Фриск протянула руку в траву. — Милый смотри! Точно такой же светящийся цветок, как на водопаде. Найтмер равнодушно повернулся в ее сторону. Не думаю, что он стал бы заглядывался на какой-то цветок, если бы не Фриск. — Смотри, смотри! — она нетерпеливо протянула большую Георгину прямо к его лицу. Он взял его и стал рассматривать. Странно светящиеся подобно голубому кристаллу лепестки мягко свешивались в широком веере бутона. В мгновение ока цветок пропитался черной краской. — Какая ирония… — Найтмер расслабил руку, и растение шлепнулось в траву. Фриск молча присела на колени. — Малышка, не стоит удивляться. Ты все еще думаешь, что я тот же сентиментальный мечтатель? — отойдя на некоторое расстояние Найтмер сел, уставившись на луну. Фриск вновь взглянула на цветок. Краска, пропитавшись, стала оседать. По краям лепестков все еще просвечивался синий цвет. Взяв его, девушка уселась рядом с Найтмером. — Зато ты все еще можешь создавать красивые вещи, — улыбаясь, она толкнула его плечом. Удивившись, Найтмер покрутил цветок. — Твоя детская наивность все еще смешит меня, Светлячок. Она положила голову на его плечо. — Ты нечто большее. Может быть, в тебе и есть не самые лучшие вещи. Но я люблю тебя. Люблю твою сущность и принимаю тебя таким, какой ты есть. Я могу многое не понимать в тебе. Могу ошибаться. Но быть рядом с тобой сейчас — все, чего я хочу. Он странно уставился на нее. Фриск отодвинула лицо, с непониманием спрашивая его глазами. Устало улыбнувшись, Найтмер показал взглядом на небо. Счастливая улыбка мигом появилась на ее лице. Мертвое бархатное небо, пульсировало глубоким голубым светом. Где-то между оттенками, играющими друг с другом, проскакивали тусклые звезды. В некоторых местах были видны просветы цвета татуировок Найтмера. Она с удовольствием прижалась к его шее, пытаясь отдать ту радостную благодарность. Как же она обожала его цвет. Темный силуэт, что прятал и открывал в себе ее искренность. Что могло бы быть дороже этих мгновений наслаждения друг другом? Что могло бы быть важнее, чем делиться энергией, слезами и поцелуями? Что вообще могло быть слаще этих прикосновений? Осторожно перебирая нежный ворох ее волос, что скользили по его ладони, он начал говорить. — Я тут подумал… Что я за ужасный «принц» не позволивший даже разрешения на вступить в свои права? — Считаешь, я бы позволила тебе так прикасаться ко мне тогда, если бы не любила бы тебя? — спрашивала она, утопая в его шершавых объятиях. — Я даже не подумал об этом. — В чем дело? — сдалась она, и, улыбаясь, отодвинулась из его рук. Он что-то держал в правой руке. Присмотревшись, Фриск округлила глаза. — Если я предложу тебе свою руку и сердце, согласишься ли ты предоставить свою часть договора? — спросил он и протянул ей маленькое железное кольцо. Она пощупала его пальцами. Оно было такое маленькое, и теплое, как его рука. Опустив взгляд, Фриск встала. Прежде чем скелет повернулся, девушка уже скрылась из виду. — Фриск?! Только не снова, пожалуйста? Мелькая между силуэтами деревьев, скелет рьяно осматривался в поисках ее ауры. Но все танцевало в медленном темпе, остывая из-за отсутствия ветра. Фриск набросилась сверху. Почувствовав толчок в спину, Найтмер дернулся. — Что? Думал, так легко избавишься от меня? — смеялась она. Обхватив ее ноги щупальцем, он повесил ее перед собой, перевернув с ног на голову. Темные глаза отражали матовый блеск, улыбаясь ему. — Если б не твое милое личико, я бы придушил бы тебя. — Я поняла! — она согласно закивала головой, пока он опускал ее вниз. — И чего это ты решила «сбежать»? — Честно, сама не знаю, что на меня нашло. Это случилось. Их сердца были давно связаны прочным гибким узлом. Но будто бы они впервые держали руки друг друга. Он стоял перед ней в своем «терновом венке», полностью пропитанный своими грехами. Объятый одеждами жестокого равнодушия, держа душой холодный клинок смерти. Его взгляд все еще был той самой вещью, что до сих пор заставлял ее сердце сладко сжиматься. И она. Ее легкий взгляд бегал по уголкам его души, разглядывая его, как отверженного героя. Злодей, обвиненный другими злодеями.Найтмер украл этот грешный мир, рисуя его таким, каким он был. Сердце продано. Карты раскрыты. Картина закончена. Слова для песни написаны и спеты. Он стирал все з о л о т о из ее жизни.

***

— Значит, у меня милое личико? — Не начинай! — Я просто обожаю, когда ты краснеешь. Хотя, в твоем случае синеешь~